совершенно тупом повороте они ухитрились так слететь?
Клоун молчал, злобно ухмыляясь Сэму.
- Это ж как надо ехать... Это что надо в машине делать - но не
при ребенке же! Или она ему на шею повесилась, хотя - вроде нет...
Или... Что за черт?
Сэму показалось, что клоун подмигнул ему нарисованным глазом.
- Блин. Hу, я думаю, после всего этого мне и столбы кланяться
начнут.
Что-то было не так. Сэм посмотрел на клоуна, и увидел, что его
глаза - красные. А были, вроде, голубыми... А теперь - красные, под
цвет шляпы.
- Hу нет, - неуверенно сказал Сэм. - Они и были красными... Да. А
иначе - как же так?
- А вот так, - ответил ему клоун, и оскалился еще шире, - вот
так.
Последним, что увидел Сэм, был бросившийся наперерез бетонный куб
трансформаторной подстанции.
Маленькая девочка идет по обочине скоростной трассы. Когда-то
красное с белым, ее платьице перемазано черной копотью и грязью, на
грязном личике - светлые дорожки высохших слез. Сбоку, возле уха,
запеклась кровь. В руке - деревянная игрушка, улыбающийся клоун - но
такая улыбка вызовет скорее страх, чем смех. Девочка уже не плачет -
то ли уже незачем, то ли уже просто не может плакать. Она просто идет
вперед, что-то тихо напевая. Голова деревянного клоуна болтается, даря
злую улыбку окружающей местности.
Откуда идет девочка?
От густого черного дыма, поднимающегося у подстанции, ветвящей
линию электропередач для двух небольших городков.
От искореженного синего "форда", стоящего в нескольких метрах от
бетонного сооружения.
От того неудачника, который остался внутри.
Куда она идет - не знает никто. Да и сама девочка не знает - она
просто идет вдоль пустой дороги.
Анатолий Матях
Музыка покоя
Прошлой осенью я стал приходить на кладбище - то самое Дмитриевское
кладбище, вокруг которого с трех сторон парк, а с четвертой примыкает река,
замедляя свой бег, словно вода отдает должное тем, кто ушел. Когда проходишь
сквозь парк внутрь, за спиной остаются все шумы большого города, небо
перестает давить на плечи, и ты всем телом чувствуешь обитающий здесь покой.
Иногда, конечно, его нарушают приходящие компании причитателей, почему-то
думающие, что они сделают очень хорошее дело, нажравшись на могиле ближнего,
но это случается нечасто - кладбище давно закрыто, и причитателей не так уж
много осталось.
Я приходил, садился на каменный порожек могилы, или на поставленную кем-
то скамеечку, и начинал играть. Не что-то определенное - я просто отпускал
руки бродить по струнам, и они плели печальную и красивую музыку покоя. Я
сидел и смотрел в никуда, и то, что я играл, было отражением моих мыслей.
Первой пришла Лена. Я "очнулся", почувствовав, что рядом есть кто-то еще.
И увидел девушку в темно-синем платье, которая стояла напротив и просто
слушала. Сначала я несколько огорчился нарушению своего одиночества, но потом
подумал, что она непохожа на плакальщиков - еще одна родственная душа, любящая
покой старого кладбища.
- Играй... - она сказала это так тихо, что я еще некоторое время не знал,
что думать - то ли мне это послышалось, то ли она действительно попросила,
чтобы я продолжал.
В конце концов я решил, что раз она стоит здесь и слушает, значит ей
действительно нравится то, что я играю. У меня еще никогда не было слушателей
для этой музыки - это музыка для меня и покоя, но раз уж так...
Я много раз пытался сыграть что-нибудь подобное дома, или в кругу друзей,
но каждый раз получались какие-то плохо связанные шаблонные риффы, ничем не
напоминающие музыку покоя. Даже когда люди просто слушали, ничего не говоря
- у меня ничего не получалось. Но в этот раз - получилось. Я играл музыку
покоя, а девушка слушала. Не перебивая. Не критикуя. Не шевелясь.
И меня почему-то вовсе не шокировало то, что сквозь эту девушку слабо, но
просвечивала кованая решетка, к которой она прислонилась. В самом деле, сказал
я себе, где же еще можно встретить призрака, как не на старом кладбище?
