возмутила, потому что она отняла так много времени, когда каждая минута была
дорога. Возможно, впрочем, что это входило в расчет его спутников; он пришел
к такому заключению, заметив, что, снова пустившись в путь, они уже отнюдь
не так торопились, как раньше.
Они не спеша шли своим путем, и Тоби уже почти потерял надежду
когда-нибудь достигнуть берега, но тут на тропе показались двое бегущих им
навстречу людей. Все остановились, последовало шумное совещание, в ходе
которого часто упоминалось имя Тоби. Мой друг того пуще насторожился, и его
желание поскорее узнать, что происходит на берегу, еще больше возросло. Но
напрасно порывался он идти дальше - туземцы загородили ему дорогу.
Кончив совещаться, они снова разделились: часть со всех ног бросилась
дальше к морю, остальные окружили Тоби, настойчиво приглашая его мои, то
есть присесть и отдохнуть. В качестве приманки перед ним расставили на земле
захваченные из дому тыквенные сосуды с пищей, открыли их, разожгли трубки.
Тоби счел за благо немного сдержать нетерпение, но скоро снова вскочил и
бегом пустился к берегу. Его быстро догнали, опять окружили плотным кольцом,
но задерживать не стали и все вместе продолжали путь.
Они выбежали на открытое пространство между береговой полосой и лесом.
Справа возвышалась гора Хаппар, по склону ее уходила и терялась из виду
узкая тропа.
Никаких лодок, однако, в бухте не было. Только у самой воды собралась
шумная толпа мужчин и женщин, и кто-то в самой ее гуще сдержанно увещевал
их. При появлении моего товарища говоривший пошел ему навстречу, и
оказалось, что это - старый знакомец, пожилой сивогривый матрос, которого мы
с Тоби не раз встречали в Нукухиве, где он, махнув рукой на родину и прежнюю
жизнь, поселился на правах домочадца царя Мованны; звался он просто Джимми.
Он даже считался царским фаворитом и пользовался при дворе значительным
влиянием. Он носил мятую манильскую шляпу, а на плечах нечто вроде
просторного шлафрока из тапы, надетого в достаточной мере нараспашку, чтобы
между свободных складок можно было видеть строки какой-то песни,
вытатуированные у него на груди, а на прочих участках тела - ряды
артистически сделанных разнообразных надрезов, принадлежащих местным
художникам. В качестве жезла он держал в руке удочку и не расставался с
древней прокуренной трубкой, всегда висевшей у него на шее.
Этот старый, удалившийся от дел морской бродяга уже несколько лет жил в
Нукухиве, знал местный язык, и по этой причине французы часто пользовались
услугами его как переводчика. Был он, надо сказать, неисправимый старый
сплетник, плавал на своем челноке по заливу от одного судна к другому и
щедро потчевал экипажи лакомыми подробностями придворной жизни вроде
скандальной интрижки его величества с одной хаппарской танцовщицей, а также
вообще передавал всякие небылицы о Маркизских островах. Помню в особенности,
как он рассказывал нам на "Долли" о двух чудесах природы, якобы имевшихся на
острове, что, как и следовало ожидать, оказалось чистейшим вздором. Он
говорил, будто бы в горах живет один урод - отшельник, пользующийся громкой
славой за свое благочестие и силу колдовских чар, а живет он вдали от людей
потому, что у него на висках растут два толстых рога. Святость его
признается всеми жителями острова, однако люди смертельно его боятся, так
как, по слухам, он еженощно выходит из своей берлоги и под покровом темноты
ловит и уносит к себе запоздалых путников. Какая-то любопытная Варвара,
будучи в горах, якобы даже заглянула одним глазком в его логово и
обнаружила, что там полным-полно человеческих костей. Словом, это было
совершенно неслыханное чудовище.
Другой столь же удивительной достопримечательностью был, по словам
Джимми, младший сын одного вождя, уже принявший, несмотря на свой
десятилетний возраст, священнический сан. Соплеменники усматривали
неоспоримый признак его духовного предназначения в том, что на голове у него
имелся гребень наподобие петушиного. Мало того, этот чудо-ребенок, как ни
странно, очень гордился таким украшением и, будучи еще наделен настоящим
петушиным голосом, хвастливо кукарекал о нем на всю округу.
