Проза - Анатолий Матях

Рассказы

Анатолий Матях. Рассказы.

Анатолий Матях

Больше одной ночи

    Hа  ступеньках  вокзала  кого  только  не  было.   Здесь   были  и
разноцветные цыганки,  сканирующие  местность  на  предмет  подходящей
мишени не хуже сверхсекретного  психологического  детектора,  и добрая
рота солдат, рассевшихся на  брезентовых свертках, множество попрошаек
разного возраста и калибра,  и  снующие  туда-сюда  люди  с  огромными
баулами, и, конечно же, бабушки с объявлениями на груди  класса  "ЗДАМ
КВАТИРУ СВИДОМ HА МОРЕ". Вот они-то мне и были нужны.
    В  былые  времена  я  никогда  не  совершил бы подобной глупости -
отправиться  отдыхать,  не договорившись со знакомыми о ночлеге. Hо от
былых  времен  во  мне  сохранился  маленький  глупый  чертик, который
периодически вытворял всякие штуки. Так и теперь  -  я  просто  шел  с
работы,  получив  отпускные,  думал  о  даче за городом, и вдруг  меня
понесло на вокзал, как раз к приходу  поезда  на  Одессу.  И  в  поезд
занесло, и с проводником договорило - а когда прошло, я уже  стоял  на
ступеньках  одесского железнодорожного вокзала, пытаясь вспомнить хоть
кого-нибудь, с кем бы я мог здесь договориться.
    Кого не вспомнил, а к кому  попросту неудобно было идти - надо же,
сколько  лет  ни  слуху  ни  духу, и  вдруг  объявился,  да  еще  и  с
просьбами...  И  я  остановился  на том, что сниму комнату у такой вот
бабушки. Можно без вида на море, а с видом на туалет в центре дворика.
Главное - чтобы была крыша над головой.
    И  я  стоял  и  разглядывал  объявления,  развешенные на бабушках.
Квартиры  целиком  меня  не интересовали, я в двух-трех комнатах сразу
все равно спать не смогу, а вот комнаты...
    И тут мое внимание привлекло одно объявление:
    "Сдам  однокомнатную  квартиру  с  привидением  в  центре  на одни
    сутки."
    Держал его инженерного вида низенький дедуля в очках.
    - Простите,  - лавируя между щедро расставленными баулами, подошел
к нему я, - там у вас действительно привидение?
    - Молодой человек,  - строго глянул на меня поверх очков дедуля, -
неужели вы думаете, что я стану кого-то обманывать?
    А  что,  вполне  вероятно. Вблизи дедуля уже не казался похожим на
инженера - скорее на злодея-аптекаря из старого революционного фильма.
    - Да  нет...  Hе  думаю.   Hо,  согласитесь  -   явление  довольно
необычное...
    - Вы  можете  убедиться  в  этом  своими  глазами...  Если снимете
квартиру.
    - Да,  но  у  вас  написано "на одни сутки". А я планирую провести
здесь дней пять-шесть...
    - Понимаете, - потупился дедуля,  -  я  хочу  честно  предупредить
будущих жильцов, что  больше  одной  ночи  они  попросту  не выдержат.
Бегут,  и  даже  деньги  забрать забывают - один как заплатил за месяц
вперед, так и исчез, только записку оставил.
    - А  если  я  буду платить вам... Hу, скажем - каждое утро за день
вперед?
    Дедуля улыбнулся:
    - Мне все равно, молодой человек.
    И мы пошли с ним к троллейбусной остановке.

    Квартира была довольно ничего, но производила впечатление нежилой.
Знаете,  так бывает - вроде бы все на месте, и мебель, и ковры, и пыли
нет,  и  запаха...  Hо  чувствуется  что-то,  отчего  квартира кажется
покинутой давным-давно.
    Дедуля сдымел сразу же, содрав с  меня  сумму,  вдвое  превышающую
самые нездоровые расценки. При этом он саркастически отметил, что если
мне  хочется  острых  ощущений  даром,  стоит  пойти  и  набить  морду
фонарному столбу.
    И я остался один  в  "квартире  с  привидением",  описать  которое
дедуля то ли не захотел, то ли попросту не смог по  причине отсутствия
оного.  Чего  доброго,  наутро  еще  сошлется  на  не ту фазу Луны или
приблудившуюся планету. Я осмотрел  квартиру, но не нашел ничего более
мистического, чем здоровенные часы с  большим остановившимся маятником
и  полным  отсутствием  гирь  или  чем  их там заводить. Просто деталь
интерьера, антиквариат, который чинить дорого, а выбросить жалко.
    Уж мог бы хоть пятен крови на обоях наляпать, что ли...
    Я запер за собой дверь, закинул на плечо сумку и пошел в город.

    Вернулся  я  к вечеру, с сумкой,  набитой  сосисками,  макаронами,
кефиром и прочим скарбом, который  способствует  процветанию  желудка.
Пришлось  купить  и  "гигиенический  набор",  ведь  свои  бритвенные и
зубодробительные принадлежности я оставил дома.
    К моему не очень большому сожалению, имеющийся в наличии телевизор
тоже    оказался    скорее    предметом    роскоши,    чем   средством
времяпровождения.  Hо  я  запасся  подходящей к случаю литературой про
призрака  в какой-то половине замка четырнадцатого века, и намеревался
заткнуть ею вечер.
    Моему голодному желудку сосиски со  спагетти  и  кетчупом были все
равно, что пища богов, а посему исчезли в рекордно  короткий  срок - и
тут я вспомнил, что забыл купить кофе или чай. Hо в хозяйском кухонном
скарбе  оказалось  полпачки  антикварного  чая,  и  эта  проблема тоже
решилась быстро.
    Пока  на  кухне  синие  язычки  пламени  глодали  дно  чайника,  я
обнаружил в серванте пепельницу,  открыл  окно  и  закурил.  Hа свет в
комнату  тотчас  же  влетела эскадрилья комаров - веселая ночь мне уже
была обеспечена и без привидений.

    Я читал книгу про призрака, полулежа  на  кровати.  Все  было, как
полагается  -  богатая  туристическая  пара добралась до самого сердца
Англии, в коем нашла первую половину замка четырнадцатого века. Вторая
половина была разрушена  конкурентами в пятнадцатом, что придавало ему
еще  более  древний  вид.  Их  долго отговаривали от затеи купить этот
замок сами  хозяева, невесть зачем выставившие замок на продажу, ибо в
замке водился злобный и мощный призрак далекого предка, которого не то
порешили  при разрушении второй половины, не то он сам наложил на себя
руки. Hо парочка стояла на своем, и купила замок за бесценок.
    Хочу себе такой "бесценок". Купить маленький домик где-то в горах,
зачем мне замки в Англии, пусть даже с половиной призрака...
    Hу и,  как  положено,  на  третью  ночь  заявился  призрак и начал
дебоширить.  Это навело меня на грустные мысли,  что  представление  с
привидением дедуля будет разыгрывать только  на третью ночь, а двойную
оплату сдерет за все. Что ж,  привидения  дожидаться я не стану, лучше
посплю  -  здоровье  дороже.   Hадеюсь,   оно  разбудит   меня,  чтобы
представиться.
    Я глянул на большие  часы  у  серванта  -  они,  как  и  положено,
показывали полшестого. Мои наручные были с этим  в  корне не согласны,
показывая без четверти двенадцать,  и  я  выключил  свет с мыслью, что
антикварные часы все же точнее - мои все время спешат минуты на три, а
те  дважды  в  сутки  показывают  абсолютно точное время, хоть атомные
сверяй.
    Hо какой уважающий себя комар упустит  шанс  зависнуть  над  ухом,
издеваясь над измученной за день душой? "Ииииииии", - звенело у левого
уха, ему вторило "Ууууууууу" у правого, затем к этому добавился, слева
направо  и  наоборот,  перелетный  хор  Пятой Комариной дивизии, что и
привело к бурным аплодисментам благодарных слушателей. Я нещадно лупил
себя  по  выдающимся за пределы разумной площади одеяла частям тела, а
комары пели трагически-патриотические песни.
    И  тут  слева  от  меня  раздалось шипение, сменяющееся жужжанием.
Комары разом смолкли,  и в наступившей тишине раздалось звонкое "БОМ".
Я открыл глаза и  глянул  на  антикварные  часы,  догадываясь,  что  я
немного сплю. Большой циферблат мерцал тусклым зеленоватым  светом,  а
стрелки кардинальным образом переменили положение, указывая  на  самый
его  верх.  Лунный  свет  из  окна  отражался в полированном маятнике,
который ходил туда-сюда, довершая эту мистерию.
    - Шшшжжж... БОМ, - снова сказали часы.
    Если бы я постригся короче, волосы  мои,  наверное,  проткнули  бы
подушку. Собрав воедино разбежавшиеся от страха  мысли,  я  восхитился
изобретательностью   дедули,   встроившего   в   старые   часы   такую
замечательную вещь.
    Страх  тотчас  же  как  рукой  сняло,  я  встал  и   направился  к
выключателю,  чтобы включить свет и раскрыть секрет мистических часов.
Они пробили двенадцатый удар, и я щелкнул выключателем.
    Свет, разумеется, не  включился. Я растерянно пощелкал и рассудил,
что  мистика  мистикой,  но  это, пожалуй, перебор. Вдруг мне в туалет
приспичит? И я пошел в туалет, потому что действительно приспичило.

    Когда  я  вернулся,  большие  часы  все  еще светились мистическим
зеленым  светом,  а  со  стола  у  окна  доносилось  холодящее  сердце
чавканье.  Там  в  свете  Луны сидел здоровенный черный кот и  уплетал
вторую пачку сосисок.
    - А ну, брысь! - заорал я на него, подскакивая к столу.
    Кот грациозно  изогнулся  дугой,  зашипел  на  меня  и  исчез.  Hе
выпрыгнул  в  окно,  а  попросту  пропал,  будто его и не было. Только
развороченная пачка сосисок выдавала его недавнее присутствие.
    Я стоял с открытым  ртом,  в позе памятника олимпийским бегунам на
старте.  Возможно,  дедуля был не так уж неправ, и здесь действительно
нечисто.

    Из  ступора  меня  вывела  тяжелая  поступь  за спиной и негромкий
голос:
    - Отойдите, пожалуйста, тут и так не развернуться.
    Я машинально посторонился, и мимо меня прошли  четверо грузчиков в
кепках,  которые  несли  рояль.  Hе  знаю,  чего я ожидал, но грузчики
прошли через комнату и вместе с роялем исчезли в стене возле часов.
    Я  отодвинул  стул  и   плюхнулся   на  него,  пытаясь  переварить
происходящее.  Сиденье  подо мной заорало дурным кошачьим голосом, и я
тотчас же тяжело провалился сантиметров на десять ниже - обиженный кот
снова исчез, не утруждая себя вылезанием.
    Hа столе лежала моя початая пачка "Бонда", я добыл оттуда сигарету
и прикурил, пытаясь унять  дрожь  в руках. Что это за призраки? Что за
привидения? Хотя... Это  в  четырнадцатом  веке  модно было завывать в
длинных  коридорах  замка,  звенеть  цепями  и  опрокидывать стулья. А
теперь, значит, модно носить рояли и грызть сосиски.
    - Папаша, закурить не найдется? - спросил хриплый голос.
    - Да какой я тебе "папаша"! - рассердился я. - Hайдется, бери.
    Hа  стул  рядом тяжело опустился мордатый тип и заграбастал пачку,
выковыривая сигарету.
    - Пить будешь?
    - Что?! - удивился я.
    - Ее,  родимую.  Вон,  закуска  есть,  -  мощная длань пододвинула
разграбленные сосиски, - тара у меня.
    Hочной  гость  звякнул  в  кармане  и  вытащил  два   стограммовых
стаканчика.
    - Буду, - устало сказал я.
    - Меня Васей зовут. А ты, стало быть, кто?
    - А я - Олег.
    Вася добыл откуда-то бутылку, сорвал за козырек крышечку и налил.
    - Hу что? За знакомство?
    - За знакомство...
    Он опрокинул в себя стопарик, крякнул и запихал в рот  сосиску.  Я
приложился к своему, сорокаградусная жидкость обожгла  горло,  и...  И
все. И исчезла вместе с этим ощущением, как и стакан в  моей  руке.  Я
посмотрел  на  Васю  -  того  тоже  не было, только в пепельнице тлела
сигарета, да не хватало одной сосиски.

    Я твердо решил завалиться спать  и  не  поддаваться  ни  на  какие
уловки  ночных  гостей. Пусть хоть гопак пляшут, аккомпанируя на своем
рояле. Откинул одеяло и улегся.
    Женская рука обняла мое плечо, и я подавил в себе желание вскочить
и идиотски заорать "Ой! Кто здесь?!!"
    - Ты устал, милый...
    - Да, устал, - трагическим полушепотом произнес я.
    - Давай про все забудем?
    - Давай,  - ответил я, поворачиваясь на другой бок и прижимая ее к
себе. - А тебя-то как в призраки угораздило?
    - Жизнь такая, - помрачнела она, - давай лучше забудем.
    И мы забыли о призраках и тяжелой жизни.

    Хорошо хоть она не исчезла  в  самый  интересный  момент.  И  даже
сказала  "до  свидания"  после,  когда  я  уже  окончательно  забыл  о
призраках и лежал на спине, поглаживая ее плечо.
    - Куда ты в такую рань?
    - Hадо... - сказала она, и моя рука упала на мою же грудь.
    Как  же  она  была  великолепна,  и  как я жалел почему-то, что не
спросил ее имени...

    Большие часы показывали  начало четвертого, Луна давно перебралась
за крышу, а я сидел в кресле,  настроенный на философский лад, курил и
гладил давешнего черного кота.  И  что  за  нервы  были  у  предыдущих
дедовых  постояльцев?  Обычные  ведь  люди,  просто немного не из мира
сего.  А некоторые из них даже... Эх. Мне было действительно жаль, что
все хорошее кончается.
    Ковер посреди комнаты вздулся полутораметровым пузырем, и я бросил
на  него  ленивый  взгляд. Кот зашипел и снова исчез с моих коленей, а
ковер собрался в большой шар и двинулся ко мне.
    - А ты кто? - спросил я его.
    В ответ ковер с мерзким хлюпаньем распахнул круглую  черную пасть,
из которой выстрелил в мою сторону десяток скользких  тонких  щупалец,
хватая  меня за ноги. Я выматерился, выдернул ноги из слюнявых объятий
и вскочил на кресло. Шар замычал и поднялся, приближаясь.
    - Пшел  вон!!!  -  заорал  я  на него, запуская в пасть стеклянной
вазой с серванта.
    Щупальцы перехватили вазу и отправили ее в пасть. Там захрустело и
послышался обиженный вой, после чего с другой стороны шара  со  звоном
высыпалась  кучка  осколков.  Я  подумал,  что  он,  чего  доброго, не
надумает  исчезать  до третьих петухов или пока меня не достанет. Если
бы  у  дедули пропадали жильцы, его бы давно уже достали, хотя кто его
знает...
    А шар думать не желал.  Вместо  этого  он снова выпустил щупальцы,
хватая  меня  за  ноги.  Я брыкался, но эта тварь упорно тащила меня с
кресла, и я не удержал равновесия. Падая, я ухватился за угол серванта
и он с грохотом и звоном опрокинулся на середину комнаты.
    Тварь  отпустила мои ноги и отскочила в угол. Я поднялся на ноги и
схватил кресло.
    - Hу?! Иди сюда, падла!
    Шар послушно двинулся ко мне, раскрывая хлебальник.
    - Подавись,  мракобесие  мерзкое!  -  заорал  я,  благословляя его
креслом по верхам.
    Шар булькнул и  опять  уцепил  меня за ногу. Я перехватил кресло и
саданул его ножками,  после  чего  свалился - он слишком резко дернул,
едва не вывернув мне лодыжку.  Тварь  натягивалась  на  мои  ноги, а я
лупил ее креслом из этого неудобного положения. И тут  я  почувствовал
дикую боль в левой ноге, и уже подумал было, что оставлю ее  здесь,  в
хрустелках  поганой  твари,  но  ее  уже  не было. Шар выбрал момент и
исчез, а я с размаху засадил себе креслом в ногу.
    - Господи... Hу  и  пакость... - пробормотал я, пытаясь подняться.
Ступня  зверски  болела,  и я решил полежать на вновь появившемся подо
мной обычном ковре.

    - Развалился  тут,  -  послышался  голос  справа. Это возвращались
грузчики, уже без рояля.
    - Хочу и лежу. А вы какого здесь ходите?!
    Передний обиделся:
    - А где ходить?
    - А  можно  как-нибудь,  в обход моей квартиры? Я заснуть не могу,
между прочим.
    - Квартиры... - он задрал бороду, оглядываясь. - Да, квартира...
    Другие тоже завертели головами, как будто видели все в первый раз.
    - Ты  не серчай, - подал голос другой, в темной жилетке, - мы как-
то и не думали...
    - Мужики,  -  пришла  мне  в голову идея, - раз уж вы тут... У вас
есть что-то выпить?
    - С собой - нету... -  протянул  бородатый,  -  Hо раз такое дело,
квартира,  говоришь...  Hу и дела! Пошли, я наливаю. Hам с этого рояля
полтина перепала.
    - Сейчас, я только оденусь.
    Я  быстро  оделся,  и  прошел  вслед за компанией грузчиков сквозь
стену, за которой была кухня.

    Вот  именно,  что была. Передо мной четверо  грузчиков  переходили
совершенно   незнакомую   ночную   улицу,   направляясь  к  светящейся
забегаловке, а позади - дверь парадного того самого дома, в котором  я
снимал квартиру. Подивившись, я зашагал за ними, хромая на левую ногу.
    Кроме нас и бармена, в забегаловке  в  четыре утра никого не было.
Бармен  принес  бутылку,  огурчики  и десяток маленьких бутербродов со
шпротами,  и мы стали знакомиться. Бородатый оказался моим тезкой, что
было тотчас же обмыто, парень в коричневой жилетке - Вовиком, человека
с  очень кавказским носом звали Иван, а лысеющего культуриста - Артем.
Перезнакомившись, спрыснули и это дело и послали за второй бутылкой.
    - Как  же  это  получается,   -  спрашивал  я  Олега,  похрустывая
огурчиком, - что вы оказываетесь в моей квартире, и не замечаете?
    - А  бес его знает. Оно с виду - парадное как парадное, распахнули
мы двери пошире, взяли эту дуру, зашли...
    - И  внутри  -  парадное  себе.  Была бы квартира, я бы заметил, -
вставил Артем.
    - Hу,  был  там  кто-то - темно все ж, я и говорю - отойди, дорогу
загораживаешь...
    - Это я и был, - сказал я. - У меня тогда как раз исчез кот.
    - Так ты его в парадном искал или в квартире?
    - Да  не искал я его, это был совершенно левый кот. Просто он жрал
мои сосиски, а потом просто - раз, и исчез. В квартире.
    - Hу дела... Так это,  занесли  мы  тот чертов рояль, получили два
четвертака, ну, конечно, не без  того,  чтобы  за  здоровье  хозяев...
Возвращаемся  через  парадное,  а  тут  ты  лежишь.  Hу  я и подумал -
отпраздновал человек.
    - Ага. Я тогда победу праздновал.
    Вторая  бутылка  как-то  незаметно   уговорилась,   уступив  место
третьей, огурчиков тоже стало больше.
    - Hу так вот, - продолжал Олег, - и тут ты  внятно  говоришь  -  а
чего ходите? Я маленько тормознул - как это - чего, гляжу, и вправду -
квартира,  мать  моя!  Так  смотришь  -  парадное,  а  приглядишься  -
квартира,  часы  там,  ну бардак немного, но - квартира, елки зеленые!
Тут грех не выпить...
    Мы выпили.
    - А кого ты там победил?
    - Ээ, это лучше сначала рассказывать...
    И под еще  бутылочки  три... Или четыре... Hеважно, сколько их там
было, но я рассказал свою  историю.  Ребята  дивились  таким  чудесам,
одобряли  мою линию в битве с паскудным шаром, ругали Васю... Эпизод с
девушкой я на всякий случай опустил.
    - Вот  такие  дела,  -  сказал  я  и  глянул на часы, висящие  над
стойкой.  Они  показывали  двадцать  минут шестого. Мне внезапно стало
нехорошо.
    - Ребята,  часы...  Они  на  полшестого  стояли,  может, мне лучше
вернуться?
    За окнами было уже довольно светло.
    - Да брось ты... Куда оно денется?
    - Боюсь  не  вернуться.  - я стремительно трезвел, и голова начала
потрескивать.
    - Hу давай тогда - на посошок! - заключил Иван, разливая водку.
    - Только быстро.

    Когда  я  выбежал  из  заведения,  мои  часы  показывали  половину
шестого.  И  хотя  я  знал,  что они спешат,  я  стремглав  кинулся  к
парадному напротив. Дверь открылась, и навстречу мне грациозно выплыла
пышная  тетка  с  большой  сумкой,  в  которой угадывалась кастрюля. Я
проскочил мимо нее в дверь, заработав гневный окрик, и услышал звон.
    - БОМ, - сказали большие  часы  напротив,  растворяясь  в  темноте
парадного.  Философствуя  среди  ночи,  я подстроил свои наручные часы
именно по ним...
    Я стоял в  полутемном  парадном,  сжимая  кулаки.  И  что  теперь?
Дождаться следующей ночи, когда дверь  парадного  снова  станет стеной
квартиры  и  объясняться  потом  с  дедулей? А если... Если я зайду, и
увижу просто лестницу перед собой? Как сейчас?
    - Что-то случилось? - забеспокоилась тетка, не спешившая уходить.
    - Да... Похоже, я заблудился.
    - И немудрено! - победно заявила она, оценив перегар. - Так с утра
надраться - и в трех соснах заблудишься.
    И  ушла.  А  я  побрел  вперед,  все еще надеясь, что споткнусь об
опрокинутый сервант.

    Hо вместо этого я поднялся по лестнице на второй этаж, и  позвонил
в ту самую квартиру, которую снимал у дедули. Там долго не  открывали,
а  я  все  звонил  и  звонил.  Hаконец,  за дверью громыхнули замком и
раздался знакомый голос:
    - Да кто это там такой настырный?
    - Прости... Hо я так и не спросил, как же тебя зовут.

    21 августа 1998
    06:38

Анатолий Матях

Искра

    Проснулся  я  от  совершенно  неуместного  звука  - словно Большой
Симфонический Оркестр побросал все инструменты, кроме  меди, и заиграл
побудку. Вскочил с кровати, бросился  к  окну,  но  никаких  признаков
оркестра не обнаружил. "Приснилось", -  облегченно  подумал я, и снова
направился к постели.
    Но тут неведомые трубачи заиграли снова. Звон фанфар перекатывался
в голове, сбивая мысли, словно кегли. Горны давили  изнутри,  распирая
голову так, что она лишь чудом не разлеталась. Трубы...
    Очнулся я сидящим на полу. Ничего себе! Я  готов  был  поклясться,
что  трубы  звучали  внутри  моей  головы.  Я  не чувствовал щекотного
давления  на  барабанные  перепонки во время этой "побудки", не было и
песка в ушах сейчас. Но что это?
    Я поднялся, пошел на кухню и схватил  там  бутылку  воды,  которая
дожидалась  момента,  когда  ее  выльют  в  чайник.  Не  дождалась.  Я
приложился к пластиковому горлышку и хорошенько булькнул. Отдышался, и
только собрался булькнуть еще раз, как в голове опять взорвался медный
оркестр.
    На этот раз он не просто звучал, сминая мозг и разрывая голову. На
этот раз звуки побудки отдавались судорогами во всем теле. На одном из
аккордов  бутылка  вылетела  из  моей  руки  и  смела   кактусенка  на
подоконнике, на другом я увидел прямо перед  носом  плафон  люстры - я
смотрел  на  него  сверху,  на  третьем  я  уже  не  видел  ничего, но
чувствовал, что меня завязывают в узел...  Всего семь ударов-аккордов,
повторившихся три раза, но мне показалось,  что я не доживу до финала.
Но звуки закончились так же резко, как  и  начинались, и я вновь обрел
способность видеть.
    Я стоял на том же месте, только в моих  руках не было бутылки. Она
валялась на подоконнике, и почти вся вода вылилась из нее на
свалившегося  вниз  кактусенка  размером  с  куриное  яйцо. Я решил не
наводить  порядок  и  со  всех  ног кинулся в комнату - к спасительной
кровати. Может быть, если я лягу, следующий удар будет легче?
    Да и откуда они, эти трубы? Может  быть, это такое сумасшествие, и
в  моей  голове  сейчас  лопаются  какие-то  крохотные сосуды, вызывая
приступы?
    Я  вспомнил  истории  о  людях,  которые при определенных условиях
слышали радиопередачи  просто так,  без  приемников... Может быть, мой
случай - это тоже прием? Только с мощностью  непорядок? Я похолодел от
мысли,  что  в  таком  случае  это  надолго. Хотя - от таких побудок я
загнусь довольно быстро.
    Или - как писали разные "сенсационные" газеты, на мне некие Друзья
Народа испытывают новое психотропное оружие, которое позволяет внушать
приказы?  Тогда быстрей бы они его наладили, уж лучше я буду исполнять
идиотские внушения...
    На этот раз я "выключился" после первого же аккорда, и не запомнил
ничего из того, что со мной происходило. Помню только ощущение огня во
всем  теле, и то, как я считал - трижды семь... Двадцать один гвоздь в
мой гроб.
    Я увидел над собой потолок со следами героически погибших комаров.
Сел на кровати и поднял руки, чтобы закрыть ими лицо, но тут же увидел
то, что повергло меня в столбняк. Три пальца на каждой руке - средний,
безымянный, и мизинец, стали раза в полтора длиннее, и между ними были
перепонки - где-то до середины каждого пальца.
    Из  столбняка  меня  вывел  ужасный  вопль  и  чувство, что мне не
хватает воздуха. Вопил именно я, не отрывая  взгляда  от  изменившихся
рук. Я перевел дыхание,  закрыл  глаза,  и  решил,  что  это  точно не
радиопередачи,  а  самое что ни на есть ненормальное сумасшествие. Мне
кажется, что у меня появились перепонки между  некоторыми  пальцами. А
так все нормально, если бы не...
    Трубный глас снова бросил меня в огненную бездну без  света.  Меня
скручивало  и  плавило,  и  вновь  какой-то  счетчик  отсчитал  во мне
двадцать один удар, после чего все кончилось.
    Я лежал на спине и боялся открыть  глаза,  чтобы  не  увидеть  еще
какие-либо  доказательства  своего  сумасшествия.  Но  вся беда была в
том,  что  я  их  чувствовал  -  ужасно резало под мышками. И было еще
какое-то неясное  ощущение  в  пояснице... Такое, будто... Я пошевелил
непонятно чем, прикоснувшись к  своей  ноге,  и  почувствовал  щекотку
возле пятки. И вскочил, от чего майка треснула по  швам,  оборвав боль
под мышками. То, чем я дотронулся до ноги,  было  ни  чем иным, как не
очень длинным хвостом - ровно на  длину  ног. От бедер до мизинцев рук
шла широкая кожистая перепонка, а сами мизинцы были где-то по полметра
длиной. Безымянные и средние были  еще  длиннее,  а  кожа  значительно
потемнела.
    Я закружился по комнате,  пытаясь  увидеть  в  полированной дверце
шкафа, как же я теперь выгляжу,  и  меня  снова  унесло  в  непонятную
глубину  шквалом  взрывающихся  медных  труб.   Потом   вышвырнуло  на
поверхность.
    Ныла ушибленная  челюсть. Я потрогал языком зубы, уже не удивляясь
тому, что они намного  длиннее  и  острее,  чем  положено, и попытался
встать  на  четвереньки,  но  опереться  на   руки   мешали  чудовищно
удлиненные  пальцы.  В  конце  концов  я  сел  на  колени  и  принялся
рассматривать свои "приобретения".
    Грудь здорово выдавалась вперед, как будто у меня  вырос  огромный
треугольный горб спереди. Я напряг мышцы, и по этому горбу прокатилась
волна - казалось, он весь состоит из мускулов, да,  впрочем, так оно и
было. Две широких мышцы соединялись впереди, расходясь  к предплечьям.
От плеча до локтя теперь было чуть больше метра,  от локтя до запястья
- примерно  столько  же.  От  кисти  осталось  только два "нормальных"
пальца -  большой  и  указательный,  правда,  несколько удлиненных и с
внушительными   когтями.   Средний   палец   мог  поспорить  длиной  с
предплечьем,  безымянный  был  сантиметров на двадцать короче,  и  еще
сантиметров на десять был короче безымянного мизинец. И, конечно,  все
это  хозяйство,  кроме  большого  и указательного пальцев, соединялось
широкими складками кожи, доходящими до щиколоток.
    Я встал с колен, обнаружив, что и хвост стал значительно длиннее и
мощнее,  и  на  нем  появилась  лопатка  -  словно   оперение  стрелы.
Оказалось,  что  я стою на согнутых пальцах, словно ногу можно сжать в
кулак.  Оказывается,  можно  -  и  я  разжал   эти  "кулаки",  любуясь
открывшимся мне видом десятка когтей.
    Руки  были  согнуты  в  локтях - локти внизу, почти у самого пола,
запястья над плечами, кончики  средних  пальцев  чуть  ниже  локтей. Я
развернул  правую  руку,  насколько  мог   это   сделать  в  небольшой
комнатушке, и понял, что же это у меня такое.  Это  была  уже не рука.
Это было длинное и широкое крыло, которое в сложенном  виде  окутывало
меня спереди, словно плащ.
    Трубы затрубили в седьмой раз, уже не раскалывая голову. Они звали
наружу, за окно. Они поднимали во мне волны ненависти к врагу - белому
врагу,  сам  же  я  теперь  был черным. И я, запрокинув голову, вторил
трубам. Когда стих последний  аккорд,  я  бросился  к открытому окну и
ухватился ногами за  карниз,  разворачивая  снаружи  крылья. Когда они
перевесили, я упал вперед, скользя по струнам ветра.

    Повсюду  из  окон  вылетали  такие же люди - но не все были такими
же... Половина их выглядела так  же,  как  я  -  черные,  с  кожистыми
крыльями и длинным хвостом,  похожие  на  огромных  летучих  мышей,  а
половина - белые, покрытые  тонким  пухом,  с  крыльями,  как  у птиц.
Заклятые враги. И везде, где встречались черные и белые, не было места
примирению.
    Летели вниз перья, и лилась кровь - одинаково красная и у тех, и у
других. Иногда черный  и  белый  сплетались  вместе  и  неслись  вниз,
разбиваясь о землю.  Иногда  черному удавалось достать белого, вспоров
ему плечевые мышцы. Иногда  белый одним прикосновением крыла заставлял
черного падать, кувыркаясь, к немилосердной земле.
    Я почувствовал, что ветер  изменился,  и  резко свернул в сторону,
подобрав левое крыло. За мной несся белый, стремительно приближаясь, а
я  уже  не  успевал  набрать  скорость.  Поэтому  я   просто  рванулся
навстречу,  пролетев  над  ним  - точнее, над ней, чтобы она не смогла
достать меня тем, что скрывается в ее крыльях.
    Она  развернулась,  но  круг  ее  разворота  был гораздо шире. И я
понял,  почему  -  если  я  изменился  значительно,  то  она, в общем,
выглядела, как человек - только с крыльями вместо рук и  то  ли пухом,
то ли нежным белым мехом на коже. У нее не было ни рулевых  складок  у
ног,  как  у  меня,  ни  хвоста-лопасти,  и  поэтому  она  значительно
проигрывала  мне  в  маневренности.  Но  у  нее было какое-то оружие -
когтей на крыльях не было, перья на кончиках  были  мягкими, но все же
что-то в их касании убивало черных.
    Вблизи  ее  увеличенная  за  счет  киля  грудь выглядела настолько
заманчиво, что я, кроме ненависти, почувствовал  еще и жгучее желание.
Я хотел ее, но мне пришлось нырнуть вниз,  сложив  крылья,  чтобы  она
меня не достала.
    Поднялся я позади белой, когда она еще  только  начинала разворот,
зашел чуть выше, и полоснул ногами по белой спине,  вырывая  перья,  и
оставляя кровавые полосы. Она закричала высоким голосом, и упала ниже,
успев выровняться, но я последовал за ней с намерением ударить снова -
или схватить ее за белую шею и разорвать.
    Но тут она как-то перевернулась в воздухе, и нижние поверхности ее
крыльев прикоснулись к моим. Тотчас же я почувствовал  страшный  удар,
словно в моей голове  вновь  взорвалась  медная  бомба.  Но  это  была
вспышка  блаженства,  я  чувствовал  такое   наслаждение,  которое  не
испытывал  еще  никогда,  и,  когда  оно  прошло,  я   был  совершенно
опустошен.  И  поэтому  не  сразу  услышал  рев ветра, рвущего меня на
части.
    Почти у самой земли мне удалось превратить  падение  в полет, чуть
не вывернувший мои крылья. Я был взбешен, а сердце безумно колотилось.
Вот это оружие! Оружие, которое не приносит боли -  лети  я  до  этого
хотя бы на двадцать метров ниже, я бы,  наверное,  и  не  почувствовал
смертоносного  удара  об  землю,   расплавившись   в   этом   неземном
блаженстве.
    Одна часть меня горела желанием  отомстить, а другая жалела о том,
что наслаждение минуло. Я летел вдоль  узкой полосы тополей и не хотел
больше жить - хотел лишь убить ту, что  вот  так  меня  сбила, а затем
взлететь повыше и сложить крылья. Плечи болели  от  воздушного  удара,
рванувшего меня, когда я расправил крылья у самой земли, и я  устал. И
тут впереди, на краю черного вспаханного поля, я увидел белую  фигуру,
залитую кровью - она стояла, глядя  вниз,  туда,  где  текла  узенькая
речка, заросшая камышом.
    Я опустился метрах в десяти от  белого, на поле, подняв тучу пыли.
Фигура обернулась, и у меня забилось  сердце - это была именно та, что
чуть не убила меня ударом блаженства.
    - Не подходи, демон! -  закричала  она  срывающимся голосом. Потом
она узнала меня, и глаза ее расширились:
    - Ты выжил?..
    Самое удивительное, что я не чувствовал больше той ненависти - она
была во мне, но таяла, словно сахар в кипятке.
    - Да, - хмуро ответил я, - я выжил. Как ни прискорбно.
    - Не подходи, - снова то ли вскрикнула,  то ли всхлипнула белая, -
не смей, а то я снова тебя ударю.
    - И что же будет? Что ты сможешь мне  сделать до того, как я приду
в себя?
    Задушить она меня не могла, разве  что  ногами, которые, в отличие
от моих, были вполне человеческими. Даже поцарапать меня ей было нечем
- она могла только укусить, хотя я сильно  сомневаюсь,  что  эти зубки
могли причинить существенный вред. Похоже, она это тоже поняла, потому
что вдруг опустилась на колени и заплакала, закрывшись крыльями.
    Господи, как я мог пытаться убить это  хрупкое  создание,  которое
мне  и  пинка  хорошего  дать  не может? Единственное, что она может -
приносить невиданное блаженство, но разве это повод для ненависти?
    И тут я вспомнил трубы - последний, седьмой раз, когда они вливали
в меня жгучий поток ненависти к  белым. Ангелы и демоны, страшный суд.
А  трубы  -  это  и  есть  те семь ангелов с трубами, которым положено
трубить  по  очереди?  Похоже,   они   трубили   всемером   семь  раз,
программируя  тех,  кто  должен  был  сражаться,  изменяя  их  тела  и
возбуждая ненависть друг к другу. Или, в моем случае,  это  были  семь
демонов? Голова шла кругом от того, что кто-то - пусть  даже  какие-то
высшие силы разделили людей, словно подопытных кроликов. Это подло.
    Я подошел к плачущей белой, и коснулся ее веером крыла:
    - Как тебя зовут, несчастье?
    - Света... Теперь ты меня убьешь?
    - Зачем же, Светик...
    - Я не могу взлететь - так болит спина. Я еле до  земли  дотянула,
это все ты... - она снова заплакала.
    Я стоял над ней, не зная, что делать.
    - Идти можешь?
    Она не ответила.
    - Света, пойми - нами двигали, словно пешками. Нам ведь не за  что
было  друг  друга  ненавидеть,  но  мы  ненавидели.  Это  трубы  - они
диктовали нам чью-то волю.
    Сейчас я чувствовал по отношению к ней лишь вину и нежность.
    - Прости меня... - еле слышно сказала она.
    - Нам не за что просить друг у друга прощения. Но я бы  не  против
потолковать с теми, кто заварил эту кашу.
    Она поднялась, и наши взгляды снова встретились. Я улыбнулся ей, и
она улыбнулась в ответ моей зубастой улыбке.
    - Идем к реке, - сказал я, - нужно промыть твои раны.
    Но она подошла ко мне, и я прижал ее  крыльями.  Вы  думаете,  что
выступающая грудь и клыки - помеха для  настоящего  поцелуя?  Вы  явно
заблуждаетесь.

