собирался покупать скот, просто показывать. По карте приметил деревушку,
называется Беверли. На карте это самый близкий поселок к ранчо де
Кераделя. Дальше либо пустынная местность, либо большие поместья. Поехал
туда в машине. Добрался уже в темноте.
Красивая деревушка, старомодная, одна улица ведет к воде, несколько
магазинчиков, кино. Увидел дом с надписью "Беверли Хаус" и решил, что там
можно переночевать. Де Кераделю и его девчонке нужно проезжать через эту
деревушку, чтобы добраться до своего ранчо, и, может, они тут что-нибудь
покупали. В любом случае должны быть разговоры, и тип, который владеет
этим "Беверли Хаус", их слышал.
Там за прилавком я увидел старика, похожего на помесь козла с
вопросительным знаком, и сказал ему, что хочу переночевать и, может,
задержусь на день-два. Он спросил, не турист ли я, я ответил нет,
поколебался и добавил, что у меня тут дело. Он навострил уши, а я сказал,
что у нас принято делать ставки перед игрой, и вытащил пачку чеков. Он
прямо замахал ушами, а когда я договорился с ним о плате, он меня
зауважал.
Я пообедал, и когда уже кончал, старик пришел и спросил, как мне все,
и я сказал отлично и садитесь. Он присел. Мы поговорили о том о сем, потом
он стал расспрашивать о моем деле, и мы с ним выпили неплохого яблочного
бренди. Я стал доверчив и рассказал ему, что выращивал в Техасе коров и
разбогател на этом. Сказал, что мой дед как раз из этих мест и мне хочется
сюда переселиться.
Он спросил, как звали моего деда, и я сказал Партингтон и что хочу
купит наш старый дом, но слишком поздно узнал, что он продавался, и
какой-то француз, по имени де Керадель, купил его вместе с землей. Но,
может, сказал я, мне удастся купить место поблизости, или, может, француз
продаст мне часть земли. А потом я подожду, может, французу тут надоест, и
я куплю старый дом по дешевке.
Билл объяснил мне:
- Дом, который купил де Керадель, много поколений принадлежал семье
Партингтонов. Последний из них умер четыре года назад. Я все это сообщил
Мак Канну. Продолжайте, Мак Канн.
- Он слушал меня со странным выражением лица, будто испугался, -
сказал Мак Канн. - Потом предположил, что мой дед, должно быть, Эбен
Партингтон, который после Гражданской войны уехал на запад, и я сказал,
что, наверно, так и есть, потому что папу тоже звали Эбен и он никогда не
говорил о своей семье, как будто злился на родственников, поэтому я и
захотел купить старый дом. Я сказал, что это рассердило бы духи тех, кто
выпнул моего дедушку.
Ну, это был выстрел вслепую, но он попал в цель. Старый козел стал
разговорчивей. Он сказал, что я настоящий внук Эбена, потому что
Партингтоны никогда не забывали обид. Потом сказал, что вряд ли я смогу
купить старый дом, потому что француз потратил на него массу денег, но тут
поблизости он знает одно место, которое я могу купить, и очень дешево. Он
еще сказал, что и землю у француза я не смогу купить, а если бы и смог, то
мне бы она не понравилась. И все смотрел на меня, будто не мог решить,
говорить дальше или нет.
Я сказал, что все-таки хочу сначала попробовать старый дом, потому
что слышал, что для востока он очень хорош, и земли много, хотя для запада
это, конечно, мало. И спросил, а что там сделал француз. Ну, старый козел
принес карту и показал мне окрестности. Большой кусок земли, выходит прямо
в океан. Узкий перешеек, примерно в тысячу футов, соединяет его с
материком. За этим перешейком земля расширяется веером, там примерно
две-три тысячи акров.
Он сказал, что француз построил на перешейке стену высотой в двадцать
футов. В середине ворота. Но через них никто не проходит. Все, что
приходит из деревни, включая почту, забирают охранники. Иностранцы, он
сказал, странные смуглые маленькие люди, у которых всегда наготове деньги
и которые всегда молчат. Сказал, что много привозят в лодке. Там есть
ферма и много скота: коровы, овцы, лошади, свора больших собак. Он
говорил: "Никто этих собак не видел, только один человек, и он..."
