вкусом щелкая затвором мушкета. Однако, как он ни старался, что ни говорил,
беспокойство тайпийцев только возрастало, они кричали все оглушительнее и
старались оттеснить его в воду.
Между тем я, сообразив, как баснословно высоко ценятся у островитян
предметы, которые им предлагали в обмен на меня и которые они тем не менее с
негодованием отвергали, увидел в этом еще одно доказательство того, как
тверды и определенны их намерения относительно моей особы, и, чувствуя, что
мне нечего терять, собрал все силы, вырвался от тех, кто меня держал,
вскочил на ноги и бросился туда, где стоял Каракои.
Этот опрометчивый шаг едва все не погубил. Испугавшись, как бы я и в
самом деле не ушел от них, несколько человек подняли дружный вопль и стали
наседать на Каракои, бешено размахивая руками. Не на шутку испуганный
островитянин отступал, пока не очутился по пояс в воде, тщетно уговаривая их
успокоиться, и наконец вынужден был дать знак шлюпке подойти и принять его.
Но тут, когда я уже думал, что все потеряно, разногласия среди
тайпийцев разгорелись с новой силой; посыпались удары; пролилась кровь. Во
всеобщей потасовке обо мне на время было забыто, около меня остались только
Мархейо, Кори-Кори и бедняжка Файавэй, которая, прижавшись ко мне, безутешно
рыдала. Тогда, стиснув ладони, я умоляюще посмотрел на старого Мархейо и
зашагал к воде. Слезы стояли в глазах старика, но ни он, ни сын его не
сделали попытки меня удержать. Я скоро добрался до Каракои, который в
волнении следил за каждым моим шагом. Шлюпка подошла к самой полосе прилива,
я в последний раз торопливо обнял онемевшую от горя Файавэй и в следующее
мгновение был уже в шлюпке. Каракои сидел со мною рядом и отдавал гребцам
команду навалиться на весла.
Мархейо, Кори-Кори и целая толпа женщин вошли вслед за мною в воду, и,
как единственный доступный мне знак благодарности, я мгновенно решил раздать
им все товары, предназначавшиеся служить за меня выкупом. Жестом,
равнозначным дарственной записи, я протянул мушкет Кори-Кори (при этом он
сделал слабую попытку схватить меня за руку); кусок цветастого ситца бросил
старому Мархейо, указав на бедняжку Файавэй, которая печально сидела в
стороне на прибрежной гальке, и отдал холстяные пороховницы в девичьи руки,
со всех сторон с готовностью ко мне тянувшиеся.
Эта раздача не заняла и десяти секунд, гребцы успели разогнать шлюпку,
а Каракои не переставал громогласно оплакивать такое разбазаривание столь
ценного имущества.
Между тем, хотя многие туземцы видели все, что происходило, потасовка
на берегу продолжалась, и, только когда шлюпка отошла уже ярдов на
пятьдесят, Мау-Мау и еще шесть воинов вошли в воду и стали швырять в нас
копья. Некоторые из этих снарядов, свистя, пролетели достаточно близко от
цели, но никого не ранили, а гребцы продолжали доблестно налегать на весла.
Скоро мы были уже недосягаемы для копий, но двигались очень медленно - с
моря на берег дул сильный бриз, да к тому же еще был прилив. И я видел, что
Каракои, сидящий на руле, с опаской поглядывает на далеко выдающийся в море
мыс, в обход которого лежал наш путь.
Отставшие тайпийцы некоторое время неподвижно стояли в воде. Потом
вдруг разъяренный вождь встрепенулся - видно было, что он принял какое-то
новое решение. Громко крича и указывая томогавком на оконечность мыса, он со
всех ног бросился бежать в ту сторону, а за ним ринулись еще человек
тридцать, и среди них - несколько жрецов, во всю глотку кричавших: "Ру-ни!
