остался со мной. Потом позвонил в госпиталь. Сестра Роббинс еще не
появлялась, и я заснул на несколько часов беспокойным нервным сном. Около
девяти позвонила Роббинс. Она была в истерике от неожиданного горя.
Я попросил ее прийти, и когда она явилась, мы с Брейлом задали ей ряд
вопросов.
Вот ее рассказ. "Около трех недель назад Харриет принесла домой для
Дианы прелестную куклу (я живу вместе с ними). Я спросила ее, где она ее
достала, и она ответила, что в маленькой странной лавочке на окраине
города. Ребенок был в восторге. "Джоб, - сказала Харриет (меня зовут
Джобина), - там сидит странная женщина. Я, кажется, боюсь ее, Джоб". Я не
обратила на нее внимания. Харриет вообще была не очень разговорчива. Мне
кажется, что она пожалела сразу же, что сказала это.
И когда я сейчас все это вспоминаю, мне кажется, что она себя как-то
странно после этого вела. То она была весела, то... ну, как сказать...
задумчива, что ли...
Около 10 дней назад она вернулась домой с завязанной ногой. Правой?
Да. Она сказала, что пила чай с этой странной женщиной и случайно
опрокинула чайник. Горячий чай пролился на ногу. Женщина смазала ногу
какой-то мазью, и теперь она нисколько не болит. "Но я думаю, что нужно
смазать ногу чем-нибудь своим", - сказала мне Харриет. Затем она спустила
чулок и начала развязывать бинт. "Странно, - сказала она, - смотри, Джоб,
здесь был ужасный ожог, и уже зажил. А ведь не прошло и часа, как она
смазала мне его мазью".
Я посмотрела на ее ногу. На ней была большая красная полоска, но
совершенно зажившая. Я сказала, что по-видимому, чай был не очень горячий.
"Но ведь это был ожог, Джоб, - сказала она, - я хочу сказать, сплошной
пузырь". Я осмотрела повязку. Мазь была голубоватая и как-то странно
блестела, словно сияла. Я никогда не видела ничего подобного. Запаха не
было. Свет мази странно мерцал, то есть не горел, а померцал некоторое
время и исчез. Харриет побледнела. Потом снова поглядела на свою ногу.
"Джоб, - сказала она, - я никогда не видела, чтобы что-нибудь заживало так
быстро, как моя нога. Она, должно быть, ведьма". "Господи, о чем ты
говоришь, Харриет?" - спросила я. "О, ничего. Только мне хотелось бы
разрезать это место на ноге и втереть что-нибудь противодействующее этой
мази".
Затем она засмеялась, и я решила, что это шутка. Но она смазала место
ожога йодом и завязала чистым бинтом. На утро она разбудила меня и
сказала: "Посмотри теперь. Вчера на ногу был вылит чайник кипятка, а
сегодня кожа уже загрубела, хотя должна быть очень нежной. Джоб, я хотела
бы, чтобы ожог существовал".
Во и все, доктор. Больше она ничего не говорила. Казалось, она все
позабыла. Я как-то спросила у нее, где находится эта маленькая лавочка и
кто была эта женщина, но она не сказала, не знаю почему. Но после этого
она никогда уже не была веселой и беспечной. Никогда. О, почему она должна
была умереть? Почему?
Брейл спросил:
- Послушайте, Роббинс, а номер 491 вам что-нибудь говорит? О
каком-нибудь адресе, например?
Она покачала головой.
Я рассказал ей о движении ресниц Харриет.
- Она явно хотела передать нам что-то этими цифрами. Подумайте, что.
Вдруг она выпрямилась, стала что-то считать на пальцах, потом
кивнула.
- А не могла ли она передать слово? Может это буквы "Д", "И" и "А".
Это первые три буквы имени "Диана".
- Да, конечно, это довольно просто. Она могла попытаться попросить
нас позаботиться о ребенке.
Я взглянул на Брейла. Он отрицательно покачала головой.
- Она знала и так, что я это сделаю. Нет, это что-то другое.
Вскоре после ухода Роббинс позвонил Рикори. Я сказал ему о смерти
Уолтерс. Он был искренне расстроен. Затем мы занялись грустным делом -
вскрытием тела. Результаты были те же - ничего такого, от чего девушка
могла бы умереть. Около четырех часов следующего дня Рикори снова позвонил
по телефону.
- Будете дома между шестью и девятью часами, доктор?
В его голосе слышалось сдерживаемое волнение.
- Конечно, если это нужно, - ответил я, - вы нашли что-нибудь,
Рикори?
Он помолчал, раздумывая.
- Не знаю. Может быть - да.
- Вы подразумеваете то предполагаемое место, о котором вы говорили?
Я даже не пытался скрыть свое волнение.
- Возможно. Я узнаю позже. Я еду сейчас туда.
- Скажите, Рикори, что вы предполагаете там найти?
- Кукол, - ответил он. И, словно избегая дальнейших разговоров,
повесил трубку.
Кукол! Я сидел, задумавшись. Уолтерс купила куклу и в том самом месте
получила этот странный ожог. У меня не было сомнения, что именно через
него получила она эту болезнь, через него и через мазь. И она давала нам
это понять. Впрочем, может быть, она и ошибалась. Но Уолтерс любила детей,
как и те восемь. И, конечно, дети больше всего любят кукол.
Что же обнаружил Рикори? Я позвонил Роббинс и попросил привезти
куклу, что она и сделала. Кукла была исключительно хороша. Она была
вырезана из дерева и затем покрыта гипсом. Она была поразительно похожа на
живого ребенка - ребенка с маленьким личиком Эльфа. Ее платье было покрыто
изысканной вышивкой - нарядное платье какой-то страны, которую я не мог
определить. Эта вышивка была просто музейной вещью и стоила, конечно, куда
дороже, чем сестра Уолтерс могла себе позволить. Никакой марки с указанием
фирмы или хозяина магазина не было.
Осмотрев внимательно, я спрятал куклу в ящик стола, и с нетерпением
стал ждать звонка Рикори.
В семь часов раздался звонок у дверей. Я услышал голос Мак-Кенна.
Увидев его, я сразу понял, что что-то неблагополучно. Его загорелое лицо
побледнело, глаза смотрели изумленно.
- Пойдемте к машине, док. Хозяин, кажется, умер.
- Умер? - воскликнул я и бросился вниз к машине. Шофер открыл дверцу,
и я увидел Рикори, сжавшегося в углу заднего сиденья. Я не услышал пульса,
а когда поднял ему веки, на меня уставились невидящие глаза. Но он был еще
теплым. Я приказал внести его. Мак-Кенн и шофер положили его на кушетку в
моем кабинете. Я нагнулся над ним со стетоскопом. Сердце не билось,
дыхания не было. По всей видимости, Рикори был мертв. И все-таки я не мог
успокоиться. Я проделал все, что делается в сомнительных случаях -
безрезультатно. Мак-Кенн и шофер стояли рядом. Они прочли приговор на моем
лице и переглянулись; лицо каждого из них сдерживало страх, и шофер был
напуган больше, чем Мак-Кенн. Последний спросил меня монотонным голосом:
- Может быть, это отравление?
- Да, может...
Я остановился. Яд! И этот страшный визит, о котором он говорил по
телефону! А возможность отравления в других случаях! Но эта смерть была не
такой - я чувствовал это - как те...
- Мак-Кенн, - обратился я к телохранителю, - когда и где вы заметили,
что с хозяином не все в порядке?
Он ответил также монотонно.
- Около шести кварталов от вас. Хозяин сидел близко, неожиданно он
сказал: "Иисус!", как будто испугался. Прижимая руки к груди, застонал и
словно окаменел. Я сказал ему: "Что с вами, босс? Вам больно?" Он не
ответил, затем свалился в мою сторону, а глаза его были широко открыты. Он
показался мне мертвым. Тогда я крикнул Полю, чтобы он остановил машину, и
мы осмотрели его. А затем на всех парах прилетели сюда...
Я прошел в кабинет и налил им по стаканчику спирта с бренди - они
явно нуждались в этом. Потом покрыл тело простыней.
- Сядьте, ребята. Итак, Мак-Кенн, расскажи мне все, что случилось с
того момента, как вы выехали из дома. Не упускай ни малейших деталей.
Он начала:
- Около двух часов босс поехал к Молли, это сестра Питерса, оставался
у нее час, вышел, поехал домой и приказал Полю вернуться за ним в четыре.
Но он много говорил по телефону, поэтому мы выехали только в пять. Он
приказал Полю ехать на одну маленькую улицу за Баттери-парком. Он сказал
Полю, чтобы тот ехал по улице, а машину остановил бы около парка. А мне он
сказал: "Мак-Кенн, я пойду туда один. Я хочу, чтобы они знали, что я
пришел один. - И добавил, - у меня есть на то причины. А ты будь
поблизости, но не заходи, пока я не позову тебя". Я сказал: "Босс, вы
думаете, что это благоразумно?" "Я знаю, что делаю. Выполняй то, что я
приказал", - ответил он. Поэтому я замолчал.
Мы приехали, и Поль сделал, как было приказано, а босс пошел по улице
и остановился у маленькой лавочки с куклами на окне, я разглядел лавчонку,
когда проходил мимо. Она плохо освещена, но я заметил внутри массу кукол и
худую девушку за кассой. Она показалась мне бледнее рыбьего брюха. Босс
постоял у окна, а затем быстро вошел. Я опять прошел мимо и мне
показалось, что девица стала еще бледнее. Я еще думал, что никогда не
видел человека с таким цветом лица.
Босс поговорил с девушкой, и она показала ему несколько кукол. А
когда я опять проходил, я заметил в лавке женщину. Она была очень крупная.
Я постоял у окна минуты две, так она меня удивила. Лицо у нее коричневое,
похожее на лошадиное, над губами усы, много больших родинок или бородавок,
и она как-то странно смотрела на девицу. Большая и толстая. Но как
щурились ее глаза! Бог мой, какие глаза! Большие и черные, и блестящие, и
они мне особенно не понравились, впрочем, как и она сама.
В следующий раз, когда я проходил мимо, босс стоял у прилавка и
разговаривал с большой женщиной. В руках у него была пачка чеков, а
девушка смотрела совсем испуганно. В следующий раз я испугался. Я не
увидел ни хозяина, ни дамы. Поэтому я встал у окна и стал смотреть, так
как очень не любил терять босса из виду. Затем босс вышел из двери,
находящейся внутри лавки. Он был рассержен, вероятно, и нес сверток, а
женщина шла позади, и глаза ее метали молнии. Босс что-то говорил, дама -
тоже и делала какие-то странные движения руками. Какие? Ну, какие-то
нелепые. Но босс не обращал внимания на нее, пошел к двери и сунул при
этом сверток под пальто, а пуговицы застегнул. Это была кукла. Я видел ее
ноги, болтавшиеся в воздухе, когда он запихивал ее под пальто. Большая
кукла, очень большая...
Мак-Кенн остановился и начал механически разминать сигарету, затем
взглянул на тело, покрытое простыней и отшвырнул ее в сторону.
- Я никогда раньше не видел босса таким сердитым. Он бормотал что-то
себе по-итальянски, повторяя часто слово "Иисус!", я видел, что говорить
пока не следует и молча шел за ним. Один раз он сказал громко: "В Библии
сказано, что нельзя позволять жить на свете ведьмам". Так он продолжал
бормотать, крепко прижимая к себе под пальто куклу.
Мы пришли к машине, и он сказал Полю ехать скорее к вам, и к черту
правила движения, так ведь, Поль? Когда мы сели в машину, он перестал
бормотать и сидел спокойно до тех пор, пока я не услышал "Иисус", об этом
я уже рассказывал. И это все, не правда ли, Поль?
Шофер не ответил. Он сидел, глядя на Мак-Кенна умоляющим взглядом. Я
ясно видел, как Мак-Кенн отрицательно качнул головой. Шофер сказал с
сильным итальянским акцентом:
- Я не видел лавку, но все остальное правильно.
Я встал и подошел к телу Рикори. На простыне расплылось красное
пятнышко величиной с монету, как раз напротив сердца Рикори. Я взял одну
из моих самых сильных луп и вынул самый тонкий из зондов. Под лупой я
увидел на груди Рикори крохотный укол, не больше чем от тончайшей иглы.
Осторожно я вставил туда зонд. Он легко скользнул вниз, пока не дотронулся
до стенки сердца. Дальше он не пошел. Какая-то острая, исключительно
тонкая игла вошла через грудь Рикори прямо к сердцу. Я посмотрел на него с
сомнением. Не было причины умирать от такого укола. Если, конечно, орудие