Но вернемся к Тоби. Узнав издалека старого бродягу, он, по-прежнему
сопровождаемый толпой островитян, подбежал к нему и остановился, а его свита
окружила их тесным кольцом. Джимми выразил радость, что видит его, а затем
сообщил, что знает о нашем побеге с "Долли" и о нашем пребывании в долине
Тайпи. Мованна даже уговаривал его отправиться к тайпийцам и, погостив у
тамошних друзей, привести нас в Нукухиву, ибо его величеству очень хотелось
получить свою долю назначенного за нашу поимку вознаграждения. Но, как
заверил Джимми моего друга, разумеется, он с негодованием отверг это деловое
предложение своего венценосного патрона.
Тоби был удивлен: мы с ним никак не предполагали, что кто-то из белых
может быть на короткой ноге с жителями долины Тайпи. Но Джимми объяснил ему,
что он сюда наведывается, хотя и редко, иногда морем, однако почти никогда
не углубляется внутрь долины. Одна из тайпийских духовных особ состоит в
каком-то родстве со старым татуированным жрецом Нукухивы, и через эту особу
он, Джимми, пользуется защитой табу. Его нередко подряжают заходящие в
Нукухиву корабли выменивать для них плоды у жителей Тайпи. Собственно,
заключил объяснение Джимми, он и сейчас, перевалив через горы Хаппар, явился
сюда именно с такой целью. К полудню следующего дня на берегу будут сложены
готовые к погрузке груды плодов, за которыми он снова придет сюда на лодках.
Тут Джимми задал моему другу вопрос: хочет ли он покинуть остров. Если
да, то в заливе Нукухива как раз стоит сейчас судно, испытывающее недостаток
в матросах, там будут ему рады, и можно отправиться на борт прямо сегодня.
- Нет,- ответил Тоби.- Я не могу уйти без моего товарища. Он остался
там, в глубине долины, потому что туземцы не пустили его на берег. Поспешим
к нему и захватим его с собой.
- Но ведь он не дойдет с нами через горы,- возразил Джимми,- даже если
мы приведем его сюда, на побережье. Пусть лучше он подождет до завтра, я
доставлю его в Нукухиву на лодке.
- Нет, нет, это невозможно,- сказал Тоби.- Надо сейчас же отправиться
за ним и привести его хотя бы на берег.
И Тоби, не откладывая, повернул обратно в глубь долины. Но не успел он
сделать и шагу, как с десяток рук легли ему на плечи, на локти, на грудь, и
он понял, что вернуться за мной ему не позволят. Отбиваться нечего было и
думать, а туземцы не желали ничего слышать о его возвращении в долину Тайпи.
Оскорбленный до глубины души, Тоби стал уговаривать старого матроса, чтобы
тот сам отправился за мной. Но Джимми отказался, объяснив, что островитяне
сейчас так настроены, что все равно не пропустят его, хотя никакого зла ему
сделать и не могут.
Мой товарищ был тогда далек от мысли, что этот Джимми, как ему пришлось
заподозрить впоследствии, был бессердечным негодяем и что это по его хитрому
наущению туземцы не позволили ему вернуться за мной. Старый мошенник,
видимо, отлично знал, что нас обоих тайпийцы ни за что не отпустят, и
поэтому стремился заполучить одного Тоби для цели, вскоре вполне
обнаружившейся. Но тогда Тоби ничего этого не знал.
Он все еще вырывался из рук островитян, когда Джимми, подойдя сзади,
посоветовал ему не раздражать их понапрасну, потому что так он мог только
утяжелить мою и свою участь, ведь, когда они приходят в ярость, от них можно
ожидать чего угодно. В конце концов Джимми усадил Тоби на проломленное днище
перевернутого челнока в тени груды камней, служившей подножием маленькой
разрушенной кумирни, которая возвышалась на четырех установленных стоймя
веслах и спереди была затянута сетью. Здесь было место встречи рыбачьих
артелей, возвращающихся с уловом, и их приношения белели разложенные перед
идолом на черном гладком камне. Сооружение это, по словам Джимми, находится
под строжайшим табу, и никто не посмеет его тронуть и даже приблизиться к
нему, пока он остается в его тени. Сам же старый матрос отошел к кучке
туземцев и стал о чем-то озабоченно переговариваться с Мау-Мау и другими
вождями, между тем как остальные обступили сидящего в заповедном месте Тоби,
не сводили с него глаз и без умолку что-то друг другу говорили.
Потом вопреки уверениям Джимми из толпы вышла одна старуха и села рядом
с моим товарищем на перевернутый челнок.
- Тайпи мортарки? - спросила она.
- Мортарки нуи,- ответил Тоби.
Тогда она спросила его, правда ли, что он уходит в Нукухиву. Тоби
утвердительно кивнул. Старуха жалобно взвыла, встала, взглянула на него
полными слез глазами и ушла прочь.
Джимми потом объяснил, что это была супруга престарелого царька
маленькой долины, расположенной в глубине острова и связанной тесным
проходом с долиной Тайпи Жители обеих долин находились друг с другом в
кровном родстве и носили общее племенное имя. Пожилая дама прибыла накануне
в сопровождении трех сыновей с визитом к своему родственнику.
Как только царственная особа удалилась, снова подошел Джимми и сообщил,
что обо всем договорился с островитянами. Они не соглашаются пустить Тоби
обратно в долину, а оставаясь и дальше на берегу, он может навлечь беду и на
себя, и на меня.
- Так что,- сказал старый матрос,- единственное, что нам сейчас
остается, это отправиться пешком через горы в Нукухиву, а завтра я привезу к
тебе Томмо, как они его называют, водой. Они обещали мне утром пораньше
вывести его на берег, поэтому никакой задержки не будет
- Нет, нет,- упорно твердил Тоби.- Я его не брошу. Я уйду отсюда только
вместе с ним.
- Тогда вам не на что надеяться! - воскликнул Джимми.- Ведь как только
я уйду, тебя схватят и утащат в глубь долины, и ни ты, ни твой товарищ
больше никогда не увидите моря.
И он продолжал клясться и божиться, что, если только Тоби уйдет с ним в
Нукухиву, завтра же поутру он доставит туда и меня.
- Но откуда мы знаем, что они приведут его к морю завтра, если они не
пустили его сюда сегодня? - возразил Тоби.
Но у старого матроса нашлось тому множество объяснений, и все такие
сложные и так замысловато связанные с мистическими обычаями туземцев, что
Тоби ничего не понял. Все поведение тайпийцев, в особенности же их нежелание
пустить его обратно в долину, и впрямь представлялось ему загадочным. И при
этом он с горечью сознавал, что старый матрос, быть может, обманывает его. А
тут еще мысли обо мне, больном и одиноком среди местных жителей. Если бы он
ушел с Джимми, была все-таки надежда, что удастся как-то облегчить мою
участь. С другой стороны, что будет, если дикари, поведение которых казалось
ему таким странным, успеют спрятать меня куда-нибудь? Ну а если он
останется, ведь ему могут не позволить вернуться ко мне...
Такими сомнениями мучился мой бедный друг, не зная, на что решиться. И
вся его храбрость и всегдашнее присутствие духа не могли помочь ему,
сидящему понуро на продырявленном челноке в кольце островитян, с
почтительного расстояния не отводивших от него все более и более пристальных
взглядов.
- Уже полдень,- промолвил наконец Джимми, стоявший позади остальных.-
Нукухива не близко. А я не могу затемно идти через долину Хаппар. Так что
решайся. Если ты пойдешь со мной, все будет хорошо, если останешься, можешь
мне поверить, ни один из вас не вырвется отсюда до конца дней.
- Ладно, у меня нет выбора,- с тяжелым вздохом ответил Тоби.- Я