Ру-ни!" Они задумали, очевидно, броситься с мыса в море и выплыть нам
наперерез. Между тем противный ветер с каждой минутой крепчал, начиналась
болтанка, в которой так трудно грести. Все же мы как будто бы выходили из
этой гонки победителями. Однако, когда до самой оконечности мыса оставалась
какая-нибудь сотня ярдов, мы увидели, как передовые бегуны один за другим с
разгону попрыгали в воду. Еще пять минут, и рассвирепевшие дикари будут
вокруг нас. Тогда гибель наша неотвратима, ибо в воде они еще опаснее, чем
на суше. Началось состязание силы: наши гребцы надсаживались так, что весла
гнулись, а пловцы резали расходившуюся волну с поистине угрожающей
быстротой.
Мы выгребли за мыс - впереди нас в воде чернели головы преследователей.
Наши гребцы достали ножи и зажали их в зубах наготове. Я схватил багор. Все
понимали, что если они до нас доберутся, то применят к нам маневр, уже
принесший смерть не одной команде гребцов в здешних водах: повиснут у нас на
веслах, навалятся все на один борт, перевернут шлюпку, и мы окажемся всецело
в их власти.
Я замер. Вдруг совсем близко от шлюпки я увидел Мау-Мау. Тайпийский
богатырь, зажав в зубах свой томогавк, двигался в воде могучими рывками,
взбивая перед собой пену. Вот он уже настиг нас, сейчас схватится за весло!
Даже и в этот миг я сознавал весь ужас того, что собирался совершить; но
жалости и раскаяниям сейчас не было места - я прицелился и, собрав в один
бросок все свои силы, ударил его багром. Острие угодило ему в грудь, под
самой шеей, и Мау-Мау скрылся под водой. Повторить удар я не успел, но я
видел, как голова Мау-Мау вновь показалась над водой, и никогда не забыть
мне, какое разъяренное было у него выражение лица.
Еще один дикарь достиг нашей шлюпки. Он вцепился в борт, но лезвия
наших ножей так исполосовали ему запястья, что он вынужден был разжать руки,
и в следующую минуту мы, уже недосягаемые для наших преследователей, были в
безопасности. Страшное волнение, возбуждавшее мои силы, теперь отпустило
меня, и я без чувств упал на руки Каракои.
Здесь можно коротко изложить обстоятельства, приведшие к моему столь
неожиданному спасению. В Нукухиву зашел австралийский барк, испытывавший
острый недостаток в матросах; капитан рассчитывал здесь пополнить команду,
но ему не удалось раздобыть ни одного человека. Раздосадованный англичанин
уже собирался уходить, когда их посетил Каракои и рассказал о том, что
неподалеку в бухте Тайпи в плену у дикарей находится матрос-американец; он
вызвался, если его снабдят товарами для мены, сделать попытку вызволить
меня. Сам Каракои узнал обо мне от Марну, так что в конце концов я все-таки
был обязан спасением ему. Предложение Каракои было принято, и он, захватив
пятерых жителей Нукухивы, пользовавшихся покровительством табу, отплыл на
баркасе к входу в бухту Тайпи. Здесь судно, убавив паруса, осталось ждать, а
Каракои, посадив на весла свою заговоренную команду, вошел в бухту.
Что произошло затем, уже было описано мною. Остается добавить совсем
немного. Меня подняли на борт "Джулии", где странный вид мой и
необыкновенные приключения вызвали у всех живейший интерес. Я был окружен
всем мыслимым вниманием и заботой. Но только через три месяца здоровье мое
наконец восстановилось.
Тайна же исчезновения моего друга и спутника Тоби так и осталась
нераскрытой. Я и по сей день не знаю, удалось ли ему бежать из долины Тайпи,
или он пал от руки ее обитателей.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ТОБИ (Приложение к "Таипи")
После побега из долины Тайпи, описанного в последней главе, автор еще
два года провел в Южных морях. Вскоре по возвращении на родину им была
опубликована настоящая повесть; при этом автор был далек от мысли, что она
даст ему возможность обнаружить местопребывание и само существование Тоби,
которого он почитал давно умершим. Тем не менее получилось именно так.
Рассказ о приключениях Тоби составляет естественное продолжение книги
и, как таковой, прилагается к настоящему изданию. Автор услышал его из уст
самого Тоби не далее как десять дней назад.
Нью-Йорк, июль 1846 г.