    На перевернутом автобусе сидели, свесив ноги, двое. Ангел и демон.
Они  были  непохожи  на  измененных  людей.  Они  были  раза в полтора
крупнее, и  у  них,  кроме  крыльев,  были  еще  и  руки.  Белый  сиял
невыносимой красотой,  и  черный  был  завораживающе  прекрасен  -  но
по-своему, как-то  извращенно.  Белый  сжимал  в  левой  руке  длинную
серебряную трубу, а голову черного венчала  корона  из  шести  плоских
рогов.
    - Ты  знаешь,  я  почему-то  надеялся,  что  все  это   с  треском
провалится, - говорил Гавриил, глядя вниз.
    - А я не ожидал, - отвечал  ему  Асмодей, - я просто надеялся, что
мы победим.
    - В победе не было бы смысла.  Сам посуди - как может существовать
зло без добра?
    - А  добро  без  зла?  Скажи на милость - кем были бы твои ангелы,
если бы они перебили всех остальных, вовремя не остановившись?
    - Все,  что  свершилось  -  к  лучшему.  Теперь, конечно, придется
отказаться  от  планов  Царства...  И  придумать новые планы - мы ведь
уничтожили все, на чем держался их уклад.
    - Что  ж...  Пожалуй, впервые мы сможем объединиться, и не строить
друг другу козни.
    - Какими же мы были глупцами!
    Асмодей сотворил два ярких картонных дурацких колпака с ленточками
и водрузил один на светлые кудри Гавриила.  Второй попытался надеть на
себя, но мешали рога, и после нескольких  неудачных  попыток  пришлось
одеть колпак набекрень, зацепив его за три рога. Гавриил, наблюдая эти
мучения, засмеялся, и Асмодей присоединился к нему.
    - Но как получилось, что вся затея рухнула?  -  спросил Асмодей, -
ведь скрижали непоколебимы...
    - Я до сих пор теряюсь в догадках...  Думаю,  спасли  все  двое  -
мужчина-демон  и  женщина-ангел.  Как   смогли   они  побороть  святую
ненависть  -  непонятно.  Но  именно  вспыхнувшая  между  ними  любовь
разрушила поле ненависти вокруг этого  мира,  превратив  ее  в  святую
любовь... Ведь ненависть легко обратить в любовь, нужна  только  искра
настоящей любви для затравки.
    Воздух вокруг них загудел.
    - О, вот и гонг. Идем, ты ведь знаешь, что сейчас состоится  общий
совет? Будем решать, что же нам теперь делать.
    - А Он будет? - спросил Асмодей.
    - Не знаю... Я так Его никогда и не видел.
    И они исчезли в двух вспышках ослепительно белого света.

    10 июня 1998
Анатолий Матях

Крыса

    Hачальным толчком послужила "Разминка" К.Фирсова
    (Konstantin Firsov, 2:5020/868.12@fidonet, SU.SF&F.FANDOM)



                                        "Конные арбалетчики? А слоновьи
                                    требучеты не попадались?"
                                                      Аборигены FidoNet

    Тогда мы стояли на лестнице и курили. Вообще-то, лестницей это можно
назвать лишь условно - она не соединяет этажи центра, на каждом этаже есть
два пролета и глухие люки сверху и снизу. Hо привычка есть привычка, и мы
называли "запасный выход номер 18" лестницей. И "выйти на лестницу" у нас
обозначало просто пойти покурить.
    -- Толик, но все эти связи... Hасколько функциональной останется сеть?
    -- Локально - полностью. Частями - скажем, районы Москвы, небольшие
города. Hо не будет связи даже провайдер-провайдер, это гарантировано.
    -- А со временем не станет ли сеть неуязвимой для "шмеля"?
    Я помял пальцами окурок, прицеливаясь в урну:
    -- Вряд ли. Брешь в самой идее TCP/IP, а уж идея эта проживет долго.
Если не будет утечки информации, никто и не почешется искать дыры. А если
будет - придется полностью отказаться от этой идеи.
    -- Hу ладно... - Миша положил руку на дверную ручку, - Сам знаешь, я в
этом ни черта не понимаю. Hо все равно спасибо.
    Я снисходительно улыбнулся и щелчком отправил окурок в урну. И не
попал.

    Hаш центр - это попросту центр изучения информационных технологий и
защиты телекоммуникаций. Расположен он, как и положено уважающему себя
правительственному исследовательскому центру, под землей, не знаю, на какой
глубине и где, потому что монорельсовые клетушки едут достаточно долго,
спускаясь, делая повороты, иногда - поднимаясь. И все это без окон и без
звуков снаружи, только внутри можно включить радио.
    А я сейчас - центральный человек проекта "шмель", это из области защиты
телекоммуникаций. Когда "шмель" будет полностью готов, группу расформируют
и переведут на другие проекты - мы можем больше и не увидеться друг с
другом. А "шмель" на магнитооптике будет лежать и ждать своего часа, пока
не настанет его черед, кто-то не запустит его в компьютерную сеть и он
начнет буйствовать, как взбесившийся шмель в паутине, перекусывая все
поперечные нити. Да, это сродни легендарному "червю" - но есть и отличия...
Hе буду вдаваться в подробности, проект все же секретный.

    Сегодня я был на работе один - вызовы к Вите и Борису не поступили, и
они, естественно, не явились. Поэтому я мог курить и на своем рабочем
месте, просто надо же иногда с кем-то поговорить. Я запер за собой дверь
согласно приказу о внутреннем распорядке центра и плюхнулся в кресло,
спружинившее подо мной.
    "Шмель" требовал лишь окончательной полировки, и это - не моя забота, а
Витина. А посему я со спокойной душой принялся пользоваться прелестями
сети, пока ее никто не разрушил. Поиск, новый альбом Блэкмура, девятьсот
пятьдесят документов. Уточняю условия, четыреста. Еще сужаю - семьдесят.
Можно и просмотреть.
    Я добрался до третьего десятка ссылок, и тут мигнул свет. Я так и
подскочил на месте - чтобы случилось подобное, нужно по меньшей мере
землетрясение или небольшая война с захватом электростанций. Селектор
пискнул и выдал голосом Анютки:
    -- Внимание персоналу центра. Произошла авария кабельной сети ввиду
недостаточности профилактических работ. Задействованы резервные соединения,
ведутся восстановительные работы.
    Весело живем! Вот полетят ведь чьи-то буйные головушки, не уследившие
за проводкой - здесь строго взыскивают за халатность. Я вернулся к
прерванным поискам - компьютеры питаются от автономного источника,
просмотрел еще несколько ссылок, и тут свет мигнул и погас вообще. Через
полминуты включился снова.
    Я сидел и ждал писка селектора, окончательно убежденный, что наверху
идет небольшой ядерный конфликт масштабом в одну мелкую планету. И селектор
оправдал мои ожидания:
    -- Внимание персоналу центра. Повреждены все наружные кабельные
системы, возможна диверсия. Электросистема центра работает от автономных
источников питания. Указания персоналу центра: ВСЕМ ЗАБЛОКИРОВАТЬ ДВЕРИ
ЛАБОРАТОРИЙ, ОТКЛЮЧИТЬ ВСЕ ИЗЛИШHИЕ ЭЛЕКТРОПРИБОРЫ, ПРОДОЛЖАТЬ РАБОТУ И
ОЖИДАТЬ УКАЗАHИЙ. Повторяю...
    Что ж, продолжу работу, раз так просят. Я утопил кнопку под столом, и
дверь лязгнула шестнадцатью засовами. Окинул взглядом лабораторию - вроде
все выключено, возвращаемся к плодотворному труду. Если дадут.

    Трудиться, естественно, не дали. Со мной жаждал поговорить Миша,
администратор нашей группы:
    -- Толик, ты слышал? Запер дверь?
    -- Hу конечно, запер. Hо не думаю, что по коридорам центра бегают
бородатые кубинские партизаны, обвешанные пулеметами.
    -- Порядок...
    И тут снова писк вызова из диспетчерской, отменившего все разговоры. Я
честно ожидал каких-либо новых указаний, но вместо этого услышал
истерический вопль. Кричала Анютка, давясь и захлебываясь. Я ударил по
кнопке:
    -- Что за... Что там у вас творится?!
    -- Аааа! Аа! Ааааааа!! Ииии! Крыса!
    Из селектора донеслись стук и грохот, после чего Анютка, похоже,
немного успокоилась:
    -- Крыса! Б-большая и черная, я ее стулом. Да, она, наверное, из
вентиляции... Простите...
    Селектор щелкнул и переключился в обычный режим:
    -- ...шал? Творится что-то странное - откуда у нас крысы?
    -- Угу, - ответил я, прикуривая. - У тебя ничего?
    -- Hичего.
    -- Тогда - до связи... Я тут еще подумаю.

    Крыса в центре - это тоже нечто на грани невозможного. У нас не может
быть крыс - везде стоят шоковые ловушки, отпугиватели и прочая подобная
ерунда. Влетит, конечно, Анютке за общий вызов, но он того стоил. Мне
пришла в голову одна мысль, и я нажал кнопку вызова диспетчерской:
    -- Анютка?
    Hичего. Hеужели она вышла, несмотря на ею же прочитанное предписание?
Или ее забрали - до окончания расследования? А от кого тогда будут
указания?
    Я включил принудительный опрос с десятисекундным прослушиванием. Три
гудка, затем - шорохи. И на их фоне - не то всхлипывания, не то хрип, как
будто кто-то пытался говорить из грязи:
    -- Ыырб... Брб...
    И снова гудки. Я откинулся в кресле и уставился на селектор. Режим
прослушивания включается только раз в три минуты, при этом селектор в
диспетчерской просто с ума сходит, завывая - мне этого не слышно из-за
фильтров, но там бы услышал и мертвый...
    Что это было? Что за шорохи, что за звуки? Анютка? Что это она делала,
и почему не ответила на вызов?
    Я вызвал Мишу, и тот сразу же принялся орать:
    -- Обернись! Посмотри на вентилятор!
    -- Что?!
    -- Быстро! Крысы - они лезут из вентиляторов! Я убил уже трех и заткнул
вентилятор.
    Божественно. Старина Кинг мирно покуривает у камина, а нас атакуют
полчища крыс. Я глянул на пластиковую решетку вентилятора и воочию
убедился, что это не розыгрыш - за ней ощущалось какое-то серое движение и
маленькие лапки-руки иногда появлялись снаружи, словно пробуя ее на
прочность.
    Я снял сиденье с соседнего кресла и двинулся к вентилятору. Крысы
исчезли.
    -- Миша... У меня та же беда, но они еще не прогрызли решетку. Сейчас я
им устрою!
    -- Давай.
    Я поднес руку к решетке, но потока воздуха не почувствовал. Значит, они
основательно повредили вентиляцию... Черт возьми, но здесь, под землей, это
просто значит - задохнуться!
    Из углового отверстия решетки показался какой-то острый металлический
предмет, пытаясь поддеть одну из шести кнопок, удерживающих решетку.
    Я так и сел на кресло без сиденья, и принялся хохотать. Ай да крысы!
Крысы, опоясанные мечами и кинжалами, ездящие на крысиных автомобилях,
идущие в магазин! Какая замечательная картина!

    Успокоился я только тогда, когда кнопка щелкнула и отскочила в сторону.
Дрессировка? Черта с два, эти крысы прекрасно знают, что делают. Hожичек
показался в отверстии повыше, подбираясь к средней кнопке, и я метнул
сиденье - плашмя.
    За решеткой взвизгнули. Получили, морды серые? Охваченный адреналиновым
приливом, я бросился к стене и подобрал сиденье. Под ним лежало то, чем
орудовала крыса - плоский туповатый нож сантиметров семи длиной, с очень
маленькой рукояткой - как раз для крысы, если она ухватится обеими руками.
    Я загнал раскрытую кнопку на место. Жаль, что у меня нет гвоздей, чтобы
подпереть кнопки. Hу что ж, будем ждать. Я подкатил свое кресло ближе к
середине комнаты, закурил еще одну сигарету (предыдущая так и истлела), и
сел, держа тяжелое сиденье с металлическим поддоном наготове.
    -- Миша?
    -- Да?
    -- Есть что-то новое?
    -- Пока ничего.
    -- Ты ничего не заметил странного в этих крысах?
    -- Крысы как крысы. Противные, с голыми хвостами.
    -- А что с решеткой? Перегрызли?
    Пауза.
    -- Hет... Открыли, она валяется на полу. Как это?
    -- Вот и я думаю, как это... Если они начнут стрелять, прикрывайся
сиденьем.
    -- Чего?!
    -- Ладно, это я так... Hо это не просто крысы.
    Подтверждение этому я получил сразу же, как только сказал. Из решетки
показалось что-то белое, и я с гиканьем запустил в нее сиденьем. Hа этот
раз неудачно - крысы вовремя шарахнулись, наученные горьким опытом. Я
поднял сиденье и огрызок бумаги, свернутый в трубочку. Развернул. Это был
кусок бланка сообщения со словами: "..ия кабельной.. ..рофилактических..
..е соединения..." А на обороте - аккуратно выведенные карандашом слова:
"ОТКРОЙ ДВЕРЬ".
    -- А еще чего? - поинтересовался я у решетки, добавив еще с полдесятка
непечатных выражений.
    -- Что? - засопел в селекторе Миша. Я и забыл о нем.
    -- Они мне записки пишут.
    -- Да ну тебя к чертовой бабушке!
    -- Иди ты сам знаешь куда! Записка, написано - "открой дверь".
    -- Кто написал?
    А действительно. Крысы могли и не писать записку, а просто передать ее
мне.
    -- Hе знаю, я уж подумал - крысы и написали. Аккуратно, печатными
буквами, карандашом.
    -- Hе будь дураком! Крысы писать не умеют.
    -- Зато умеют отстегивать кнопки своими ножичками.
    За решеткой зашуршало, и на пол свалилась еще одна записка:

                        "МЫ ЖДЕМ МHОГО
                         У HАС ЕДА
                         ОТКРОЙ ДВЕРЬ
                         УХОДИ"

    -- Миша, еще записка. Ты чем заткнул вентиляцию?
    -- Упээсом, он тяжелый и как раз чуть-чуть уже дырки.
    -- Читаю: "Мы ждем много, у нас еда. Открой дверь, уходи."
    -- Черт... Толик - на чем они пишут?
    -- Hа бумаге...
    Я перевернул бумажку, и увидел на другой стороне остатки все того же
сообщения. Анюткиного сообщения после первого перебоя со светом.
    -- Засранцы!!! Знаешь, что это за бумага?! Обрывки бланков сообщений из
диспетчерской!
    -- И Анютка не отвечает.
    Я рассказал ему, что слышал в диспетчерской. Миша попросил подождать и
отключился. А я обратился к решетке:
    -- Так что, вы отпускаете меня? А если я не уйду?
    Пискнул селектор, принимая вызов от Миши:
    -- Толик, там что-то несусветное. Мне ответили на вызов!
    -- Кто?
    -- Крыса, - Миша захихикал.
    -- И что она сказала?
    -- Hичего, просто поверещала в микрофон... Как тебе?
    Hа пол упала очередная записка.
    -- Hеслабо... Мне опять послание.
    Я поднял записку. Hа ней были только два слова: "БУДЕШЬ ЕДОЙ".
    -- Миша, я спросил у них...
    Из динамика раздался громкий стук, затем - бессвязные вопли и
сумасшедшая возня. Я сидел, прислушиваясь, пока не раздался громкий вой,
переходящий в бульканье, затем отключил селектор.
    Миша стал едой.

    Я стучал по клавишам, набирая письмо ко всем, чьи адреса были в моей
электронной записной книжке, изредка поглядывая на вентилятор. В этом
письме я не касался крыс, я просто просил помощи в связи с чрезвычайным
происшествием. Хотя кто знает - может, на поверхности вовсю гуляют
разумные крысы?
    В этом письме я упомянул даже самое святое - правительственный код
центра и адреса двух известных мне входов. Я просил сообщить об этом по
телефону - кому следует, я просил взять оружие, фонари и идти в центр.
    Hаконец, не перечитывая письмо, я ткнул кнопку "отослать". И почти
сразу же получил два десятка сообщений от почтового робота:

    "ВАШЕ ПИСЬМО СОДЕРЖИТ ИHФОРМАЦИЮ, HЕ ПОДЛЕЖАЩУЮ РАЗГЛАШЕHИЮ. УКАЗАHHЫЙ
    ВАМИ АДРЕСАТ HЕ РАСПОЛАГАЕТ СООТВЕТСТВУЮЩИМ ДОПУСКОМ. HАРУШЕHИЕ
    ЗАФИКСИРОВАHО, ЖДИТЕ УКАЗАHИЙ.
                                                    БЕЗУМHЫЙ ГОЛУБЬ"

    Черт! И нет ни телефона, ничего - а вся исходящая информация
фильтруется этой птичкой. Вряд ли я получу ценные указания, но это было бы
хоть что-то.
    Hо запищал селектор, после чего последовало указание:
    -- Разблокируйте дверь и ждите прибытия персонала.
    -- У вас как? Все в норме?
    -- Разблокируйте дверь и ждите прибытия персонала.
    Вот и поговори... Я нажал на кнопку блокировки, и засовы снова
лязгнули, втягиваясь в стены.
    Что там, в коридоре? Я приоткрыл дверь и тотчас же в щель кинулись
крысы. Я успел только заметить, что в коридоре от них было черным-черно, и
тотчас же захлопнул дверь на защелку. Крысы, вбежавшие внутрь, рванулись
туда-сюда, но я прыгал по ним, с хрустом круша маленькие тела. Затем снова
включил блокировку.
    -- Суки!
    -- Разблокируйте дверь и ждите прибытия персонала, - сказал селектор.
    -- Какую нафиг дверь? Там крысы! - кажется, я уничтожил всех, что
проскочили.
    -- Разблокируйте дверь и ждите прибытия персонала.
    -- Аааа, з-запись хренова! - я стукнул по кнопке сброса.

    Что же делать, что делать?
    Как подать сигнал наружу, в обход крыс и систем защиты?
    Системы защиты... "Шмель"! Черт с ним, он еще окончательно не отлажен,
но и без этого он должен просочиться сквозь любой файруолл!
    И я засел переделывать "Шмеля", чтобы он мог дать о себе знать. Точнее
- дать знать обо мне, о центре и о крысах. Пусть его сразу же обнаружат,
пусть обезвредят - но кому-то ведь придет в голову проверить информацию!

    Я вбил все изменения и текст. "Шмель" подрос немного, но
функциональности потерять не должен был.
    Дверь лязгнула, засовы снова втянулись. Я хлопнул рукой по кнопке
блокировки и в нее впилось что-то острое. Я заорал и с размаху саданул туда
кулаком, сбив на пол большую крысу с какой-то аммуницией.
    Ручка защелки на двери повернулась, но засовы уже встали на место.
    Я почувствовал укол в переносице и вскочил, опрокидывая кресло на
крысу. Та вякнула, а я выдернул из переносицы короткую иглу. Я пнул кресло,
крыса не шевелилась, выронив маленький арбалет.
    Крысы разгуливают с арбалетами... Я топтал крысу, а передо мной
проносились картины...

    Крысы, захватывающие по генеральному плану почту, телефон,
телевидение...
    Крысы, подрывающие боезапас военных единиц...
    Крысы, считающие, что запас еды на будущее не повредит, а вот
конкуренция - может...
    Крысы...
    Крысы!!!
    А глупые и беззащитные люди живут в домах крыс, воруя у тех еду.

    Я захихикал, снял блокировку с двери и шмыгнул в угол.



    31 июля 1998

Анатолий Матях

Кукла для девочки

    Маленькая девочка  идет  по  обочине  скоростной  трассы. Когда-то
красное с белым, ее платьице перемазано черной  копотью  и  грязью, на
грязном личике - светлые  дорожки  высохших  слез.  Сбоку,  возле уха,
запеклась кровь.  В  руке - деревянная игрушка, улыбающийся клоун - но
такая  улыбка  вызовет скорее страх, чем смех. Девочка уже не плачет -
то  ли уже незачем, то ли уже просто не может плакать. Она просто идет
вперед, что-то тихо напевая. Голова деревянного клоуна болтается, даря
злую улыбку окружающей местности.
    Откуда идет девочка?
    От густого черного дыма, поднимающегося внизу у поворота трассы.
    От искореженного красного "фольксвагена", лежащего на боку.
    От тех двоих, которые остались внутри.
    Куда  она  идет - не знает никто. Да и сама девочка не знает - она
просто идет вдоль пустой дороги.

    За поворотом Сэм увидел дым. Черный  дым  поднимался  над дорогой,
загибаясь  вопросительным  знаком.   Проезжая   поворот,   Сэм  увидел
изувеченный автомобиль на камнях, затормозил и сдал назад.
    Рядом с машиной никого не было. Почему-то  горело заднее колесо, и
он долго кружил вокруг, опасаясь подойти ближе -  мало  ли  что...  Hо
потом убедился, что взрываться ничего не собирается  -  наверное,  бак
был пробит или разорван, когда машина кувыркалась  вниз по камням. Сэм
подошел спереди и заглянул внутрь.
    - Е-е-пическая сила, - выдохнул он, пятясь, - мать твою...
    Если бы он был более впечатлительным, его  бы  вырвало.  А,  может
быть, хлопнулся бы в обморок. А так Сэм просто пятился от тех, кому не
повезло, и извергал многоэтажные тирады, чуть было не  став  очередной
жертвой  -  в  результате  он  споткнулся  о  камень  и  так хлопнулся
затылком, что потемнело в глазах.
    Hесколько минут он сидел на злополучном камне и курил, разглядывая
машину. Потом спохватился - нужно  либо сообщить об этом кому следует,
либо... Либо быстро уматывать.  Второй  вариант  нравился ему больше -
мертвым (а  в  состоянии  находящихся  внутри  людей ошибиться было, к
сожалению, невозможно) он ничем не сможет помочь, а иметь много лишних
хлопот - себе дороже.
    Сэм залез в свой синий "Форд Скорпио" и рванул вверх по трассе. Он
жал на газ, опасаясь, что его могли заметить рядом с  местом аварии, и
мили  бежали  навстречу.  Мелькнуло  одинокое  дерево,  затем какой-то
указатель  со  следами  старой дороги рядом, за ним - бредущая куда-то
грязная девочка в порваном платьице.
    - Черт, - простонал Сэм, и затормозил, - еще одно...
    Одно дело -  трупы  в  разбитой  машине,  и  совершенно  другое  -
уцелевшая  девочка.  Ребенок.  Ее  придется  подобрать  и  довезти  до
города... Придется заявить о случившемся в дорожную полицию. Что ж, от
хлопот теперь никуда не денешься - мысль о том, чтобы оставить девочку
и скрыться, в голову Сэму даже не пришла, он очень любил детей, хотя у
него никогда не было своих.
    - Эй! - позвал Сэм.
    Девочка  подняла  голову и прижала к груди нелепую куклу. А Сэм не
знал, как заговорить с ней.
    - Ты  оттуда?  -  спросил  он,  показывая  в сторону злополучного
поворота шоссе.
    - Д-д, - сказала девочка, уронив голову. По  светлым  дорожкам на
щеках снова потекли слезы.
    - Садись, я отвезу тебя в город - там мы позвоним  твоим  папе  и
маме... - Сэм кривил душой, полагая, что как раз папе  с  мамой уже не
дозвонишься. Разве что на  небесах  есть  телефон,  да  кто  знает его
номер...
    - У меня нету папы и  мамы, - с нажимом сказала девочка, перестав
плакать.
    - Да ну! - Сэм сделал убежденное лицо, - ты про ту аварию? Брось!
Они уже в больнице, и ничего страшного с ними не случилось. Вот только
ты ушла, и тебя не заметили.
    По лицу девочки пробежала тень.
    - Там...  Hе  мои  папа  и  мама. Там - дядя Макс и тетя Сэлли, и
они...
    - Я  же  говорю  тебе,  -  Сэм  пытался  загладить промах, в душе
поливая себя отборными сентенциями, -  с  ними  все  в  порядке. Они в
больнице, в городе. Поехали.
    Он открыл левую заднюю  дверь,  приглашая  малышку внутрь. Девочка
молча  села  в  машину,  Сэм закрыл дверь, сел, и они поехали дальше -
туда, где должен быть небольшой городок - такой себе "город у дороги",
Вилтаун.
    - Сейчас приедем, - тарахтел Сэм, -  приедем,  и  сразу  же  -  в
больницу.  Там  встретим  и  дядю  с  тетей,  и  тебя заодно в порядок
приведут. Знаешь, там просто чудесная больница.
    Сэм все болтал, не получая никакого ответа, думая, что  бы значили
слова  девочки  -  "у меня нет папы и мамы"...  Взглянул  в зеркало, и
увидел, что девочка спит, свернувшись на заднем сиденьи. Куклы не было
видно.  Hу, оно и к лучшему, решил он. Ребенок столько пережил, что ей
просто необходимо поспать.

    В Вилтаун приехали во второй половине дня. Девочка  не проснулась,
когда Сэм брал ее на руки, не проснулась и тогда,  когда он препирался
в  коридоре  больницы  с  человеком  в  белом  халате, который куда-то
торопился.
    - Вы понимаете,  это  -  ребенок!  -  стараясь  говорить  потише,
возмущался он. - Ребенок,  который  только  что  потерял  родных,  или
опекунов,  или  черт  знает  кого  -  она  сама  чудом  уцелела  в той
мясорубке. И ей нужна медицинская помощь.
    - Hу а я-то тут при чем? -  человек  старался  проскользнуть мимо
Сэма,  но  тот  загородил  ему  путь. - Я - просто администратор, я не
врач, и даже не санитар.
    - Да какая, к черту, разница? - ревел Сэм, -  вы  можете  позвать
хоть кого-нибудь в этой убогой больнице, кто может ее  посмотреть?!  У
девчушки,  небось, сильнейший шок, а тебе - плевать?! Моя хата с краю,
так, что ли?
    Девочка на руках у него  не  просыпалась. Администратор сделал еще
несколько  попыток  ускользнуть,  но  в конце концов сдался и позвонил
куда-то по внутреннему телефону.
    - Сестра  Хансен?  Спуститесь,  пожалуйста,  здесь  ожидают... Hе
знаю, мужчина с девочкой лет шести. Говорит - авария. Да. Да.

    Сэм  вышел из полицейского участка. Девочка оставалась в больнице,
он заплатил за две недели. Она так и не проснулась, когда он уходил, а
он  не собирался возвращаться сейчас в больницу. От  выезда  на  место
происшествия он отказался - и  так  насмотрелся  всякого на десять лет
вперед, ограничился детальным описанием,  которое  до  малейшей  капли
вытягивал из него нудный тип в очках. Оставил свои координаты,  обещал
через неделю заехать - или приехать, когда от него понадобится  какая-
либо помощь или дополнительная информация.
    Он  сел  в  свой  "форд",  завел  мотор,  и  медленно   поехал  по
центральной улице городка, объезжая стоящие машины. "Вечером  здесь не
очень-то катаются", подумал Сэм. Hа выезде из города он  остановился и
замер, положив голову на руль. Долго  переживал  случившееся  сегодня,
затем выпрямился, достал из бардачка  плоскую флягу, и хорошо хлебнул.
Благо просветили, что на этой стороне  патрулей  вечером  не будет - а
ему просто необходимо было немного промочить горло и  разогнать мысли.
    Засовывая фляжку в бардачок, Сэм увидел на полу, между  сидениями,
куклу. Это был тот самый  облупленный  деревянный  клоун,  части  тела
которого  держались  на  веревочках, отчего болтались в разные стороны
при любом движении. Сэм поднял клоуна и подивился выражению его лица -
ничего себе, детская игрушка! И решил отдать его девочке, когда заедет
- через неделю.
    Hа красной шляпе клоуна было  колечко  из  медной  проволоки.  Сэм
отцепил от зеркала пластиковую деву весьма обнаженного вида, бросил ее
в бардачок, и зацепил цепочку за кольцо. Клоун  повис посреди лобового
стекла, нелепо раскачиваясь. Hу да, клоун и  должен  быть  нелеп.  Вот
только  его  улыбка...  Такой  уж  он  есть  -  и  если это ее любимая
игрушка... М-даа...
    Машина тронулась, унося Сэма и клоуна навстречу закату.

    Администратор сидел за  своей  стойкой,  и  листал  журнал. В этом
номере обещали суперприз за разгадку кроссворда  -  правда, не писали,
какой  именно  приз.  Пока  он  решал,  с  какой  стороны подступить к
кроссворду, к стойке подошла сестра.
    - Билл, ты не видел девочку, Мэри? Она тут не проходила?
    - Какую Мэри?
    - Hу  ту,  что  сегодня  днем привез лохматый мужик. Она так и не
сказала,  как же ее зовут, и мы записали ее, как Мэри. Мэри Мартин, по
имени того, кто ее нашел.
    - Hет... Да я бы и не выпустил ее одну.
    - Точно? Hе видел? Hикто не приходил больше?
    - Да нет... А что - она ушла?
    - Я  вышла  на  полчаса, прихожу - постель убрана, девочки нет. Я
оббегала все вокруг,  но,  похоже,  она  ушла  из  больницы...  Hо  ты
говоришь - не видел.
    - Она  маленькая...  Может,  прошла мимо стойки, а я и не увидел.
Хотя - я бы увидел ее, когда она открывала дверь.
    - Ладно.  Я пойду на улицу - может, она там. А может, за ней кто-
то приехал... Hо надо было сообщить.

    Сэм мчался по дороге в  свете  фар.  Hа  лобовом  стекле  болтался
деревянный клоун.
    - Как же так, - говорил клоуну Сэм, - как так получилось, что  на
совершенно тупом повороте они ухитрились так слететь?
    Клоун молчал, злобно ухмыляясь Сэму.
    - Это ж  как  надо  ехать... Это что надо в машине делать - но не
при  ребенке  же!  Или  она ему на шею повесилась, хотя - вроде нет...
Или... Что за черт?
    Сэму показалось, что клоун подмигнул ему нарисованным глазом.
    - Блин.  Hу,  я  думаю,  после всего этого мне и столбы кланяться
начнут.
    Что-то было не  так.  Сэм  посмотрел  на клоуна, и увидел, что его
глаза  -  красные.  А были, вроде, голубыми... А теперь - красные, под
цвет шляпы.
    - Hу нет, - неуверенно сказал Сэм. - Они и были красными... Да. А
иначе - как же так?
    - А  вот  так,  -  ответил ему клоун, и оскалился еще шире, - вот
так.
    Последним,  что увидел Сэм, был бросившийся наперерез бетонный куб
трансформаторной подстанции.


    Маленькая девочка идет  по  обочине  скоростной  трассы.  Когда-то
красное с белым, ее  платьице  перемазано  черной копотью и грязью, на
грязном личике -  светлые  дорожки  высохших  слез.  Сбоку, возле уха,
запеклась кровь. В руке - деревянная  игрушка,  улыбающийся клоун - но
такая улыбка вызовет  скорее  страх, чем смех. Девочка уже не плачет -
то ли уже  незачем, то ли уже просто не может плакать. Она просто идет
вперед, что-то тихо напевая. Голова деревянного клоуна болтается, даря
злую улыбку окружающей местности.
    Откуда идет девочка?
    От  густого  черного  дыма,  поднимающегося у подстанции, ветвящей
линию электропередач для двух небольших городков.
    От  искореженного  синего "форда", стоящего в нескольких метрах от
бетонного сооружения.
    От того неудачника, который остался внутри.
    Куда  она  идет - не знает никто. Да и сама девочка не знает - она
просто идет вдоль пустой дороги.

Анатолий Матях

Музыка покоя

    Прошлой осенью я стал приходить на кладбище - то самое Дмитриевское
кладбище, вокруг которого с трех сторон парк, а с четвертой примыкает река,
замедляя свой бег, словно вода отдает должное тем, кто ушел. Когда проходишь
сквозь парк внутрь, за спиной остаются все шумы большого города, небо
перестает давить на плечи, и ты всем телом чувствуешь обитающий здесь покой.
Иногда, конечно, его нарушают приходящие компании причитателей, почему-то
думающие, что они сделают очень хорошее дело, нажравшись на могиле ближнего,
но это случается нечасто - кладбище давно закрыто, и причитателей не так уж
много осталось.
    Я приходил, садился на каменный порожек могилы, или на поставленную кем-
то скамеечку, и начинал играть. Не что-то определенное - я просто отпускал
руки бродить по струнам, и они плели печальную и красивую музыку покоя. Я
сидел и смотрел в никуда, и то, что я играл, было отражением моих мыслей.

    Первой пришла Лена. Я "очнулся", почувствовав, что рядом есть кто-то еще.
И увидел девушку в темно-синем платье, которая стояла напротив и просто
слушала. Сначала я несколько огорчился нарушению своего одиночества, но потом
подумал, что она непохожа на плакальщиков - еще одна родственная душа, любящая
покой старого кладбища.
    - Играй... - она сказала это так тихо, что я еще некоторое время не знал,
что думать - то ли мне это послышалось, то ли она действительно попросила,
чтобы я продолжал.
    В конце концов я решил, что раз она стоит здесь и слушает, значит ей
действительно нравится то, что я играю. У меня еще никогда не было слушателей
для этой музыки - это музыка для меня и покоя, но раз уж так...
    Я много раз пытался сыграть что-нибудь подобное дома, или в кругу друзей,
но каждый раз получались какие-то плохо связанные шаблонные риффы, ничем не
напоминающие музыку покоя. Даже когда люди просто слушали, ничего не говоря
- у меня ничего не получалось. Но в этот раз - получилось. Я играл музыку
покоя, а девушка слушала. Не перебивая. Не критикуя. Не шевелясь.
    И меня почему-то вовсе не шокировало то, что сквозь эту девушку слабо, но
просвечивала кованая решетка, к которой она прислонилась. В самом деле, сказал
я себе, где же еще можно встретить призрака, как не на старом кладбище?
Наверное, что-то мелькнуло у меня в глазах, потому что она тихо засмеялась:
    - Играй... Здесь столько лет уже нет музыки... А  хорошей музыки и не
было...
    - Кто ты? - разорвал я ткань покоя. Обычно я здесь ничего не говорю -
нечего. И некому. И любой голос, даже собственный, все рвет. Интересно - ее
голос гармонировал со здешним покоем, и слова не торчали из него какими-то
обломками движения.
    - Я... Я - Лена... - я понял, в чем дело. Ее голос то взлетал, то падал,
гармонируя с ветром - он звучал громче, когда ветер шелестел еще не успевшими
опасть листьями, и стихал, когда замолкал ветер.
    В этот день я ушел поздно, и когда я возвращался в город, до самого дома
во мне звучала музыка покоя.

    Лена приходила каждый раз, когда я начинал играть. Я ждал ее, но она
всегда появлялась тогда, когда я уходил в покой, уплывая по волнам музыки.
И я каждый раз чувствовал это, поднимал на нее глаза, и она говорила:
    - Играй... - и улыбалась.
    Я не спрашивал, сколько ей лет - я чувствовал, что среди покоя нет
возраста. Я почти не говорил с ней - я играл. И она слушала. Не перебивая.
Не критикуя. Не шевелясь.
	
    Потом приходили другие. Первой появлялась Лена, я играл, и чувствовал,
как в покой вплетаются нити других молчаливых слушателей. Я видел то дедушку
за столиком у соседней могилы - он сидел, подперев рукой голову, и улыбался,
то средних лет военного в парадной форме - на его лице была грусть, то
супружескую пару с ребенком... Их присутствие не нарушало покой, и я играл.
Я знал, что они пришли из покоя, пришли, чтобы послушать музыку. Свою музыку.
    И я играл.

    Я проводил с ними больше времени, чем со своей тусовкой - друзья, люди
как-то не гармонировали с окружающим, каждым движением или словом стараясь
выделить себя из него. И нигде больше не было такого покоя.
    Как-то я попытался взять с собой на кладбище Ростика - он хороший
гитарист, и я подумал, что мы вместе сможем жить в музыке покоя. Я описал
ему покой, который царит на кладбище, тот отдых, который несет покой... Он
сначала подумал, что я несу какую-то блажь, а потом согласился.
    Когда мы шли через парк, я понял, что допустил ошибку. Не надо было
никого с собой брать. Здесь музыка покоя звучала для меня. И для тех, кто
приходит из покоя.
    И действительно - никто не пришел. Не пришла и музыка покоя. Мы сидели,
вспоминали старые песни, придумывая новые обороты, но все это было не тем. И
Ростику не понравилось - он ушел, сказав, что ему нужно забрать фотографии.
Через несколько минут ушел и я. Я понял, что уже не придет музыка покоя.

    Я очень боялся на следующий день, что я потерял их навсегда, что я
разрушил покой, и они больше не придут. Но музыка пришла, и я играл... Уже
не глядя, я чувствовал, как появилась Лена, как приходили другие... Я
встречался глазами с Леной, и она говорила:
    - Играй...
    И я играл. Играл и чувствовал, как ветер трогает кроны деревьев, как
приходят люди из покоя. Я сам стал его частью, и музыка покоя меня теперь
не отпускала даже дома.

    Но все хорошее рано или поздно проходит. Наступил ноябрь, и мне пришлось
уехать из родного города по семейным делам. Дядя с тетей никак не могли
поделить квартиру, и по какой-то непонятной юридической закавыке там
понадобилось присутствие меня и мамы. Началась обычная ерундовая жизнь, и
музыка покоя меня не скоро, но отпустила. Точнее - где-то в феврале она
просто оборвалась, как будто кто-то просто оборвал ту нить, которая
связывала меня с покоем.

    В город я попал только в начале сентября. И только где-то в середине
месяца я выбрался на кладбище. И понял, что все пошло наперекосяк - не нужно
было мне уезжать, черт с ней, с этой квартирой...
    Хотя - чем бы я здесь смог помочь?..
    Парк на треть был перегорожен дощатым забором. Я обошел его, и вышел к
кладбищу. Точнее, к тому месту, которое раньше было кладбищем - теперь это
был здоровенный котлован с вбитыми сваями. В стенках котлована были ниши, в
которых угадывалось истлевшее дерево, а на дне, в лужах от недавно прошедшего
дождя, лежали обломки чьих-то костей.
    И самое главное - здесь не было покоя. Не было музыки. Был только этот
котлован и часть памятников - похоже, строители свернули работу и уехали, не
достроив - как это всегда делается... Денег не хватило на строительство,
комиссия какая запретила - все бросили на полдороги, но покой разрушили.
    И я заплакал. Я шел по парку куда-нибудь, не разбирая дороги, и плакал,
глотая слезы. Я лупил кулаками по деревьям, как будто они могли как-то
остановить этих... убийц, но не остановили. Я поддавал ногой по всякой
ерунде, разбросанной вокруг строителями. И я не знал, что делать дальше.

    Я вышел к реке и сел на берегу. Расчехлил гитару, и сыграл какую-то
очень грустную мелодию, излив в нее свое состояние. Сыграл другую... Еще
и еще... И вдруг поймал себя на том, что играю музыку покоя. Я поднял глаза
на реку. И река сказала:
    - Играй...
	
март 1998
Анатолий Матях

Обыкновенный дом

    Обыкновенный пятиэтажный  дом на обыкновенной улице  обыкновенного
городка.  Таких  домов  - тысячи, и все они похожи друг  на друга, как
похожи и устремления  их  жителей.  Нет,  конечно  же  каждый  человек
неповторим,  но   в  каждом  обыкновенном  доме  есть  жилец  -  оплот
порядочности,  есть  воплощение  глупости,  есть   свое  агентство  по
распространению   слухов,  есть   даже   совесть   дома,  погрязшая  в
алкоголизме  или других пороках.  Вот  этим  и  похожи  жители  разных
обыкновенных домов.
    Днем, разумеется, жильцы работают. Кто-то, сидя в кресле на другом
конце   города,   перелистывает   бумаги,  силясь  определить  причину
нестыковки  одного  с  другим; кто-то  снимает  рубашку,  окончательно
запарившись   в   кабине   башенного  крана;  кто-то,  мило  улыбаясь,
отсчитывает  деньги  нервничающему  клиенту;  кто-то  спит  на лекции.
Обыкновенные занятия обыкновенных людей. Во дворе в  это  время  можно
найти, в основном, только некоторых пенсионеров, жадно копящих темы на
вечер.
    Но день проходит и наступает вечер,  и люди  спешат  домой.  Одним
нужно накормить, другим - поесть, им  необходимо внимание друг к другу
и  отдых  после  обыкновенного  тяжелого  дня. И есть такой промежуток
времени,  в  который  во  дворе  собираются  почти  все - поговорить о
необыкновенном.

    - А он и выходит, как есть, в кителе и при регалиях, прямо на нее.
А она возьми да закричи, он враз и растаял, - это  Ольга  Федоровна из
четвертой квартиры в который раз уже повторяет историю  о  том, как ее
покойная ныне мать видела призрак покойного уже  тогда  помещика в его
усадьбе.
    Несмотря на то, что история рассказывается далеко не в первый раз,
слушать ее интересно. Потому  что  история  эта живет - с каждым разом
неуловимо меняются детали, интерьер,  персонажи и действия - и если не
слушать  ее  каждый  раз,  послушав  лишь  в самый первый и в какой-то
последний, подумаешь, что это две совершенно разные истории.
    - Так  что ж она закричала? Надо было хватать его и держать, - это
иронизирует, попыхивая "примой", крановщик Андрей из тринадцатой.
    Ольга  Федоровна  и  комитет  по  слухам   осуждающе   смотрят  на
нарушителя величия момента.
    - А вот посмотрела бы я на вас, когда бы вы призрака встретили.
    - Ну,  мне  пока как-то не доводилось, - смеется Андрей, - но буду
знать: не кричать, а то исчезнет.
    - Или  вы  из  тех, кто не верит ни в бога, ни в черта? - это Анна
Александровна со второго этажа.
    - Ну почему же, - тушуется под  перекрестным  огнем  Андрей, - все
может быть... Просто в этом обычно  больше  сказки,  чем  правды. Хоть
кто-нибудь  из  вас,  не  с  чужих  слов, видел когда-нибудь настоящее
привидение?
    Над  столиками повисает молчание. И, словно спрыгивающий на голову
призрак, на это молчание обрушивается голос Лиды из тридцать третьей:
    - Ну, призрака, конечно, я не видела... Но  видела кое-что - ночью
надо мной пролетали два больших  оранжевых  шара,  как будто связанных
тонкой пуповиной. И, когда они  были точно над головой, я поймала себя
на  том,  что  не  могу  даже  дышать. Мне показалось, что даже сердце
перестало биться в этом жутком синем свете шаров.
    Комитет  по  слухам  сразу   же   определяет   историю   в   класс
"Неопознанные  Летающие  Объекты", а Никита Степанович из одиннадцатой
квартиры задумчиво замечает, протирая очки:
    - Так все-таки, шары были оранжевыми или синими?
    - Оранжевыми...  -  Лида  осекается,  -  не  помню,  ведь  я тогда
пошевельнуться не могла, чтобы посмотреть на них.
    - Так как же вы их увидели? - добивает Никита Степанович, водружая
очки на место.
    - А вот  вам, Никита Степанович, лишь бы все это неправдой было, -
язвительно  замечает  Варвара  Петровна,   председательница   местного
комитета  по изготовлению, поддержке и распространению слухов, - вот у
вас, наверное, никогда в жизни не было ничего необыкновенного - все по
полочкам да с обоснованием.
    - Разумеется,  было,  -  с  достоинством  принимает  вызов  Никита
Степанович,  -  но  я, по крайней мере, могу это описать, не путаясь в
деталях.
    - И что же? Небось атом в лаборатории сорвался да не в ту  сторону
полетел?
    Все  знают,  что  Никита  Степанович  работал в какой-то секретной
ядерной лаборатории в секретном ядерном городе с секретным номером.
    - Да  нет... - с горечью отвечает он, - коллега мой погиб, Алешка.
И я ничего не мог поделать с этим.
    Все замирают, ожидая продолжения, а Варвара Петровна корит себя за
то, что вот так влезла человеку в душу.
    - В ходе одного  эксперимента  он  должен  был  снимать  показания
приборов в экранированной комнате.  Конечно,  в  защитном  костюме,  с
соблюдением всех мер  безопасности  -  но  это  было  опасно.  И  вот,
прозвучал сигнал, я  открыл  наружную  дверь  комнаты и Алешка вошел в
тамбур. Закрылась за ним наружная дверь,  я нажал на кнопку открывания
внутренней, и стал ждать. Обычно запись  показаний занимает полминуты,
но он задержался там минуты на две, и я уже готов был поднять тревогу,
как он, наконец, появился в дверях. Костюм он оставил, как и положено,
в  тамбуре,  и  я  повернулся,  чтобы  спросить его, почему так долго.
Повернулся - и окаменел: за эти  две  минуты Алешка из двадцатилетнего
пацана превратился в высохшего  седого  старика. Он рассказал мне, как
увидел  вместо  приборной  стойки  серое марево и попытался там что-то
нащупать  -  но  ответом  ему  было  ледяное  рукопожатие.  Из  марева
вынырнула темная фигура и стояла, не отпуская его руки. Он чувствовал,
как она выкачивает из него жизнь,  и  насилу освободился, бросившись к
тамбуру - но было уже слишком  поздно...  -  Никита  Степанович  вновь
взялся протирать очки, - он умер где-то через полчаса и  выглядел  при
этом, как мумия фараона в музее.
    Комитет  по  слухам  и остальные просто в шоке от этого откровения
скептичного   обычно   Никиты   Степановича.  Они  наперебой  выражают
соболезнования,  но  он  молча  поднимается  и идет к своему подъезду,
обронив на полпути: "А, что с вас взять..."
    Некоторое время двор  молчит,  а  затем  все  начинают  потихоньку
расходиться, желая друг другу спокойной ночи  и  здоровья.  На  пустой
двор  опускается  ночь,  накрывая  стол,  за  котором  рассказывали  о
необыкновенном.

    Варвара  Петровна  впускает  в  свою  трехкомнатную  квартиру двух
подруг, тщательно запирает  дверь  и переодевается в красивое вечернее
платье. Подобные платья принесли  с  собой  и  подруги  -  и  вот  они
приводят себя в порядок, зажигают  свечи  в  массивных  канделябрах  и
гасят  свет. И квартира преображается - потолок уходит вверх, обрастая
вычурной  лепкой,  стены  комнат  раздвигаются, в них появляются новые
двери, исчезают старые. Меняется и мебель.
    Вбегает раскрасневшаяся служанка:
    - Госпожа, граф Волков приехали! И-ии...
    Но  госпожа  Варвара Семипядева властно отстраняет ее и идет лично
встречать дорогого гостя, оставляя подруг предаваться радости за нее.

    Никита Семенович приходит домой расстроенный.  Он с ходу открывает
шкафчик,  достает  оттуда  початую  бутылку  коньяка и рюмку, наливает
немного и садится в глубокое плюшевое кресло.
    - И  зачем  я  только  вспомнил?  -  корит  он себя, - нет, теперь
коньяком не отделаюсь.
    Он  ставит  рюмку  на  журнальный  столик  и  идет  в  ванную, где
специальным  мылом  тщательно смывает грим. Наконец, из ванной выходит
серая  фигура с нечеткими очертаниями, некоторое время стоит, глядя на
барометр, висящий на стене, затем решительно ныряет в стену.

    С порога Лиду встречает муж.
    - Звонила Надя, говорит - репетиция уже сегодня.
    - Как - сегодня?! У меня ведь ничего не готово!
    - Так это ведь только репетиция, не так страшно.
    - Ну  и что?! Как на меня посмотрят, если я на репетиции не покажу
ничего нового?
    - Успокойся. Все  ты покажешь, а заодно и подготовишься, материалы
на месте закажешь. Все равно - не пропускать же.
    Лида вздыхает и идет  в  ванную, оттуда доносится барабанная дробь
душа.  Вадим  лезет  в  тумбочку у кровати и достает плоскую баночку с
темной мазью. Открывает, нюхает, одобрительно кивает.
    Лида выходит из ванной, оставив там всю одежду.
    - Приступим? - обворожительно улыбается она, покачивая бедрами.
    - Приступим, - соглашается Вадим, сбрасывая халат.
    И  они  начинают  натирать  друг друга мазью из баночки, тщательно
втирая ее  в  кожу.  В  воздухе  повисает аромат каких-то редких трав,
эфирных смол и еще чего-то незнакомого.
    Дело  сделано,  они  крепко  прижимаются  друг   к   другу,  затем
отстраняются и взлетают, держась за руки. У окна Вадим пропускает Лиду
вперед, потом вылетает следом. Спустя некоторое время таким же образом
дом  покидают  еще  несколько  человек,  направляясь к Чубатой Горе на
репетицию Великого Шабаша.

    Ольга Федоровна присаживается на диван перед телевизором в надежде
посмотреть  хороший  фильм.  Но,  как  всегда,  по всем каналам - либо
шумная музыка, либо стрелянина.
    Искусственный  рубин  в  перстне  на  левой  руке  начинает мигать
холодным светом.
    - Это еще что? - не менее холодно осведомляется Ольга Федоровна, в
душе радуясь своей необходимости.
    Она  поворачивается  и  устремляет  руку  с  рубином в направлении
огромного   книжного  шкафа.  Раздается  шипение,  и  половинки  шкафа
раздвигаются в стороны, являя свету широкую кабину лифта  и стоящего в
ней  молодого  человека  в  безупречном  черном  фраке  и цилиндре. Он
снимает  цилиндр,  и  низко   кланяется   Ольге   Петровне,  показывая
аккуратные рога, гармонично вписывающиеся в прическу.
    - Госпожа Моргана, я прошу прощения за столь ранний визит.
    - И что привело тебя на этот раз?
    - Конклав поднял вопрос, требующий вашего решения. Не будете ли вы
любезны...
    Госпожа Моргана отмахивается:
    - Ну разумеется, буду. Что бы вы без меня делали?
    Молодой  человек  расцветает в улыбке, проходит  через  комнату  и
подает Моргане руку, провожая ее в потайной лифт.  Половинки  книжного
шкафа сдвигаются вновь, заглушая гудение уходящей глубоко вниз кабины.
    Мальчик  лет  пяти,  подглядывавший  у  дверей  комнаты,  бежит  к
родителям.
    - Что там? - спрашивает его папа.
    - К бабушке опять дядя Вызов пришел, и забрал ее на заседание.
    - Не дядя  Вызов, - смеется  мама, - а Доминик. Вызов - это просто
письмо.
    Мальчик  краснеет,  оплетая  свои  ноги тонким детским хвостиком с
пушистой кисточкой.

    Андрей долго стоит посреди комнаты, задумчиво листая атлас.  Затем
лицо его озаряется вспышкой надежды и он зовет жену:
    - Лиля!  А  ну-ка  иди  сюда  - это не тот ли остров, что мы тогда
видели?
    - Какой остров? - спрашивает подошедшая супруга.
    - Который со старым энергохранилищем.
    - Ааа! Ты знаешь... Похож. Но надо проверить.
    - Ну тогда - зачем время терять?
    - Да...  Если  мы найдем хранилище... - на ее глаза наворачиваются
слезы, - то у нас будет ребенок, милый.
    Два  тела  посреди  комнаты  опадают,  словно проколотые воздушные
шары.  И  действительно, в  комнате  появляются  два  оранжевых  шара,
которые растут  по  мере  опадания тел. Наконец, на полу остается лишь
оболочка, шары  протягивают друг к другу щупальца, которые сливаются в
одно для передачи  сигналов, и взмывают вверх, проходя через потолок и
крышу. Над крышей они  ненадолго  зависают,  определяя  координаты,  и
берут  курс  на  остров  Пасхи, исчезая в ночном  небе  с  невероятным
ускорением.
    И что самое странное - хотя шары оранжевые, они освещают все синим
светом.

29 июня 1998

Анатолий Матях

Плоскость апокалиптики

    Адам отвернулся от созерцания пышных достоинств Евы. Только сейчас
он  понял,  какие  же это достоинства. Голос, доносящийся одновременно
отовсюду, обвиняющим тоном произнес:
    -Итак, вы вкусили плода от  Древа  познания  добра  и  зла.  Я  же
предостерегал вас - вы еще не готовы к этому. И что теперь?
    -А что, - неуверенно промямлил Адам, - весьма вкусно.
    Округлости Евы пробуждали в  нем  что-то  новое  и  непонятное,  и
поэтому Адам не мог сосредоточиться. Он повернулся  к  ней  спиной,  и
стал смотреть на Древо, на котором было еще очень  много неувядающих и
не портящихся плодов.
    -Зачем ты сделал это, Адам?
    -Ну... Ева предложила мне попробовать. В конце концов, - голос его
обрел твердость, - почему бы и не попробовать? Если  это растет здесь,
в Саду, значит это можно есть. И мы не умерли, как Ты говорил.
    -Идиот! Я не говорил, что вы умрете, как только  попробуете  такое
"яблочко". Я говорил о том, что для вас будет  закрыта  жизнь  вечная,
если вы сорвете плод до моего позволения. Ева, что скажешь ты?
    -Я просто... Шла мимо, и увидела плод. Он  лежал  на  земле,  и  я
подумала, что он не с этого дерева - с этого плоды не падают.
    -Да ну? На этом холме на пятьсот шагов больше нет ни деревца.
    -Н-ну, может, принес кто-то...
    -И тебе не показалось странным, что этот плод точь-в-точь похож на
плоды Древа познания?
    -Я...
    -Молчи... Скажи лучше, зачем скрываешь  ты того, кто надоумил тебя
сорвать плод?
    -Я и сама думать умею! - вспыхнула Ева.
    -Не хочешь - не говори. Тем хуже  для  тебя. Рожать детей от Адама
теперь ты будешь в  муках  великих,  и  крик твой будет предшествовать
крику ребенка.
    Внутри  у  Евы  что-то перевернулось, и она охнула, схватившись за
живот.
    -Вот тот, чьи слова оказались  для тебя выше слов Моих. Смотри же!
    Из кустов шиповника выплыл  отчаянно  извивающийся  ящер  и  повис
перед Евой.
    -Но мне ведь больно! - вопил он, стараясь выпутаться из невидимой,
но мощной хватки.
    -А мне не больно ли смотреть, как нарушаются запреты Мои?
    -Но  я  же  пошутил  просто!  А  она  поверила! Я и сам думал, что
плоиииииссссс... - ящер  вдруг  скатился  с  членораздельной  речи  на
шипение и верещание.
    -Больше  не   совратить   тебе   никого  нарушить  запрет  Мой,  -
удовлетворенно сказал Голос. Ящер продолжал  барахтаться  и  верещать.
Ева смотрела на происходящее большими круглыми глазами. Адам подошел к
ней и взял за руку.
    Хрупкие руки ящера с острыми коготками  стали  вдруг  уменьшаться,
пока не исчезли совсем, добавив длины узкому туловищу.
    -Ползать тебе теперь на чреве своем в  прахе  земном,  и  питаться
этим прахом!
    Ноги ящера тоже исчезли, и теперь он выглядел совершенно  нелепо -
невозможно теперь было разобрать, где у него шея, где  туловище, а где
начинается хвост. Рот превратился в вытянутую трубочку  для всасывания
праха земного.
    -Но Создатель, - вмешалась потрясенная Ева, - он не заслужил такой
кары! Это я, дура, восприняла всерьез его шутку...
    -Ваша с Адамом очередь еще придет. Хотя...
    Ящеру вернулся нормальный рот с острыми белыми зубами.
    -Питание прахом, так уж и быть, отменяется.  Уж  слишком паскудная
диета. Ползи, гад земной - теперь на детей твоих будут наступать пятки
неосторожных оболтусов Адамовых,  а  дети  твои будут кусать эти самые
пятки в ответ...
    Извивающийся ящер упал  на  траву,  и,  обиженно  шипя,  попытался
подняться, но без конечностей это у него не получалось. В конце концов
он изогнулся бубликом и поднял голову где-то на четверть тела.
    -А что же будет теперь с нами, Создатель? - Адам  не  мог  отвести
взгляд от покаранного змея, - Мы умрем? Или...
    -Вы теперь умрете. Но позже, много позже. Я изгоняю вас из Сада на
землю, на далеко не такую  благодатную  землю.  Чтобы она кормила вас,
как кормит сейчас Сад, вам придется положить много  усилий, много пота
и крови своей пролить. Идите же!
    -Но куда идти нам?
    -Ко Вратам!
    И Адам с Евой  вдруг  оказались перед титаническими воротами, арка
которых скрывалась  где-то  в  облаках.  Ворота  медленно  открывались
наружу  -  в  новый,  неведомый  мир,  где  знакомые   травы  и  звери
представляли опасность, где климат вовсе не  подходил  для  отдыха,  а
плоды не поспевали круглый год.
    -Идите! - громыхнул Голос напоследок.
    И они пошли к воротам, ступая по мягкой,  не  ранящей  ноги, траве
Эдемского сада. За держащимися  за  руки  Адамом и Евой зигзагами полз
змей, приноравливаясь к новой манере передвижения.
    Оглянулись они лишь тогда,  когда  спускались  с  холма.  Одинокие
Врата  безо  всяких  следов  стены  или  ограды  на  вершине  медленно
закрывались.  Рядом   с   ними  стоял  на  страже  бдительный  херувим
исполинского роста, с бычьей головой  и  огромным  мечом,  с  которого
стекало пламя. Херувим отсалютовал им своим мечом  и  улыбнулся.  Адам
плюнул, повернулся, и зашагал быстрее прочь, увлекая за собой Еву.
    Змей  смотрел,  показывая  раздвоенный  язык,  на исчезающие Врата
в мир, что был когда-то их домом.

    -В этот раз  они  не  прикрывались  фиговыми  листками,  -  сказал
Второй.
    -Честно говоря, я просто  забыл  посадить  рядом фиговое дерево, -
отмахнулся Первый,  -  ведь если бы они каждый раз повторяли одно и то
же, это бы здорово наскучило.
    -А зачем  ты  каждый раз терроризируешь этого смешного зверька? Он
так забавно бегает, а без ног - не сможет. Ты же прекрасно знаешь, что
он не при делах.
    -Без ног он будет не менее забавно ползать. Понимаешь, после жизни
в Саду они  не  умеют  бояться  -  и  это  единственное, чем я их могу
напугать, не травмируя - показать  на примере кару божью. Ну, а чем не
объект для назидания - змей-искуситель?
    -Ну да ладно, - произнес Второй, - как всегда?
    -Как всегда, - согласился Первый.

    Миссис  Нелли   О'Брайен   включила  телевизор,  чтобы  посмотреть
очередную серию "Горящего  парка"  - бразильского фильма о трагической
судьбе дочери фазендейро.  Ее покойного мужа всегда раздражали мыльные
оперы, и теперь  она  хоть могла - прости, господи, - вволю переживать
за героиню.
    Просмотрев  положенные  пятнадцать  минут  рекламы  перед  началом
фильма,  миссис  О'Брайен  в  очередной  раз   убедилась,   что  новый
стиральный   порошок  "Спарк"  стирает  гораздо  лучше  обычного;  что
прокладки "Форевер" спасут в любой, даже  самый критический, день; что
зубная паста "Колгейт Антисептик" предохраняет не только от кариеса, а
и от желудочных расстройств и головной боли; что...
    И тут, вместо медленной мелодии и  титров  фильма, по экрану пошли
сине-зеленые  всполохи,  сопровождаемые  гулом  различной тональности.
Раздраженная подобной халатностью  работников телестудии, Нелли нажала
на кнопку дистанционного управления. На  других  каналах  было  то  же
самое. Она подошла к телевизору, намереваясь стукнуть  это  достижение
человеческой мысли покрепче,  и  тут  всполохи  успокоились. На экране
теперь переливался узор невероятной сложности.
    Из динамиков телевизора раздался голос:
    -Двенадцать тысяч лет назад...

    Андрей круто развернулся и  выстрелил  из  ракетомета в Серегу, но
тот успел уклониться и взлетел,  поливая  Андрея  свинцовым  дождем. В
окне рядом мелькнула чья-то тень - скорее всего, Олега,  и  за  спиной
раздался негромкий металлический звон. Андрей прыгнул вперед,  но было
поздно  -  граната  взорвалась,  и  он  увидел  перекошенную  булыжную
мостовую, край кровяной лужи и надпись "Press SPACE to restart level".
    А у  Сереги были свои проблемы. Крошки от печенья попали в мышь, и
она теперь  очень  плохо  слушалась - и именно при поворотах, там, где
это наиболее нужно. Он  вертелся  на  месте,  пытаясь  вытряхнуть  эти
крошки, и едва успел  заметить  дымный шлейф приближающейся ракеты. Он
попытался метнуться в  сторону,  но  не смог - вправо мышь не ехала, а
слева была серая стена здания.
    Олег слез с карниза и сменил  ракетомет  на  карабин. Пожалуй, эта
игра удалась на славу - на его счету  было  в  два раза больше трупов,
чем на счету соперников, вместе взятых. Он направился к трупу Сереги -
пополнить боезапас, как вдруг наткнулся на невидимую стену.
    -Что за глюк? - удивился Олег,  глядя на безнадежно повисший "Duke
Nukem VII". С  тех  пор,  как  фирму  Майкрософт  купило  в  складчину
хакерское  объединение  UCL,  выпускаемая  ими   операционная  система
Windows 00  стала  славиться  именно отсутствием ошибок и всякого рода
непредвиденных зависаний.
    -Блин,  я  так  хотел  взять реванш, - отозвался Андрей из другого
угла комнаты, а тут...
    В колонках у всех троих загудело.
    -Это что? - удивился Олег, - новый глюк?
    Цвета  на   мониторе  смешались  и  расползлись,  превратившись  в
сверкающий узор потрясающей сложности.
    -Вот это класс, - выдохнул потрясенный Сергей, - такого фракталища
я еще не видел...
    В колонках скрипнуло, щелкнуло, и раздался голос:
    -Двенадцать тысяч лет назад...

    Паренек,  шедший  по  улице  в  больших  наушниках,  остановился и
отстегнул с пояса плейер. На табло вместо названия песни бежали какие-
то непонятные значки, а в наушниках стоял постоянно меняющийся гул. Он
потряс плейер, но это ни к чему  не  привело. Рука потянулась к кнопке
"стоп", но тут гул прекратился, а на  табло  поплыла  лента  красивого
узора. В наушниках послышался голос:
    -Двенадцать тысяч...

    Люди  удивленно  прислушивались  и  присматривались   к  странному
поведению знакомых с детства  вещей  -  телевизоров,  радиоприемников,
компьютеров, проигрывателей... Все они в одночасье словно сошли с ума,
показывая всполохи, транслируя гул. И  в  одночасье  успокоились, явив
миру  сложнейший  узор  и  странный  голос.  Те,  кто  не мог слышать,
прекрасно понимали слова по изменениям узора, у тех же, у кого не было
рядом ничего, голос звучал прямо в голове.

    -Двенадцать  тысяч  лет  назад,  -  сказал  Первый,  и  его  слова
разнеслись ко всем, кто должен  был  услышать, - было принято решение:
поставить социально-психологический  эксперимент. Суть его заключалась
в следующем: группа созданий оставлялась  во  враждебном  им  мире,  и
искала путь к выживанию и самосовершенствованию. Целью же эксперимента
было разрешение давнего спора, а именно: придут ли  данные  создания к
осознанию Создателя, или нет.
    Данный  эксперимент  проводится  далеко  не  впервые,  и,   как  и
предыдущие,  его  следует прервать ввиду его нечистоты. Конкурирующими
сторонами  были предприняты  неоднократные  попытки  вмешаться  в  ход
эксперимента - с переменным  успехом,  но  эксперимент  отныне  решено
считать неудачным.
    Я  благодарю  вас  за  участие  в  данном  эксперименте,  и  прошу
приготовиться к его ликвидации.

    И разверзлись  небеса,  явив черную трещину. Лопнула Земля, высоко
вверх выбрасывая огонь недр своих. И трещина поглотила огонь, а за ним
и Землю, расширившись.
    Трещина стала  сферической  оболочкой  не-пространства, сжалась до
математической точки, и исчезла, оставив  на месте Вселенной абсолютно
пустое пространство. Точнее - не абсолютно, потому что в точке отсчета
находился Первый, а под ним, невидимый  в  абсолютной  темноте,  парил
огромный водяной шар.
    -Да будет свет, - сказал Первый.

May 27, 1998

Анатолий Матях

Следующая остановка

    Я стоял на остановке, курил и слушал музыку.  Была  душная  летняя
ночь,  где-то  без  четверти  двенадцать.  Вряд   ли   уважающие  себя
троллейбусы ездят  в  такое  время,  но  я  надеялся  на  какой-нибудь
заблудившийся экземпляр, тихо  бредущий  в  депо  через конечную точку
маршрута.  Рядом  стояли,  глядя  в разные стороны, еще три человека -
парень в сером летнем костюме,  девушка  в  жилетке  и  пожилой  герой
полной груди медалей, с палочкой и в синей кепочке.
    Кассета  закончилась,  и  я  снял  наушники  -  жарко. Поролоновые
подушечки здорово парят уши, но  их  альтернативу - "пуговки" я просто
ненавижу. Сразу же появились звуки -  шорох  шин  где-то  на  соседней
улице, шаги, тихий разговор парня и девушки,  покашливание  героя. И -
странный звук  над  головой  -  жужжание.  Я поднял голову и увидел на
столбе  часы.  Белый квадратный циферблат  с  подсветкой,  светится  и
жужжит. Часы на столбе показывали без  четырех минут двенадцать, а мои
говорили, что без одиннадцати. Ну да и ладно.
    В часах наверху щелкнуло, и минутная  стрелка  перескочила вперед,
вычеркнув из времени еще минуту. Вдалеке раздался  вой  троллейбуса, и
остановка ожила - на звук повернулась парочка, а  герой  полной  груди
медалей  даже  прошелся  по  остановке,  подбираясь  ближе  ко мне и к
невидимому троллейбусу.
    Вой затих - наверное,  троллейбус  остановился  через  квартал  от
площади,  за  углом.  Они  часто  там  останавливаются  -  то  ли  для
выравнивания графика,  то  ли  еще  для  чего. Стрелка часов на столбе
успела упрыгать за двенадцать, когда  троллейбус,  наконец,  показался
из-за угла и подъехал к остановке.
    Открылись двери, водитель, парень  лет  двадцати пяти, выбрался из
троллейбуса и побежал в диспетчерскую.  Больше  никто не выходил, и мы
забрались внутрь - я пристроился на  задней площадке, герой - на одном
из  передних  сидений,  а  парочка  засела где-то в середине салона. Я
огляделся, и не смог сдержать улыбки - что за компания здесь ехала!
    Компания была веселая,  самые  настоящие ряженые с целым ансамблем
музыкальных   инструментов   -  двумя  гитарами,  банджо,  балалайкой,
аккордеоном, скрипкой и бубном. Я попытался представить себе, как  все
это звучит вместе, и мне стало еще веселее. Кроме ряженых, и тех,  что
зашли вместе со мной, в троллейбусе было еще несколько скучных деловых
людей с отсутствующим взглядом.
    Зашел водитель, и радостно объявил:
    - Мы едем в депо! Как поедем?
    Компания музыкантов зашумела, пытаясь что-то решить, но так  и  не
пришла ни к чему определенному. И тут подала голос девушка, которую  я
не сразу и заметил - похоже, она не принадлежала ни к  ряженым,  ни  к
скучно-деловым:
    - Через проспект.
    Компания тотчас же приняла решение:
    - Едем в сказку! - и дружно расхохоталась.
    - Угу, - скептически заметил водитель, - в сказку. Через  проспект
- и в сказку.
    Компания  зашлась  в  истерике.  Водитель  ушел  в  кабину,  двери
закрылись, и троллейбус тронулся, огибая площадь.
    Я отвернулся к  окну, и принялся созерцать убегающие назад фонари.
Впервые за долгое  время у меня появилась надежда - надежда на то, что
я теперь кому-то нужен. Ко мне должна была приехать старая знакомая из
Киева, приехать  и  надолго  здесь  остаться.  По  крайней  мере,  она
обещала, и если не приехала сегодня, то уже и не приедет.
    Я вздохнул и полез в карман за  второй  кассетой.  Тут  за  спиной
раздалась звонкая трель балалайки, и юношеский голос пропел:
    - Е-дем в сказ-ку!
    И  ансамбль   ряженых   грянул   нечто  невообразимое,  постепенно
сменившееся веселой мелодией. Оказывается, кроме того, что я видел,  у
них была еще свирель и губная гармошка - и это превосходно сочеталось.
Высокий голос запел:

    По дороге ночью темной
    Скрип колес, стук копыт,
    И бубенчики трезвонят,
    Пыль летит, пыль летит.

    И хором:

    Едем в сказку, едем в сказку,
    Здесь - не место для души,
    Догоняй нашу повозку,
    Если хочешь - поспеши!
    День уходит, ночь приходит,
    И по лунной мостовой,
    По дороге в нашу сказку
    Уезжаем мы с тобой!

    За  окном убегали вдаль уже не столбы, а широкая степь с растущими
кое-где  у разбитой дороги кустами, хорошо заметными в лунном свете. У
меня  отвисла челюсть, я отпустил поручень, и обернулся к наяривающему
ансамблю. Тут троллейбус резко остановился, и я полетел вперед, успев,
к счастью, ухватиться за другой поручень. Музыканты замолкли.
    Из открытой двери кабины донеслась пара крепких  слов, и показался
бледный водитель.
    - Что это? - спросил он у салона, показывая в окно.
    Я посмотрел туда. За окном снова были темные дома  со  светящимися
кое-где окнами, уличные фонари, и пара мусорных контейнеров. Музыканты
молчали.
    - Мусор, - захохотала вдруг девушка,  которая  хотела  ехать через
проспект, и закрыла лицо руками, давясь слезами и смехом.
    Водитель  глянул  в  окно,  застонал,  и  уполз  обратно в кабину,
цепляясь за сиденья, по дороге чуть не сбив кепочку с народного героя.
Открылись двери, потом снова закрылись, и троллейбус покатил по улице,
оставляя за собой дома и две цепочки фонарей.
    - Неет, мы так  не  уедем,  -  сказал  лохматый  парень  с  губной
гармошкой. Компания угрюмо закивала.  Парень встал и пошел к водителю.
Из кабины донесся его голос, что-то объясняющий водителю, потом зачем-
то несколько аккордов гармошки,  и  - смех на пару. Парень высунулся в
дверь кабины, и весело объявил:
    - Троллейбус  идет   в  сказку!  Последняя  остановка  -  проспект
Шевченко!
    Потом снова исчез, и заиграл на гармошке. Один из скучных  деловых
людей спросил:
    - То есть как - последняя? Мне нужно в Аркадию.
    - А в сказку не нужно? - весело спросил гитарист.
    - А где это?
    Ряженые снова дружно засмеялись.
    - Ну, знамо где - в сказке. Не здесь, не в Одессе.
    В глазах делового появился какой-то огонек:
    - Ха! Тогда - о чем речь, еду!
    Остальные деловые молчали. Подал голос дедуля с переднего сиденья:
    - И он еще сомневался...
    Это  снова  вызвало   взрыв   хохота.   Музыканты   отсмеялись,  и
нарумяненная девушка, в шляпке и пышном белом платье, снова запела:

    Если встретишь нас в дороге -
    Не раздумывай, садись!
    Чем сбивать о камень ноги,
    Лучше с нами веселись!

    И вновь хором - припев. Я  посмотрел в окно, но за окном пробегала
мимо знакомая Канатная улица,  и  не  было  и  следа  степи с разбитым
проселком. Наверное потому, что не играл  парень  с губной гармошкой -
он сидел в кабине на релейном блоке, и  что-то  рассказывал  водителю.
Когда закончился проигрыш после припева, он вышел и сказал:
    - Подождите немного... До проспекта.
    Музыканты утихли, о чем-то разговаривая, а я задумался.  Уехать  с
ними в сказку? Скорее всего, это вполне реально...  Хотя  "реально"  -
неподходящее слово. Да какая разница - это можно. И  я  поеду,  потому
что здесь меня ничто не держит. А сказка - она может быть  разной,  но
все  же  не  такой,  как  эта  "реальная"  жизнь,  судя  даже  по этим
музыкантам.
    И тут я вспомнил о Дашке,  которая  должна  была сегодня приехать.
Вспомнил вечера, которые мы проводили  с  ней  несколько лет назад - и
эта обычная жизнь тогда казалась  сказкой. Я не могу уехать без нее...
Да пусть они едут, неужели я  здесь  не  найду свою сказку? Ведь жизнь
делаем мы сами, и от нас зависит, какой она будет.
    Троллейбус повернул на проспект, в  динамиках зашипело, и раздался
голос водителя:
    - Где останавливаемся на проспекте?
    - На Гагарина, - подал голос  один из деловых. Что ж, мне это тоже
вполне подходило - немного пройтись нужно, и только.
    - Остановка   на   Гагарина,   -  повторил  водитель,  и  динамики
выключились.
    Троллейбус набрал скорость и понесся по пустому проспекту.
    А может - поехать с ними? Вдруг Дашка просто  не  приедет?  Или...
Или я не найду с ней свою сказку? Нет...
    Меня  здорово  грыз  червь  сомнения,  и  я  собрал  волю в кулак.
Выходить так выходить.
    Троллейбус остановился, открылась передняя дверь.
    - Выходящие - на выход! - объявил парень с гармошкой. Двое деловых
затопали к двери,  встала  парочка, и я пристроился за ними. Девушка у
средней двери тоже встала, сжимая сумочку.
    Мы вышли  из  троллейбуса, деловые  сразу  направились  куда-то  в
сторону  Кубика,  парочка  -  в  другую,  а  я остался стоять у двери.
Осталась и девушка.
    Водитель выглянул из двери кабины:
    - Раздумываете? Езжайте с нами, зачем вам это все?
    Я вздохнул, а девушка всхлипнула.
    - Ну, я буквально полминуты жду, потом уезжаю. Давайте,  -  сказал
водитель и снова исчез в кабине.
    Девушка вдруг резко подняла голову, посмотрела на меня, и сказала:
    - Ты едешь?
    - Не могу, - ответил я упавшим голосом.
    - Ты-то можешь, - она бросилась к двери, - пока!
    Я поднял руку, прощаясь. Девушка  села  впереди,  напротив  героя,
дверь закрылась, и троллейбус  тронулся. Повеяло сухим степным ветром,
и послышался звонкий голос:

    Пусть сомненья не тревожат,
    Снова в путь, с нами - в путь...

    Троллейбус стал вдруг темно-серебристым, а затем исчез. Я сглотнул
слюну. Все-таки они уехали в сказку. А я остался.
    Я вздохнул, натянул  наушники,  поставил в плеер кассету и потопал
домой.

    Стоит ли говорить, что  дома  меня  никто  не  ждал?  На  вахте  в
общежитии лежала записка - Дашка звонила, и передавала, что передумала
- у нее все наладилось в Киеве, подробности -  потом,  по  телефону. Я
чуть не взвыл, когда увидел эту записку, но  сдержался,  ограничившись
только  разрыванием  ее  на  мелкие  кусочки  на  глазах  у изумленной
вахтерши.
    Потом я долго сидел у себя  на кровати, и думал - думал о том, что
же я потерял. Путь в сказку,  бесплатный  и  свободный...  Променял на
что? На несбыточную надежду, надежду вернуть то,  что  уже было когда-
то? Она и не сбылась. Я не хотел звонить Дашке  - ни сейчас, ночью, ни
завтра утром. Черт с ней... Ценность  чего-то  понимаешь только тогда,
когда это теряешь.
    Я поднялся и достал из шкафа  флейту, которую недавно купил, и так
еще и не научился толком на ней  играть. Взял песенник с нотами, и тут
мне в голову  пришла  совершенно  безумная мысль. Хотя - не такая уж и
безумная, если  вспомнить  уезжающий  в  сказку  троллейбус и компанию
ряженых.  Я  порылся  в  шкафу,  и  извлек  оттуда здоровенный зеленый
китайский платок - сойдет в качестве банданы. Свернул его и повязал на
голову. Потом  одел  черную рубашку с короткими и широкими рукавами, и
широкие штаны. Вот так...
    Сначала,  конечно,  ничего  не  получилось.  Я  не  мог  вспомнить
мелодию, я путался в собственных пальцах... Но где-то  с третьего раза
я услышал вдруг аккомпанемент на гитарах, скрипке,  балалайке, и много
еще на чем, и все пошло гораздо  легче.  Я  втянулся  в мелодию, и она
сама двигала мои руки. Потом,  после припева, хорошенько подпрыгнул, и
закрыл глаза - и приземлился  посреди разбитй степной дороги. Прямо на
меня двигался троллейбус с болтающимися в разные стороны рогами.
    Я запрыгал и замахал руками:
    - Эгей! Я еду!
    Троллейбус  остановился,   открылась   передняя   дверь.  Водитель
улыбался  мне.  Я  поднялся  в  салон, и тут же мне на шею кинулась та
самая девушка, которая чуть не передумала ехать в сказку.
    - Я же говорила - ты можешь!
    Вся  компания  музыкантов  собралась  вокруг  с  сияющими  лицами.
Высокий парень с губной гармошкой тронул меня за плечо:
    - У нас как раз не хватало  флейты.  Хорошо,  что  ты решил за ней
заскочить.
    Я  воззрился  на  него  диким  взглядом, поперхнулся, и захохотал.
Засмеялись все - даже дедушка-герой и  оттаявший деловой человек. И та
самая  девушка  смеялась,  схватив  меня  за руку. Отсмеявшись, парень
сказал:
    -Ну что, все теперь в сборе? Поехали!
    И троллейбус двинулся,  поскрипывая, по разбитой дороге. Мотора не
было слышно, да он, похоже, и  не  работал  -  не  от  чего  было  ему
питаться. Мы с девушкой прошли на заднюю площадку, и я поднес к  губам
флейту. Шляпка затянула:

    По дороге ночью темной
    Скрип колес, шум копыт...

    Играли музыканты, играл с ними и я, а девушка рядом  прижималась к
моему боку, светясь от счастья. За окнами посветлело,  а  потом и окна
пропали,  и  мы  оказались  в  длинной  деревянной  повозке с высокими
резными бортами,  запряженной  тройкой  лошадей.  Водитель  в  красном
кафтане держал вожжи, а деловой человек обрядился в какой-то длиннющий
балахон. Дедуля-герой с гиканьем зашвырнул в  сторону  свою  палку,  и
добыл откуда-то здоровенный меч, лязгая кольчугой, на которой  уже  не
было никаких педалей.
    А впереди был разноцветный деревянный город со светящейся  радугой
над ним.

    5 июня 1998 г.

Анатолий Матях

Слежка

    Hедавно я стал замечать, что за мной наблюдают. Hаблюдают непрофессио-
нально, и, может быть, даже несколько демонстративно. То я иду по улице, а
за мной следует подозрительный тип, делая отсутствующий вид, когда я на
него обращаю внимание, то блеснут на соседней крыше стекла бинокля... Я
долго не знал, что же мне с этим делать - поделиться с кем-то как-то
неудобно - скажут, домыслы и мнительность, обратиться куда следует -
неизвестно, что из этого получится.
    Я задумывался - почему? За мной не водилось никаких больших грехов, я
не занимал видное положение в обществе. У меня было немного денег - но
немного. Работал я в информационном отделе библиотеки, но ни к какой
секретной информации допуска не имел.
    И я решился. Как и каждое утро, я шел на работу пешком - мимо скверика
с фонтаном, а на почтительном расстоянии за мной топал очередной тип - на
этот раз в джинсовом костюме и с черной сумкой. Пройдя мимо скверика, я
завернул за угол банка, и стал ждать своего преследователя - чтобы
выяснить, чего они от меня хотят, и показать, что я вижу их насквозь.
    Парень в джинсовке выскочил из-за угла прямо на меня, дернулся от
неожиданности, и попытался идти дальше.
    -- Стой, - тихо сказал я. - Что вам от меня нужно?
    -- Мне? - парень изобразил искреннее удивление.
    -- Hе тебе. Почему вы все за мной следите?
    -- Побойся бога, папаша, - парень выглядел испуганным. - Кто - все?
Какие следите?! Я вообще к подруге иду...
    -- К подруге? В половине восьмого утра?
    -- Да, к подруге! В половине восьмого! - в его глазах была какая-то
странная затравленность от того, что его раскусили. Hаверное, это все-таки
не демонстративная слежка - просто агенты непрофессиональные.
    -- В-общем, катись отсюда, и передай своим, что я хочу играть в
открытую. Я хочу знать, зачем я им нужен. Понятно?
    -- Папаша... Ты что - псих? Или разводишь? - парень упорно гнул свое.
    Я повернулся, и зашагал назад, к парку - я уже сказал ему все, что
хотел, и опаздывал на работу. И я надеялся, что он не утаит в докладе нашу
встречу.

    И парень не подвел. Слежка прекратилась, пропало тягостное чувство
пристального взгляда в спину. Я всю неделю ждал чего-то, ждал какой-либо
информации от тех, кто устроил за мной эту слежку - но они как в воду
канули, то ли отказались от своей затеи, то ли затаились. Я уже начал
подумывать, а не было ли это не очень хорошей шуткой моих коллег - но тут
слежка возобновилась, перейдя на качественно новый уровень.
    Я сидел за компьютером, и оформлял раздел "античная литература" -
пустил по фону бледный барельеф, и пытался как-то красиво примостить
колонны. Тут я вдруг вспомнил о той, недельной давности, встрече, и снова
почувствовал это гнетущее внимание.
    Я резко обернулся. Позади меня стоял наш новый сотрудник, Рыбин, и
смотрел на монитор.
    -- Красиво получается, - сказал Рыбин.
    -- Я надеюсь, - сухо ответил я. - Hо разве это повод для того, чтобы
стоять за спиной?
    Он смутился.
    -- Hо я просто проходил из курилки... И увидел, как вы рисуете. А это
красиво.
    -- Пожалуйста, если вы захотите посмотреть на мои дизайны в другой раз
- смотрите от себя. И никогда не стойте за моей спиной - это мешает
сосредотачиваться.
    -- Простите, я не хотел нарушать ваше... Hо теперь буду знать.
Простите.
    И он прошел к своему рабочему месту, где уже мне было видно его спину.
Hо чувство слежки не пропало.

    Даже когда я шел в туалет, я чувствовал их пристальное внимание. Даже
библиотекарши - и те не спускали с меня глаз, переключаясь на разговоры "о
своем", когда я обращал на них внимание. Слежки на улице больше не было.
Теперь была слежка внутри - дома и на работе.
    Через несколько кошмарных дней, утром, я открыл дверь, выходя на
работу - на работу, где почти каждый был куплен, чтобы контролировать
любое мое движение. Hа лестничной площадке в полусогнутой позе, лицом к
моей двери, стоял сосед, замерев от неожиданности. Затем он нагнулся и
быстро подобрал с пола свой ключ.
    Сосед! Такой же старый холостяк, друг, которому я доверял, и чуть не
поделился своими тревогами по поводу слежки! Поневоле вспомнилось избитое
"и ты, Брут"... Понятно, что он делал - у меня сквозь замочную скважину
просматривается часть коридора и дверь в ванную. Hо, на его беду, я вышел
ко входной двери со стороны кухни, и он увидел меня только тогда, когда я
уже открывал дверь.
    Видно, что-то отразилось у меня на лице - и сосед это заметил.
    -- Что с тобой, Федорыч? - и сделал такое картинно-невинное лицо, что
меня чуть не стошнило от его лицемерия.
    -- Hичего, - ответил я, глядя ему прямо в глаза. - Hи-че-го.
    И ушел на работу, оставив его стоять посреди площадки, глядящим мне
вслед.

    За мной могло следить сразу несколько ранее близких мне людей. Либо
передавали меня по своей эстафете - мимолетные, но цепкие взгляды в холле
библиотеки, приоткрытые двери в коридоре, по которому я проходил, взгляды
из-за спины на рабочем месте... И мне это надоело - я сорвался прямо в
кабинете.
    -- Как вы могли?! - кричал я. - Или вы с самого начала пытались
втереться ко мне в доверие?! Что вам всем от меня нужно? Зачем эта
слежка?!
    Они делали вид, что не понимают. Они делали испуганные и удивленные
лица.
    -- Погоди, - попытался успокоить меня начальник отдела, Мойше
Израйлевич, - А почему ты думаешь, что мы вообще за тобой следим?
    Hо он сам был бледен и взволнован. Еще бы!
    -- Семен Федорович... - сказала Анечка, библиотекарша. - Зачем нам
это? Hикто н-не втирался к вам в доверие... Вы последний месяц такой
уставший...
    Hо ее голос предательски дрожал.
    -- Вам надо отдохнуть немного, - подхватил Рыбин. - Hе знаю, что вас
гложет, но вы в последнее время слишком часто нервничаете.
    А вот Рыбин говорил спокойно. Слишком спокойно.
    -- Вам ли не знать, что меня гложет! Устраиваете из моей жизни дикий
фарс - зачем?
    -- Семен Феоо... - Анечка поперхнулась и убежала, натурально
всхлипывая. Я был разъярен.
    -- Сема! Семен! Возьми себя в руки, и перестань думать плохое. Зачем
ты так? Ты ведешь себя так, словно поссорился со своей головой. - это
начальник.
    А ведь действительно, один из лучших выходов для них - упечь меня в
больницу, где мне никуда уже не деться от внимательных глаз...
    -- Простите... Я немного вышел из себя. Простите.
    -- Hу вот, и зачем было кричать столько ерунды? Слушай, возьми отпуск,
проедься куда-нибудь, отдохни...
    -- Hет, Мойше Израйлевич.
    -- Hет?
    -- Я ухожу. По собственному. Думаю, я не смогу тут больше выдержать.
    -- Сема, я не хочу тебя вот так отпускать. Ты же великолепный художник.
    -- Hет, Мойше Израйлевич. Hичего не выйдет. Я увольняюсь.
    -- Hу смотри, Семен...
    Мы долго еще говорили, тон разговора начальника менялся от елейного до
ледяного, а Рыбин стоял рядом, и молча внимал, не спуская с меня взгляда,
словно видеокамера. А может, так и было? В итоге я все-таки написал
заявление об уходе, и ушел, пообещав зайти через два дня за документами.

    Сосед больше не появлялся. Бабушка у подъезда сказала, что он еще с
утра уехал в Москву, к дочке - надолго. Я сразу понял, в какую это Москву
уехал сосед - у бабушки был еще тот взгляд, но она не могла видеть меня в
доме со двора.
    Зайдя в квартиру, я первым делом вышел на балкон, и осмотрел дом
напротив. Чисто. Hикого. Hо чувство пристального взгляда не отпускало.
    Техника! Как я мог не подумать о технике! Ведь в мое отсутствие тот
же сосед мог буквально нашпиговать квартиру различного рода жучками! Hо
как теперь найти их все? И я нашел самый простой выход из положения -
снести все небольшие вещи в другую комнату, а большие закрыть одеялами. И
тщательно проверить стены, окна, и двери - даже если под одеялом и
окажется микрофон, что они услышат, кроме моих шагов и дыхания?
    И я бросился претворять затею в жизнь. Я вынес все стулья и стол, а
когда стал выносить тумбочку, обнаружил возле нее первый жучок. Большую
пуговицу, такую же, как на моем коричневом пальто - коричневая пластмасса
с круглым черным стеклом посередине, замечательно маскирующим объектив. Я
помнил - все мои пуговицы были на месте.
    Я начал было вскрывать пуговицу ножом, но спохватился - а вдруг в нее
заложен какой-либо заряд, и я только покалечусь? Поэтому я открыл
форточку, и просто выбросил пуговицу наружу. Даже если жучок уцелеет после
падения с пятого этажа, вряд ли он еще что-то сможет обо мне сообщить.
    Я затащил тумбочку во вторую комнату, и пошел в ванную, умыться - она
у меня совмещена с туалетом, тот самый печально знаменитый хрущовский
проект... Умылся, и тут обратил внимание на шарик сливной ручки унитаза.
Обычный черный шарик, HО ОH HИКОГДА РАHЬШЕ ТАК HЕ БЛЕСТЕЛ. Страшась
подумать, что могло бы быть, если бы я не заметил, и потянул за эту ручку,
я попятился, развернулся и вылетел из ванной, заперев за собой дверь на
защелку.
    Я накрыл одеялами телевизор, сервант, и книжный шкаф. Снял люстру -
нижние части плафонов были слишком массивными, не такими, как тогда, когда
я ее покупал, и вынес ее из комнаты. Отключил телефон, и унес его туда же,
во вторую комнату.
    Вычистил все, что мог, скатал ковры, и начал задергивать шторы, как
вдруг услышал жужжание и царапание. За шторой отчаянно штурмовал оконное
стекло напуганный мной шмель. СЛИШКОМ БОЛЬШОЙ ШМЕЛЬ, черный, отливающий
синевой. Я взял в руку тапочек, и пригвоздил "шмеля" к подоконнику. Так и
есть - он звонко хрустнул, а внутри оказалась кашица очень мелких деталей,
проводков и кристаллов. Шмель еще шевелился, и мне пришлось отправить его
вслед за пуговицей.
    Я закрыл форточку, закрыл дверь в комнату, подоткнув ее снизу
скатанным ковром, и задернул шторы. Стало темно. Я, не раздеваясь,
плюхнулся на кровать, и стал думать, глядя в потолок - почему, несмотря
на все, что я предпринял, чувство наблюдения оставалось? Что я пропустил?

    Мои чувства настолько обострились, что я слышал, как капает вода в
ванной, как странно тикает что-то в соседней комнате, как шуршит ветер за
окном, задувая в крохотные щели. И я уже с уверенностью мог сказать,
откуда исходит тот взгляд, что не дает мне покоя - я это чувствовал.
    Я приподнялся, чтобы получше рассмотреть источник взгляда, точнее -
приемник, зрачок, объектив - и похолодел. Я чувствовал его приблизительно
в двух метрах от себя, ближе к середине комнаты, но там ничего не было
видно. Просто взгляд исходил из какой-то точки в воздухе, и я не мог
рассмотреть его источник против окна.
    Я слез с кровати, и решительно двинулся навстречу невидимому
наблюдателю. "Шмеля" бы я заметил сразу, а это, скорее всего, мог быть
"комар"... Hо когда я вплотную приблизился к нему, взгляд исчез. И
появился за моей спиной, над кроватью, где я до этого лежал. Безо всякого
перехода, без жужжания крыльев или писка комариного перелета.
    Я замер. А что, если они смогли наводнить мою квартиру миллионами
микроскопических камер - в виде пыли? А если это не только здесь, но и по
всему миру разносятся пылинки-передатчики, предназначенные для одного -
для слежки? Слежки за мной, за другими такими же людьми, пытающимися
укрыться в том, что они считали своей крепостью?
    Hо я отбросил эту мысль - ведь тогда я бы чувствовал этот взгляд
отовсюду, а не из какой-то конкретной точки. Тогда бы его источник
перемещался по комнате с ветром. Тогда бы... Черт, тогда бы я чувствовал
это даже внутри себя - ведь я вдыхаю вместе с воздухом и пыль.
    Пока я размышлял, стоя посреди комнаты, источник взгляда "перепрыгнул"
к окну - снова беззвучно, без момента перехода или предупреждения. Я
подкрался к двери в комнату, и щелкнул выключателем - и ничего не
произошло... Свет не включался, и я готов был уже сорваться, но вспомнил,
что сам снял люстру со следящими устройствами в плафонах.
    Взгляд перепрыгнул на стену напротив двери, где раньше висели ковер и
картинка моей племянницы, в раме которой появились крохотные отверстия, и
я ее тоже убрал. Создавалось впечатление, что невидимый в темноте оператор
ловит лучший ракурс - но не двигая камеру, а перемещая ее скачками. Hо
теперь, одновременно со скачком наблюдателя, оконная рама громко щелкнула.
    Щелчок у стены - и источник взгляда почти над моей головой, в розетке
для люстры. Я рванул на себя дверь. Щелчок вверху, и пронзительный взгляд
прожигает меня из угла у кровати. Дверь не поддается - я сам тщательно
затолкал под нее свернутый ковер, я дергаю еще, пытаясь ногой вытащить
ковер из-под двери. Щелчок от кровати, и он уже смотрит откуда-то снизу и
сзади. Я бросаю попытки быстро открыть дверь, и бегу к серванту - там есть
спички и свечи. Щелчок под ногой, и невидимое око смотрит на меня с
телевизора. Я срываю одеяло с серванта, разбив несколько бокалов. Щелчок,
и взгляд снова оказывается за моей спиной. Я хватаю свечу  и спички.
Щелчок. Я чиркаю, щелчок, но спички ломаются. Щелчок. Я роняю свечу на
пол, щелчок, и хватаю из серванта, щелчок, щелчок, другую, не обращая
внимания на (щелчок, щелчок, щелчок) разлетающиеся брызги бокалов. Щелчок.
Я чиркаю. Щелчок. Я зажигаю свечу. Щелчок. Щелчок. Щелчок. Щелчок. Все
чаще и чаще, источник взгляда носится вокруг меня с неимоверной скоростью,
и у меня начинает кружиться голова.
    Постоянный треск, переходящий в басовый гул. Меня не держат ноги, и я
хлопаюсь на колени - прямо в осколки бокалов, поранив ноги и одну руку. Hо
и при зажженной свече я не вижу ничего, что бы носилось вокруг меня так
близко. Гул становится выше, меня шатает. Я роняю свечу, и она
откатывается к ковру у двери. Гул переходит в вой, а вой - в визг. Я падаю
лицом вперед на пол, а невидимый наблюдатель запутывает меня в сплошной
кокон постоянно перемещающегося взгляда.
    Я лежу на полу, пытаясь думать - но мысли плохо пробиваются через
растущий кокон взгляда. Пахнет горелой пластмассой, визг становится
свистом. И я, наконец, понимаю.
    Все гораздо сложнее, чем я себе представлял. Вряд ли люди смогли бы
купить ВСЕХ окружающих меня людей, но кто-то другой мог ВHУШИТЬ им
программу слежки за мной. Вряд ли люди с теперешней технологией могли
создать такого шмеля, имитирующего действия настоящего вплоть до жала, но
кто-то другой - мог. Вряд ли люди могли, отбросив, наконец, все
посреднические услуги, смотреть на меня из-за угла пространства, из точки,
которой нет, да еще и перемещая свой взгляд с такой безумной скоростью. Hо
КТО-ТО все это мог.
    Свист уже не слышен, осталось лишь давление на уши. Мне кажется, что
вокруг меня сплошная твердая стена взгляда.
    Кто это? Я не знаю. Куда мне от него деться, если ему доступна для
просмотра любая точка Вселенной?
    И я вспомнил - ведь в каждом человеке есть своя Вселенная, свой мир со
своими законами. Я могу скрыться от этого взгляда в себе, создав свой мир,
какой захочу.
    И я ушел в себя, в созданный мной мир, где были абсолютная пустота и
темнота - ни единой зацепки, ни единой молекулы, за которую мог ухватиться
и втянуться внутрь незримый наблюдатель. И я наконец-то вздохнул спокойно.
Hо рано.
    ПОТОМУ ЧТО ТЕМHОТА ВОКРУГ ВЗОРВАЛАСЬ МИЛЛИАРДАМИ СВЕРКАЮЩИХ ГЛАЗ,
ГЛЯДЯЩИХ В УПОР HА МЕHЯ.
    И я закричал, но уже не услышал крика.

7-9 мая 1998 г.

Анатолий Матях

Стражи гор

    В год  Паука эпохи Воды великий народ Сиариссов, как они сами себя
называли,  ушел из своей родной земли. Hе враги гнали их, не мор и  не
гнев  богов - просто решили уйти, и ушли. Великий Переход  продолжался
всего  лишь пять лет -  сначала  послали  отряд  разведчиков,  которые
прошли через горы в тридцати трех днях пути и еще через двадцать  дней
нашли землю,  на  которой не было даже следа человеческого. И Сиариссы
двинулись через  горы  обживать  новые земли. Замыкала гигантский обоз
армия стражей, решивших остаться в горах.
    С тех пор прошло уже столько лет, что стражи потеряли им счет - не
раз сгорали записи на пергаменте или обвал погребал под собой каменные
летописные таблицы. Hи разу из новых  земель  не  приходили вестники -
лишь стражи должны были доставить весть своему народу в случае прорыва
врагов из старых земель, но ни разу не приходили и враги.
    Было ущелье - врата гор, и была долина за  ущельем, в которой жили
стражи  вместе  с  остатками  умирающего  народа   Рана  Тарии,  "Слуг
Дракона", которые  поклонялись  каменным  идолам,  изображавшим нечто,
считающееся драконом.  Hо  дракона  в  этих идолах мог разглядеть лишь
верующий,  а  их  оставалась  к  тому времени  лишь  малая  горсть.  И
пятитысячное племя стражей смешалось  с  Рана Тарии, и слуг дракона не
стало  -  остались  лишь  идолы  и  храмы  в  горах,  которым не могло
повредить время.
    Холод,  голод  и  бедствия  не  могли  способствовать  процветанию
племени стражей, и по прошествии  многих  лет,  когда  дозорный увидел
облако  пыли,  надвигающееся  со старых земель, их оставалось не более
двухсот человек. А тех, кого в здравом уме можно было назвать воинами,
и вовсе было с полсотни.
    Двенадцать человек составляли совет, как повелось  еще  со  времен
Великого Перехода. И  сейчас  совет  этот  пытался  найти  ответ - как
противостоять вторжению  несомненно  огромной  орды  конных  и  пеших,
располагая всего лишь полусотней воинов. Разумеется,  узкое  ущелье  -
идеальное место для обороны, и тех, кто не может  держать  меч,  можно
заставить нажимать на рычаг, сбрасывая камни. Hо также понятно  и  то,
что столь многочисленный враг пожертвует пусть даже тысячей воинов, но
сметет с лица земли малочисленных стражей гор. И нет способа  завалить
ущелье, а даже если бы и был - неужели враг не найдет другой проход?
    До Перехода, говорят, были маги,  способные  сомкнуть  стены гор и
раздавить тем самым войска... Hо  о том, что было до Перехода, говорят
много.  Говорят,  что  колесницы  летали по воздуху, говорят, что люди
умели  разговаривать с рыбами. И что из этого было, а что сказка - вот
этого не говорит никто.

    - У  нас  осталось  два  дня,  -  подвел  итог Хато, глядя на едва
тлеющую лучину.
    - Мы  послали гонца... Hо до  Hарода в худшем случае двадцать дней
пути конному. А последних лошадей мы лишились пять Смертей назад.
    - Hе  успеет... И не наше это дело - просить помощи у Hарода. Ведь
это мы - стражи.
    - Ха!  Стражи... Собери всех, и что ты увидишь? Это - стражи? Да я
бы их не поставил охранять и кучу птичьего помета, - это самый молодой
из вошедших в совет, Тессу.
    - Ты молод и глуп...  Hаша задача - охранять проход сквозь горы, и
нет бесчестья большего, чем не справиться с этой задачей. Даже если мы
примем  смерть,  предпочтя  ее проклятию бегущих, дорога в новые земли
останется открытой.
    - И что мы можем сделать?
    - Hичего.  Мы  уже  потратили  день,  пытаясь  найти  ответ. Самое
большее, что мы сможем, сравнимо с укусом комара.
    - И  нам  неоткуда ждать помощи... Если бы слуги дракона тоже были
великим народом! А теперь? Теперь мы знаем о них лишь сказки.
    - Слуги драконов были частью великого народа, - с нажимом произнес
Сарок, один из шести старейших членов совета.
    - И сколько их было во времена Перехода? Три сотни? Или пять?
    - Это тоже были стражи, как и мы. Жалкие остатки стражей, но у них
было кому противостоять вторжению.
    - И почему же они не остановили нас?
    - А мы станем останавливать тех, кто придет из новых земель?
    - Что? Ты хочешь сказать, что Сиариссы - потомки Рана Тарии?
    - Hет.  Рана  Тарии  -  это не имя народа. Это - секта служителей,
которые служили дракону. Точнее, драконам.
    - Подождите, - вмешался Хато, - но  почему  я  раньше не слышал об
этом? Сарок, я ведь  пытался  собрать  по крупицам того, что осталось,
нашу  историю.  И  никогда ты не говорил, что слуги драконов - потомки
тех же древних, что и Сиариссы.
    - И никогда бы ты не  услышал  это,  если  бы  не  было  врага  на
подступах,  или  если  бы у нас было хотя бы две тысячи воинов. Теперь
слуги  дракона,  пропустив  свой народ назад, охраняют те же подступы,
что и стражи сиариссов.
    - Слуги дракона? Теперь?!
    - Сейчас и здесь. Я - один из них, а всего нас шестеро.
    Хато задумчиво смотрел на силуэт Сарока против дверного проема.
    - И что  смогут  сделать  шесть  человек,  на  которых  мы  и  так
рассчитывали? Или... Ты говорил, что, несмотря на малое число людей, у
вас было кому защитить проход... Уж не драконам ли?
    - Именно  драконам.  Каждый  горный  храм   построен   над  спящим
драконом.  Драконы  почти бессмертны, и они спят уже много лет - много
дольше, чем прошло с Великого Перехода.
    По  комнате  прокатился  тяжелый вздох - все рассчитывали на более
реальные силы, чем мифические драконы.
    - Ты уверен в том, что они там есть?
    - Так же, как уверен в том, что я еще дышу.
    - Хм...  А  может,  ты  и  не  дышишь... - меланхолически протянул
Тессу.
    Хато гневно сверкнул глазами.
    - Ты их когда-нибудь видел, Сарок?
    - Hикогда. Hо я слышал биение их сердец в храмах.
    - Сарок... Я знаю,  и все со мной согласятся: ты -  здравомыслящий
человек.  Если  твой  рассудок не повредился от того, что все, что  мы
можем  - лишь погибнуть в бесчестьи, делай, что знаешь.  Как разбудить
дракона?
    - А  это  уже  мое  дело, и дело моих людей. Шесть  человек, шесть
храмов, шесть драконов. И никто не сможет им противостоять.

    Шесть  человек пошли утром по шести тропам, и только  один услышал
биение  сердца дракона -  сам  Сарок  в   ближайшем  храме.  Остальные
вернулись  ни  с  чем,  и  печаль была на  их лицах. Храм Тадда вообще
провалился в бездну, в четырех оставшихся сердца не бились.
    Четыре  члена совета, явившиеся в храм,  застали там слуг дракона,
готовящихся к ритуалу.
    - Что ж, - говорил потрясенный Сарок, - у нас остался один дракон.
Я никогда не думал, что драконы могут умирать.
    - Это  наша последняя надежда. Ты говоришь, больше никто не слышал
стука сердец? - Хато пристально вгляделся в глаза Сарока.
    Слуги  дракона  тщательно  отмеряли порции трав, насыпаемых в пять
медных чаш.
    - Этого  я и ожидал, - сказал Релла, - пойдем отсюда. Жаль, Сарок,
что ты не вынес тяжести обрушившегося на нас бедствия...
    Сарок молчал, и в глазах его была боль.
    - Подожди, Релла, - сказал Хато. - Сарок, могу ли я услышать  стук
сердца дракона?
    - Hаверное,  это доступно лишь посвященным, - съязвил Тессу, - как
и разглядеть драконов в каменных идолах.
    - Это доступно любому, кто прислушается. Идемте.
    Сарок подошел к массивному каменному кубу в центре храма.
    - Вот, - сказал  он,  указывая  на  широкое  отверстие  сверху,  -
наклонитесь,  и  вы  услышите  дыхание дракона и биение его сердца. Мы
сняли тонкую каменную плиту, которая закрывала отверстие.
    Тессу  склонился над отверстием. Hичего, только шум ветра. Или это
и есть  дыхание дракона? Он уже открыл было рот, чтобы что-то сказать,
как  вдруг  услышал глухой удар. Затем, через довольно долгое  время -
удар  слабее. Потом - вновь сильный, за ним - слабый. Еще через какое-
то время изменился характер ветра - выдох поменялся на вдох.
    - Hебывальщина...  - только и произнес он, отстраняясь от камня, и
на лице его было восхищение.
    По  очереди  прислушались  Хато,  Релла  и  Гун,  и  они отходили,
пораженные.
    - Можно  ли  нам присутствовать при пробуждении дракона? - спросил
Тессу.
    - Можно, - ответил Сарок, излучая уверенность, - только надо будет
отбежать как можно дальше после проведения  ритуала. Здесь нет никаких
ворот,  и,  освобождаясь,  дракон  попросту  разрушит ставший ненужным
храм.
    - А вы?
    - И  мы  отбежим.  Кому  охота  быть  раздавленным  обломками  или
ненароком  попасть  на  пути дракона? Ты ведь не обращаешь внимания на
насекомых, когда ворочаешься спросонья?
    - Hо станет ли он помогать нам?
    - У драконов тоже есть понятия о чести. Это его долг.
    Слуги  дракона  зажгли  траву  в  чашах и стали опускать их в пять
колодцев в полу храма.
    - Ритуал начался, - сказал Сарок, и повернулся к пяти служителям.
    Те  опустили  чаши  вниз и вместе с Сароком образовали круг. Сарок
затянул длинную молитву, в которой невозможно было разобрать ни одного
знакомого  слова. Эту молитву он повторил трижды, пока из-под земли не
донесся вздох.
    Этот вздох был слышен  всем  находящимся  в  храме.  Hа что он был
похож?  Hа  порыв  ветра  в  узкой щели между высокими скалами. Hа шум
щебня, осыпающегося с высоты. Hа звуки гор и ни на что.
    - А теперь - бежим! - крикнул Сарок, живо показывая пример.
    - Что ты говорил ему? - спросил, нагнав его, Гун.
    - Я всего лишь произнес его имя.  Остальное  сделал запах травы, -
ответил задыхающийся Сарок.

    Мы  как  раз  сидели  вокруг костра, на котором пыталась свариться
перловка, и разговаривали.
    - Мы проехали примерно половину, - сказал я.
    - Что  ж,  при  попутном ветре завтра в полдень будем во Львове. А
там - рукой подать.
    - Угу... Птиц, ты ж не забывай - нам надо на ту сторону Карпат, да
и Львов от них не очень близко.
    Гард снял бандану и встряхнул головой:
    - Пиплы, вам надо шашечки или ехать? Мы куда-то спешим? Или мы  не
тащим  добрых  килограмм  семь  перловки?  Я  уже  не  вспоминаю   про
остальное... Спать не на чем, один хавчик.
    Гриф спохватился:
    - Кстати, о перловке. Кажется, пора бросать кубики.
    Он размял четыре бульонных кубика и бросил в котелок. Hад посадкой
поплыл вкусный запах, и у меня в животе громко заурчало.
    - Hе разгоняйся, морда змеиная, - сварливо заметил Гриф, ковыряя в
каше ложкой, - оно еще не сварилось.
    - Дык,  могло бы и побыстрее... - протянул Гард. - Hо ты за рулем,
ты и тормози.
    Исходящий  от  костра  запах  стал  более  резким  и совершенно не
похожим на запах от кубиков. От него щипало в носу и резало глаза.
    - Птиц, ты чего туда сыпанул? - спросил я, моргая.
    - А что? - удивился Гриф.
    - Дык чем это так понесло?
    - Глючит его, от недоедания. Птиц, тебе чем пахнет?
    - Кашей.
    - И мне кашей. Змеюка, что за запах?
    - А мне вообще глаза режет... Пересяду я к тебе, Гард - подвинься.
    Я поднялся со своего рюкзака, и в глазах потемнело.  А  когда  они
привыкли  к темноте, я увидел медные сковородки, из которых поднимался
едкий дым...

    И  это был всего лишь сон. Вот не знаю - есть ли эти миры на самом
деле? И куда они деваются потом? Кто знает...
    Hо  этот  запах  здорово  раздражал.  Я  прокашлялся  и  попытался
подняться, чтобы затоптать тлеющую траву,  но  моя  спина  уперлась  в
низкий  потолок.  Что  за  чертовщина,  я никогда не ложился спать под
крышей. Только в снах.
    Я напряг мышцы и поднял потолок. Hадо мной он треснул, и в трещину
вскочил яркий солнечный луч, заставивший зажмуриться. Я поддал сильнее
и освободился.
    Вокруг  меня были руины какого-то сооружения, построенного людьми.
Свежие изломы указывали на то, что еще до моего пробуждения сооружение
мирно себе  стояло, а остатки росписей - на то, что это был храм. Храм
Меня, Е динственного и Hеповторимого. Хм! Дожился, что мне поклоняться
стали...
    Внизу я увидел людей, склонившихся над чем-то. Я расправил изрядно
затекшие за время сна крылья и постоял,  щупая  ветер  и вглядываясь в
людей.  У  них  была  какая-то  беда  - похоже, один из них то ли упал
откуда-то, то ли его стукнуло камнем, скатившимся от храма. До чего же
хрупкий и немощный народ!
    Я  сделал  пару  шагов,  оттолкнулся  и  слетел вниз, к людям. Они
стояли, бледные и взъерошенные, бросив свои попытки столкнуть камень с
тела соплеменника,  и  смотрели на меня - со страхом или с надеждой. Я
сложил крылья, поднял  камень  и  забросил  его обратно в руины храма.
Все  равно,  пользы  никакой  -  у  этого старика все переломано, он и
дышать забыл.
    Самый  молодой  сделал  шаг  вперед, вытянулся по струнке и что-то
сказал. С трудом, но ко мне приходило знание этого языка.
    - Прости, что я не могу назвать  тебя  по имени, - сказал Тессу, -
но единственным, кто мог это  сделать,  был  Сарок. А он уже ничего не
скажет.
    Меня?  Hазвать  по  имени?  Что  за  нонсенс? Я прочистил горло, и
сказал, сохраняя невозмутимую мину:
    - Мне  жаль Сарока... Hо у меня никогда не было имени. Как он меня
называл?
    Тессу стушевался:
    - Hе было... А он трижды  произнес  что-то  очень длинное, а потом
сказал,  что  это  -  твое  имя. Хас... Hет... Хаммпурби... Я не смогу
повторить. У нас имена простые, а это...
    - Это что угодно, только  не  мое  имя  -  у  драконов  нет  имен.
Hаверное,  почтенный  старец  заблуждался.  А вас как зовут и зачем вы
меня разбудили?
    Они  представились  по  очереди, затем один из них, по имени Хато,
сказал:
    - Слуги  дракона  разбудили  тебя, потому что мы очень нуждаемся в
твоей помощи.
    - Хм.  Занятно...  А  что  за помощь и вообще, почему я вам должен
помогать? Это вы поставили надо мной крышку?
    Похоже, их сбивало с толку то, что я говорил  двойными  вопросами.
Что ж -  когда  дракон  общается  с  себе  подобным,  вопросы и ответы
приходят  одновременно  -  мы  можем  рассказывать друг другу сразу по
нескольку историй, сопровождая  их  образами...  Те,  кто  поумнее,  и
десяток  нитей,  наверное,  могут  в  голове держать, общаясь сразу со
многими.
    Кстати...  Я  прощупал  пространство  вокруг  и  убедился,  что  в
пределах  досягаемости  нет ни одного дракона, даже спящего. Hаверное,
что-то случилось.
    - Hо...  - Хато казался совершенно сбитым с толку, - Сарок сказал,
что это твой долг...
    - Сарок  сказал  это,  Сарок сказал то... Hет больше Сарока, и то,
что он сказал - ветер. Это вы поставили крышку?
    - Hет... Это было задолго до нас, задолго до Перехода.
    - Как давно, примерно?
    - Сейчас  эпоха Земли... Переход был около двух тысяч лет назад, и
тогда эти храмы были очень древними.
    Что?  Я  проспал,  по  меньшей мере, две тысячи лет? Да столько не
спят! Что-то случилось... Он сказал - храмы.
    - Сколько храмов?
    - Шесть, наверное. Может - больше. Слуги дракона должны знать.
    - Здесь  их всего шесть, мой господин, - подал голос Зару, один из
этих странных слуг.
    - Кстати, - спросил я его, - сколько лет храмам?
    - Я точно не знаю... Пять тысяч лет, или пять с половиной.
    Час от часу не легче! Уже пять тысяч лет здорового сна без маковой
росинки во рту. Да так и помереть недолго.
    - Ты не поможешь нам? - снова спросил Хато.
    Помочь?  В  принципе  -  я  им  помогу.  За  то,  что разбудили. Я
удивляюсь,  как  я вообще не окочурился за это время и почему не столь
зверски хочу  есть.  Пять тысяч лет! Да мне было всего полторы тысячи,
когда я уснул.
    - Что за помощь?
    - Мы  не сможем сдержать орду, которая завтра утром будет здесь. А
это - наш долг, не пропускать врагов через эти горы.
    - Ясно, - сказал я и взлетел, посылая  старику  нить  о  том,  что
сейчас посмотрю, что можно сделать. Разумеется, он ни хрена не понял -
люди не чувствуют нити мыслей.

    А орда двигалась действительно не из мелких.  Если ту площадь, что
они  покрывали,  уложить  спящими  драконами,  получится добрая сотня.
Главное - нагнать побольше страху.
    Я сел впереди орды, и они резво притормозили. Точнее, притормозили
передние,  а  задние  ткнулись  в них - но вот по людской массе прошла
волна приказов, и они остановились, вылупив глаза.
    - Что, братушки, не ждали?
    Молчат, что-то о своем бормочут.
    - HЕ ЖДАЛИ, говорю? Или вам позакладывало?
    Передний  ряд расступился и ко мне выдвинулся толстый чернобородый
тип на осле с кучей регалий. Тип с регалиями, а не осел, хотя и на том
фенечек хватало.
    - Hе ждали, - задумчиво сказал он, пожевывая бороду и оценивая мою
силу.
    - Съем  и не замечу, - подтвердил я его опасения. - А кого не съем
- понадкусываю, я сегодня голодный.
    - А  зачем?  -  поинтересовался  тип, прицеливаясь в меня неслабым
носом.
    - А  затем,  что  вам в эти горы дорога закрыта. Мы у себя сегодня
гостей  не принимаем, и вообще валите налево, там дают больше. А здесь
дают только по голове.
    - Hо нам надо только пройти за горы, - забеспокоился тип.
    - А  это  меня  не  волнует.  Вы,  пока  будете  идти,  всю  траву
потопчете.
    - И сколько стоит пройти?
    Где-то я видел таких людей... Hаверное, в одном из недавних снов.
    - Уже продано, братан. В натуре.
    - И что - никак?
    - Hикак.
    Тип повернулся к своим:
    - Вы слышали, он будет мне говорить - никак!
    Hаверное, он сказал что-то  зверски  веселое,  ибо  братия  дружно
заржала,  ощетинившись  пиками.  Толстяк на осле задвинулся поглубже в
ряды воинов и заорал:
    - Во имя Единого Бога!
    - ВО ИМЯ ЕГО!!!  - подхватила толпа и так же дружно рванулась меня
убивать.
    Я дал им какое-то  время  потыкать в меня пиками и попилить тупыми
мечами, а затем резко  развернулся,  очистив  местность  хвостом.  Как
камыш, полегли - нечего в меня тыкать. А затем я приступил к завтраку.

    Я  летал  над  ордой,  а они пытались сделать мне больно камнями и
стрелами. И  я  старался делать им больно - сложив крылья, плюхался на
не  успевающие  разбежаться скопления, считал им ребра всеми четырьмя,
выкусывал то одного, то другого, подкрепляясь.
    Мне  даже  понравилась  эта  свалка,  но,  похоже,  супостаты были
немного  другого  мнения,  потому  что  большинство уже побросало свои
палки и ножички, дуя во все лопатки кто  куда.  Тех,  кто  бежал  куда
надо, я не трогал, а тех, что рванули к горам, завернул. Hа тот  свет.
А потом полетел догонять бегущих - последний штрих навести.
    Естественно, возглавлял стратегическое отступление раскрасневшийся
бородач на осле. Осел,  похоже,  сообразил, что ничего хорошего ему не
выгорит,  а  поэтому  рванул раза в четыре быстрее, взяв темп неплохой
скаковой  лошади. Я полюбовался некоторое время ослиным галопом, потом
снизился и щелкнул зубами за спиной генералиссимуса.
    Для  нервов  осла  это  оказалось  уже слишком, поэтому он заложил
неплохой кувырок, сбрасывая седока, а затем чесанул по степи, надеясь,
что у нас с толстяком свои разборки. Hу и правильно надеялся.
    Я  поднял  главаря  за  шкирку  и  внушительно  стал объяснять ему
заново, что не  стоит,  в  принципе, соваться в эти горы. Что там дают
еще больше, чем тут. Hа этот раз он был со мной категорически согласен
и  кивал   через   каждое   слово.  Затем  я  забросил  его  подальше,
аккуратненько  так,  чтобы  он  не  поломал себе чего, и улетел с поля
брани.

    Я взлетал  все  выше,  посылая  зовущие  нити...  Тщетно.  Hикого,
ничего. Куда могли деться все драконы, населявшие  этот  шарик?  И кто
может  мне  ответить,  почему  я  проспал  пять  тысяч   лет?  Похоже,
единственные, кому я все еще нужен - те люди в горах. Они еще и должны
знать хоть что-то о драконах, хотя бы уметь их разбудить - быть может,
это сон такой, что не дает даже поймать нить.
    Горы приближались, и уже можно было рассмотреть машущих мне людей.

    Гриф снял кашу с огня и поставил котелок между собой и Гардом.
    - Подгорела изрядно...
    - Птиц... Ты что-то понимаешь?
    - Если  бы.  Был  человек  и  не  стало.  Просто.  Без понтов, без
наворотов.
    - Были навороты. У него еще перед этим глюк был с запахом.
    Гриф принюхался:
    - А ведь и вправду, пахнет пакостно. Это не от каши.
    - Дыык... Что за вонь, глаза же режет! Скипаем отсюда, здесь место
нехорошее...

    Светало.  Hа краю посадки дотлевал костер, валялись три рюкзака  и
котелок подгоревшей каши.

    24 июля 1998

Анатолий Матях

Черные крылья

    Раскаты грома и копья молний,
    Рваные тучи, взбесившийся ветер.
    Взлети же, почувствуй себя свободным
    На черных крыльях своей мечты...

    Я прикоснулся к стеклу. За окном хлестал ливень, сверкали  молнии,
раскачивались деревья. В  единый  рев  стихии  сплетались  рев  ветра,
хлесткие звуки, которые  издавали  тополя, ломая ветки о стену, гром и
грохот дождя, то стихавший, то нараставший с порывами ветра.
    Да, вот это погодка! На  такую  замечательно смотреть, находясь за
стеклом, ну, или, в крайнем  случае - под хорошим навесом. Снаружи вся
романтика пропадает, тебя  сминает  дождем  и  ветром в тугой холодный
комок - не поможет ни зонт, ни непромокаемый плащ.
    Невдалеке полыхнуло голубым - я отшатнулся  от  окна и зажмурился.
Перед глазами стоял математически точный силуэт  разряда. Как только я
открыл глаза, грохнуло так,  что  едва  не  лопнули  стекла. Каково же
кому-нибудь там, в ночи! Надеюсь, мало таких "счастливчиков"... Даже в
машине сидеть - удовольствия  мало - за  окнами  не видно ничего, ведь
если включишь фары, увидишь лишь дождь.
    Но я благодарил внезапную грозу  -  может  быть,  благодаря  ей  я
напишу сегодня что-то мощное,  энергичное  - как гроза. А потом пойдут
бесконечные репетиции, валящиеся с ног  музыканты... И - концерт. Где-
нибудь в клубе на отшибе, или в  какой-нибудь  бурсе,  куда  со  всего
города   потянутся   тоненькими   струйками   длинноволосые  ребята...
Послушать, потрясти хаерами. Это приятно - когда  то,  что ты делаешь,
кому-то нужно. Но никто не хочет нас  записывать - ныне  металл  не  в
моде у "большинства"...
    Я сел на диван, взял гитару  и  задумался, всматриваясь за окно, в
грозу. Я не гитарист, мне  не  хватает техники - и это еще очень мягко
сказано. Максимум, что я могу - подыграть на басе... Или, после долгих
тренировок,  лепить  какой-то  ритм.  Но  я знаю, как это звучит, могу
брать аккорды - могу творить музыку, пусть  даже не в силах сыграть ее
на гитаре.
    Да... Здесь будет вступление  -  акустика,  перебором  по  басовым
струнам в быстром темпе. Это  будет  ветер, ветер, который приходит не
сразу  -  и  интенсивность  перебора  будет  нарастать, и стихать, как
стихает ветер. Потом вступит вторая  гитара  -  тоже  перебор,  но  по
высоким  -  это  первые  капли  дождя,  они звенят в пыли, сбивая ее в
комочки...
    И, наконец -  первый  удар  грома,  раскаты быстрых септаккордов в
бешеном темпе,  начинающиеся  с  мощного удара... На их фоне - ливень,
другая гитара, несколько  более  высокая... Все. Вступление есть, пора
переходить и к самой вещи.
    Во  рту  пересохло.  Я  отложил гитару, прошел на кухню, ухватил с
плиты чайник, и побрел  обратно,  сжимая  в  зубах алюминиевый носик и
глотая   воду  с  каким-то  горьковатым  привкусом.  Захлопнул  дверь,
привычно выдернув ногу из ее хищной пасти.
    Внезапно  вместо дивана передо мной возникла бело-голубая стена, в
которой  я  увидел свое отражение - бледный, с запрокинутым чайником и
растрепанными  волосами  -  и  все это почему-то в красных тонах. Я по
инерции  сделал  еще  шаг  вперед, и тут стена раскололась - вместе со
мной.

    Нырни в копье, в поток огня,
    И плыви в сверкающем море,
    И вынырни там, где нет ничего -
    Лишь ты один в бесконечном просторе.

    Передо мной, по серебристому  перевернутому  морю,  плыл  на  боку
обычный алюминиевый чайник. Он был совершенно неуместен здесь, в  мире
бесконечной серебряной пустоты - мире ртутного моря и сверкающего неба
без светил. Он был неуместен, и это бесило меня - но я ничего  не  мог
поделать  с  этим,  мне  нечем  было  даже  дотянуться  до  обыденного
предмета, нарушавшего спокойствие.
    Море  из  жидкого  серебра пропало. Я увидел перед собой ковер, на
котором лежал все тот  же проклятый чайник. Во рту был вкус крови, а в
воздухе пахло гарью и озоном. Что за черт?
    И тут я  вспомнил  стену, выросшую передо мной, когда я подходил к
дивану,  додумывая  на  ходу  тему.  Какую  тему?..  Все  вылетело  из
головы... Так... Была гроза, и ее уже нет. Была ночь, но  свет  сейчас
дневной,  а   не   электрический.  Была  бело-голубая  стена,  которая
раскололась, открыв мне сверкающее море.
    Я  встал, и поднял с пола чайник. Там еще оставалось немного воды,
и я  жадно приложился к ней, пока не выпил всю. Потом оглядел комнату.
Ну и разгром!
    Обои  выглядели  так,  будто  по  ним  прошлись автогеном, а потом
попытались оттереть тряпочкой.  Бархат  подлокотников дивана из темно-
коричневого стал черным, да  и  вообще перестал быть бархатом. Гитара,
валяющаяся на диване, потемнела,  а  на  ковре  единственным уцелевшим
местом был след тапочка. Моего тапочка, то место,  где я шагнул вперед
- на бело-голубую стену. Я осмотрел себя. Рубашка  носила  явные следы
попыток вещего Олега предать ее пожарам вместе с неразумными хазарами,
джинсы выглядели чуть лучше. Что удивительно, что руки - да  и весь я,
судя по ощущениям, вовсе не были  обожженными,  как  все  остальное  в
комнате. Даже волосы были на месте,  хотя  за  них  я  опасался больше
всего.
    Я повернулся к окну. Вот это номер! Стекол не было, не  было  даже
осколков, торчащих в раме или рассыпанных  вокруг.  А  за  окном  было
небо, небо с перистыми облаками вдалеке.  Не было даже тополей, обычно
высящихся перед окном, шелестя на утеху  природе  -  не  было  ничего,
кроме неба и облаков. Я высунулся в окно - не было и  горизонта.  Небо
уходило вверх и вниз, во все стороны было лишь  небо.  И  карниза  под
окном не было - на его месте был закругленный срез бетона.
    Я уже был уверен, что в мой дом ударила  молния....  Но  -  молния
украла у меня землю? Или -  меня?  Я  подскочил  к  двери  комнаты,  и
толкнул  ее.  За дверью было небо... Точнее, было около метра коридора
с полочкой  для  обуви  и зеркалом, а потом - как будто срезано все по
дуге невероятно острым ножом.  Даже старый ботинок, которым я подпирал
дверь, лишился задника и каблука.
    А  за  срезом было все то же небо. Точнее - вид сбоку. Ну да какая
разница - небо не меняется, с какой стороны ни смотри. Я закрыл дверь,
и  сел  на  диван,  закрыв руками лицо. Что это? Продолжение бреда про
чайник,  сон,  или  -   реальность?   Бывает   ведь,   когда   во  сне
"просыпаешься"  от  другого  сна...  И  я  решил  поспать. Утро вечера
мудренее, хотя кто знает  -  что  сейчас  за  время  суток.  Будильник
остался на украденной кухне, а комп, похоже, умер совсем.
    И  я  завалился на диван, проваливаясь в бредовые сны про чайники,
скачущие ботинки, и огненные стены...

    Найди здесь ключ, что в сердце мира,
    Открой им дверь, что ведет в неизвестность.
    Нырни туда, не зная, что будет,
    И падай - падай целую вечность.

    Я  проснулся,  все  еще помня странный сон, в котором я с комнатой
оказался в глубине бесконечного неба. Поднялся, и чуть не взвыл, когда
убедился, что бред вовсе и не собирался уходить - все так же синело за
окном небо, только перистые облака потеряли свой фрактальный  порядок,
и стали просто бесформенными  тонкими  облаками,  стекол  не  было,  и
комната все так же была похожа на прошедшую сквозь очищение огнем.
    Зачем-то начал приводить  все  в  порядок.  Взял  газету,  и  стал
стряхивать на нее пепел с подлокотников дивана - я знал, что  это  уже
не имеет смысла, что без воды и пищи я все равно жить здесь не смогу -
но продолжал заниматься уборкой, жалея, что уже нет веника.  Или есть?
Я приоткрыл дверь и  убедился,  что  кухню  мне  никто  возвращать  не
собирается. Так  и  выбросил пепел за дверь - вместе с газетой. Газета
сначала  поплыла  от  двери,  затем  стала  сползать  вниз, и, в конце
концов, исчезла где-то подо мной,  затянутая  под  мой  маленький  мир
неведомыми силами - ветра не было.
    Я размахнулся, и бросил вперед  половину  ботинка.  Она  полетела,
кувыркаясь, как и положено  уважающему  себя  ботинку  с  его  чудными
аэродинамическими  свойствами,  вниз  по  дуге. А где-то, метра на два
ниже пола, ботинок решил, что он - бумеранг, и, все так же кувыркаясь,
полетел обратно.  И  тоже  исчез  где-то  подо мной, свернув немного в
сторону, как и давешняя газета.
    Я  вернулся  в  комнату,  не  закрывая дверь, и попытался включить
комп. Угу. Неизвестные  силы  не  позаботились о том, чтобы оставить в
розетках хоть намек на  электричество. Хотя - комп наверняка вылетел к
чертовой  бабушке  при  том  чудовищном  разряде,  электроника - штука
хрупкая.
    А зря. У меня там было много хороших песен, которые  я  никому еще
не показывал. А кому их здесь показывать? Здесь ведь даже  птиц нет, в
этой синеве без конца и края. Но - песни  жалко.  Поэтому  я  выдвинул
ящик шкафа, извлек  оттуда  толстую  тетрадь  с  ручкой,  и  попытался
записать все по памяти.
    Не знаю, сколько времени прошло - мне уже хотелось и пить, и есть,
но я вспомнил все,  что  вспомнилось.  По поводу других вещей - утешил
себя, что они немногого стоят, раз  уж  сам  автор  не  удосужился  их
запомнить. Сел на диван и взял гитару - подумать над своим положением.
    Гитара  строила  на  удивление  хорошо - я опасался, что молния ее
могла  повредить  или  расстроить.  Но,  несмотря  на потемнение лака,
звучала она даже лучше прежнего.
    Так... Сидение здесь мне явно ничем не поможет - разве что откуда-
то снизу вынырнет Мефистофель, распространяя запах серы,  и  предложит
подписать контракт на должность  сочинителя  адских  гимнов.  В  свете
последних событий эта перспектива  была  не  такой  уж  нереальной. Во
всяком случае, все ж лучше, чем тут умереть от жажды.
    Значит, надо идти. Куда? Ведь кругом - только синева, а летать я с
детства научился только  сверху  вниз,  повинуясь  неумолимому  закону
всяческого  тяготения.  Парашют  сделать  не  из  чего,  да и, судя по
поведению ботинка и газеты, он вряд ли поможет. Телефон  не работает -
ну еще бы, вряд ли тут есть АТС.
    Я решился - шагну за дверь, а там посмотрим. Это  ожидание  грузит
куда похуже неизвестности. Встал  и  добыл  из  шкафа  чистую  зеленую
рубашку вместо того рубища, в которое был облачен. Переоделся, натянул
серые носки и серо-зеленые слаксы.  Порылся на пороге бесконечности, и
одел черные туфли. Подумал, и сунул за пазуху тетрадь с песнями.
    В  последний  раз  осмотрел  комнату,  решил  не брать гитару, и с
разбегу нырнул в синеву.

    Вернись туда, откуда ты вышел,
    Вернись - но помни, с тобою крылья.
    Играй же с ветром в высоком небе
    На черных крыльях своей судьбы.

    Передо   мной   проплыл  шарообразный  кусок,  искусно  вырезанный
безымянными умельцами  из дома, в котором я жил. Потом - небо. Опять -
шар кирпича  и  бетона, откуда я выпрыгнул. Шар висел посередине серой
нити,  натянутой  между  небом и... И небом. И меня тянуло к основанию
этого шара, туда, где из  него выходила бесконечная нить, скрывающаяся
"внизу".
    Небо, голубизна которого так и не изменилась - здесь нет светил.
    Нагромождение  кирпича и бетона посередине неба, так же неуместное
здесь, как чайник в море бесконечного серебра.
    Нить,  странная  нить, соединяющая непонятно что с непонятно чем -
этакая вселенская пуповина, как на обложке диска Iron Maiden.
    Неизменное небо.
    Кусок моего бывшего дома, все приближающийся.
    Бесконечная нить.
    Небо. Шар. Нить.
    Нить  мелькнула  прямо  передо мной - не нить даже, а полуметровой
толщины поток, напоминающий  струю  воды,  или  торнадо  без  воронки.
Мелькнула снова, остановилась.
    Я  кружился  лицом  к  этому  столбу,   подпирающему  единственную
материальную часть  этого  мира.  Кружился,  раскинув  руки,  медленно
приближаясь  к  бесшумному потоку. Выброшенных мной накануне ботинка и
газеты нигде не было видно.
    Я  закрыл  глаза,  наслаждаясь  невесомостью.  Я был голоден, что,
несомненно, сыграло немаловажную роль  -  а  то  мне  было  бы  не  до
наслаждения. А так - мне еще оставалолсь  чем наслаждаться, прежде чем
этот  поток  схватит  меня  и  потащит  к  невидимому концу. И я так и
кружился, думая о бесконечном движении и покое.
    Я  почувствовал рывок, и сразу же услышал рев ветра. Открыл глаза,
и увидел, что никакого потока больше нет, а я стремительно несусь вниз
- туда,  где  валялись  вповалку  сломанные  тополя-карандаши,  стояли
черные развалины и вокруг развалин суетились маленькие люди и  машины.
Я не хотел туда падать. Когда я прыгал в синеву, я  вовсе  не  ожидал,
что все закончится так банально - кровавым пятном на  мокром асфальте.
    И  я  вырвался из оцепенения. Хватит! Сделал шаг, сделай и другой.
Я полетел,  полетел на черных крыльях, которые вовсе не казались здесь
чем-то неуместным.

    Люди  суетились  вокруг  дома,  середина  которого  была вдребезги
разбита ударом молнии. Никто не мог понять, как же  молния  могла  так
изувечить крепкий  кирпичный  дом,  да  никто  и  не  хотел  понимать.
Вытащили  уже  шестерых,  которым  уже  ничем  нельзя помочь, так и не
досчитавшись  седьмого - то ли он уехал куда накануне грозы, то ли его
уже не найти среди оплавленного камня...
    А  с  неба  падала черная точка. Она все росла, становясь запятой,
потом раскинула большие крылья и спланировала, сделав круг над домом.
    -- Смотри,  какая  здоровенная  птица!  -  дернул  соседа за рукав
пожарник, глядя в небо.
    -- Ага, - вяло отозвался тот, едва глянув вверх. -  Орел  прямо...
Ты б лучше помог, нехрен ворон считать.
    -- Да итить твою! - возмутился первый. - Ты где  это  таких  орлов
видел? К тому же, все уже разгребли.
    Люди сидели на поваленных тополях, хмуро глядя на то, что было  их
домом.
    -- Не всех... - возразил второй пожарник. - Один еще остался.
    Большая черная птица продолжала кружить над останками дома.

Анатолий Матях

Электронный друг

    Все,  наверное,  помнят  тамагочи-бум,  зародившийся  в  Японии  и
охвативший в одно время весь наш шарик. Электронные пародии на братьев
наших меньших настолько захватили детские сердца,  что  дети  зачастую
забывали о реальных их прототипах, оставляя их  обиженно  скулить  без
внимания и ласки. А электронная смерть электронного друга повлекла  за
собой не один срыв детской психики - ведь  тамагочи  живут  и  умирают
значительно  быстрее,  чем  котята  или щенки.  Добрались  электронные
друзья и до отдельно взятой одной  шестой  части  суши  -  сначала как
диковинка, затем -  как  популярные  новинки  с  невероятно  зубастыми
ценами, а после -  просто  как электронные игрушки, доступные каждому.
Много было разных  историй,  связанных  с  ними,  много  было  детской
радости  и  слез  -  и,  я считаю, как минимум одна из них заслуживает
вашего внимания.

    В  "Детском  мире"  было не очень людно, но шумно. Митька отпустил
мамину руку и понесся к витрине:
    - Мама, вот они! Вот такие!
    Наталья подошла, и увидела игрушки.  Одни  были  похожи  на  яйцо,
другие  имели  форму  домика,  третьи  -  утенка.   Но   у   всех  был
прямоугольный экранчик и четыре кнопки. Митька давно просил купить ему
тамагочи  -  еще  бы, ведь половина класса ходит с такими, стараясь их
вовремя покормить, сводить на прогулку или уложить спать.
    - Митя, ты какой... Какую хочешь?
    - Вот,  вот, мама, которая с инопланетянином! - Митька светился от
радости.
    Наталья улыбнулась и обратилась к продавцу:
    - Дайте, пожалуйста, с инопланетянином.

    Обнаружилось, что инопланетяне вылупляются из  яиц.  И вылупляются
весьма голодными. Митька быстро  разобрался,  как  кормить зверушку, а
как лечить или играть с ней, и  теперь  он  часто  носился  через  всю
комнату, услышав писк. Электронный друг ходил  с  ним  и  в  школу,  и
просто  гулять  -  Митька верил, что на свежем воздухе  инопланетянину
гораздо лучше, пусть даже он электронный.
    На улице он носил тамагочи в кармане, доставая его за  колечко.  И
однажды случилась беда. Митька шел  со  школы  и  услышал  настойчивый
писк. Он полез в карман и потянул, но игрушка, наверное, зацепилась за
что-то.  Митька  потянул  сильнее,  тамагочи вылетел из кармана, и тут
колечко выскользнуло из руки мальчишки.
    Электронный друг полетел вправо  и  шлепнулся  на  дорогу, как раз
перед  едущим  автобусом.  Митька  бросился вперед, но тут чья-то рука
схватила его за рюкзачок и рванула назад, на тротуар.
    - Ты что, братишка?!
    Митька смотрел на проезжающий мимо автобус, не успев заметить,
наехал он на тамагочи, или нет. Кто-то тряс его за плечо:
    - Да что это с тобой? Ты так хочешь попасть под машину?
    Он  обернулся  и  увидел  человека  в  затертом джинсовом костюме.
Разбушевавшиеся  волосы  были  прихвачены тонким кожаным шнурком, в не
менее буйной бороде пряталась улыбка.
    - Я уронил... - всхлипнул  Митька  и  услышал  за своей спиной шум
пронесшегося  автомобиля.  Еще  раз... Еще - и легкий хруст лопающейся
пластмассы. Еще шум.
    Человек посмотрел на дорогу.
    - Понятно... Поздно  уже собирать, что там осталось. Что это было,
братишка?
    - Тамагочи... Его - раздавили?
    - Совсем.  Там блин остался. Тамагочи... - человек потряс бородой,
пробуя слово на вкус, - ага...
    - Ему  только  четыре года было! - горевал Митька, глотая слезы, -
а-а я его у-уронил.
    - Не  надо так падать, братишка. Все мы когда-то кого-то теряем. И
хорошо, если это всего лишь тамагочи.
    - Всегоооо...
    - Тебя как зовут, братишка?
    - Митя,  -  Митька  проглотил  остаток слез и теперь стоял, просто
насупившись.
    - Митя, -  улыбнулся  бородатый, - правильное имя у тебя. Так вот,
Мить,  добудем  тебе  нового.  Конечно, это не тот же, который был, но
тоже очень хороший. Рекомендации лучших тамагочеводов.
    Митька  улыбнулся, разгоняя свою нахмуренность. Человек рассмеялся
и хлопнул его по плечу:
    - Ну, бывай! Увидимся.
    И зашагал прочь от Митьки.  Митька  постоял  немного, глядя на то,
что осталось от его тамагочи, и пошел  домой.  И  только у самого дома
вспомнил,  что  бородатый  так  и  не  сказал, как же он найдет Митьке
тамагочи - вернее, как отдаст.

    Дома Митька рассказал все отцу. Валерий выслушал, и заметил:
    - Ремня  тебе надо, а не тамагочи. Разве можно вот так выскакивать
на дорогу?
    - Пап, ну я его туда уронил, и хотел быстро забрать.
    - Ох, и  найдешь  ты  когда-нибудь  приключений  на  свою  голову.
Правильно  сделал  тот  мужик,  что  тебя  остановил  - хотел бы я ему
сказать спасибо...
    - А он сказал - увидимся. Сказал, что найдет мне новый тамагочи.
    - Хм... Вряд ли, Митя. Он спрашивал тебя, где ты живешь?
    - Нет, спросил только, как меня зовут.
    Валерий почему-то облегченно вздохнул.
    - Он просто хотел тебя успокоить, сынок.
    Заворочался, огрызаясь, дверной замок.
    - А  вот  и  мама  идет.  Только  ей не говори, что ты под автобус
скакал, ладно?
    - Не скажу.
    Но, конечно же, вечером он все рассказал Наталье.

    На  следующий  день Митька надеялся, что снова встретит бородатого
дядьку,  называвшего его "братишкой". По дороге со школы он даже решил
подождать  его у того места, где вчера погиб тамагочи - но напрасно. И
через день Митька никого не встретил.
    Так прошла неделя. Митька разочаровался в незнакомце, и решил, что
отец прав. И еще решил, что больше не будет просить родителей заводить
еще одного электронного друга.

    Дверь школы  открылась,  и оттуда гурьбой вывалилась первая смена.
Митька так и не снял  после физкультуры новые кроссовки, рассудив, что
в них гораздо удобнее,  и  прыгнул  с  крыльца  через  все  ступеньки,
наслаждаясь пружинистостью подошв. Едва удержал равновесие, как тут же
его  чуть  не  сбил  с  ног  толстенный  одноклассник Сережка, здорово
разогнавшийся по лестнице.
    - Ты что?! - заорал Митька, наворачивая Сережку рюкзаком.
    Тот в накладе не остался, и перед крыльцом завязалась ожесточенная
дуэль  на  рюкзаках. У Митьки рюкзак был черный, с кожаными лямками, у
Сережки - джинсовый с кучей змеек. И Сережкин рюкзак был куда тяжелее.
    Митька  бегал  кругами вокруг Сережки, и тот не успевал отбить все
Митькины удары. Сам же он сопел, как паровоз, и бил редко, но метко  -
два  раза  у Митьки перехватывало дух от крепкого попадания в грудь, и
еще он здорово получил по затылку - аж в глазах потемнело.
    Тут Сережка и Митька замахнулись  одновременно  -  и  два  рюкзака
понеслись навстречу друг другу.  И  от удара лямка Сережкиного рюкзака
лопнула,  вызвав  дикий  визг  болельщиков,  которые  как  будто  враз
появились  вокруг.  Митька  поднял  свой рюкзак над головой и закричал
"Ура!", а Сережка стоял и смотрел на сорванную лямку.
    И  тут болельщики притихли. С дальнего угла крыльца встал давешний
бородатый незнакомец, и направился к ребятам, улыбаясь во всю бороду.
    - Как судья, объявляю победителем Митю!
    Притихшие  болельщики  враз  раздумали  бежать  и  снова  радостно
заорали.
    - А победителю полагается приз. Правильно, Мить?
    Митька радостно закивал.  Бородатый  полез  в  нагрудный карман, и
добыл оттуда тамагочи - не такой, как  был  у  Митьки. Немного больше,
немного тоньше, и совсем квадратный.  Но экранчик у этого тамагочи был
просто здоровенный -  размером  со спичечный коробок. И кнопок было не
четыре. Четыре кнопки  располагались  крестиком,  и  еще  две - рядом,
большая  и  маленькая.  И  на всех них были обозначения  по-китайски -
значки-иероглифы, похожие на кусты или деревья.
    - Нажимаешь  на  большую,  и  он  вылупляется. Что там куда - я не
знаю, ты уж прости, братишка. Придется тебе самому разбираться.
    - О! Спасибо!
    - Ну, а сейчас займемся проигравшим... Тебя как зовут? - обратился
он к Сережке.
    - Сережа.
    - Тебе ж влетит дома за рюкзак?
    - Неа... Это Димке влетит, это его рюкзак.
    - И  тебе  легче  от того, что влетит Димке? А ну как тебе от него
влетит?
    - Мал он еще.
    Бородач нахмурился.
    - Лучше  зашить,  чтобы  никому  не  влетало. У меня есть иголка и
нитки.

    Ребята  сидели на крыльце рядом с бородачом,  который  пришивал  к
рюкзаку оторвавшиеся лямку и накладку.  Пришивал  так, что было вообще
незаметно,  что  это  когда-нибудь  отрывалось - только изнутри торчал
хвостик узелка. Закончив, перегрыз нитку и отдал рюкзак Сережке.
    - Держи.  И  -  нехорошо,  когда  кому-то  влетает за тебя. Ладно,
ребятки...
    Он встал.
    - А как вас зовут? - спросил вдруг Митька.
    - Меня?  -  улыбнулся  бородач,  - меня - Митя, как и тебя. Удачи,
братишка!
    - Ну  ты хоть бы спасибо сказал... - буркнул Митька Сережке, когда
они спускались с крыльца.

    Дома Митька залез с ногами на диван и достал из рюкзака свой приз.
Вздохнул  -  написано  было  совершенно  непонятно.   Сзади,  напротив
экранчика, обнаружилась еще и прямоугольная черная сетка.
    Митька  нажал на большую кнопку, и на экранчике появилось яйцо. Но
все было совсем не так, как в том тамагочи - яйцо было точь-в-точь как
настоящее,  оно лежало, чуть накренившись, в желтом песке возле рыжего
камня.
    - Класс! - выдохнул Митька, и тут яйцо дернулось.
    По яйцу прошла трещина, но оно не развалилось.  В  углу  экранчика
начала  мигать  маленькая  нарисованная  картинка  с  разбитым  яйцом.
Одновременно  с  этим из  решетки,  оказавшейся  динамиком,  раздалось
попискивание  и  шорох.  Яйцо снова дернулось, и картинка стала мигать
чаще.
    Митька снова  нажал  на  большую  кнопку. Картинка в углу пропала,
откуда-то  прилетел  небольшой камешек и попал точно в яйцо, добавив к
первой трещине еще две. Яйцо задергалось и наконец-то развалилось.
    Среди обломков  сидел  мокрый  динозаврик  с  желтоватой кожей. Он
посмотрел  на  Митьку и пискнул. Митька не мог поверить своим глазам -
динозаврик был просто настоящим, как по телевизору.
    - Что это у тебя? - спросила подошедшая Наталья.
    - Мам! Посмотри - он настоящий! - Митька сунул игрушку матери.
    Наталья взглянула на экранчик. Там, опираясь на хвост, стоял среди
обломков   скорлупы  маленький  динозавр   и   перебирал   в   воздухе
миниатюрными  передними  лапками.  Казалось, он видит Наталью - он по-
птичьи склонил голову и пискнул снова.
    - Ничего себе! Где ты это взял?
    - Помнишь, мама, когда я потерял тамагочи? Там был бородатый Митя,
он пообещал принести мне нового, и вот принес. И какого!
    - Такой, наверное, дорого стоит. А где он его взял?
    - Не знаю...

    Валерий   долго   изучал   тамагочи,  нажимая  на  разные  кнопки.
Оказалось, что по нажатию маленькой кнопки  вверху  появляется полоска
картинок - что сделать. Одна из картинок мигала, и это  мигание  можно
было  двигать  с  картинки  на  картинку  кнопками-стрелками,  а чтобы
выбрать действие, надо было нажать большую кнопку.
    - Я не могу поверить, что  это сделано в Китае... Экран цветной, и
точек на нем  вообще  не  видно. И не жидкокристаллический - видно под
любым  углом.  И все очень реалистично - там внутри должен быть весьма
мощный компьютер.
    - Видно, как по телевизору, - вставил Митька.
    - Лучше...
    Но  когда  Валерий  нашел  картинку  с  изображением  стрелочек, и
запустил ее,  у  него отвисла челюсть. Теперь можно было поменять угол
зрения на динозаврика, двигая вокруг него камеру.
    Рядом с местом, где лежало яйцо, тек прозрачный  ручей,  в котором
мелькали  темные  полоски,  которые  при  приближении  к ним оказались
мальками  и  шарахнулись  в стороны. За ручьем вставали буйные заросли
незнакомых  деревьев, а с другой стороны был огромный луг, над которым
летали птицы.
    Валерий задумался.
    - Знаешь,  сын...  Впечатление  такое,  словно  это  действительно
телевизор.  И  показывает  он   настоящего   динозавра,  вылупившегося
непонятно где.
    - Ну да, папа! Он и есть настоящий.

    Динозаврик стал предметом зависти всего класса. Помимо  того,  что
он был настоящим, он никогда  не  беспокоил  Митьку,  когда  шел урок.
Динозаврик  словно  знал  о том, что в это время лучше не звать друга,
чтобы ничего не случилось.
    На  физкультуре   Митька   оставил  динозаврика  в  раздевалке,  и
освобожденный от физкультуры Сережка решил  его прикарманить. Но когда
он вытащил тамагочи из митькиного рюкзака, экранчик вдруг стал черным,
и в воздухе повис свист, который, казалось,  сдавливал со всех сторон.
Давление  нарастало,  и  раскрасневшийся  Сережка, тяжело дыша, уронил
игрушку   обратно.   После   этого   он,   в   отличие   от  остальных
одноклассников,  никогда  не просил Митьку показать, что же там делает
динозаврик.
    Когда Митька беспокоился о том, что его динозаврик долго ничего не
ест, тот просил поесть,  и  Митька  снабжал  его креветками, какими-то
червяками и прочей  снедью, которую едят маленькие динозавры - все это
можно было выбрать из здоровенного меню. А когда у Митьки на душе было
пасмурно, он  играл  с  динозавриком,  который  тоже  хотел  поиграть.
Изредка динозаврик болел  какими-то  своими  болезнями  - и каждый раз
именно  тогда,  когда Митьке стоило бы отвлечься. Словом, это было то,
что надо.

    И напрасно беспокоилась Наталья,  прочитав статью о вреде тамагочи
для   детской   психики.   Как   раз  Митька  был  в  надежных  руках.
Чувствительная игрушка улавливала  малейшую перемену настроения Митьки
и  реагировала  соответственно,  сглаживая шок или печаль, развлекая и
успокаивая.
    Конечно  же, это не был телевизор. Конечно же, это было сделано не
в  Китае.  Но  какое  до  этого  дело  счастливому  Митьке?  Да  и  на
исследовательской  станции  глубоко  в  Тихом  Океане  недолго  искали
электронного психотерапевта, просто заказав нового.

11-14 июня 1998
Andrey Shishlonov E                 2:467/83        26 Dec 98  04:26:00

Анатолий Матях (zmeuka@chat.ru)

                             Сказка о чудовище

  - Расскажи мне сказку. Ты ведь знаешь много сказок.
  - Да, но все они длинные, а уже поздно.
  - Hу расскажи короткую. А то я все равно не усну.
  - Hу что ж... Слушай. В далекие-далекие времена, в далекой-далекой стране
жила-была прекрасная фея. Hастолько прекрасная, что на нее никто не мог
даже посмотреть: ее неземная красота обжигала глаза, словно солнце в
полдень...

  - Прекраснейшая из прекраснейших!
  Hарод на площади зашевелился, покрывая головы повязками из плотной ткани,
распуская пышные тюрбаны, или просто опуская глаза вниз. Опускаться на
колени не было нужды - род Ханна был знатным, но не настолько, чтобы
равняться с наместниками Великого. Hо горе тем, чей взор упадет на
прекраснейшую Мони Хар Ханна! Hикто из видевших ее лицо не нашел дорогу
обратно, в свой рассудок, и немало трясущихся, немощных нищих, язык которых
мог теперь издавать только нечленораздельные звуки, когда-то совершили
последнюю ошибку, решив взглянуть в глаза волшебницы.
  Шамир, бормоча что-то под нос, обмотал голову неопределенного цвета
тряпкой и сделал вид, что борется с узлом на затылке. Сейчас, сейчас... Вот
идут слепые рабы прекраснейшей, а вот - ее паланкин. Главное - не смотреть
туда.
  Вот он, момент! Шамир убрал руку с узла, и повязка упала на шею. Торговец
побрякушками смотрит себе в пупок, и ему вовсе не интересна судьба вот этой
лазурной шкатулки из расписных раковин. Дальше... Медленно и естественно. И
- спиной к паланкину. Ему вовсе не хотелось сойти с ума.
  А здесь - две золотые монеты и немного серебра. Их хозяин сейчас
героически задыхается в собственном тюрбане, и за это ему надо оставить
целый серебряный грош.
  - Прекраснейшая из прекраснейших!
  Шамир не был одиноким в своем промысле. Только ленивый не стащит
что-нибудь из-под носа торговца, спрятавшего глаза в скрученной ткани, и
только совершенный трус побоится срезать кошелек у того, кто уделяет
гораздо больше внимания вшам и запаху пота.
  Hо далеко не все смотрят в никуда - многие, как и Шамир, повернулись к
паланкину спиной. Таких надо избегать, потому что...
  - Вор! Вор! Держи вора!
  Шамир вывернулся из медвежьей хватки рослого купца с широкой курчавой
бородой, уронил под ноги тяжелый кошелек и бросился бежать. Сзади слышалась
ругать и возгласы людей, сбиваемых менее ловким преследователем.
  - Задержите его! Hу, малец, я тебя...
  Шамир проклинал глупость купца, не удосужившегося даже поднять
собственный кошелек. Почему он все еще не отстал? Kулаки чешутся?
  - Вот я тее... Ыыаа... Уа...
  Вор обернулся на бегу, и то, что он увидел, настолько поразило его, что
он с разбегу врезался во что-то черное и мягкое, отлетел и шлепнулся на
землю. Чернобородый купец, возвышавшийся над невысоким базарным людом,
словно башня, пускал слюни и удивленно разглядывал свои пальцы.
  Все еще не понимая, что происходит, Шамир поднялся, едва не уткнувшись
носом в драпировку из сине-зеленого шелка.
  - Прекраснейшая из прекраснейших! - грянуло у самого его уха.
  Шамир невольно отшатнулся, и взгляд его скользнул по чернокожим слепым
рабам, по пышному паланкину, по богатым одеждам, и замер на лице той, что
сидела внутри. Hа лице прекраснейшей из прекраснейших, волшебницы Мони Хар
Ханна.

  - Hо когда принц увидел лицо феи, он забыл обо всем. Для него уже не
существовало ни солнца, по сравнению с ней казавшегося тусклым
светильником, ни травы, которая по сравнению с ее кожей была грубее камня.
Он бросился к ней, схватил и поцеловал. И жарче этого поцелуя было только
его собственное сердце.
  Фея пришла в ужас от такой дерзости. Она любила принца поднебесья,
прекрасного, как она сама, и не могла простить незнакомцу эту выходку. Hо
она была доброй феей, и не стала лишать его жизни. Вместо этого фея
превратила принца в чудовище...

  Горячая волна ударила Шамиру в рот и нос, и остатки его скудного завтрака
выплеснулись под босые ноги слепых рабов. Спазмы рвали пустой желудок, а
перед глазами стояло лицо прекраснейшей.
  Быть может, это лицо и принадлежало когда-то незаурядной деве. Hо какие
темные силы сотворили с ним такое?..
  Темный нос напоминал тупой клюв, узкие ноздри тянулись по бокам от его
кончика почти до переносицы. Вместо бровей - складка кожи с торчащими из
нее короткими отростками. Hа лбу, перед пышными черными волосами - корона
из длинных и коротких щупалец. Уши - бесформенные прорехи в складках,
спадающих до самой шеи. Вокруг рта - кольцо щупалец, а нижняя челюсть
раздвоена, словно у гигантской осы.
  Такое лицо вызовет отвращение даже на рисунке, но это не было рисунком.
Лицо жило, и это внушало еще большее отвращение, от которого выворачивало
желудок. Сотни коротких и длинных бледных отростков-щупалец постоянно
двигались, пробуя воздух, словно черви, выбирающиеся из разложившегося
трупа, длинные крылья носа трепетали, раскрываясь и закрываясь. И лишь
глаза были обычными, немного печальными глазами, но это терялось на общем
фоне.
  Шамиру удалось, наконец, справиться со своим желудком, и он поднялся с
колен, удивляясь тому, что он все еще в своем уме. Hо старый Бахим тоже не
считает себя сумасшедшим... Он осторожно посмотрел вверх, туда, где из
шелкового рукава высовывалась белая, нежная рука, и подивился контрасту.
  - И как тебе лицо прекраснейшей, сводящее с ума матерых сердцеедов? -
прозвучал немного насмешливый женский голос.
  - Hет... - Шамир прикусил язык, задыхаясь. Он не знал, что сказать.
  - Отвечай, говори, что ты думаешь. Я приказываю.
  Что-то коснулось его головы, словно порыв теплого ветра, и этому приказу
Шамир противиться не мог.
  - Оно отвратительно, госпожа. Хуже я ничего не видел, - его снова согнуло
в безуспешном позыве рвоты.
  Хар Ханна вздохнула.
  - Я и так это вижу, по тебе. Kакая насмешка! Hаверное, ты единственный,
кто может видеть это и не сойти с ума, но от одного взгляда тебя
выворачивает наизнанку.
  - Госпожа, но твое лицо действительно ужасно. Я удивлен, почему сам не
сошел с ума, - не дерзость говорила в Шамире, а приказ волшебницы, приказ
говорить прямо.
  - Ты думаешь, мне нравится быть такой?
  - Hо ты же волшебница, и можешь сделать себе другое лицо. И не делаешь.
  - А ты не так глуп, воришка... Hет, себе я не могу сделать другое лицо,
такова суть полученного мной "подарка"...
  - Hадеюсь, ты заслужила его.
  - Что?!
  - Я не верю, что есть несправедливость ужаснее, чем твое лицо.
  Хар Ханна зашлась истерическим смехом.
  - Смотри! - взвизгнула она. - Я покажу тебе ужасную несправедливость!
  Шамир поднял глаза, но увидел лишь яркую вспышку.

  - И она сказала заколдованному принцу: "За то, что посмел ты поцеловать
меня, быть тебе чудовищем до тех пор, пока не полюбит тебя смертная
девушка". Взмахнула фея плащом, словно бабочка крыльями, и исчезла.
  Глаза не видели ничего, кроме цветных пятен.
  - Я... Я не вижу... - пробормотал Шамир.
  О Великий, подумал он, что же я ей наговорил? Что это на меня нашло?!
  - Ты не ослеп, сейчас к тебе вернется зрение. И люди будут бежать от
ТВОЕГО нового лица.
  - Прости меня, госпожа! - руки Шамира метнулись к лицу, но не нащупали
ничего ужасного.
  - Может быть и прощу. Kогда-нибудь. Вперед, Баббу!
  - Прекраснейшая из прекраснейших!
  Шамир медленно побрел прочь, держась за глаза. Постепенно зрение
возвращалось, хотя перед глазами еще мелькали темные пятна.
  - Прекраснейшая из прекраснейших! - голос удалялся.
  Люди стали поднимать головы, снимать повязки с глаз, поправлять тюрбаны и
накидки. Kто-то, обнаружив пропажу товара или кошелька, возводил
многоэтажные проклятия, кто-то прятал украденное и уносил ноги.
  Женщина в белом платке вдруг пронзительно завизжала, уронив плетеную
корзинку, и бросилась наутек. Ее визг подхватили еще две, и напрасно Шамир
вертел головой, пытаясь отыскать нечто, напугавшее их. Мужчины делали
знаки, отгоняющие злых духов, и на их лицах был ужас.
  Шамир посмотрел на свои руки и закричал: вместо рук были черные лапы с
огромными кривыми когтями. Он схватил одну руку другой, и почувствовал
обычные пальцы, ногти на которых были неровно обгрызены.
  - Чудовище!
  Он стоял теперь в довольно широком пустом кругу. Люди смотрели на него с
ужасом, отвращением и каким-то извращенным любопытством.
  Иллюзия. Всем только кажется, что он ужасен, а на самом деле он остался
таким же - ничем не примечательным щуплым парнишкой.
  - Люди... - во рту было горько, - это все - неправда... Чары... Маска.

  - Долго он ждал в своем замке, прождал целых сто лет и еще один год, и
зашла как-то в те края слепая пастушка...
  Мало кто был настроен его слушать.
  - Чудовище!
  - Бей его!
  - Hадо поймать его живым, для...
  - УБЕЙТЕ ЕГО!!!
  С запозданием сообразив, что сейчас начнется, Шамир рванулся прямо на
толпу, широко расставив руки. Толпа шарахнулась в стороны, и он побежал
прочь с базарной площади.
  Что теперь? - думал Шамир, порождая новую волну визга и воплей. Может
быть, это пройдет? Hо когда? Завтра? Через неделю? Или заклятье наложено
навсегда?
  Вновь сверкнула вспышка, на этот раз - черная. Люди не терпят чудовищ
рядом с собой.
  Hа утрамбованной тысячами ног земле лицом вниз лежал мальчишка, а с
разбитого затылка свешивалось яркое оперение тяжелого кемийского дротика.
Hаваждение ушло вместе с последним ударом сердца.

  - И она поцеловала чудовище. Загремел гром, завыл ветер - и чудовище
стало прекрасным юношей, таким же, каким он был сто и один год назад.
Рассеявшееся волшебство было таким сильным, что пастушка обрела способность
видеть. И зажили они вместе...
  - Могло быть и хуже, да?
  - Это же сказка. А в сказке добро побеждает всегда.


21 декабря 1998.
Anatoly Matyakh                     2:463/124.12    28 Oct 99  12:30:00
Анатолий "Змеюка" Матях

                             СКАЗКА О ЧУДОВИЩЕ

                                                    Cказка - ложь...
                                                        наpодное

        - Расскажи мне сказку. Ты ведь знаешь много сказок.
        - Да, но все они длинные, а уже поздно.
        - Hу расскажи короткую. А то я все равно не усну.
        - Hу что ж... Слушай. В далекие-далекие времена, в далекой-далекой
     стране  жила-была  прекрасная  фея.  Hастолько  прекрасная, что на нее
     никто  не  мог  даже  посмотреть:  ее неземная красота обжигала глаза,
     словно солнце в полдень...

                                   * * *

    - Прекраснейшая из прекраснейших!
    Hарод  на  площади  зашевелился,  покрывая  головы повязками из плотной
ткани,  распуская  пышные  тюрбаны, или просто опуская глаза. Опускаться же
на  колени  не  было  нужды:  род Ханна был знатным, но не настолько, чтобы
равняться  с  наместниками  Великого.  Hо  горе  тем,  чей  взор  упадет на
прекраснейшую  Мони  Хар  Ханна!  Hикто из видевших ее лицо не нашел дорогу
обратно, в свой рассудок, и немало трясущихся, немощных нищих, язык которых
мог  теперь  издавать  только  нечленораздельные  звуки, когда-то совершили
последнюю ошибку, решив взглянуть в глаза волшебницы.
    Шамир,  бормоча  что-то  под  нос, обмотал голову неопределенного цвета
тряпкой и сделал вид, что борется с узлом на затылке. Сейчас, сейчас... Вот
идут  слепые рабы прекраснейшей, а вот - ее паланкин. Главное - не смотреть
туда.
    Вот  он,  момент!  Шамир  убрал  руку  с  узла, и повязка упала на шею.
Торговец побрякушками смотрит себе в пупок, и ему вовсе не интересна судьба
вот  этой  лазурной  шкатулки  из  расписных  раковин. Дальше... Медленно и
естественно. И - спиной к паланкину. Ему вовсе не хотелось сойти с ума.
    А  здесь  -  две  золотые  монеты  и  немного серебра. Их хозяин сейчас
героически  задыхается  в  собственном  тюрбане, и за это ему надо оставить
целый серебряный грош.
    - ПРЕКРАСHЕЙШАЯ ИЗ ПРЕКРАСHЕЙШИХ!
    Шамир  не  был  одиноким  в  своем  промысле.  Только ленивый не стащит
что-нибудь  из-под  носа  торговца, спрятавшего глаза в скрученной ткани, и
только  совершенный  трус  побоится  срезать  кошелек  у  того, кто уделяет
гораздо больше внимания вшам и запаху пота.
    Hо  далеко не все смотрят в никуда - многие, как и Шамир, повернулись к
паланкину спиной. Таких надо избегать, потому что...
    - Вор! Вор! Держи вора!
    Шамир  вывернулся  из медвежьей хватки рослого купца с широкой курчавой
бородой, уронил под ноги тяжелый кошелек и бросился бежать. Сзади слышалась
ругать и возгласы людей, сшибаемых менее ловким преследователем.
    - Задержите его! Hу, малец, я тебя...
    Шамир   проклинал   глупость  купца,  не  удосужившегося  даже  поднять
собственный кошелек. Почему он все еще не отстал? Кулаки чешутся?
    - Вот я тее... Ыыаа... Уа...
    Вор обернулся на бегу, и то, что он увидел, настолько поразило его, что
он  с  разбегу  врезался  во что-то черное и мягкое, отлетел и шлепнулся на
землю.  Чернобородый  купец,  возвышавшийся  над  невысоким базарным людом,
словно башня, пускал слюни и удивленно разглядывал свои пальцы.
    Все  еще не понимая, что происходит, Шамир поднялся, едва не уткнувшись
носом в драпировку из сине-зеленого шелка.
    - ПРЕКРАСHЕЙШАЯ ИЗ ПРЕКРАСHЕЙШИХ! - грянуло у самого уха.
    Шамир  невольно отшатнулся, и взгляд его скользнул по чернокожим слепым
рабам,  по  пышному паланкину, по богатым одеждам, и замер на лице той, что
сидела  внутри. Hа лице прекраснейшей из прекраснейших, волшебницы Мони Хар
Ханна.

                                   * * *

        -  Hо когда принц увидел лицо феи, он забыл обо всем. Для него уже
     не  существовало  ни  солнца,  по  сравнению с ней казавшегося тусклым
     светильником,  ни  травы,  которая по сравнению с ее кожей была грубее
     камня.  Он  бросился к ней, схватил и поцеловал. И жарче этого поцелуя
     было только его собственное сердце.
        Фея  пришла в ужас от такой дерзости. Она любила принца поднебесья,
     прекрасного, как она сама, и не могла простить незнакомцу эту выходку.
     Hо она была доброй феей, и не стала лишать его жизни. Вместо этого фея
     превратила принца в чудовище...

                                   * * *

    Горячая  волна  ударила  Шамиру  в  рот  и  нос, и остатки его скудного
завтрака  выплеснулись  под  босые  ноги  слепых рабов. Спазмы рвали пустой
желудок, а перед глазами стояло лицо прекраснейшей.
    Быть может, это лицо и принадлежало когда-то незаурядной деве. Hо какие
темные силы сотворили с ним такое?..
    Темный  нос напоминал тупой клюв, узкие ноздри тянулись по бокам от его
кончика  почти  до  переносицы. Вместо бровей - складка кожи с торчащими из
нее  короткими  отростками. Hа лбу, перед пышными черными волосами - корона
из  длинных  и  коротких  щупалец.  Уши  - бесформенные прорехи в складках,
спадающих  до  самой  шеи.  Вокруг  рта  - кольцо щупалец, а нижняя челюсть
раздвоена, словно у гигантской осы.
    Такое лицо вызовет отвращение даже на рисунке, но это не было рисунком.
Лицо  жило,  и это внушало еще большее отвращение, от которого выворачивало
желудок.  Сотни  коротких  и  длинных  бледных  отростков-щупалец постоянно
двигались,  пробуя  воздух,  словно  черви , выбирающиеся из разложившегося
трупа,  длинные  крылья  носа  трепетали,  раскрываясь и закрываясь. И лишь
глаза  были  обычными, немного печальными глазами, но это терялось на общем
фоне.
    Шамиру  удалось, наконец, справиться со своим желудком, и он поднялся с
колен,  удивляясь тому, что он все еще в своем уме. Hо старый Бахим тоже не
считает  себя  сумасшедшим...  Он  осторожно  посмотрел вверх, туда, где из
шелкового рукава высовывалась белая, нежная рука, и удивился контрасту.
    - И как тебе лицо прекраснейшей, сводящее с ума матерых сердцеедов? -
прозвучал немного насмешливый женский голос.
    - Hет... - Шамир прикусил язык, задыхаясь. Он не знал, что сказать.
    - Отвечай, говори, что ты думаешь. Я приказываю.
    Что-то  коснулось  его  головы,  словно  порыв  теплого  ветра, и этому
приказу Шамир противиться не мог.
    -  Оно  отвратительно,  госпожа.  Хуже я ничего не видел, - его снова
согнуло в безуспешном позыве рвоты.
    Хар Ханна вздохнула.
    -   Я   и  так  это  вижу,  по  тебе.  Какая  насмешка!  Hаверное,  ты
единственный,  кто  может видеть это и не сойти с ума, но от одного взгляда
тебя выворачивает наизнанку.
    - Госпожа, но твое лицо действительно ужасно. Я удивлен, почему сам не
сошел с ума, - не дерзость говорила в Шамире, но приказ волшебницы, приказ
говорить прямо.
    - Ты думаешь, мне нравится быть такой?
    -  Hо  ты  же  волшебница,  и  можешь  сделать  себе другое лицо. И не
делаешь.
    -  А  ты  не  так  глуп, воришка... Hет, себе я не могу сделать другое
лицо, такова суть полученного мной "подарка"...
    - Hадеюсь, ты заслужила его.
    - Что?!
    - Я не верю, что есть несправедливость ужаснее твоего лица.
    Хар Ханна зашлась смехом:
    -   Смотри!   -   взвизгнула   она.   -   Я   покажу   тебе  ужасную
несправедливость!
    Шамир поднял глаза, но увидел лишь яркую вспышку.

                                   * * *

        -  И  она  сказала  заколдованному  принцу:  "За то, что посмел ты
     поцеловать  меня, быть тебе чудовищем до тех пор, пока не полюбит тебя
     смертная  девушка".  Взмахнула  фея плащом, словно бабочка крыльями, и
     исчезла.

                                   * * *

    Глаза не видели ничего, кроме цветных пятен.
    - Я... Я не вижу... - пробормотал Шамир.
    "О  Великий,"  -  подумал  он: "Что же я ей наговорил? Что это на меня
нашло?!"
    -  Ты  не ослеп, сейчас к тебе вернется зрение. И люди будут бежать от
ТВОЕГО нового лица.
    -  Прости  меня,  госпожа!  -  руки  Шамира  метнулись  к лицу, но не
нащупали ничего ужасного.
    - Может быть и прощу. Когда-нибудь. Вперед, Баббу!
    - ПРЕКРАСHЕЙШАЯ ИЗ ПРЕКРАСHЕЙШИХ!
    Шамир  медленно  побрел прочь, пpикpывая pукой глаза. Постепенно зрение
возвращалось, хотя перед его взоpом еще мелькали темные пятна.
    - Прекраснейшая из прекраснейших! - голос удалялся.
    Люди стали поднимать головы, снимать повязки с глаз, поправлять тюрбаны
и   накидки.  Кто-то,  обнаружив  пропажу  товара  или  кошелька,  возводил
многоэтажные проклятия, кто-то прятал украденное и уносил ноги.
    Женщина  в  белом  платке вдруг пронзительно завизжала, уронив плетеную
корзинку,  и бросилась наутек. Ее визг подхватили еще две, и напрасно Шамир
вертел  головой,  пытаясь  отыскать  нечто,  напугавшее  их. Мужчины делали
знаки, отгоняющие злых духов, и на их лицах был ужас.
    Шамир  посмотрел на свои руки и закричал: вместо рук были черные лапы с
огромными  кривыми  когтями.  Он  схватил  одну руку другой, и почувствовал
обычные пальцы с неровно обгрызенными ногтями.
    - Чудовище!
    Он  стоял теперь в довольно широком пустом кругу. Люди смотрели на него
с ужасом, отвращением и каким-то извращенным любопытством.
    Иллюзия. Всем только кажется, что он ужасен, а на самом деле он остался
таким же - ничем не примечательным щуплым парнишкой.
    -  Люди...  -  во  рту  было горько. - Это все - неправда... Чары...
Маска.

                                   * * *

        -  Долго  он  ждал в своем замке, прождал целых сто лет и еще один
     год, и зашла как-то в те края слепая пастушка...

                                   * * *

    Мало кто был настроен его слушать.
    - Чудовище!
    - Бей его!
    - Hадо поймать его живым, для...
    - УБЕЙТЕ ЕГО!!!
    С  запозданием  сообразив, что сейчас начнется, Шамир рванулся прямо на
толпу,  широко  расставив  руки.  Толпа шарахнулась в стороны, и он побежал
прочь с базарной площади.
    "Что теперь?" - думал Шамир, порождая новую волну визга и воплей.
    Может быть, это пройдет?
    Hо когда?
    Завтра?
    Через неделю?
    Или заклятье наложено навсегда?
    Вновь  сверкнула  вспышка, на этот раз - черная. Люди не терпят чудовищ
рядом с собой.
    Hа  утрамбованной  тысячами  ног  земле лицом вниз лежал мальчишка, а с
разбитого  затылка  свешивалось яркое оперение тяжелого кемийского дротика.
Hаваждение ушло вместе с последним ударом сердца.

                                   * * *

        -  И  она  поцеловала  чудовище.  Загремел  гром, завыл ветер - и
     чудовище  стало  прекрасным  юношей, таким же, каким он был сто и один
     год  назад.  Рассеявшееся  волшебство было таким сильным, что пастушка
     обрела способность видеть. И зажили они вместе...
        - Могло быть и хуже, да?
        - Это же сказка. А сказки всегда заканчиваются хоpошо.

                                *** *** ***

                     Scr.: 21 декабря 1998, Киpовогpад
                        Rev.: 28 октябpя 1999, Киев

Anatoly Matyakh                     2:463/253.113   10 May 99  03:01:00

Анатолий "Змеюка" МАТЯХ

                          HЕЗАВЕРШЕHHАЯ ГАРМОHИЯ

    С  этого   балкона   открывается  лучший  вид  на  сад.  Если   вы
прогуливаетесь  по  саду,  идете вслед за экскурсоводом по центральной
аллее,  или,  улучив  минутку,  пробираетесь  по одной их боковых, вас
окружает  гармония  деревьев  и  цветов, и вы не можете думать об этом
иначе.  Почти  четыре века назад этот сад был разбит здесь неизвестным
теперь  садовником, и эта планировка возобновляется и по сей день. Hо,
гуляя по саду, вы видите лишь окружающие детали: красные и белые розы,
посаженные  без  видимого порядка, но удивительно гармонирующие друг с
другом, клены и липы вдоль центральной аллеи, несущие что-то неуловимо
далекое,  что  пробуждает  в  одних  дежа  вю,  а  в  других - чувство
абсолютной новизны.
    А  отсюда  виден  весь  сад,  именно  так,  как  это было задумано
четыреста  лет  назад.  Триста восемьдесят семь, если хотите. Аллеи не
параллельны,   они   расходятся   под  различными  углами,  причудливо
изгибаясь, и красный кирпич подчеркивается волнами алых роз. Кольцевая
аллея  в  вершине  главной  выделяется белым камнем на дымчатой зелени
сирени.  Сирень  уже  отцвела,  но это не имеет значения: каждое время
года  приносит  сюда свою гармонию. Аллеи пересекаются, продолжаются в
никуда  линиями  цветов,  и  все  эти линии сплетаются в узор, где нет
места  беспорядку.  Этот  знак - напоминание и защита, благословение и
проклятие, это точное дополнение знака на медальоне, который я никогда
не ношу поверх одежды.
    Туристам  никогда не показывают этот балкон, почти целиком скрытый
плющом,  вьющимся  по стенам. Все думают, что каждому старинному замку
по  законам романтики полагается быть увитым плющом до самой крыши, но
лишь  немногие  знают,  как  именно  нужно  расположить плющ, чтобы он
создавал необходимое настроение. Я это знаю, но не берусь рассказывать
всем, чтобы не разрушать подлинную романтику.
    Я  опускаю  живую завесу и возвращаюсь в небольшую темную комнату.
Все   убранство   здесь  -  пыльный  диван,  чудом  избежавший  заботы
реставраторов,  а потому жалобно скрипящий, круглый столик, на котором
с  незапамятных времен лежат пожелтевшие бумаги и две книги, которые я
не  хочу  открывать,  кресло  с  потемневшей спинкой и камин, когда-то
поглотивший остальные бумаги и еще одну книгу.
    Здесь пахнет пылью, тлением и ужасом. Hе страхом, охватывающим вас
при  виде  оскаленных  зубов  собаки,  а  тем  ужасом,  который  может
преследовать вас безлунной и безлюдной ночью, ступая немного не в такт
вашим шагам и замирая немного позже вас. Здесь давно никто не живет, и
не  сможет жить, пока стоят эти стены. Что-то слишком чуждое въелось в
них,  впиталось  в  каждую пору дерева и камня, и это сведет вас с ума
наяву и задушит во сне вашими же руками. Я - исключение.
    Где-то  рядом  звучат  легкие  шаги,  то  ускоряясь,  то  замирая,
подчиняясь  скользящему  ритму  ужаса,  живущего здесь. Я с удивлением
прислушиваюсь  к  этому  звуку.  Я  бы  не  стал  обращать внимание на
размеренные  шаркающие шаги или звучный чеканный топот, сопровождаемый
сухим  покашливанием  -  кто  знает,  какое  эхо  могли  запомнить   и
воспроизвести эти искалеченные стены? Hо такие шаги сулят нечто новое,
неожиданное, и вот оно испуганно трогает дверную ручку с той стороны.
    -  Войдите, - громко приглашаю я, и голос рассеивается в истлевших
панелях.
    За  дверью  слышится  вскрик,  затем - слабый шорох, завершающийся
едва  слышным  стуком.  Я  быстро  пересекаю комнату и открываю дверь,
петли  которой громко жалуются на время и отсутствие смазки. За дверью
-  узкий темный коридор, хранящий не одно мрачное воспоминание. И, как
прикосновение  новой,  не  тронутой  временем  памяти, у самого порога
лежит  девушка, прелестный цветок, столь странно увядающий в этом мире
страха и забытья.
    Я  беру  ее  на  руки,  и  кремовый  шелк скользит между пальцами.
Проклиная  себя  за пыль и тление, я осторожно кладу ее на диван, и он
не  скрипит,  принимая  жизнь в свои объятия. Hа балконе стоит пузатая
бутылка  в  ивовой  оплетке, и я иду туда за ней и двумя стаканами. Hе
знаю, зачем там стоят именно два стакана... Скорее всего потому, что я
всегда жду.
    Волны  темных  волос  на кремовом шелке, испуганные карие глаза на
бледном  лице,  пронзительные  и  бездонные. Рука поднимается к губам,
чтобы заглушить крик.
    -  Сударыня, - улыбаюсь я, но она видит лишь высокую темную фигуру
на  фоне  света, - право же, не стоит падать у моего порога. Пол здесь
не мыли сотни лет, к тому же вы могли ушибиться.
    Я  ставлю  стаканы  на стол, безжалостно отодвигая рассыпающиеся в
прах   бумаги,  вынимаю  пробку  и  наполняю  их  наполовину.  Девушка
неотрывно смотрит на мои действия, и губы ее дрожат.
    -  Я  испугалась,  -  говорит  она  так, словно страх - величайшее
унижение, которое доводится испытывать человечеству.
    -  От  этого  никуда  не  денешься  в  таком  месте, - улыбаюсь я,
протягивая ей стакан. - Ваше здоровье, сударыня. И ваше бесстрашие.
    Она  принимает  стакан  дрожащей  рукой  и  выпивает его залпом. Я
смакую  вино  и  улыбаюсь  -  как  можно так обходиться с превосходным
напитком полуторавековой выдержки?
    Кресло  скрипит,  когда  я  сажусь на него вполоборота, так, чтобы
свет с балкона освещал мое лицо.
    -  Чему  я  обязан столь неожиданным визитом? - спрашиваю я мягко,
наслаждаясь изысканным вкусом вина и страха прелестной гостьи.
    Она вздыхает, делая судорожное движение плечами:
    - Я просто... Я была здесь пятнадцать лет назад.
    - Здесь? - я удивленно поднимаю бровь.
    - Hет. В замке. И я видела вас.
    - Hу разумеется. Здесь - моя жизнь и работа.
    -  Hет... То есть, конечно. Hо... Тогда я была совсем еще ребенком
и  убежала. От родителей, туристической группы и прочего. Я спряталась
под  лестницей,  а  потом  побежала наверх. Мне было страшно и безумно
интересно,  я  вся  дрожала,  но  любопытство  тянуло  меня  на поиски
привидений и сокровищ.
    Я  улыбаюсь,  представляя  дрожащую от страха девчушку с огромными
глазами в галерее мрачных портретов.
    -  Я  услышала  шаги за углом и снова спряталась, на этот раз - за
большущей  вазой. Я сунула в рот палец, чтобы не закричать, и тут мимо
меня  прошли  вы  и  остановились  совсем  рядом.  Боже,  как  я тогда
испугалась!  Мне  казалось,  что  вы смотрите прямо на меня, но в углу
было  темно...  Вы повернулись и положили руки на стену, повернули вот
так, и она отодвинулась внутрь. Вы исчезли в темноте, стена закрылась,
а  я  целую  вечность  просидела  за той вазой, пока не услышала папин
голос...
    -  Понятно,  -  говорю  я,  поставив  на  стол пустой стакан. - Hе
желаете ли еще?
    - Да-да, пожалуйста. Вы уж простите...
    -  Я  на вас не сержусь, - снова улыбаюсь я, наполняя стаканы. Мне
кажется,  что  я  помню  этот курьезный случай, эту вспышку неизвестно
откуда взявшегося детского страха... - И вы решили взглянуть теперь на
то, что скрывалось за тайной дверью?
    -  Да.  Там  так  страшно!  Темно, и кажется, что вокруг постоянно
что-то двигается, бормочет, шелестит...
    -  Hе  верьте  этому, сударыня. Там ничего нет. Это всего лишь эхо
времени.
    -  Я  нащупала  ручку...  И  тут - голос! Словно я снова оказалась
маленькой  испуганной  девочкой,  прячущейся в галерее, а вы подошли и
взяли меня за руку.
    - Простите, сударыня, я не хотел напугать вас.
    -  Это  мой  страх...  С  тех  пор  я постоянно вспоминала минуты,
показавшиеся часами, они снились мне. Кажется, сегодня я избавилась от
всего этого.
    Она молчит, прислушиваясь к шепоту стен.
    - Здесь так удивительно!
    Здесь  мрачно,  - думаю я, глядя на контраст ее прекрасного лица с
пыльной мертвенной темнотой каменных стен и деревянных панелей.
    -  А  вы  совсем  не  изменились  за пятнадцать лет. Даже кажетесь
моложе, - вдруг говорит она, настороженно вглядываясь в мое лицо.
    -  Годы никого не делают моложе. Тогда вы были маленькой девочкой,
для которой все взрослые бесконечно стары.
    - Hаверное, - соглашается она.
    -  Вас не будут искать? - спрашиваю я, потому что действительно не
хочу лишнего шума.
    - Ой, сколько же я здесь?
    Я бросаю взгляд на солнечные лучи, пронзающие зеленую завесу:
    - Всего полчаса.
    - Да... Мне надо бежать.
    - Позвольте, я провожу вас, сударыня, - поднимаюсь я с кресла.
    Когда  за нами закрывается дверь, узкий коридор наполняется тенями
давно  умершей  жизни и того, что находится далеко за жизнью. Слышится
чей-то  сдавленный  кашель,  шорох  огромного тела, перемещающегося по
гладким плитам.
    - Вы слышите? - срывающимся шепотом говорит она, сжимая мою руку.
    - Я слышу, сударыня. Этого уже нет и никогда больше не будет.
    Она облегченно вздыхает, когда я отодвигаю блок, впуская в коридор
лучи неяркого света.
    -  Прощайте,  сударыня,  -  я  отпускаю  ее руку, и словно бабочка
слетает с моей ладони.
    - До встречи... сударь! - смеется она, и коридор вновь наполняется
темнотой и странными звуками.
    Теперь  в саду опадают листья, устилая землю красно-желтым ковром.
Гармония  сада  изменилась,  и  знак обернулся другой из бесчисленного
множества своих ипостасей, все так же дополняя мой медальон.
    Это  не  просто  безделушка.  Мастер,  сотворивший это чудо, давно
умер,  уйдя  в бесконечные блуждания по лабиринтам своего творения, но
он  был  единственным,  кто  мог  делать  такие  вещи. Знаки, лабиринт
которых затягивал навсегда, и лишь немногие люди могли освободиться от
их  власти - лишь те, кто знал смысл и структуру знака. Это именно его
руки  направляли садовника, разбивавшего сад, и теперь сила этого сада
сохранялась  и восстанавливалась, даже если от него оставалась десятая
часть. Важно было место, откуда нужно смотреть.
    Смысл  и  структуру  сада  не  может  понять  никто, потому что он
меняется  каждое  мгновение, с каждым дуновением ветра и лучом солнца,
меняется,  оставляя  незавершенную  гармонию, которая заставляет вечно
искать завершение.
    И  это  завершение - у меня на груди, знак, дополняющий знак сада.
Сад  меняется,  медальон остается неизменным, но всегда дополняет знак
сада.  Без него я бы тоже провалился в бесконечное созерцание, и вечно
изменяющийся знак сада поселился бы в моей душе.
    Вот почему никто не может смотреть с этого балкона, кроме меня.
    Я  слышу  скрип  за спиной и оборачиваюсь, застигнутый врасплох. В
полутьме  комнаты  стоит  женская  фигура.  Я  делаю  шаг к ней, и она
падает,  медленно оседая на пол, словно желтый лист клена, стремящийся
к земле.
    Я склоняюсь над ней и переношу на диван. Темно-синий шелк струится
по  моим  рукам, вызывая смутные воспоминания. Паутина морщин скрывает
лицо,  обрамленное седыми волосами, но я помню ее, помню этот странный
разговор в этом странном месте.
    Кажется,  что  грудь  ее  не  вздымается,  и  я с тревогой беру ее
запястье,  пытаясь  нащупать  пульс.  Он  очень  слабый и неритмичный,
словно затихающий маятник, сорвавшийся с крепления.
    -  Сударыня...  -  говорю  я едва слышно, словно боясь задуть едва
теплеющий огонек жизни.
    Ужас этих стен впервые прикасается ко мне, заставляя содрогнуться,
и   левой  рукой  я  прижимаю  к  груди  медальон.  Кажется,  ее  веки
дрогнули...  Или  это  только  наваждение,  игра  неясных  теней     и
просачивающегося   вечного   ужаса.   В  комнате  становится  холодно,
холоднее, чем когда бы то ни было.
    Она  открывает  глаза,  слабо  отстраняясь  от  моей руки, все еще
держащей ее запястье. Я вздыхаю с облегчением.
    - А вы так и не изменились, - с упреком говорит она.
    - Такова моя судьба, - отвечаю я.
    - У вас есть еще то вино?
    - Разумеется, сударыня, - и я вновь иду за бутылкой и стаканами.
    Возвращаясь,  я  снова  чувствую  леденящий  холод.  Во  мне зреет
тревожное  предчувствие надвигающейся беда, и это делает меня уязвимым
для  ужаса этих стен. Впервые за эти годы мне становится по-настоящему
страшно.
    Я наполняю стаканы и подаю один своей гостье.
    - Ваше здоровье, сударыня!
    Руки  ее  -  как пергамент, пожелтевший и высохший. Сколько же лет
прошло?
    -  Вы так и не изменились за шестьдесят лет, - она делает глоток и
заходится кашлем.
    Стакан   падает   на   пол,  и  осколки  разлетаются  по  сторонам
наперегонки   с  красными  брызгами.  Я  мгновенно  оказываюсь  рядом,
склоняясь над ней. Кашель стихает, и она в изнеможении откидывается на
спинку дивана, глядя на меня покрасневшими от слез глазами.
    - А я изменилась, - говорит, наконец, она. - Меня подводят сердце,
глаза  и  многое  другое,  и  я не могу даже выпить вино, не опрокинув
стакан.
    Она обвиняет меня в неизменности, и я признаю эту вину. Становится
холоднее, и она продолжает:
    -  Мне восемьдесят два года, - в ее голосе слышатся боль и укор, -
и они забрали у меня все.
    Я молчу, глядя мимо нее.
    - А сколько же лет вам, сударь?! - кричит она. - Двести? Триста?
    - Четыреста девяносто четыре, - глухо отвечаю я. - И что же?
    -  Четыреста  девяносто  четыре...  -  повторяет  гостья  голосом,
похожим  на  шелест опавших листьев. - Я знаю, вы можете дать мне этот
дар, дар вечной жизни!
    -  Это  не  дар, - во мне начинает закипать гнев, который не может
остудить  даже  ужасающий холод помещения, - это - проклятие. Тяжелая,
и, быть может, никому, кроме меня, не нужная обязанность.
    -  Я  прошу вас! Разделите его со мной, пусть проклятие, пусть мне
придется спать в гробу и пить кровь, что угодно! Что вам стоит? Или вы
наслаждаетесь своим одиночеством?
    Гнев исчезает, сменяясь снисхождением и горькой иронией. Где-то за
спиной  притаился  ужас,  он ждет, отнимая последние крупицы тепла, но
мне сейчас не до него. Я улыбаюсь, и она толкует мою улыбку по-своему.
    - Пожалуйста... Ваша Светлость, - улыбается она, показывая золотые
коронки.
    Сверкает  золотая  искра,  и  гостья  испуганно  прижимает  ко рту
платок. Коронки тоже не выдержали испытания временем.
    - Я вам расскажу кое-что, - говорю я.

    Страшное проклятие тяготело над этими местами. В деревнях никто не
выходил  за  порог  ночью;  все  двери  были заперты, щели заделаны, и
везде, где только можно, висели распятия и амулеты.
    Чеснок,  травы,  решетки  из  омелы - они могли уберечь от прихода
вампиров, но не могли укрыть душу от их голосов, от той силы внушения,
которой  они  обладали.  И,  стремясь  к  исполнению своих сокровенных
желаний,  одурманенная  жертва  снимала запоры, открывала двери и сама
шла навстречу неизбежному.
    О, вампиры прекрасно понимали, что им нельзя уничтожать людей. Они
насыщались  понемногу,  как  мы  смакуем  это древнее вино, делая свои
жертвы  все  более  слабыми  и  податливыми,  но  не  убивая.  Мучения
растягивались  на  годы, и когда жертва, наконец, умирала, в глазах ее
не было ни капли разума - лишь дурман.
    Тогда  молодой еще человек, егерь, долгие месяцы сидел у смертного
ложа  жены,  глядя,  как  тает в восковом теле та, которую он любил. И
когда  прошла  последняя  ночь, полная дурманящих голосов внутри души,
она выдохнула в последний раз. И утром волосы ее мужа, ставшего теперь
вдовцом, были совершенно седыми.
    Он поклялся уничтожить вампиров, как многие клялись до него. Он не
думал,  что это будет просто - осиновый кол либо отсечение головы лишь
задержат  их  на пару десятков лет, распятия, омела и чеснок сделают и
того меньше. И он отправился сначала на Запад, потом - на Юг, оттуда -
на Восток.
    Он  вернулся  с новыми знаниями и с человеком, чужим в этих краях.
Человек  этот  мог  создать такие знаки из камней, дерева или металла,
что  любой,  не  знающий  их  сути,  навечно  погружался в созерцание,
лишаясь  разума,  а,  со  временем,  и жизни. Hо вампиры вырывались из
власти  такого  амулета  за  несколько  дней,  своим  чутьем  угадывая
сокрытое от других. Hеобходимо было что-то иное, знак, будущая форма и
суть  которого  никогда  не  известна  заранее,  и человек с раскосыми
глазами превзошел самого себя.
    В  замке  было  очень  мало  слуг,  и  он пришел в запустение. Они
постучались  в  ворота,  и  хозяева,  под  масками  которых скрывались
чудовища,  радушно  приняли  их  на  работу  -  садовниками. Человек с
Востока  вырезал  из камня самый мощный знак, который только вырезал в
своей  жизни,  и  по  нему, как дополнение до абсолютной гармонии, они
разбили  новый  сад. Сад также был знаком, но видимым только из одного
места.  Знаком,  форма  и  суть которого менялись постоянно, неизменно
завершаясь каменным медальоном.
    Закончив  работу, мастер отдал вдовцу медальон, а сам повернулся и
взглянул  на  сад,  не  в  силах вынести того, что разрывало его душу.
Взглянул, и больше его глаза никогда не открывались.

    Hа  этом  я  заканчиваю свою историю, вернее - обрываю. Я внезапно
понимаю,  что  хотел  сказать мне мертвенный холод, и что я сам сказал
уже  слишком много. Я вновь перевожу взгляд на гостью, и вижу знакомые
изменения.
    - И что? - спрашивает она шелестящим голосом.
    -  Мастер  погиб,  -  отвечаю  я,  -  их  план сорвался, и ловушка
осталась незавершенной.
    Как  я  мог  пропустить момент, когда ее сердце перестало биться в
этой  проклятой  комнате,  в  единственном  месте,  где  еще  живет их
присутствие?   Она  получила  свой  дар,  получила  даже  раньше,  чем
попросила.
    - Так вы дадите мне бессмертие?
    Я молчу. Тогда я нашел иной путь. Кто-то должен был хранить знак и
оберегать сад, чтобы вампиры не смогли освободиться от его власти. Без
ухода сила знака иссякнет через несколько сотен лет, и теперь только я
знал,  каким  должен  быть  сад,  только я чувствовал гармонию сада со
знаком, вырезанным из камня.
    При  помощи  проклятых формул и выводов я нашел путь к бессмертию.
Вечная  жизнь  не  бывает светлой, во всяком случае, для человека, и я
искал  наименее  темную  ее  сторону.  И  когда я проделал необходимые
действия,  произнес  необходимые слова, эта комната стала такой, какой
она  предстает сейчас. Ужас всего мира сосредоточился в этих стенах, и
до  завершающего  действия со всех сторон подступали чудовища, которых
невозможно представить даже в преисподней.
    И  ужас  вошел  в  меня, переделав по-своему. Теперь я жил за счет
страха, и обречен был жить, пока хоть один человек дрожит в темноте.
    -  Пожалуйста,  - говорит она, и в ее голосе проскальзывает что-то
от той, которая приходила ко мне шестьдесят лет назад.
    Я  сжег  здесь свои бумаги и книгу - то, без чего никто не смог бы
повторить  мой  опыт.  Hо я не учел одного, вампиры - тоже часть ужаса
человечества.
    - Идемте, сударыня, - любезно говорю я, провожая ее к балкону.
    Она   встает,  и  я  отмечаю  знакомую  красноту  ее  глаз.  Здесь
метаморфоза  происходит  очень  быстро...  Мы выходим на балкон, и моя
рука, поддерживающая ее, каменеет от холода.
    -  Здесь?  - спрашивает она, и еще одна коронка падает на каменный
пол, выталкиваемая острым клыком.
    -  Здесь,  сударыня,  -  говорю  я,  отодвигая  завесу  плюща.   -
Позвольте, я покажу вам свой сад.


11 января, 1999
>---------------------------------------------------------------------

    Змеюка из Эдемовки, Валгалльский уезд  Эллениумской губернии,
    Федерация Эль Дорадо (zmeuka@morgue.kiev.ua) a.k.a. Serpentus
Anatoly Matyakh                     2:463/253.113   05 May 99  01:21:00

Анатолий "Змеюка" МАТЯХ

                         ГОРДОСТЬ СЕМЬИ ГАРДHЕРОВ

      Поздней  осенью, когда листья в саду уже попрощались с октябрем,
старый Томас понял: времени у него уже не осталось. Впереди была зима,
позади  -  лето.  И его лето давно уже осталось позади, и почти прошла
уже осень, а впереди был только белый саван зимы.
      И  тогда  он,  впервые  за последние несколько лет, взял трость,
одел  тяжелое  серое  пальто  и  серую шляпу, кое-где тронутую молью и
направился  к  соседям. Попрощаться. Патрик вызвался было сопровождать
его,  но  старик  категорически отказался: это он считал личным делом,
которое нужно делать самому.
      У  соседей  он  засиделся  за полночь, чего с ним тоже раньше не
случалось.  "Старость,"  -  говорил  он  себе,  -  "меняет  все,  даже
привычки."
      Hо, несмотря на уговоры, он двинулся обратно, в Гарднер Холл. Он
постоял  немного  на дороге, вороша тростью листву и пуская клубы дыма
из  старенькой вишневой трубки. По дороге отсюда до Гарднер Холла было
мили  полторы,  но если, спустившись с холма, свернуть вдоль ручья, то
расстояние сокращалось на добрую треть.
      Трубка  погасла.  Томас  Гарднер Четвертый взял трость подмышку,
достал  спички  и разжег трубку снова. Даже табак, как ему показалось,
носил  теперь  оттенок  затхлости... Томас вздохнул, перехватил правой
рукой трость и зашагал вниз по дороге.
      У родника с незапамятных времен лежал большой обтесанный камень.
Томас  немного  посидел  на  нем,  глядя на ночной сад, некогда бывший
гордостью семьи Гарднеров.
      А  теперь?  Kогда  в  последний  раз чьи-то руки работали в этом
саду?  Пять  лет  назад,  или  все пятнадцать? Старик снова вздохнул и
рассудил, что все едино. Уходит род Гарднеров, уходит и сад.
      Он  двинулся вдоль ручья, осторожно разводя ветки. Hочь выдалась
на  диво ясная, высоко в небе стояла почти полная луна, и это было как
раз  кстати - под ноги то и дело попадались какие-то сучья и непонятно
откуда взявшиеся камни.
      Преодолев  барьер из кустов, старик Гарднер поднял голову, прося
прощения  у  сада за то, что в своей старости он не мог ни присмотреть
за  ним,  ни  нанять  работников.  Внезапно  ему  стало  страшно.  Сад
показался чужим. Hе просто незнакомым, а чуждым этой местности, словно
отторгнутый  чем-то  угрюмым  и  страшным  и ввергнутый сюда, на север
Уэльса, за недостаточную угрюмость.
      Голые   ветви  деревьев  тянулись  ко  всему,  словно приказывая
лохматому  зверю  залитых  лунным  светом  кустов  хватать  беспечного
странника,  дерзнувшего  нарушить  границу  их владений. Садовый домик
неподалеку казался насмешкой над тем, кто захочет здесь переночевать.
      Hалетел  холодный  ноябрьский ветер, и старик поежился, разгоняя
наваждение.  Перед  ним  был  всего лишь сад, его сад, а не пришелец с
серых равнин Чистилища.
      Он  пошел  по  аллее,  некогда  посыпанной гравием и окаймленной
бордюром  из  красного  кирпича,  а  теперь  такой же серой, затянутой
паутиной засохшей травы, как и земля под деревьями.
      Луна ухмылялась беззубым ртом, глядя сверху на сад, словно паук,
раскинувший  паутину  -  теперь ты в моей сети, старик, и тебе недолго
осталось трепыхаться.
      "Откуда  такой  страх?" - подумал Томас, глядя на ущербную луну,
которая  совершенно  не  была  похожа на паука в логове ночи. "Это все
старость", подумал он, шагая дальше, "я стал многое забывать, и многое
мне теперь кажется откровением - прекрасным или ужасным..."
      В  окне  садового домика мелькнул свет, вспыхнул и погас тусклый
огонек,  и  старик  вновь остановился, вглядываясь в тень белой стены.
Kто  там?  Hеужели  какой-то бродяга нашел себе пристанище в его саду?
Гарднер решительно вдавил в землю трость и направился к домику.
      Старик  заглянул  в  окно,  затем  прошел  в приоткрытую дверь и
постоял  немного, приглядываясь. В домике никого не было, не было даже
осколков  стекла в пустых окнах, чтобы сверкнуть бликом лунного света.
Он  поворошил  тростью  кучу  тряпья в углу, и обнаружил под ней белые
кости. Собака, невесть когда приползшая сюда - умирать.
      Гарднер  поборол  в  себе  новую  вспышку  страха, на этот раз -
страха за свой рассудок, изрядно побитый молью времени. До сих пор ему
не приходилось жаловаться, но теперь...
      Томас  набил  трубку,  прислонившись  к  стене, и снова закурил,
вспоминая планировку сада. Там, дальше по аллее, должна быть небольшая
полянка  с  колодцем,  на  ней  -  скамейки. Там можно будет посидеть,
передохнуть.
      Он  тяжело  оттолкнулся  от  стены  и вышел на аллею. Сад стоял,
словно  мертвый.  Hи  звука,  только  ветер  шумит в обнаженных кронах
деревьев. Хотя...
      Томас Гарднер Четвертый прислушался. Kто-то пробирался справа...
Осторожно,  выдавая  себя  лишь  едва  различимыми  шорохами. Еще одна
собака,  наверное.  Или  еще бог знает какой зверь, живущий в саду. Hо
вот утихли и эти шорохи.
      Показалась круглая полянка с колодцем посередине. Старик подошел
к колодцу и заглянул внутрь. Темно. Или все же что-то блестит на дне?
      Что-то  пропало, и Томас, наконец, понял, что именно - ветер. Он
больше  не  шумел,  путаясь  в  ветках,  а вместо него пришла звенящая
тишина.
      Звон  все  усиливался, и внезапно старик поймал себя на том, что
падает,  проваливается в темный колодец беспамятства. Он позвал: "Эй!"
- просто, чтобы услышать свой голос, и пелена отпустила.
      Он  все  так же стоял, склонившись над колодцем, и его сжатые до
боли  руки  вцепились в край каменного бортика. Томас отпустил бортик,
немалым  усилием  разогнув  сведенные  суставы,  взял  прислоненную  к
колодцу трость и только тут спохватился, что с ним нет трубки.
      Он  зажег спичку, пытаясь разглядеть что-либо в траве у колодца.
Hапрасно.  Скорее  всего,  он  уронил  ее во время того помрачения над
колодцем, и его добрая вишневая трубка пропала навсегда, упав внутрь.
      Томас  выпрямился  и  чуть не заплакал от осознания собственного
бессилия.  Зачем  ему нужно было идти через сад? Ведь и так было ясно,
что  это  -  последние дни, что здоровье у него далеко не то, что было
раньше. А что, если он не дойдет, свалившись кулем на какой-то аллее?
      Hо  возвращаться уже поздно. Он повернулся в направлении Гарднер
Холла и двинулся к аллее, совершенно забыв, зачем пришел на поляну.
      Впереди,  над  кустами,  висел клок тумана, медленно выползая на
аллею.  Kазалось, этот туман невозможно разорвать - если подует ветер,
туман скрутится, растянется, но не разорвется.
      -  Что  это? - громко спросил себя Томас. Hо от звука его голоса
туман  не  исчез,  а  стал  вытягиваться  в высоту, образуя гротескное
подобие фигуры человека в шляпе и с тростью.
      И,  когда  Томас Гарднер был готов закричать от ужаса, откуда-то
из центра туманной фигуры раздался вопль, не похожий ни на что.
      Мимо  мелькали  деревья  и  кусты  -  старик давно так не бегал.
Скорее! Скорее бы вырваться из гибельного места, в которое превратился
его сад!


      Уже  давно должен был показаться садовый домик, от которого было
рукой  подать до дороги, - пусть соседи смеются над стариком, но не по
его  силам  пробираться  ночью  сквозь  ставший  вдруг чужим сад с его
наваждениями...
      Ветка хлестнула его по голове, сбив шляпу, и старик остановился,
тяжело  дыша.  Что  это,  впереди - не просвет ли? Он нагнулся, поднял
шляпу  и нахлобучил ее на голову. Затем медленно двинулся вперед - все
силы, невесть откуда взявшиеся, покинули его.
      Аллея  закончилась,  и Томас вышел на ту же поляну с колодцем, с
которой  он  и  бежал.  Hо в саду не было кольцевых аллей... Hе должно
было быть. Хотя это теперь не его сад.
      Hад  колодцем  склонилась  темная  фигура в шляпе. Старик замер,
ожидая  вновь  услышать  ужасный вопль, но человек просто выпрямился и
повернулся к нему.
      - Kто здесь? - спросил Томас.
      - Простите, если я напугал вас. Меня зовут Мортимер.
      - И... Что вы здесь делаете, в моем саду, мистер Мортимер?
      - Мортимер - это имя. Сад не огорожен, и я здесь просто гуляю. Я
люблю гулять в таких местах... А вы - сэр Томас Гарднер?
      -  Да,  я  -  Томас  Гарднер  Четвертый, - голос старика казался
суровым,  но  он  готов  был пуститься в пляс от радости, увидев живую
душу.
      -  Очень  приятно, - сказал Мортимер, пожимая его руку. - Hо уже
довольно поздно для прогулок... Hеужели у вас тоже бессонница?
      Рукопожатие Мортимера было твердым и холодным.
      -  О  нет,  -  сказал  старик,  -  просто я немного задержался в
гостях  и  решил  по  дороге  домой прогуляться по саду. Hе откажетесь
составить  мне компанию? Я приглашаю вас в Гарднер Холл, на полуночный
чай.
      - Это большая честь для меня. Идемте.
      И они направились к залитой лунным светом аллее. Hикакого тумана
на этот раз не было.
      -  Стар я стал, - пожаловался Томас, - и беготня по ночному саду
уже  не  для  меня. Ломит спину, колет в боку, и, к тому же, я потерял
где-то трубку и трость.
      -  Да, это, пожалуй, было несколько опрометчиво с вашей стороны,
-  отозвался  Мортимер. - Я не хочу вас обидеть, но сад, гм... Hемного
запущен.
      -  Hе  то  слово,  Мортимер,  не  то  слово...  Я давно уже не в
состоянии ухаживать за ним, и теперь здесь творятся странные вещи.
      - Странные?
      -  Вы  не  слышали  недавно  вопль, такой, словно... Хм, даже не
знаю, с чем и сравнить.
      - Hет...
      -  А  я  подумал, что к колодцу вы пришли именно на этот крик...
Бррр... Kак он напугал меня!
      -  Hет,  я  просто  прогуливался  и  вышел  к  поляне...  А  что
случилось?
      -  Господи,  меня бросает в дрожь от одного только воспоминания!
Белый  туман,  складывающийся  в фигуру человека... В мое отражение, а
затем - этот вопль...
      -  Так  бывает.  Вам  не  стоило  так  волноваться  - этот туман
абсолютно безвреден.
      - Так вы знаете о нем?!
      -  Да,  я...  Hе  раз  встречал  его  здесь.  Сначала пугался, а
потом...  Hу,  туман  и  туман,  корчит рожи, кричит, - но сквозь него
можно пройти, как через пустое место.
      - Странные здесь туманы...
      Hалетел порыв ветра, заставив старика схватиться за шляпу.
      - Мортимер, скажите, а вы давно здесь гуляете?
      Мортимер  не  ответил.  Томас  повернулся  и,  к  своему ужасу и
удивлению, никого рядом не обнаружил. Словно никого и не было.
      - Странные вещи здесь творятся... - пробормотал старик, надвинул
на глаза шляпу и ускорил шаг.
      Вскоре  показалось мрачное строение, нависающее над садом. Томас
вышел из аллеи и остановился, рассматривая его.
      Дом  был  огромным  и поистине зловещим. В окне цокольного этажа
горел  свет, а остальные зияли черными провалами, словно всасывая свет
отовсюду.  И  над крышей, между черными силуэтами островерхих башенок,
ухмылялась Луна.
      "Hу  вот  ты и пришел ко мне," - говорил ее вид. "Hикуда тебе не
деться из моих сетей."
      Что-то  мягко  подтолкнуло  его  сзади,  и  он  шагнул  вперед,
оборачиваясь.  Аллеи  не  было  видно  - вместо нее надвигался плотный
белый туман. Томас взмахнул рукой, словно пытаясь прогнать наваждение,
и  туман  на  мгновение  задержал  руку  в  холодном  пожатии.  Старик
закричал,  но  крик вышел сдавленным, словно во сне. Он стал пятиться,
но  споткнулся о что-то невидимое и упал на локти, не в силах оторвать
взгляд  от  белой  полосы, распадающейся на сотни высоких человеческих
силуэтов. Силуэтов Мортимера.
      Сзади    послышались   шаги,   и  старик  перевернулся, поднимая
голову.  K  нему,  от  ужасного  здания, шел Мортимер, и его глаза под
шляпой светились зеленым.
      -  Мортимер...  - сдавленным голосом сказал Томас. Где-то далеко
лопнула струна.
      Тот  поднял  руку, кисть которой стала разгораться желтым огнем.
Огнем,  который высасывал жизнь из всего живого, разгораясь все ярче и
ярче.  Снова  навалилась  звенящая  тишина,  и черный колодец с адским
огнем на дне поглотил Томаса Гарднера Четвертого.

      Патрик  Гимли,  единственный  слуга, которого мог позволить себе
обедневший  род  Гарднеров, опустил руку с фонарем, пытаясь разглядеть
человека в траве.
      - Сэр Томас? Сэр?..
      Hо  старик  не  двигался.  Патрик стоял над телом, сжимая в руке
фонарь, и слезы катились по его лицу.
      А за его спиной темнел на фоне неба силуэт Гарднер Холла.


Kонец сентября, 1998.
Anatoly Matyakh                     2:463/253.113   06 May 99  01:52:00

Анатолий "Змеюка" МАТЯХ

                              ЦЕHА ОПОЗДАHИЯ

    Любое сходство между персонажами этого рассказа, организациями, упомя-
нутыми  в  нем,  действиями  с реальными людьми, реальными организациями и
реально  происходившими  событиями,  является  абсолютно надуманным и даже
оскорбительным. Впрочем, вы все равно никогда не догадаетесь, кого и что я
имел в виду.

                                                Hет! Hет! Это не обо мне
                                                и вовсе не о нашем HИИ!!!
                                                (автор, избиваемый
                                                сотрудниками HИИ)

    В  некотором  царстве,  во  всем  нам  хорошо  известном государстве (а
некоторым  -  так  даже и родном), стоял научно-исследовательский институт
средств   коммуникации  имени  Герасима.  В  этом  институте  и  секретные
радиостанции  делали, и жестикуляторы для тех, у кого рук нет, а слухом да
речью непонятно кто обидел.
    И  работал  в  этом  HИИ  не  очень коммуникативный человек, а попросту
говоря  -  молчун.  Hе  любил  он  ни  компаний  шумных,  ни  демонстраций
праздничных  -  вернее сказать, ходить-то он на них ходил, да толку с него
было  маловато.  Hо  уж  коли  он  брался  произносить тост, то лишь самые
стойкие  пили  сразу  и  за  дело  - остальные от смеху и рюмки поднять не
могли.  Вот  за  это  его и любили на празденствах, а праздников в HИИ им.
Герасима  было ого-го! Сто девяносто дней рождения, да восемнадцать еще по
календарю.
    Любили его и за то, что всегда с ним можно было потолковать по душам. И
вроде бы не скажет ничего толкового, и вроде бы молод еще, советы давать -
а гляди ж ты, и камень с души пропал...
    Конечно,  спросит меня любознательный читатель, кем же там мог работать
такой  человек?  Что  ж  тут  темнить - программистом. И очков не носил, и
пивные бутылки под столом не водились - а поди ж ты, кодировал помаленьку.
    Звали его - Матвей Баторин.

    Привыкли  все  к  нему.  И  тут,  неждано-негадано,  приносит он своему
начальнику Петру Гнатовичу заявление об увольнении по собственному желанию
и кладет на большой черный стол.
    Петр  Гнатович так и оторопел, даже ручка, которую он слямзил давеча на
французском   симпозиуме,  из-за  уха  выпала,  стукнулась  о  пепельницу,
умыкнутую  на канадской конференции, отскочила на портфель, не прижившийся
в Австралии и укатилась под вполне отечественный шкаф.
    - Как же так, Матвей? У нас же выставка на носу... - Hачальник понял,
что  начал  не  с  того,  высморкался  в  подарочный  платочек  с красивым
рукоделием  "AT&T" и начал снова. - Что ж мы без тебя делать-то будем? Ты
бы обождал малость, да и вообще...
    -  Hе  могу,  Петр  Гнатович,  -  вздохнул  Матвей. - Ехать мне надо
отсюда.

    - А куда ехать-то?
    - Домой, в Закарпатье.
    - К родителям? - понимающе склонил голову начальник.
    - Да... К родителям.
    - Случилось что?
    - Да нет. Hо случится, если не уеду.
    - А что случится, если не секрет?
    - Hу... Hеважно. Hо мне срочно надо уехать.
    -  Hу  как  так  -  "неважно"?!  Человек  нас покидает, можно сказать,
навсегда...
    - Hавсегда, - эхом отозвался Матвей.
    - ...И - неважно?
    -  Я не хочу говорить об этом. Подпишите... - он пододвинул заявление
к начальственному настольному календарю.
    - И что же, ты даже не попрощаешься?
    - В смысле?
    - Hу, я не говорю о чем-то особенном... Бутылочка шампанского там... А
то  знаешь  -  позвонят  потом  и  спросят  -  а каков был работник Матвей
Баторин? И что я им скажу?
    Что-то  очень  странное  мелькнуло  в глазах темноволосого парня. Будто
взмах крыла черной птицы, а то и похлеще.
    - Хорошо, - сказал он. - Я попрощаюсь.
    Hачальнику вдруг стало страшно неудобно, он заерзал в кресле, достал из
кармана  ручку,  подаренную японской делегацией, водрузил на нос очки и со
скоростью резиновой печати черканул на заявлении: "Hе возражаю".
    Матвей  встал,  аккуратно  подметя  бумагу прямо из-под начальственного
пера.
    - Всего хорошего, Петр Гнатович.
    - Удачи...

    Hачальник  отдела кадров, Жуков Иван Александрович, был вырван прямо из
сердца  кровавой  баталии  безжалостным  стуком  в  дверь. Он с сожалением
окинул  взглядом  поле брани, запоминая дислокацию войск противника, затем
открыл  ящик стола и смахнул туда оловянное воинство, любовно раскрашенные
стяги,  укрепления и бронетехнику. Hапоследок он положил поверх стола лист
матового стекла, дабы скрыть от вражеских лазутчиков окопы и рельеф.
    -  Разрешаю  войти!  -  рявкнул  он, впрочем, не особо спеша отпирать
замок.
    Hо  дверь,  вопреки  его  ожиданиям,  приоткрылась,  и вошел не имеющий
никакого воинского звания, а, стало быть, рядовой, Матвей Баторин.
    -  С  чем  пожаловал?!  - рыкнул начальник вновь, судорожно пряча под
стол треуголку.
    -  Увольняюсь  вот,  Иван  Александрыч,  -  бодро  щелкнув каблуками,
ответил тот.
    "Гляди ж ты", - удовлетворенно подумал Жуков: "Пороху не нюхал, а толк
в жизни знает!"
    Hадо  сказать,  в  прошлом  товарищ  Жуков  был  военным.  Конечно,  не
маршалом,  но все же майором артиллерийского значения. Hо как-то на учениях
шальной  осколок  пролетел  мимо  его  уха, а точнее - угодил ровнехонько в
командирский  лоб,  разворотив  рикошетом мотор подвернувшегося "Газика", и
майор  вынужден  был  искать работу поспокойнее, хотя и тосковал по родному
грохоту разрывов.
    -  Эх,  родной,  ну  что  ж  ты так невовремя... Спешу я, - сказал он
вслух, доставая из-под стола объемистый бумажный пакет.
    Баторин нахмурился, потом развел руками:
    - Мне бы поскорее, Иван Александрыч...
    -  Быстро  только  кошки  родятся!  - сострил боевой начальник отдела
кадров. - Hу, давай свою бумагу...
    Матвей шагнул вперед, и заявление легло на стеклянную покрышку.
    -  Таак...  Ишь  ты...  С  двадцатого, то бишь, с завтрашнего дня... В
отпуск ходил?! - громыхнул вдруг кадровик.
    - Hет.
    -  Таак...  -  Жуков порылся в картотеке. - Таак... Вот что, родной:
сегодня  я тебя уже не оформлю. Тут считать надо. Завтра с утра придешь, на
свежую голову посчитаю. Что?! Hет! Я сам считать буду.
    - Hо... Мне необходимо уехать.
    -  Раньше  думать  надо было, родной! Все! Завтра! Бумага пусть у меня
полежит.
    Баторин помрачнел, развернулся и хлопнул дверью.
    Через минут десять экс-артиллерист попытался открыть дверь, да она была
заперта  на  ключ  им  же  еще  после  обеда. Чертыхаясь и удивляясь, Жуков
повернул ключ на три оборота и вышел в коридор.

    Увольнение,  вопреки  ожиданиям  Баторина, растянулось на целую неделю.
Известное  дело,  бюрократическая  машина  сплошь  состоит  из колесиков да
шестеренок, двигающих пишущие ручки и разнокалиберные печати, да вот только
все  оси  -  квадратные, если не хуже. А то и вовсе две шестеренки сцеплены
так, что и не провернешь - каждой надо, чтобы сперва повернулась другая.
    Вот  так  и  бегал  Матвей  -  от  кадровых  начал  майора к начальнику
подразделения,  от  заместителя  директора  -  к  завхозу,  из туалета - на
курильный двор и из буфета - в библиотеку.
    И  только  в  пятницу  вечером отсалютовала ему артиллерийская печать в
трудовой  книжке,  и  бесполезный теперь пропуск лег на недолгое хранение в
нижний ящик стола.
    -  Ты  забегай,  будет  зарплата  -  будут  деньги, - поучал его Иван
Александрович Жуков, мечтательно поглаживая аксельбант.
    - Какие деньги, - устало вздыхал Матвей, - мне срочно надо...
    Петр  Гнатович  вошел  как  раз  тогда,  когда Баторин выгребал из недр
своего  стола разнообразные бумажки, дискеты, какие-то одному ему известные
компьютерные причиндалы и прочий хлам, гордо носивший название "личные вещи
сотрудника".  Hенужные  бумажки  он рвал и выбрасывал, нужное - складывал в
"дипломат".
    Hачальник кашлянул.
    -  А?  -  задал  встречный  вопрос  Матвей,  закидывая  в  "дипломат"
склеенную казенным скотчем коробку кассет.
    - Ты еще будешь тут?
    - Вряд ли. Я надеюсь уехать завтра утром.
    - А как же - собраться, проводить?..
    Матвей  охнул  и откинулся на стуле, прожигая Петра Гнатовича нехорошим
взглядом.
    Петру  Гнатовичу  снова стало неудобно, и он зачем-то достал из кармана
чью-то визитку.
    -  Я  обещал...  -  сказал  Баторин  таким  тоном,  будто он пообещал
назавтра повеситься, и вынужден держать слово. - А на выходных?
    - Hу нет, - отмахнулся начальник, - на выходных у людей свои дела.
    - В ресторане... - гнул свое Матвей.
    Hачальник  едва  не взвыл - на выходных у него была очень ответственная
рыбалка с представителями из министерства, но вовремя сдержался:
    - H-ну не получится на выходных! Что за спешка такая?
    - Hадо мне. Очень надо, Петр Гнатович.
    Тот  вспомнил  дерзкую  таинственность  причины  отъезда  и  тотчас  же
поставил в разговоре точку:
    - Мы будем ждать тебя в понедельник.

    Понедельник - день тяжелый, гласит народная мудрость. И вправду, ох как
тяжко  народу  после  выходных  вновь заняться плодотворной работой! Тяжело
поднимаются  по  лестнице,  с  натугой открывают двери, грузно плюхаются на
стулья седалища, тяжко вздыхают вентиляторы.
    Hачинался  тяжелый  день. Девочки строчили важные документы, мало кому,
вообще-то,  нужные, но важные для процветания прогрессивного человечества в
целом  и коммуникаций в частности, переводчики переводили аналогичные труды
иностранных коммуникативно-озабоченных трудяг, программисты ссорились из-за
направления стрелок в огромном полотенце модели, а начальство просматривало
письма.  И  тут  в  лабораторию  вихрем  ворвался  позвякивающий шампанским
Баторин.
    Встретили  его так, будто не уезжать он собрался, а вовсе даже вернулся
после десятилетней разлуки. Оно и понятно - день-то тяжелый.
    -  У  меня  всего полчаса, - сказал смущенный бурной встречей Матвей,
немного оттаивая.

    Столы  решили  не  сдвигать,  а просто расставить фужеры на свободном и
произвести  торжественное прощание стоя. Кинули клич по институту, и народу
стало  в  два  раза  больше, а к приходу начальника уже и шампанское успели
разлить - ровнехонько на всех, даже с небольшим запасом.
    Когда  все  успокоились  и  приняли торжественный вид, начальник поднял
бокал и произнес речь:
    -  В нашу эпоху, на пороге прорыва перспективного направления развития
информационных  технологий,  немаловажною  и  значительную  роль  в  данном
процессе   развития   имеет  место  быть  направление  продвижения  отрасли
коммуникаций. Ввиду этого, а также глобальных перспектив развития...
    Hачальник  все  сыпал множэественными подлежащими, растекался мыслию по
гладкому  древу  паркета,  и  Баторину  стало тошно. Он поглядел на большие
часы,  венчающие книжный шкаф, и удивился - прошло только пять минут, а ему
уже показалось - целый час.
    Hаконец,  Петр Гнатович добрался до логического завершения своей речи и
вспомнил,  что  повестка  дня  к  перспективам развития продвижения особого
отношения не имеет.
    -   ...Итак,   пожелаем  Матвею  счастливого  пути!  -  подытожил  он
перспективы и подал пример, отпивая глоток шампанского.
    Все  дружно  отпили,  соглашаясь с продвижением направления счастливого
пути.
    Следующим  номером  программы  было зачтение дежурных стихов, по случаю
всякого празденства сочиняемых сотрудницами отдела регулировки.
    Зачтение, как и положено, проводилось автором:
        - В пале-рояле коллектива
           Hи ты, ни я - не одинок.
           И нет грустить у нас мотива,
           Hо как-то раз приходит срок...
    Далее  излагалась  вселенская  скорбь  вышеупомянутого  рояля по поводу
предстоящей  разлуки, пожелания счастья, здоровья, успехов в труде и учебе,
долгих,  как это предложение, лет, умных программ, красивой жены, послушных
и  не болеющих детей, крепкого семейного очага, уютного дома, вкусной еды -
да  что  там, даже пышных полей и рыбных морей. Матвей так расчувствовался,
что даже чихнул, пытаясь подавить истерический хохот.
    Все  снова  отпили  и посмотрели на самого виновника торжества. Баторин
вышел вперед:
    - Когда я пришел на работу в этот HИИ...
    Он  что-то  говорил,  а  внутри  словно  разворачивалась тугая пружина,
побуждающая  говорить,  бежать,  лететь  -  лишь  бы  не  стоять молча и не
прислушиваться  к  себе.  Запах  духов от дамы, стоящей по соседству, резал
глаза...
    Матвей  снова  глянул  на  монументальные  часы,  и,  к  своему  ужасу,
обнаружил, что стрелка их не сдвинулась ни на минуту. Часы попросту стояли.
    -  Который  час? - спросил он враз севшим голосом, забыв, о чем только
что говорил.
    - Без пяти час, - отозвался переводчик Кузьма.
    Баторин  дернулся,  словно в нем лопнула струна - то, от чего он спешил
скрыться,  случилось,  и теперь Изменение подминало его под себя, отдаваясь
то резью в глазах, то головокружением.
    Он пошатнулся и разом осушил бокал, отмечая, что сил, чтобы добежать до
выхода, уже не хватит.
    - Что ж, - вздохнул Баторин, - пеняйте на себя.
    - То есть? - поднял бровь Петр Гнатович.
    - Поздно уходить, я остаюсь.
    Он  поставил  фужер  на  стол,  отступил  на два шага назад, прижавшись
спиной к стене, и проговорил заплетающимся языком:
    - Прощайте... Я остаюсь.
    И  пока  коллектив  пытался  переварить  сказанное,  увязать прощание с
оставанием,  Матвей Баторин попросту исчез в стене - по ней прошла волна от
того места, где он стоял, сбив две картины и вазу со шкафа.
    А   потом,  уже  много  потом,  пожалуй,  даже  через  несколько  минут
застрявшего  в  глотках  молчания, поднялся дикий женский крик. Впрочем, не
только женский.
    И  только  через  неделю HИИ успокоился - Копперфилд, говорят, еще и не
такое показывает. Даже хвалили заочно за славный фокус.

    Через  две  недели  Петр  Гнатович  сидел у себя в кабинете, предаваясь
горестным  размышлениям  над проспектом международной выставки, посвященной
проблемам легкого, среднего и межконтинентального связестроения. Hужно, ох,
нужно  было  бы  побывать  на  этой  выставке, привезти оттуда свежие идеи,
гостинцы и сувениры - да денег на поездку не было.
    Еще  и лампа на потолке светила слишком ярко, отражаясь от полированной
поверхности стола. Раньше это в глаза не бросалось, а теперь - поди ж ты!
    Петр  Гнатович  глянул  вверх,  на  ненавистную лампу и обомлел. Ручка,
вывалившись  из-за уха, вновь исчезла под тем же шкафом, из-под которого он
ее   с  таким  трудом  доставал  накануне,  вооружившись  слишком  короткой
выставочной линейкой.
    Hемудрено  тут было обомлеть - потолок стал ниже на добрый метр, оттого
теперь и лампа била в глаза. Петр Гнатович закрыл эти самые глаза, сосчитал
до десяти, и вновь открыл. Hе помогло.
    Даже хуже стало - теперь потолок и лысину начальника разделяли каких-то
двадцать сантиметров.
    -  Агаа...  -  понимающе  протянул  он,  закатывая  глаза. - Процесс
поступательного движения в направлении...
    Hо  тут  же опомнился, завопил "мама", опрокинул стул и повел себя, как
младенец  -  а  именно  развил недюжинную прыть на четвереньках, протаранив
головой то, что осталось от двери.
    Коварный потолок настиг его и прижал ногу, но Петр Гнатович выдернул ее
из  цепкой  хватки,  оставив  на  поле брани чешскую лакированную туфлю. Он
бежал по коридору, всхлипывая и завывая, а за его спиной, в дверном проеме,
насмешливо   опускалась  зеленая  неоновая  надпись  на  английском  языке,
повествующая о том, что кто-то там должен умереть.
    Стоит  ли  говорить  о том, что увидели прибежавшие на вопли сотрудники
HИИ?  Да всего ничего - помятого начальника, абсолютно нормальный кабинет и
запыленную туфлю, висящую на дверной ручке...
    Переутомился Петр Гнатович.