Наверное, что-то мелькнуло у меня в глазах, потому что она тихо засмеялась:
- Играй... Здесь столько лет уже нет музыки... А хорошей музыки и не
было...
- Кто ты? - разорвал я ткань покоя. Обычно я здесь ничего не говорю -
нечего. И некому. И любой голос, даже собственный, все рвет. Интересно - ее
голос гармонировал со здешним покоем, и слова не торчали из него какими-то
обломками движения.
- Я... Я - Лена... - я понял, в чем дело. Ее голос то взлетал, то падал,
гармонируя с ветром - он звучал громче, когда ветер шелестел еще не успевшими
опасть листьями, и стихал, когда замолкал ветер.
В этот день я ушел поздно, и когда я возвращался в город, до самого дома
во мне звучала музыка покоя.
Лена приходила каждый раз, когда я начинал играть. Я ждал ее, но она
всегда появлялась тогда, когда я уходил в покой, уплывая по волнам музыки.
И я каждый раз чувствовал это, поднимал на нее глаза, и она говорила:
- Играй... - и улыбалась.
Я не спрашивал, сколько ей лет - я чувствовал, что среди покоя нет
возраста. Я почти не говорил с ней - я играл. И она слушала. Не перебивая.
Не критикуя. Не шевелясь.
Потом приходили другие. Первой появлялась Лена, я играл, и чувствовал,
как в покой вплетаются нити других молчаливых слушателей. Я видел то дедушку
за столиком у соседней могилы - он сидел, подперев рукой голову, и улыбался,
то средних лет военного в парадной форме - на его лице была грусть, то
супружескую пару с ребенком... Их присутствие не нарушало покой, и я играл.
Я знал, что они пришли из покоя, пришли, чтобы послушать музыку. Свою музыку.
И я играл.
Я проводил с ними больше времени, чем со своей тусовкой - друзья, люди
как-то не гармонировали с окружающим, каждым движением или словом стараясь
выделить себя из него. И нигде больше не было такого покоя.
Как-то я попытался взять с собой на кладбище Ростика - он хороший
гитарист, и я подумал, что мы вместе сможем жить в музыке покоя. Я описал
ему покой, который царит на кладбище, тот отдых, который несет покой... Он
сначала подумал, что я несу какую-то блажь, а потом согласился.
Когда мы шли через парк, я понял, что допустил ошибку. Не надо было
никого с собой брать. Здесь музыка покоя звучала для меня. И для тех, кто
приходит из покоя.
И действительно - никто не пришел. Не пришла и музыка покоя. Мы сидели,
вспоминали старые песни, придумывая новые обороты, но все это было не тем. И
Ростику не понравилось - он ушел, сказав, что ему нужно забрать фотографии.
Через несколько минут ушел и я. Я понял, что уже не придет музыка покоя.
Я очень боялся на следующий день, что я потерял их навсегда, что я
разрушил покой, и они больше не придут. Но музыка пришла, и я играл... Уже
не глядя, я чувствовал, как появилась Лена, как приходили другие... Я
встречался глазами с Леной, и она говорила:
- Играй...
И я играл. Играл и чувствовал, как ветер трогает кроны деревьев, как
приходят люди из покоя. Я сам стал его частью, и музыка покоя меня теперь
не отпускала даже дома.
Но все хорошее рано или поздно проходит. Наступил ноябрь, и мне пришлось
уехать из родного города по семейным делам. Дядя с тетей никак не могли
поделить квартиру, и по какой-то непонятной юридической закавыке там
понадобилось присутствие меня и мамы. Началась обычная ерундовая жизнь, и
музыка покоя меня не скоро, но отпустила. Точнее - где-то в феврале она
просто оборвалась, как будто кто-то просто оборвал ту нить, которая
связывала меня с покоем.
В город я попал только в начале сентября. И только где-то в середине
месяца я выбрался на кладбище. И понял, что все пошло наперекосяк - не нужно
было мне уезжать, черт с ней, с этой квартирой...
Хотя - чем бы я здесь смог помочь?..