Тут он неожиданно замолк, как будто сказал слишком много, и на лице у
него появилось испуганное выражение. Поэтому я запомнил его слова и
отложил расспросы на потом.
Я спросил, был ли кто-нибудь внутри и как там все выглядит, и он
сказал: "Никто, кроме человека, который..." Тут он снова замолк, и я
решил, что он говорит о том же человеке, который видел собак. И мне
становилось все интереснее.
Я сказал, что ведь кто-нибудь может незаметно подобраться со стороны
океана и посмотреть. И никто не увидит. Но он ответил, что там всюду
скалы, и только в трех местах можно причалить на лодке, и все эти три
места, как и ворота, охраняются. Он посмотрел на меня подозрительно, и я
сказал: "О, да, я помню, папа мне про это рассказывал". И побоялся дальше
его расспрашивать.
Я спросил, какие еще изменения сделаны, и он ответил, что появился
большой сад с камнями. Я заметил, что никто не делает сад с декоративными
камнями там, где и так хватает камней. Он выпил еще и заявил, что это
совсем другой сад, и вообще не сад, а, может, кладбище, и на лице у него
опять появилось то же странное испуганное выражение.
Мы еще выпили, и он сказал, что его зовут Эфраим Хопкинс, и
рассказал, что примерно через месяц после того, как тут поселился француз,
рыбаки возвращались с моря и у них как раз напротив этого места вышел из
строя мотор. А в это время подошла яхта француза, и из нее на причал вышло
много людей. Рыбаки плыли на веслах, и пока они шли мимо, высадилось не
менее ста человек.
Ну, потом он рассказал, что еще примерно через месяц житель Беверли
по имени Джим Тейлор ехал ночью домой, и фары осветили на дороге парня.
Парень заорал, увидев огни, и пытался убежать, но упал. Тейлор вышел
посмотреть, что с ним. На парне было только белье и сумка на шее. И он был
без сознания.
Тейлор подобрал его и привез сюда, в "Беверли Хаус". В него влили
алкоголя, и он пришел в себя. Оказался итальянец, по-английски почти не
говорил и был испуган до смерти. Хотел получить одежду и убраться. Открыл
сумку и показал деньги. Оказывается, он сбежал из этого дома де Кераделя.
Добрался до воды и плыл, пока не решил, что вышел за стену, потом выбрался
на берег. Сказал, он каменщик, один из той группы, что приплыла на яхте.
Сказал, они устраивают каменный сад, высекают камни и ставят их стоймя,
как большие могильные плиты, ставят кольцами, а внутри строят каменный
дом. Сказал, эти камни двадцати - тридцати футов высотой...
Я почувствовал, как что-то вроде ледяной руки коснулось моих волос. И
сказал:
- Повторите, Мак Канн.
Он терпеливо сказал:
- Лучше я продолжу по-своему, док.
Билл заметил:
- Я знаю, о чем ты думаешь, Алан. Но пусть Мак Канн продолжает.
Мак Канн продолжал:
- Итальянец не говорил, что его напугало. Просто начинал что-то
бормотать, дрожал и крестился. Понятно было, что он считает дом в центре
камней проклятым. Ему дали еще выпить, и он сказал, что дьявол там берет
свое. Сказал, что из более чем сотни приехавших с ним людей половина
погибла под упавшими камнями. Сказал, что никто не знает, куда дели их
тела. Сказал, что рабочих набирали из разных отдаленных поселков, и никто
из них не знает друг друга. Сказал, что после него прибыло еще больше
пятидесяти. Сказал, что нанимали только людей без семьи.
И потом он вдруг неожиданно закричал, закрыл голову руками и выбежал,
и никто не успел его задержать. А два дня спустя, рассказывал старый
козел, его выбросило море на берег примерно в миле отсюда.
- Итальянца похоронили и из его денег заплатили налоги за бедную
ферму. Об этой бедной ферме я расскажу позже, - сказал Мак Канн.
И тут, похоже, старому козлу пришло в голову, что то, что он мне
рассказывает, не поможет продать мне то, что он хотел бы продать. Он
замолчал, стал махать своей бороденкой и поглядывать на меня. И я тогда
сказал, что каждое его слово делает покупку для меня все более интересной.
Сказал, что для меня нет ничего лучше хорошей таинственной истории, и чем
больше я его слушаю, тем больше хочется мне поселиться здесь поблизости.
Мы еще выпили, и я попросил его, если он еще что-нибудь узнает, рассказать
мне. А я ему заплачу. И еще, что завтра мы с ним отправимся смотреть то
место, о котором он говорит. Я решил, что надо дать ему все это усвоить,
поэтому мы еще выпили, и я отправился спать. И заметил, уходя, что он
очень странно смотрит мне вслед.
Мак Канн продолжал:
- Следующий день - была среда - оказался ярким и светлым. Мы сели в
его машину и поехали. Немного погодя он стал рассказывать о том типе, что
видел собак. Назвал его Лайас Бартон. Сказал, что Лайас любопытнее десятка
старых дев, которые подглядывают в окошко за молодоженами. У Лайаса
любопытство как болезнь. Сказал, что тот вытащил бы пробку из ада, чтобы
поглядеть, даже если бы знал, что ад выплеснется ему в лицо. Так вот,
Лайас все думал и думал об этой стене и о том, что за ней. Он много раз
бывал в поместье Партингтонов и все там знал, но эта стена все равно что
жена, которая вдруг закрыла лицо вуалью. Он знает, что увидит то же самое
лицо, но не может не сорвать вуаль. И вот по этой самой причине Лайас
должен был заглянуть за стену.
Он знал, что днем такой возможности нет, но все там обошел, обползал
и наконец нашел одно место у самой воды. Эф говорит, что стена с обеих
сторон кончается скалой, она в нее встроена, но к ней можно подойти со
стороны воды. Лайас решил, что он сможет со стороны воды подобраться к
стене и перелезть через нее. Выбрал ночь, когда луна полная, но тучи часто
закрывают ее. Взял в лодку легкую лестницу и погреб. Причалил, приставил
лестницу и, когда тучи закрыли луну, поднялся на стену. И вот он наверху.
Втащил туда лестницу и лег, чтобы осмотреться. У него была мысль поставить
лестницу по другую сторону, спуститься и отправиться на разведку. Он
подождал, пока выйдет луна, и увидел перед собой широкий луг, усеянный
большими кустами. Потом дождался, пока луна снова скрылась, поставил
лестницу и начал спускаться...
И вот в этом месте старый Эф замолчал, подвел машину к обочине и
остановился. Я спросил: "Ну, а дальше что?" Эф ответил: "Мы его нашли
утром у гавани, он греб как сумасшедший и кричал: "Уберите их от меня!
Уберите их от меня!" Когда он немного успокоился, то рассказал то, что я
рассказал вам.
- А потом, - сказал Мак Канн, - а потом, - он налил себе и выпил, -
потом старый козел показал, что он прекрасный актер или отъявленный лжец.
Он сказал: "И тут Лайас сделал так", глаза у Эфа закатились, лицо
задергалось, и он заскулил: "Как они пищат! Пищат, как птицы! Как они
бегут! О боже, они в кустах! Прячутся и пищат! Боже, они похожи на людей,
но это не люди. Как они бегут и прячутся!..
"Но что это? Похоже на лошадь... большая лошадь... скачет...
скачет..."
"Смотрите на нее... как летят ее волосы!.. посмотрите на эти голубые
глаза на белом лице!.. и на лошадь... большую черную лошадь..."
"Смотрите, как они бегут... и как пищат... Слышите, как они пищат,
как птицы! В кустах... перебегают от куста к кусту..."
"Смотрите на собак!.. это не собаки... Уберите их от меня! Уберите их
от меня! Собаки ада... Боже... уберите их от меня!"
Мак Канн сказал:
- У меня мурашки поползли по коже. И сейчас ползут, когда я вам
рассказываю.
Тут Эф включил мотор, и мы поехали дальше. Я спросил: "А потом что?"
Он ответил: "Все. Все, что мы смогли у него выудить. И с тех пор он ничего