В то утро, когда разнеслась весть, что в бухту вошли лодки, мой товарищ
покинул меня, как было выше изложено, поспешив к берегу в сопровождении
большого числа туземцев, нагруженных плодами и свиными тушами - обычными
предметами меновой торговли.
Пока путь их вел через населенные части долины, к ним по боковым
тропинкам отовсюду с громкими возгласами сбегались все новые группы
тайпийцев. Общее возбуждение было так велико, что, как ни не терпелось моему
Тоби поскорее достигнуть берега, он едва поспевал за своими спутниками. Вся
долина звенела от их голосов, люди бежали торопливой рысцой, и передние то и
дело оглядывались и размахивали копьями над головой, побуждая отставших
убыстрить шаги.
Но вот все высыпали на поляну перед ручьем. Здесь островитяне вдруг
остановились: из рощи на том берегу доносились какие-то странные удары. Это
одноглазый вождь Мау-Мау, опередив всех, колотил тяжелым копьем по стволу
дуплистого дерева. То был сигнал тревоги; поднялся дружный вопль: "Хаппар!
Хаппар!", воины воздевали кверху копья и потрясали ими над головой, женщины
и дети, громко крича друг на друга, бросились собирать камни в ложе ручья.
Когда же из рощи выбежали Мау-Мау и еще трое вождей и присоединились к
остальным, шум сделался и вовсе невообразимым.
Ну, подумал Тоби, быть сейчас доброй схватке. Он хотел было
позаимствовать копье у одного из молодых людей, обитавших с нами в доме
Мархейо, но получил отказ: юный нахал заявил, что, конечно, ему, тайпийцу,
это оружие в самую пору, но белому человеку сподручнее и уместнее сражаться
кулаками.
Шутку молодого остроумца, видимо, оценили все окружающие, ибо, несмотря
на сумятицу боевых кличей и воинственных жестов, все сохраняли
необыкновенное веселье, носились вприпрыжку по поляне и хохотали, словно на
свете не было ничего забавнее, как ожидать, что с минуты на минуту в тебя
дождем полетят из засады хаппарские дротики.
Мой товарищ озирался озадаченный; в это время от толпы отделились
человек десять и стороной побежали в рощу. Остальные замерли, прислушиваясь,
словно ожидая исхода какой-то военной операции. Немного погодя, однако,
Мау-Мау, стоявший в передних рядах, дал знак, и люди осторожно двинулись
вперед, бесшумно углубляясь в чащу - ни единая ветка не хрустнула под ногой.
Они уходили все дальше под сень деревьев, каждые несколько шагов
останавливаясь и чутко прислушиваясь.
Тоби такая стратегия была никак не по душе: если предстояло сражение,
он предпочитал, чтобы к делу было приступлено безотлагательно. Однако всему
свой срок - как раз, когда они, крадучись, подобрались к самой чащобе, со
всех сторон вдруг раздались ужасные вопли и дождь камней и дротиков
обрушился на их головы. Правда, противника нигде не было видно, и, что еще
удивительнее, никто из обстреливаемых не пострадал, хотя в воздухе было
черно от летящих камней.
Потом на мгновение все смолкло, и вот тайпийцы с копьями наперевес,
издав дружный пронзительный вопль, ринулись в заросли, за которыми укрывался
противник. Не отставал и Тоби. Разгневанный обстрелом камнями,- ведь они
вполне могли раскроить ему череп! - а также припомнив свои старые обиды на
хаппарцев, Тоби среди первых устремился в атаку. Затрещал подлесок, Тоби на
бегу попытался выхватить копье из рук какого-то молодого воина, и вдруг все
крики битвы оборвались, и под сводами деревьев воцарилась мертвая тишина. В
следующее мгновение из-за каждого куста, из-за каждого ствола выскочили те,
кто раньше отделились от остальных и побежали зачем-то в обход, и тут
поднялся дружный, веселый, всеобщий хохот.
Все это была игра. И Тоби, задыхаясь от бега и от воинственного пыла,
пришел в страшное негодование из-за того, что попал впросак. Выяснилось, что
затеяли ее как раз в его честь, хотя какая именно цель преследовалась при
этом, сказать трудно. Моего товарища подобная детская забава особенно