Парк на треть был перегорожен дощатым забором. Я обошел его, и вышел к
кладбищу. Точнее, к тому месту, которое раньше было кладбищем - теперь это
был здоровенный котлован с вбитыми сваями. В стенках котлована были ниши, в
которых угадывалось истлевшее дерево, а на дне, в лужах от недавно прошедшего
дождя, лежали обломки чьих-то костей.
И самое главное - здесь не было покоя. Не было музыки. Был только этот
котлован и часть памятников - похоже, строители свернули работу и уехали, не
достроив - как это всегда делается... Денег не хватило на строительство,
комиссия какая запретила - все бросили на полдороги, но покой разрушили.
И я заплакал. Я шел по парку куда-нибудь, не разбирая дороги, и плакал,
глотая слезы. Я лупил кулаками по деревьям, как будто они могли как-то
остановить этих... убийц, но не остановили. Я поддавал ногой по всякой
ерунде, разбросанной вокруг строителями. И я не знал, что делать дальше.
Я вышел к реке и сел на берегу. Расчехлил гитару, и сыграл какую-то
очень грустную мелодию, излив в нее свое состояние. Сыграл другую... Еще
и еще... И вдруг поймал себя на том, что играю музыку покоя. Я поднял глаза
на реку. И река сказала:
- Играй...
март 1998
Анатолий Матях
Обыкновенный дом
Обыкновенный пятиэтажный дом на обыкновенной улице обыкновенного
городка. Таких домов - тысячи, и все они похожи друг на друга, как
похожи и устремления их жителей. Нет, конечно же каждый человек
неповторим, но в каждом обыкновенном доме есть жилец - оплот
порядочности, есть воплощение глупости, есть свое агентство по
распространению слухов, есть даже совесть дома, погрязшая в
алкоголизме или других пороках. Вот этим и похожи жители разных
обыкновенных домов.
Днем, разумеется, жильцы работают. Кто-то, сидя в кресле на другом
конце города, перелистывает бумаги, силясь определить причину
нестыковки одного с другим; кто-то снимает рубашку, окончательно
запарившись в кабине башенного крана; кто-то, мило улыбаясь,
отсчитывает деньги нервничающему клиенту; кто-то спит на лекции.
Обыкновенные занятия обыкновенных людей. Во дворе в это время можно
найти, в основном, только некоторых пенсионеров, жадно копящих темы на
вечер.
Но день проходит и наступает вечер, и люди спешат домой. Одним
нужно накормить, другим - поесть, им необходимо внимание друг к другу
и отдых после обыкновенного тяжелого дня. И есть такой промежуток
времени, в который во дворе собираются почти все - поговорить о
необыкновенном.
- А он и выходит, как есть, в кителе и при регалиях, прямо на нее.
А она возьми да закричи, он враз и растаял, - это Ольга Федоровна из
четвертой квартиры в который раз уже повторяет историю о том, как ее
покойная ныне мать видела призрак покойного уже тогда помещика в его
усадьбе.
Несмотря на то, что история рассказывается далеко не в первый раз,
слушать ее интересно. Потому что история эта живет - с каждым разом
неуловимо меняются детали, интерьер, персонажи и действия - и если не
слушать ее каждый раз, послушав лишь в самый первый и в какой-то
последний, подумаешь, что это две совершенно разные истории.
- Так что ж она закричала? Надо было хватать его и держать, - это
иронизирует, попыхивая "примой", крановщик Андрей из тринадцатой.
Ольга Федоровна и комитет по слухам осуждающе смотрят на
нарушителя величия момента.
- А вот посмотрела бы я на вас, когда бы вы призрака встретили.
- Ну, мне пока как-то не доводилось, - смеется Андрей, - но буду
знать: не кричать, а то исчезнет.
- Или вы из тех, кто не верит ни в бога, ни в черта? - это Анна
Александровна со второго этажа.
- Ну почему же, - тушуется под перекрестным огнем Андрей, - все
может быть... Просто в этом обычно больше сказки, чем правды. Хоть
кто-нибудь из вас, не с чужих слов, видел когда-нибудь настоящее
привидение?
Над столиками повисает молчание. И, словно спрыгивающий на голову
призрак, на это молчание обрушивается голос Лиды из тридцать третьей:
