скрывались два беглых сенуси. Эти сенуси - настоящие волшебники, мастера
иллюзий. У него также двенадцать девушек, прекраснее я не видел, всех
цветов кожи: белые, желтые, черные, коричневые и промежуточных оттенков.
Когда кто-то желает получить объятие "сердечного желания", а это очень
дорогое удовольствие, все девушки, обнаженные, встают в круг, большой
широкий круг в большой комнате, все берутся за руки. Сенуси садятся в
центре этого круга со своими барабанами, а желающий получить удовольствие
встает рядом с ними. Сенуси начинают петь и бить в барабаны и делать
разные магические жесты.
Девушки танцуют, переплетаясь. Все быстрее и быстрее. Пока белое,
желтое, черное, коричневое и все прочее не сливается в одну божественную
девушку, девушку мечты, как говорится в старых сентиментальных песнях. В
ней Афродита, Клеопатра - все красавицы; во всяком случае это такая
девушка, которую всегда хотел иметь мужчина, сознавал он это или нет. И он
получает ее.
- Такова ли она, как он считает? Откуда я знаю? - пожимал плечами
француз. - Для меня - если смотреть со стороны - всегда остаются
одиннадцать девушек. Но для него, если он так считает, то да.
Мадемуазель и Элен менялись так быстро, что мне захотелось, чтобы они
слились окончательно. Тогда мне не нужно будет беспокоиться. Мадемуазель,
казалось, остается дольше. Она прижалась ко мне губами... и вдруг мне
показалось, что у меня в мозгу огонь и вода, и огонь превратился в столб,
к которому привязан человек, и пламя закрывает его, как одежда, и я не
могу рассмотреть его лицо.
А вода - кипящее море... и из него, распустив бледно-золотые волосы,
омываемая волнами, поднимается Дахут... глаза смотрят в небо... она
мертва.
И тут я проснулся.
После холодного душа я почувствовал себя лучше. За завтраком
попытался привести события предшествовавшего вечера в логический порядок.
Прежде всего история Лоуэлла о кукольнице. Я много знал о магии оживших
кукол, это гораздо более сложное дело, чем простое подобие, в которое
вкалывают иголки или сжигают на огне. И я не верил, чтобы гипотеза о
гипнозе объясняла столь древнюю и широко распространенную веру.
Но более древней и гораздо более зловещей была магия теней, которая
убила Дика. Немцы могли изобразить ее в более или менее юмористическом
виде Питера Шлемиля, который продал свою тень дьяволу, а Барри приложил
свое воображение, рассказав о Питере Пене, чья тень застряла в ящике
комода и оторвалась. Но остается фактом, что вера в связь тени с жизнью
человека, его личностью, душой - назовите, как угодно, - самая древняя из
всех. И жертвы, которые приносились для умиротворения теней, обряды,
связанные с этой верой, ничему не уступят по жестокости. Я решил пойти в
библиотеку и подробней познакомиться с этой темой. Я пошел к себе в
комнату и позвонил Элен.
Я сказал:
- Дорогая, знаешь ли ты, что я в тебя отчаянно влюблен?
Она ответила:
- Знаю, что даже если это не так, то будет так.
- Во второй половине дня я буду занят, но ведь есть еще вечер.
- Буду ждать, дорогой. Но ведь ты не собираешься к этой белой
дьяволице?
- Нет. Я даже забыл, как она выглядит.
Элен рассмеялась. Моя нога коснулась чего-то. Я посмотрел вниз.
Браслет. Элен сказала:
- До вечера.
Я поднял браслет и положил в карман. И механически ответил:
- До вечера.
Вместо того чтобы заниматься преданиями о тенях, я провел день в двух
богатых частных собраниях, к которым имею доступ, погрузившись в старые
книги и рукописи о древней Бретани, или Арморике, как она называлась до
прихода римлян и еще пять столетий спустя. Я искал упоминания о городе Ис
и хотел найти где-нибудь объяснения Алкар-Аза и Собирателя в Пирамиде.
