- Ну, призрака, конечно, я не видела... Но видела кое-что - ночью
надо мной пролетали два больших оранжевых шара, как будто связанных
тонкой пуповиной. И, когда они были точно над головой, я поймала себя
на том, что не могу даже дышать. Мне показалось, что даже сердце
перестало биться в этом жутком синем свете шаров.
Комитет по слухам сразу же определяет историю в класс
"Неопознанные Летающие Объекты", а Никита Степанович из одиннадцатой
квартиры задумчиво замечает, протирая очки:
- Так все-таки, шары были оранжевыми или синими?
- Оранжевыми... - Лида осекается, - не помню, ведь я тогда
пошевельнуться не могла, чтобы посмотреть на них.
- Так как же вы их увидели? - добивает Никита Степанович, водружая
очки на место.
- А вот вам, Никита Степанович, лишь бы все это неправдой было, -
язвительно замечает Варвара Петровна, председательница местного
комитета по изготовлению, поддержке и распространению слухов, - вот у
вас, наверное, никогда в жизни не было ничего необыкновенного - все по
полочкам да с обоснованием.
- Разумеется, было, - с достоинством принимает вызов Никита
Степанович, - но я, по крайней мере, могу это описать, не путаясь в
деталях.
- И что же? Небось атом в лаборатории сорвался да не в ту сторону
полетел?
Все знают, что Никита Степанович работал в какой-то секретной
ядерной лаборатории в секретном ядерном городе с секретным номером.
- Да нет... - с горечью отвечает он, - коллега мой погиб, Алешка.
И я ничего не мог поделать с этим.
Все замирают, ожидая продолжения, а Варвара Петровна корит себя за
то, что вот так влезла человеку в душу.
- В ходе одного эксперимента он должен был снимать показания
приборов в экранированной комнате. Конечно, в защитном костюме, с
соблюдением всех мер безопасности - но это было опасно. И вот,
прозвучал сигнал, я открыл наружную дверь комнаты и Алешка вошел в
тамбур. Закрылась за ним наружная дверь, я нажал на кнопку открывания
внутренней, и стал ждать. Обычно запись показаний занимает полминуты,
но он задержался там минуты на две, и я уже готов был поднять тревогу,
как он, наконец, появился в дверях. Костюм он оставил, как и положено,
в тамбуре, и я повернулся, чтобы спросить его, почему так долго.
Повернулся - и окаменел: за эти две минуты Алешка из двадцатилетнего
пацана превратился в высохшего седого старика. Он рассказал мне, как
увидел вместо приборной стойки серое марево и попытался там что-то
нащупать - но ответом ему было ледяное рукопожатие. Из марева
вынырнула темная фигура и стояла, не отпуская его руки. Он чувствовал,
как она выкачивает из него жизнь, и насилу освободился, бросившись к
тамбуру - но было уже слишком поздно... - Никита Степанович вновь
взялся протирать очки, - он умер где-то через полчаса и выглядел при
этом, как мумия фараона в музее.
Комитет по слухам и остальные просто в шоке от этого откровения
скептичного обычно Никиты Степановича. Они наперебой выражают
соболезнования, но он молча поднимается и идет к своему подъезду,
обронив на полпути: "А, что с вас взять..."
Некоторое время двор молчит, а затем все начинают потихоньку
расходиться, желая друг другу спокойной ночи и здоровья. На пустой
двор опускается ночь, накрывая стол, за котором рассказывали о
необыкновенном.
Варвара Петровна впускает в свою трехкомнатную квартиру двух
подруг, тщательно запирает дверь и переодевается в красивое вечернее
платье. Подобные платья принесли с собой и подруги - и вот они
приводят себя в порядок, зажигают свечи в массивных канделябрах и
гасят свет. И квартира преображается - потолок уходит вверх, обрастая
вычурной лепкой, стены комнат раздвигаются, в них появляются новые
двери, исчезают старые. Меняется и мебель.
Вбегает раскрасневшаяся служанка:
- Госпожа, граф Волков приехали! И-ии...
Но госпожа Варвара Семипядева властно отстраняет ее и идет лично
встречать дорогого гостя, оставляя подруг предаваться радости за нее.
Никита Семенович приходит домой расстроенный. Он с ходу открывает
шкафчик, достает оттуда початую бутылку коньяка и рюмку, наливает
немного и садится в глубокое плюшевое кресло.
- И зачем я только вспомнил? - корит он себя, - нет, теперь
коньяком не отделаюсь.
Он ставит рюмку на журнальный столик и идет в ванную, где
специальным мылом тщательно смывает грим. Наконец, из ванной выходит
серая фигура с нечеткими очертаниями, некоторое время стоит, глядя на
барометр, висящий на стене, затем решительно ныряет в стену.
С порога Лиду встречает муж.
- Звонила Надя, говорит - репетиция уже сегодня.
- Как - сегодня?! У меня ведь ничего не готово!
- Так это ведь только репетиция, не так страшно.
- Ну и что?! Как на меня посмотрят, если я на репетиции не покажу
ничего нового?
- Успокойся. Все ты покажешь, а заодно и подготовишься, материалы
на месте закажешь. Все равно - не пропускать же.
Лида вздыхает и идет в ванную, оттуда доносится барабанная дробь
душа. Вадим лезет в тумбочку у кровати и достает плоскую баночку с
темной мазью. Открывает, нюхает, одобрительно кивает.
Лида выходит из ванной, оставив там всю одежду.
- Приступим? - обворожительно улыбается она, покачивая бедрами.
- Приступим, - соглашается Вадим, сбрасывая халат.
И они начинают натирать друг друга мазью из баночки, тщательно
втирая ее в кожу. В воздухе повисает аромат каких-то редких трав,
эфирных смол и еще чего-то незнакомого.
Дело сделано, они крепко прижимаются друг к другу, затем
отстраняются и взлетают, держась за руки. У окна Вадим пропускает Лиду
вперед, потом вылетает следом. Спустя некоторое время таким же образом
дом покидают еще несколько человек, направляясь к Чубатой Горе на
репетицию Великого Шабаша.
Ольга Федоровна присаживается на диван перед телевизором в надежде
посмотреть хороший фильм. Но, как всегда, по всем каналам - либо
шумная музыка, либо стрелянина.
Искусственный рубин в перстне на левой руке начинает мигать
холодным светом.
- Это еще что? - не менее холодно осведомляется Ольга Федоровна, в
душе радуясь своей необходимости.
Она поворачивается и устремляет руку с рубином в направлении
огромного книжного шкафа. Раздается шипение, и половинки шкафа
раздвигаются в стороны, являя свету широкую кабину лифта и стоящего в
ней молодого человека в безупречном черном фраке и цилиндре. Он
снимает цилиндр, и низко кланяется Ольге Петровне, показывая
аккуратные рога, гармонично вписывающиеся в прическу.
- Госпожа Моргана, я прошу прощения за столь ранний визит.
- И что привело тебя на этот раз?
- Конклав поднял вопрос, требующий вашего решения. Не будете ли вы
любезны...
Госпожа Моргана отмахивается:
- Ну разумеется, буду. Что бы вы без меня делали?
Молодой человек расцветает в улыбке, проходит через комнату и
подает Моргане руку, провожая ее в потайной лифт. Половинки книжного
шкафа сдвигаются вновь, заглушая гудение уходящей глубоко вниз кабины.
Мальчик лет пяти, подглядывавший у дверей комнаты, бежит к
родителям.
- Что там? - спрашивает его папа.
- К бабушке опять дядя Вызов пришел, и забрал ее на заседание.
- Не дядя Вызов, - смеется мама, - а Доминик. Вызов - это просто
письмо.
Мальчик краснеет, оплетая свои ноги тонким детским хвостиком с
пушистой кисточкой.
Андрей долго стоит посреди комнаты, задумчиво листая атлас. Затем
лицо его озаряется вспышкой надежды и он зовет жену:
- Лиля! А ну-ка иди сюда - это не тот ли остров, что мы тогда
видели?
- Какой остров? - спрашивает подошедшая супруга.
- Который со старым энергохранилищем.
- Ааа! Ты знаешь... Похож. Но надо проверить.
- Ну тогда - зачем время терять?
- Да... Если мы найдем хранилище... - на ее глаза наворачиваются
слезы, - то у нас будет ребенок, милый.
Два тела посреди комнаты опадают, словно проколотые воздушные
шары. И действительно, в комнате появляются два оранжевых шара,
которые растут по мере опадания тел. Наконец, на полу остается лишь
оболочка, шары протягивают друг к другу щупальца, которые сливаются в
одно для передачи сигналов, и взмывают вверх, проходя через потолок и
крышу. Над крышей они ненадолго зависают, определяя координаты, и
берут курс на остров Пасхи, исчезая в ночном небе с невероятным
ускорением.
И что самое странное - хотя шары оранжевые, они освещают все синим
светом.
29 июня 1998
Анатолий Матях
Плоскость апокалиптики
Адам отвернулся от созерцания пышных достоинств Евы. Только сейчас
он понял, какие же это достоинства. Голос, доносящийся одновременно
отовсюду, обвиняющим тоном произнес:
-Итак, вы вкусили плода от Древа познания добра и зла. Я же
предостерегал вас - вы еще не готовы к этому. И что теперь?
-А что, - неуверенно промямлил Адам, - весьма вкусно.
Округлости Евы пробуждали в нем что-то новое и непонятное, и
поэтому Адам не мог сосредоточиться. Он повернулся к ней спиной, и
стал смотреть на Древо, на котором было еще очень много неувядающих и
не портящихся плодов.
-Зачем ты сделал это, Адам?
-Ну... Ева предложила мне попробовать. В конце концов, - голос его
обрел твердость, - почему бы и не попробовать? Если это растет здесь,
в Саду, значит это можно есть. И мы не умерли, как Ты говорил.
-Идиот! Я не говорил, что вы умрете, как только попробуете такое
"яблочко". Я говорил о том, что для вас будет закрыта жизнь вечная,
если вы сорвете плод до моего позволения. Ева, что скажешь ты?
-Я просто... Шла мимо, и увидела плод. Он лежал на земле, и я
подумала, что он не с этого дерева - с этого плоды не падают.
-Да ну? На этом холме на пятьсот шагов больше нет ни деревца.
-Н-ну, может, принес кто-то...
-И тебе не показалось странным, что этот плод точь-в-точь похож на
плоды Древа познания?
-Я...
-Молчи... Скажи лучше, зачем скрываешь ты того, кто надоумил тебя
сорвать плод?
-Я и сама думать умею! - вспыхнула Ева.
-Не хочешь - не говори. Тем хуже для тебя. Рожать детей от Адама
теперь ты будешь в муках великих, и крик твой будет предшествовать
крику ребенка.
Внутри у Евы что-то перевернулось, и она охнула, схватившись за
живот.
-Вот тот, чьи слова оказались для тебя выше слов Моих. Смотри же!
Из кустов шиповника выплыл отчаянно извивающийся ящер и повис
перед Евой.
-Но мне ведь больно! - вопил он, стараясь выпутаться из невидимой,
но мощной хватки.
-А мне не больно ли смотреть, как нарушаются запреты Мои?
-Но я же пошутил просто! А она поверила! Я и сам думал, что
плоиииииссссс... - ящер вдруг скатился с членораздельной речи на
шипение и верещание.
-Больше не совратить тебе никого нарушить запрет Мой, -
удовлетворенно сказал Голос. Ящер продолжал барахтаться и верещать.
Ева смотрела на происходящее большими круглыми глазами. Адам подошел к
ней и взял за руку.
Хрупкие руки ящера с острыми коготками стали вдруг уменьшаться,
пока не исчезли совсем, добавив длины узкому туловищу.
-Ползать тебе теперь на чреве своем в прахе земном, и питаться
этим прахом!
Ноги ящера тоже исчезли, и теперь он выглядел совершенно нелепо -
невозможно теперь было разобрать, где у него шея, где туловище, а где
начинается хвост. Рот превратился в вытянутую трубочку для всасывания
праха земного.
-Но Создатель, - вмешалась потрясенная Ева, - он не заслужил такой
кары! Это я, дура, восприняла всерьез его шутку...
-Ваша с Адамом очередь еще придет. Хотя...
Ящеру вернулся нормальный рот с острыми белыми зубами.