Очевидно, я слышал эти названия раньше или читал о них.
Единственное возможное альтернативное объяснение заключалось в том,
что мне их внушила мадемуазель, и, вспоминая то, как при прикосновении ее
руки я ясно и четко увидел Карнак, я склонялся ко второму объяснению. С
другой стороны, она отказалась, но я не верил ее отказу. Мне это казалось
похожим на правду. Никаких упоминаний об Алкар-Азе я не нашел. Но в одном
палимпсесте седьмого столетия на оборванном листке находились строки,
которые могли иметь отношение к Собирателю. Если свободно перевести с
монастырского латинского, в них говорилось:
...говорят, не из-за участия жителей Арморики в галльском восстании
римляне расправились с ними с такой жестокостью, но из-за жестоких и злых
обрядов, равным которым по свирепости римляне нигде не встречали.
Существовало одно... (несколько слов неразборчиво)...место стоячих камней,
называемое... (две строки неразбочивы) ...бьют по груди сначала
медленно... (пропуск) ...пока грудь и даже сердце не разбиваются, и тогда
в склепе в центре храма появляется Чернота...
Здесь кончается отрывок. Возможно, "место стоячих камней" - это
Карнак, а "Чернота", которая появляется "в склепе в центре храма", и есть
Собиратель в Пирамиде. Вполне возможно. Я знал, разумеется, что римляне
буквально истребили туземное население Арморики после восстания 52 года, а
выжившие бежали от их гнева, оставив страну ненаселенной до пятого
столетия, когда множество живших в Британии кельтов под давление саксов и
англов не переселились в Арморику и заново населили полуостров Бретань.
Римляне в целом были людьми широких взглядов и весьма терпимыми к
богам народов, которые они завоевывали. И не в их обычае было так свирепо
расправляться с побежденными. Что же это за "жестокие и злые обряды,
равным которым по свирепости римляне нигде не встречали" и которые их так
поразили, что они безжалостно уничтожили все связанное с ними?
Я нашел множество упоминаний о большом городе, затонувшем в море. В
некоторых случаях он назывался Ис, в других не имел названия. Рассказы о
нем, подвергшиеся уничтожению в христианские времена, явно были
апокрифами. Город относился к доисторическим временам. Почти во всех
случаях указывалось, что это злой город, что он предался злым духам,
колдовству. В основном легенда сводилась к резюме, которое я изложил
накануне вечером. Но нашелся один вариант, который крайне меня
заинтересовал.
В нем говорилось, что гибель Иса вызвал повелитель Карнака. Именно он
"соблазнил Дахут Белую, дочь короля, как она до этого соблазнила и
уничтожила многих мужчин". Далее говорилось, что "красота этой волшебницы
была так велика, что повелитель Карнака не сразу набрался решительности,
чтобы уничтожить ее и злой Ис"; и что она родила ребенка, дочь; и что,
открыв ворота морю, Карнак бежал с дочерью, а тени Иса вынесли его в
безопасное место, точно так же, как они подгоняли волны, утопившие Дахут и
ее отца, которые преследовали Карнака.
Это, особенно в свете теорий де Кераделя о наследственной памяти,
поразило меня. Во-первых, помогало понять замечание мадемуазель о том, что
я "помню". И давало еще одно объяснение, пусть абсурдное, тому, почему я
произнес эти два названия. Если эта Дахут происходит непосредственно от
той Дахут, может, и я происхожу прямо от владыки Карнака, который
"соблазнил" ее. В таком случае контакт с Дахут мог привести в действие
одну из пластинок в моем мозгу. Я думал, что Алкар-Аз и Собиратель должны
были произвести очень сильное впечатление на владыку Карнака, моего
предка, и поэтому именно эта пластинка ожила первой. Я улыбнулся этой
мысли и подумал об Элен. Что бы там ни было, но я помнил о вечернем
свидании с Элен и радовался ему. У меня также свидание с Дахут, но что с
того?
Я взглянул на часы. Пять часов. Достал носовой платок, и что-то со
звоном упало на пол. Браслет. Он лежал и смотрел на меня черным глазом. Я
смотрел на него, и жуткое чувство узнавания становилось во мне все сильней
и сильней.
Я пошел в клуб переодеться. Выяснил, где остановились де Керадели.
Послал Элен телеграмму.
Прости. Неожиданно вызван из города. Некогда позвонить. Позвоню
завтра. Люблю и целую.
Алан
В восемь часов вечера я передавал свою карточку мадемуазель.
Это был один из больших жилых домов с башнями, выходящих на Ист
Ривер: роскошный дом; его самые дорогие квартиры выходят окнами на
Блеквелл Айленд, где содержатся отбросы общества, мелкие преступники,
недостойные общественной жизни Синг-Синга, строгостей Деннмора или чести
жить в других аналогичных крепостях цивилизации. Это мусорный ящик
общества.
Жилой дом де Кераделей - зенит, презрительно глазеющий на надир.
Лифт поднимался все выше и выше. Когда он остановился, лифтер нажал
кнопку и через одну-две секунды массивные двери разошлись. Я вышел в холл,
похожий на прихожую средневекового замка. Услышал за собой шум
закрывающейся двери и оглянулся. Два человека опустили занавес, скрывавший
дверь.
Чисто по привычке я обратил внимание на рисунок занавеса - привычка
путешественника, автоматически намечающего ориентиры для возможного
вынужденного отступления. На занавесе изображалась морская женщина, фея
Мелузина, во время своего еженедельного очищающего купания. За ней
наблюдает удивленный муж - Раймон Пуатье. Старинный занавес.
Люди у занавеса - бретонцы, смуглые, коренастые, но одеты они так,
как не одеваются в Бретани. На них свободное зеленое одеяние, тесно
перепоясанное, а на груди, на черном фоне, справа, тот же символ, что и на
браслете. Мешковатые коричневые брюки, кончающиеся под коленом и плотно
завязанные, похожие на брюки древних кельтов или скифов. На ногах
сандалии. Когда они брали у меня пальто и шляпу, я приветствовал их на
бретонском, как благородный человек приветствует крестьянина. Они смиренно
ответили, и я заметил, как они обменялись удивленными взглядами.
Они отвели в сторону другой занавес, и один из них нажал на стену.
Открылась дверь. Я прошел через нее в удивительно большую комнату с
высоким потолком, обитую древним темным дубом. Комната была тускло
освещена, но я заметил кое-где резные сундуки, астролябию и большой стол,
покрытый книгами в кожаных и велюровых переплетах.
Я повернулся как раз вовремя, чтобы заметить, как скользнула на место
дверь, и стена оказалась внешне сплошной. Тем не менее я решил, что в
случае необходимости найду выход.
Двое провели меня через комнату в ее правый угол. Опять отодвинули
занавес, и меня окутал мягкий золотой свет. Они поклонились, и я прошел на
этот свет.
Я находился в восьмиугольной комнате более двадцати футов в длину.
Все ее восемь стен покрыты шелковыми шпалерами исключительной красоты. Все
сине-зеленые, и на каждой какая-нибудь подводная сцена: рыбы странных форм
и расцветок плавают в лесах бурых водорослей... анемоны, похожие на
фантастические цветы, машут над ртами смертоносными щупальцами... золотые
и серебряные стаи крылатых змей караулят свои замки из коралла. В центре
комнаты стол, на нем старинный хрусталь, прозрачный фарфор и старинное
серебро, все блестит в свете высоких свечей.
Я взял в руки занавес, отвел его в сторону: ни следа двери, через
которую я вошел. Я услышал смех, подобный смеху маленьких волн, смех
Дахут...
Мадемуазель стояла в дальнем углу восьмиугольной комнаты, отводя в
сторону еще один занавес. За ним другая комната, оттуда вырывается свет и
создает розовый ореол вокруг ее головы. Ее исключительная красота на
мгновения заставила меня забыть все в мире, даже сам этот мир.