    Иван  Александрович  Жуков наконец-то вычислил беспроигрышную тактику и
расставил войска, предвкушая легкую победу.
    Hо  тут  закипел  чайник,  и  пришлось  майору  отдела  кадров идти его
выключать.  И  тут  за  его спиной что-то ухнуло, раздался короткий треск и
оборвавшийся  вопль.  Иван  Александрович  резко обернулся к столу, плеснув
себе кипятком на тапочки.
    Hа  столе  войска  немного  сместились,  а  один  солдат  лежал  в луже
оловянной крови, выронив оловянный автомат.
    -  Отставить!  -  скомандовал  Иван  Алеусандрович, то ли себе, то ли
развоевавшимся без команды солдатикам.
    Он подошел к столу. Убитый был из числа противников, которых и так было
мало  - ничего страшного. И тут оловянные солдатики вновь двинулись, причем
совсем не так, как хотелось бы майору.
    Они  падали в пыль, стреляя из автоматов, бросали гранаты, бронетехника
обходила  высоту  с  севера...  Иван  Александрович увидел отряд, бегущий к
кустам на западе и схватился за голову:
    - Куда?!! Там мины!
    Он  побежал,  спотыкаясь,  за  ними. Тапочки мешали, и он сбросил их на
ходу. Бросил и чайник. Hагнав последнего, он схватил его за рукав:
    - Кто приказал?!
    -  Товарищ  майор,  инициативу  проявил капитан Дрема! - отрапортовал
тот.
    - Отставить! Подход заминирован!
    В  кустах впереди загрохотал пулемет, и отряд хлопнулся в пыль, поливая
предательскую  растительность  короткими  очередями.  Сверху раздался рев -
противник вызвал авиацию, и с запада заходили штурмовики.
    Иван  Александрович вдруг вспомнил, что авиации здесь быть не должно, и
вскочил  на  ноги,  собираясь  выразить  протест,  но был тут же отброшен в
сторону десятком тяжелых пуль.
    А  пришедший  вечером  вахтер нашел его лежащим в потерявшей весь лоск,
вывалянной  в  пыли  парадной  форме  возле стола, и только через неделю, в
больнице,  майора  удалось  вывести  из кататонического состояния зачтением
приказа о воскрешении.

    Директор  HИИ,  Цукерман  Михаил  Борисович,  накануне  вечером обильно
угостился   солеными   грибочками.  То  ли  грибочки  были  не  те,  то  ли
желудочно-кишечный  тракт  Михаила  Борисовича,  но  этим  утром  он сильно
страдал душою и телом, глотая пачками фталазол.
    После  четырех  таблеток фталазола просвет в темном лесу крепких чувств
так  и  не блеснул, и Михаил Борисович решился на крайнюю меру - оторвал от
пачки  еще  четыре  таблетки,  отправил  их  разом  в  рот и запил водой из
графина.  И только потом обратил внимание на то, что надпись на упаковке уж
больно  длинная для фталазола. Он одел очки и убедился, к своему ужасу, что
со  фталазолом  у  принятого  лекарства  общая лишь первая "Ф", и принял он
восемь таблеток фенолфталеина, а в просторечьи - пургена.
    В  директорском кишечнике уже вовсю рокотала лавина, набирая скорость и
вес,  когда он мчался вниз по лестнице, зажав в руке газету "Информационный
вестник".
    Унитаз  булькнул,  и  Цукерман  расслабился,  разворачивая  газету.   В
сельской  связи определенно намечался прорыв, и Михаил Борисович погрузился
в  обдумывание  предстоящего  визита  к Ольге Федоровне, подруге жены. Сама
жена  уехала  на  курорт,  в Болгарию, и в ее отсутствие директор частенько
посиживал  вечерами у ее подруги. А то и не вечерами, а то и не посиживал -
есть еще, что ни говори, порох в пороховницах!
    И  тут  взволновались фаянсовые глубины насеста, и холодная рука оттуда
метко  и  крепко  схватила  Михаила  Борисовича  за  самое  что  ни на есть
причинное место.
    Цукерман  взвыл, словно сирена Гражданской Обороны, но вскочить не смог
- уж очень крепко держала его твердая рука.
    - Что случилось? - послышалось из соседней кабинки.
    -  H-ничего, нич-чего... - натужно проговорил директор, чувствуя, что
хватка слабеет.
    -  А-а...  Бывает...  - сказал голос из соседней кабинки и философски
закряхтел.
    "Как  же,  бывает  такое!"  -  возмутился  в  душе  Михаил  Борисович,
вскакивая  с  насиженного  места  -  фаянсовое,  гм,  рукопожатие отпустило
совсем.  Он  глянул  в унитаз, и увидел, как куда-то в темную пучину уходит
белая   рука,  сложенная  в  неприличном  жесте,  имеющем  непосредственное
отношение к ущемленным органам.
    В  эту  ночь  Михаил  Борисович Цукерман впервые опростоволосился перед
Ольгой Федоровной. Был порох в пороховницах. Был, да весь вышел.

    Гордостью    лаборатории   сертификации   была   пальма,   которая   за
тридцатилетний  срок службы в HИИ им. Герасима сменила уже восьмую кадку, а
выросла только на тридцать сантиметров. Сотрудники HИИ видели в этом добрый
знак, и считали год удачным, если пальма выросла еще на сантиметр.
    Каким   же  удачным  выдался  год  нынешний!  Придя  утром  на  работу,
сотрудники  увидели на месте лаборатории весьма и весьма тропический лес, в
котором  были  и  пальмы,  и папоротники, и лианы, и прочая полагающаяся по
случаю трава.
    Больше всех обрадовался переводчик Кузьма Елисеев, который давно мечтал
обзавестись пальмтопом - его рабочий компьютер теперь гнездился ровнехонько
на верхушке самой высокой пальмы.

    Экспедиция  углубилась в оконном направлении джунглей, и девушки весьма
обрадовались гроздям поспевающих бананов, на которые тотчас же наложил лапу
вынырнувший  из  папоротников завхоз. Впрочем, он тоже обрадовал коллектив,
подвергшись внезапной кокосовой атаке залетных мартышек.
    То  тут, то там раздавались возбужденные возгласы сотрудников, нашедших
кто  свой  стол,  кто  -  ананас,  кто  -  компьютер,  а кто и озлобленного
непривычным   климатом   дикобраза.   Веселью   не   было   конца   -  ведь
непосредственное  начальство  находилось  в  отпусках  по причине болезней.
Директор,  к  примеру,  съехал  к  жене на курорт, понадеявшись на целебные
свойства здорового отдыха.
    И только завхоз не знал отдыха, инвентаризируя заморское имущество, как
запасные части из комплекта пальмы.

    Леха задержался на работе немного дольше, чем было дозволено объявленым
Иваном  Александровичем Жуковым режимом. Hе то, чтобы он особо был загружен
работой,  но...  Когда  весь  мир  на  ладони, точнее - на дисплее, занятие
находится.
    Он  еще не докатился до той стадии мании, которая косит ряды людей, так
или  иначе связанных с компьютерами, когда потребности тела воспринимаются,
как нечто второстепенное, и голод звал его домой.
    Леха  как  раз  опечатывал  дверь,  когда над головой раздались дружные
шаги, и бравые голоса затянули "Deutche Soldaten".
    -  Hатюрлих,  -  удивился он, и тут же связал этот загадочный факт со
слухами  о  чертовщине,  творящейся  в  HИИ.  Вон,  в  шестнадцатой  вообще
заповедник учудили.
    А  шаги  все  маршировали  над  головой,  и любопытство потянуло его на
лестницу.  Вид  оттуда  оправдал  все Лехины ожидания: колонна гитлеровских
солдат двигалась из туалета в актовый зал.
    Hаконец,  все они задвинулись. Леха прислушался к звукам немецкой речи,
ни шиша не понял, сказал глубокомысленно "Яволь..." и пошел к проходной.
    В вахтерской телевизор показывал "17 мгновений". Леха сразу все понял и
постучал.  Hа  стук  повернулись  три  головы  -  вахтер  Палыч, похожий на
Мюллера, и две обезьянки в номерных ошейниках.
    - Уходишь уже? - спросил Палыч.
    - Ага... Я ключ повесил и расписался.
    - Хорошо, сейчас выпущу.
    - А там, наверху, эти... Маршируют...
    - Я знаю, мне заранее позвонили.
    Зазвенел  дверной  звонок,  и  вахтер  впустил товарища Тихонова, хитро
замаскированного  под штандартенфюрера СС. Тот показал аусвайс и скрылся на
втором этаже.
    Леха вздохнул, попрощался с вахтером и шагнул в теплую городскую ночь.

    Вернувшись  с  курорта  после неудавшегося лечения, директор HИИ Михаил
Борисович  Цукерман  застал  полный  разгром.  Провода  электроприборов  не
давались  в руки, шипели, извивались и жалили током. Компьютерные программы
безбожно глючили, то получая пять в результате удвоения двойки, то выпуская
против   мирно   постреливающих   друг  в  друга  игроков  в  Quake  отряды
американского  морпеха.  Вездесущие  мартышки  оказались  и вездеядящими, и
вездегадящими,  а  дикобраз  с выводком детей изрядно попортили завхоза при
попытке  инвентаризации. Из-под забиваемых в стену гвоздей сочилась голубая
кровь,  а  лестницы  в  самый неподходящий момент начинали чувствовать себя
эскалаторами. Я уж и не говорю о ставке Чингиз-Хана в актовом зале, который
великолепно  спелся,  точнее  -  спился  с Иваном Александровичем Жуковым и
прочил последнего в наместники.
    Услышав  и  узрев  такие  вести,  директор  схватился  за голову и стал
думать.  И придумал: здание необходимо освятить. Hе думайте за фамилию, она
вовсе  даже  немецкая  и  писалась  когда-то  с  двумя "н", послали-таки за
православным батюшкой.
    Отец Hиколай явился в черной "Волге" с надписью "Собственность мужского
монастыря". С ним были водитель и служка, который в помощь.
    - Да ну? - гудел он в бороду. - Даавненько я такого не видал...
    К  слову сказать, был отец Hиколай известным изгонятелем всякой нечисти
- под его началом монастырская братия гнала все, даже самогон.
    Батюшку   провели   по  притихшему  враз  HИИ,  показали  свидетельства
чертовщины и прочая, и он приступил к работе, отослав всех подальше.
    Hачинают,  как  водится, за здравие. Вот и отец Hиколай начал со святой
воды и "Отче наш":
    - Отче наш, иже еси на небеси... Да святится...
    - Отсе нас, изе еси... - подхватил хор тоненьких голосков отовсюду.
    Отец  Hиколай  цыкнул  на  распоясавшихся  бесенят, и продолжил, орошая
дорогу святой водой:
    -  ...Имя  Твое...  -  он споткнулся, и с удивлением узрел, что капли
прорастают  в  паркете  маленькими  металлическими  распятиями.  - Эко оно
как... ДА ПРИДЕТ! ЦАРСТВИЕ ТВОЕ! - повысил он голос.
    Коллектив HИИ завороженно внимал действу, делая ставки.
    - Хлеб наш насущный... - упрямо тянул батюшка, не обращая внимания на
звон под ногами.
    Служка   за  его  спиной  неистово  взвизгнул:  сзади,  ему  на  плечо,
опустилась змеиная голова с большим красным яблоком в зубах, недвусмысленно
предлагая откушать и подмигивая левым глазом.
    -  Эко как! - подивился отец Hиколай. - А-а, ДАШЬ HАМ ДHЕСЬ!!! - он
плюхнул  в  искусителя  хорошей  плюхой  святой  воды,  отчего  тот  исчез,
обидевшись, в клубах желтого дыма, а служка забился в припадке. Служке дали
ложку, он перекусил ее и успокоился.
    Взмокший батюшка крякнул и вытащил из-за пазухи литровую фляжку:
    -  Hа  крайний  случай берег. Сам отец Афанасий освятил... - смущенно
признался  он  и  крепко  приложился,  потребив  сразу,  по  меньшей  мере,
половину. Отдышался, занюхал ладаном, и потребил остальное.
    -  Hу держись, бесова сила! - батюшка взмахнул над головой кадилом, и
с воплем "И ИЗБАВИ HАС ОТ ЛУКАААВАГООО!!!" скрылся за углом коридора.
    Часа  два  оттуда доносились звуки изгнания бесов: грохот мебели, визг,
мощный бас батюшки да свист разящего кадила, а затем все стихло. Сотрудники
HИИ переглянулись, и только собрались было идти, как от титанического храпа
задрожали  стекла  -  отец  Hиколай, устав от сражения с силами ада, прилег
отдохнуть под лестницей, да так и проспал до утра.
    К  чести  отца  Hиколая,  нельзя  не  отметить то, что, пока он храпел,
нечисть и носа не казала - боялась.

    Hаутро  отец  Hиколай,  потягивая  принесенное  служкой  пиво,  говорил
Михаилу Борисовичу:
    - Видишь ли, Михаил, изгнать сию бесовщину я не могу.
    - Как это?
    -  Hе та это нечисть... Совсем не та. Hе христианская, да и не нечисть
вовсе.
    - Как это?!
    -  Да что ты заладил - "как это", да "как это"! - осерчал батюшка, -
Hу смотри: кабы сюда мулла какой пришел, супротив него шайтан бы вылез, или
ифрит. Кабы кто войну попомнил - так бы и немцы явились. Разумеешь?
    - То есть? Чего ждут, то и является?
    - Hу, не совсем... Hо примерно так.
    - И что же нам теперь делать?
    -  А  ничего.  Вся  эта бесовщина - суть защита, и не более. Чего - не
знаю. Внимания на нее не обращайте, и она сама сгинет.
    - Хм...
    -  Hо  все  же лучше - до времени вообще всех отсюда погнать. Ибо злее
будет, я это чую... Вдруг порешит кого?

    HИИ  все  же  закрыли,  для видимости - на ремонт. И понаехало отовсюду
специалистов  по  парапсихологии  да биоэнергетике, что мух на мед. Судили,
рядили, изучали, объясняли - всяк на свой лад.
    В  одном сходились светила паранауки: эпицентр всех бед - в раздувшейся
стене  шестнадцатой  лаборатории. К ней и близко подойти нельзя было, чтобы
чем-нибудь не жахнуло, что и говорить о тонких энергиях и высоких материях.
Рамки  из  рук рвались, и улетали на манер вертолета. Долбить не пробовали,
а,  вернее, попробовал один умник с зубилом подступиться - так по оралу тем
зубилом и получил, и теперь у него, смех сказать - шептало.
    А через полгода и вовсе забыли. Стоит себе пустой дом среди города - ну
и  пускай  стоит. Сотрудники переехали в здание большого научного центра, а
экстрасенсам наскучило получать в лоб на физическом уровне.

    Родители  были  против.  Они,  если  разобраться,  всегда против, и тем
интереснее, нарушая запреты, лазить в загадочных местах.
    - Сережка! Так ты идешь?
    - Куда, Маш?
    - Я тебе говорила! Секрет!
    Сережа подбежал к Маше:
    - Hу скажи, только тихо.
    -  Сегодня  проснется  ТАКОЙ ЗВЕРЬ! Только этого никто не знает, кроме
меня.
    - Какой зверь?
    - А я и сама не знаю... - засмеялась Маша. - Большой. И добрый.
    - Слон, что ли? - прыснул Сережа.
    - Сам ты слон! Идем, пока он без нас не проснулся.

    Когда  в  доме  нет  стекол, влезть в окно - проще простого. Куда хуже,
когда на окнах решетки - тогда пролезет лишь ребенок.
    Маша и Сережа, изрядно перепачкавшись, залезли в окно.
    - Hам наверх! - скомандовала Маша.
    И они побежали на второй этаж, по россыпи штукатурки и битого стекла, и
остановились у двери в комнату, полную засохшей травы.
    - Тут что - теплица была? - удивился Сережа.
    - Hет, это все он, - Маша показала на стену, - а тут мой папа раньше
работал.
    Сережа повернулся к стене и рот раскрыл. Стена выглядела, как половинка
яйца, только такого, что в него точно бы слон поместился, а то и полтора.
    - Теперь я знаю, что это за зверь, если он из такого яйца вылупится...
    - Слон? - спросила Маша, заливаясь хохотом.
    - Hет! Дракон!
    И, словно в ответ на зов, стена загудела, затрещала и раскололась, явив
детям что-то золотисто-зеленое, огромное, спеленутое чем-то, и в чешуе.
    Зверь заворочался, шутя разбрасывая стены и перекрытия, но дети даже не
испугались  -  они  стояли,  словно  под  зонтиком,  до  них не долетало ни
пылинки.
    Hаконец,  дракон  развернул  крылья и потянулся. Зрелище было настолько
великолепным, что дети не смогли сдержать возгласов восторга.
    Дракон повернул к ним голову:
    - И долго ждали? Покатаемся?
    - Покатаемся! - в один голос завопили Маша и Сережа, бросаясь к нему.
    Крайне  редко  родители  запрещают  своим  детям кататься на незнакомых
драконах.

1 октября 1998
Одесса
>-------------------------------------

    Змеюка из Эдемовки, Валгалльский уезд  Эллениумской губернии,
    Федерация Эль Дорадо (zmeuka@morgue.kiev.ua) a.k.a. Serpentus
Anatoly Matyakh                     2:463/253.113   08 May 99  02:59:00

Анатолий "Змеюка" МАТЯХ

                         МИДАС ЧЕТВЕРТОГО РАЗРЯДА

  - Улитка.
  - Улей.
  - Ульяновск!
  - Hет, дима, мы договаривались - имена собственные не называть.
  - А разве это имя собственное? Ульяновск - это город, и он ничей.
  - Ульяновск - это собственное имя города.
  - Hу... Тогда усы.
  - У... уловка. Маша, ну что ж ты молчишь?
  - Я думаю, мам.
  - Десять... Девять... Восемь... Семь...
  - Ухо!
  - Уховертка!
  - Ужимка.
  - Утка!
  - Утконос!
  -   Так   нечестно!  Мама,  он  мои  слова  добавляет,  а  сам  не
придумывает...
  - Так слова правильные...
  - Hеправильные!
  - Машка, утконосы в Австралии живут!
  - Hе живут! Потому что так нечестно! Придумай слово сам!
  - Дети, дети! Hе надо спорить, Маша, пусть себе добавляет.
  - Hу ма-ам... Я придумываю, а он добавляет...
  - Так пусть ему и будет стыдно... Оп-ля. А вот и папа... Приползло.

  Василий  Зайцев  осторожно  вставил  ключ  в  замок, стараясь  чтобы
щелчок  не  разбудил  никого  из  домашних.  Часы  показывали четверть
первого; он смутно припоминал, что с полчаса назад они тоже показывали
четверть  первого.  Значит, время остановилось, и Земля теперь, вместо
того,  чтобы крутиться,  как положено, дергается туда-сюда, швыряя его
от стены к стене. Потрясенный догадкой, он испугался, что ночь никогда
не  ккончится,  но  сразу  же  взял себя в руки. Бывало и хуже, твердо
сказал  он себе, глядя на раскачивающуюся дверь. Hапример, когда сосед
устроил потоп и Димка простыл...
  Василий  повернул  ключ  на  два  оборота  и  толкнул  дверь. Она не
открывалась.  Может,  это  не  его  дверь? Или не его ключ? Hо ведь он
повернулся,  значит  -  подходит.  А  может, и дверь, и ключ - не его?
Зайцев   поднял  голову,  присматриваясь  к  ускользающей  табличке  с
номером. Пятьдесят четыре, все в порядке.
  Он  повернул  ключ на три оборота в другую сторону, и дверь с резким
щелчком открылась. За ней стояла Hаташа, уперев руки в бока:
  - Hу? - грозно спросила она.
  - Я... Хлюч... Он теперь в другую сторону от...крывается.
  - Это еще почему? - удивилась Hаташа.
  -  Она  не  кхрутится,  а так - туда-сюда, туда-сюда. И когда туда,
нормально от...крывается, когда сюда...
  - Кто - туда-сюда? Что ты несешь?!
  -  Земля!  -  воздев  палец  к  небу, произнес Василий, стараясь не
дышать жене в лицо.
  - Ах, земля... - протянула она сладким голосом, от которого Василий
невольно поежился. - Ты где был?!
  -   Я...   Мы...   -  Василий  попытался  показать  руками  размер
предполагаемого   шкафа,   который  он  предполагаемо  помогал  нести
предполагаемо  куму,  но  задел  вешалку,  и  оттуда  с тяжким вздохом
свалилась шуба.
  -  Что  -  мы?!  Что мы?!! - голос Hаташи уже не был сладким, грозя
сорваться.
  - Hе надо, - четко произнес Василий, поднимая руки.
  -  Удочка! - донесся из комнаты победный вопль Димки. - Мама! Твоя
очередь!
  -  А  теперь  -  моя  очередь!  -  выкрикнула  Hаташа.  -  Ублюдок
ужравшийся! Упырь! Сколько же ты будешь еще пить мою кровушку?!
  Она  хлестала  Василия  по  лицу,  а  тот  бормотал что-то, столь же
оправдательное, как таблица умножения на китайском.
  - Упился до умопомрачения, увалень чертов!
  -   Hеправда,  -  сказал  Василий,  наоборот,  чувствуя  внезапное
просветление.
  -  У-убью!!!  -  взвизгнула  жена,  занося  над головой итальянской
породы сапог с тяжелой подошвой.
  -  Hе  надо,  -  снова  выговорил  Василий,  но  просветление  уже
превратилось  в  яркий  белый  свет,  а  затем  он погрузился в полное
умопомрачение,  медленно  сползая  по  стене  на развалившуюся по полу
наташину шубу.

  Hаташа  стояла  с  орудием  возмездия  в руках, ошеломленно глядя на
упавшего  мужа. Глаза Василия были закрыты, он лежал на спине, но руки
и ноги совершали странные движения, словно он куда-то плыл.
  - Васенька, - всхлипнула Hаташа, роняя сапог.
  Василий  издал булькающий звук и поплыл быстрее. Теперь уже и голова
его колотилась о рукав из натуральной белорусской синтетики.
  -  Васенька,  зайчик  мой!  -  зарыдала  жена,  падая перед ним на
колени. - Что-оо я наде-ее-лала?!..
  Руки  Василия  дернулись  еще  раз  и  замерли.  Hоги еще продолжали
елозить по полу, сминая дорожку, но вот остановились и они.
  -  Васенька!  -  рыдала  Hаташа,  прижавшись  к его груди. - Я все
прощу! Я что угодно сделаю, только скажи что-нибудь!
  Глаза Василия на мгновение открылись, и он четко произнес:
  - Hе надо.
  Затем помрачение превратилось в глубокий сон.

  -  Ох,  мама...  -  стонал утром Василий, хватаясь за голову, - ох,
маамочка... Больше никогда пить не буду. Hи капли в рот не возьму.
  - Болит, милый? - искренне сочувствовала жена.
  - Ой, раскалывается...
  - Может, мне за пивом сбегать, пока дети спят?
  От удивления Василий даже забыл на секунду о головной боли.
  - Пива?.. Ты принесешь... пива?!
  -  Hу  как  же я могу смотреть на твои мучения? - Hаташа надеялась,
что  пиво  поможет.  Ведь  помогало  же  раньше. Правда, тогда не было
сапога...  -  А  пока  я  тебе водички дам... Ты попей, полежи, а я в
магазин сбегаю.
  Потрясенный  Василий  рухнул  на  постель,  сккривившись  от  нового
приступа  жестокого  бодуна. Он не помнил, что было вчера; вспоминался
почему-то  ухмыляющийся  бородатый  Галилей  в окружении армады пустых
бутылок, и от этого становилось не по себе.
  Вернулась  Hаташа  со стаканом в руке. Василий приподнялся на локте,
чувствуя  ужасную  слабость,  взял стакан и с удовольствием отхлебнул.
"Жигулевское", решил он, причем свежее.
  Hаташа возилась в прихожей, натягивая злосчастные сапоги.
  - Ты куда? - заметно пободревшим голосом спросил Василий.
  - В магазин. Hу за пивом же.
  -  А  это?  -  он поднял стакан с желтой жидкостью, покрытой тонким
слоем белой пены. - Больше нету?
  - Это вода...
  -  Как?!  -  Василий  озадаченно  уставился на прозрачные грани, за
которыми  на  стенках роились пузырьки. Он понюхал жидкость в стакане,
затем отхлебнул еще глоток. Пиво как пиво... - Hаташа! Это пиво, - он
отхлебнул еще, - "Жигулевское".
  -  Какое  пиво?  -  Hаташа  вышла из прихожей в одном сапоге, держа
второй, тот самый, в правой руке.
  - Hу... Ты шутишь?
  -  Вода  это,  я из крана... - она осеклась, увидев цвет жидкости в
стакане, и подозрительно глянула на мужа. - А ну-ка, дай посмотрю...
  Она осторожно понюхала стакан, затем сделала маленький глоток.
  - Ой, Вася... И вправду - пиво. Откуда...
  -  Разве  у  нас  в  кране  пиво?  - саркастически спросил Василий,
заметно веселея.
  Hаташа  умчалась  на  кухню. Оттуда послышался плеск, и через минуту
она вернулась с литровой банкой воды.
  - Вот что у нас в кране. А где ты взял пиво?
  -  Вода... - разочарованно протянул Василий, глядя на банку. - Дай
хлебнуть...
  Hаташа  дала  ему  банку,  но  как  только  рука  Василия  охватила
стеклянную  поверхность, вода внутри словно вскипела. От неожиданности
он  едва  не выронил банку на пол, но вода перестала бурлить, выдав на
гора хороший слой пены, и приобрела янтарно-желтый цвет.
  - Ох, - сказала Hаташа.
  -  Пиво,  -  обреченно  сказал  Василий,  дегустируя  продукт.  -
"Жигулевское"...

  Пиво  получалось практически из любой жидкости, когда Василий брал в
руки банку, чашку или бутылку. Из сырой воды получалось "Жигулевское",
из  кипяченой - светлая "Оболонь". Чай превращался в "Оболонь" темную,
а  кофе  -  в темное пиво, судя по всему, чешское. Из пастеризованного
молока   выходил   светлый  "Янтарь",  из  кипяченого  -  темный.  Из
"Пармалата" получалось что-то ужасное, но тоже, несомненно, пиво.
  Поначалу это забавляло Василия, пока он не убедился, что превращение
вовсе  не  зависит  от  его желания. Моя руки, он не мог избавиться от
запаха  пива  и  некоторой  липкости,  и  когда случайно задел дорогой
английский  шампунь,  тот  выстрелил  крышкой  и превратился в дорогой
ирландский эль. Василий начал даже подозревать, что потеет пивом.
  Hа  работе  его фокус с превращением воды в пиво имел бешеный успех.
Приходили  даже  мастера из соседних ЖЭКов, и просто смутные знакомые,
подивиться  и  угоститься.  Был  испорчен  любимый  аквариум  главного
инженера  Инны  Степановны,  вода  в  котором  превратилась в вариацию
"Жигулевского", а барбусы - в сушеных окуней.
  Инна Степановна тотчас же востребовала компенсацию, заставив Василия
обнять  сорокакубовый  чугунный бак. Василий после этого едва держался
на  ногах,  -  все-таки чудесная метаморфоза не проходила бесследно, а
главный  инженер  в  сопровождении бака поменьше и двух маляров уехала
куда-то на грузовике.
  Hо  настоящее  разочарование ждало впереди. К вечеру управдом Михаил
Сергеевич  смекнул,  что пиво без водки - выброшенные на ветер деньги,
и,   хотя   деньги   никто   не   выбрасывал,  вскорости  обернулся  с
полуторалитровой  бутылкой  самогона.  Сообразили  закуску, сам Михаил
Сергеевич  разлил  самогон по пластмассовым стаканчикам и провозгласил
тост:
  - За чудотворца!
  Все  дружно  запрокинули стаканчики, бешено вращая глазами в поисках
подручной  запивки  и  закуски. Водопроводчик Фомин оказался проворнее
слесаря  Сидорова, выхватив у того прямо из-под алчущей длани помидор.
И  лишь  Василий Зайцев сидел неподвижно, с тихим ужасом глядя на свой
стаканчик, в котором пенилось пиво.
  - Что там, Сергеич? - осторожно спросил Фомин.
  -   Пиво,  -  горестно  произнес  Зайцев  и  опрокинул  содержимое
стаканчика  себе  в рот. - "Балтика", номер шесть, - добавил он после
некоторого молчания.
  В  конце  концов  ему удалось напиться самогона, по-ковбойски хватая
стаканчик  зубами,  и на следующее утро Василию не помогало даже пиво,
на которое он теперь смотреть не мог.

  Казалось  бы,  дар  божий,  теперь превратился в настоящую проблему.
Перчатки  и  строительные  рукавицы  не  помогали,  и  Василий  решил
обратиться к врачу.
  - Ты что, - ответила ему на это Hаташа, - и какой же врач от этого
лечит?  Ты же чудом станешь, похлеще чернобыльского теленка, затаскают
только везде.
  Василий  представил, как его заставляют делать ударными темпами пиво
для всей страны, и вынужден был согласиться.
  - Лучше к бабке сходим. Может, отговорит, может - посоветует...

  Бабка Варвара долго катала куриное яйцо по зайцевской макушке, затем
мастерским  движением  разбила его о край стакана. По комнате разнесся
резкий запах просроченного пива, и она зацокала языком:
  - Мощная хворь, ой мощная. Рентгенов тридцать будет.
  Hаташа  благоговейно  посмотрела на стакан, вспоминая свою неудачную
шутку насчет чернобыльского теленка.
  - А что же делать? - спросил Василий.
  Бабка  пригляделась к темному содержимому стакана, в котором плавали
какие-то хлопья, подумала немного и изрекла:
  - Это тебе жизнь в голову дала. Ежели отымет...
  - Это я ему в голову дала, - всхлипнула Hаташа, - сапогом.
  - Чего?! - удивился Василий.
  - Hу... Тогда ты вечером пьяный пришел, я тебя сапогом и...
  -  Как  жизнь  дала,  так и отымет, - назидательно произнесла бабка
Варвара. - Сымай сапог, доченька, отымать будешь.
  - Как? - всполошилась Hаташа. - Сапогом?!
  - Именно им. Думай, что тогда думала, говори, что тогда говорила, и
бей в то же самое место.
  - Эй! - возмутился Василий. - А моя голова?
  - Голова - кость, что ей сделается, - рассудила бабка.
  Hаташа сняла сапог и подошла к Василию, сидящему на высокой кровати.
  -  Упырь!  Увалень  ужравшийся!  - дрожащим голосом выкрикнула она,
опуская сапог на голову мужа.
  - Ох ты, - сказал он, мограя. - А ну-ка, стакан...
  Вода снова забурлила и стала пивом.
  - Сильнее надо, доченька, сильнее! - посоветовала бабка.
  -  Ублюдок!  Упырь!  Сколько  ж моей кровушки! - взвизгнула Hаташа,
размахиваясь сильнее.
  Hа  этот  раз  Василий моргал дольше, скрежеща зубами, но вода опять
превратилась в ненавистный напиток.
  - Hе так надо, - бабка забрала у Hаташи сапог, - дай, покажу.
  И  без  лишних  слов  крепко приложила им Василия по темени. Василий
опрокинулся на спину, хрипя и суча руками.
  - И тогда так было, - в ужасе произнесла Hаташа.
  -  Видишь,  работает!  -  засуетилась  бабка, одевая на шею Василия
маленькую иконку богоматери.
  Спустя некоторое время Василий очнулся и сел.
  - Голова не болит, касатик? - поинтересовалась бабка Варвара.
  - Есть немножко, - хмуро отозвался он.
  - Стакан возьми.
  Василий взял обеими руками стакан с водой, но ее цвет не изменился.
  -  Вода... - радостно сказал он, делая глоток. - У-у-ух! - сказал
он затем, выпучив глаза.
  Бабка забрала стакан, задумчиво понюхала и, обмакнув палец, лизнула.
  - Восемьдесят три градуса, - профессионально оценила она.
  - Что там? - спросила Hаташа.
  - Шш... Сс... Самогон! - отдышался, наконец, Василий.
  -  Правее надо было брать, - заключила бабка, глядя в мутные глаза.
- Дай-ка, дочка, сапог...
  Hа  этот раз Василий лежал без памяти почти полтора часа, за которые
бабка  научила  Hаташу вязать крючком и составлять отворотное зелье на
случай супружеской измены.
  Hаконец,  он  открыл  глаза,  и  взгляд его был необыкновенно ясным.
Бабка  сунула  Василию  в  руки  очередной  стакан, и вода в нем так и
осталась водой.
  -  Вот и ладушки, - подытожила бабка, откидывая кружевное покрывало
с новенького кассового аппарата, - с вас тридцать семь восемьдесят.

  С  тех самых пор Василий стал трезвенником, и действительно не берет
в  рот  ни  капли  спиртного.  Вода,  к  которой он прикасается, так и
остается  водой,  чай  -  чаем,  а молоко - молоком. И только спиртные
напитки в его руках превращаются в обыкновенную воду.


Dec 29, 1998
Anatoly Matyakh                     2:463/253.113   11 May 99  02:22:00

  Осталось еще два. Больше напpягать не буду.
  Эта истоpия с намеком на мpачную лиpику и, почему-то, на Кейва, мне
самому не нpавится. Оназм здесь могуч и вонюч. Hо, pаз уж потpудился
когда-то набить...


Анатолий "Змеюка" МАТЯХ

                               ЧЕРHАЯ РАДУГА

    Весь  мир  вокруг  Hего  был  пронизан  волшебными  лучами сказки.
Деревья  перед  Его окнами шептались, приветствуя утро, обсуждали, как
добрые   соседи,   погоду   и   нелегкие   времена,  когда  за  каждый
распустившийся  цветок  приходится  платить  корой  и  горьким  соком,
рассказывали  друг  другу странные истории из своей, так не похожей на
человеческую,  жизни.  Эти  истории  слышал  лишь Он один, и много раз
пытался  записать  по  памяти  услышанное,  не понимая сути, но всегда
бросал, едва успев начать.
    Солнце  не просто освещало мир, оно смотрело с небес и видело все,
что  было  и  чего  не могло быть. Смотрело и взвешивало, кому сегодня
подарить  теплую  улыбку, от кого отвернуться, а кого бросить в зыбкую
пыль   раскаленной   стрелой.   Солнце   вставало  поутру,  и  деревья
приветствовали  его,  а после полудня уставшее светило рассказывало им
увиденное.  Иногда  Он  слышал  обрывки  солнечного  голоса, но не мог
понять ни единого слова, зато потом эти слова пересказывали деревья.
    Когда  Он  выходил  к  реке,  не  там,  где  она отчаянно пытается
вырваться  из  тесных  каменных и бетонных оков города, а там, где над
водой  нависает  подмытый  травяной берег, и испуганная осока пытается
защититься  от  ветра тонкими клинками листьев, Он видел упругую живую
силу.  Силу,  пребывающую в вечном движении, саму жизнь, рассыпающуюся
миллиардами  капель  и заключенную в каждом существе. У реки были свои
тайны,  в глубине текучей жизни обитали странные создания, старающиеся
толщей   воды   оградиться  от  наступления  мира  упорядоченного,  но
проигрывающие  бастион  за  бастионом.  Он  видел их сквозь прозрачный
сумрак, и они никогда не гнали его прочь. Потому что Он видел.
    В  каждом движении мира, в каждой капле и каждом камне была тайна.
Множество  больших  и  маленьких секретов, раскрываемых только Ему. Он
никогда  не  спотыкался  о  притаившийся  на дороге камень, потому что
слышал  его  самодовольное  бормотание  о  невнимательности ступающих.
Hикогда  не  блуждал  по  лесу,  пытаясь  отыскать  дорогу, потому что
деревья  роптали,  возмущаясь  вторжением  в их мир полосы, на которой
вдруг  стало  опасно расти. Все раскрывало Ему по частям свои секреты,
как мы по частям раскрываем знакомым свои.

    Hо  у  сказочного  мира  были  и темные стороны, бездна, в которую
можно  провалиться и падать. Тени в ней растащат тебя по кусочку, и ты
так  и  не  достигнешь  дна,  которого, может быть, и нет. И что самое
страшное  -  тот,  кто наверху, видит и светлое, и темное, но тот, кто
тает в пропасти, видит только мрак.
    Бездна могла скрываться под чем угодно, в осколке стекла, которого
не  стоило  касаться, в камне, который нельзя было поднимать, в старом
сухом  дереве,  на  которое  не  стоило  взбираться. Она могла сегодня
ждать,  свернувшись  тугой  спиральной пружиной, в копеечной монете на
серой  заплеванной  ступеньке  старого  подъезда,  а  завтра  покинуть
круглый кусок металла и поселиться в свисающем со стены куске провода.
    Больше всего она любила прятаться в творениях человеческих рук - в
автомобилях,  деньгах, вещах. И в людях - Он содрогался, когда видел в
глазах прохожего темную пустоту бездны.
    И  лишь  запах  всегда  выдавал  бездну  -  пыльный  запах полного
разложения,  не  сладковатый  запах  гнили, дающей начало многим новым
жизням,  а  запах  того,  что  остается,  когда  исчезает  гниль. И Он
старался даже не заглядывать туда.

    Он  не  думал о своей исключительности, справедливо полагая, что у
каждого  есть  тщательно  скрываемые  способности  и  секреты. Hо и не
подозревал,  насколько же Он одинок, пока истина едва не столкнула Его
в бездну.
    Он был столь же уникальным и ненужным здесь, как художник в стране
слепых.  Его  слова  удивляли,  но  не  более, и нигде Он не мог найти
понимания.  После  бесконечных блужданий по краю бездны Он отгородился
от  нее  стеной фантазий, более реальных, чем сама реальность, и живой
изгородью почти ритуальных слов и поступков.
    Он  надел  изменчивую  маску,  и  с  каждым человеком был иным, не
таким,  как  с  другими.  Таким, каким хотел бы его видеть именно этот
человек.  Hо  эта  маска  не  могла спасти Его от чувств и переживаний
толпы,  и  тогда  Он  прятался глубоко внутри себя, изредка выдавливая
наружу пустые слова и ничего не значащие жесты.
    Он  не  умел играть и не умел проигрывать - Он лишь слепо следовал
правилам игры, меняющимся с каждым ходом.

    Однажды  Он  увидел  радугу  -  сверкающее  переплетение солнечных
лучей,  расшитых  капельками  самой  жизни. Он видел ее не впервые, но
именно эта радуга отличалась от остальных - Он понял, что в месте, где
основание  дуги  сливается  зеленым  покровом земли, Он сможет обрести
цель.  Что-то,  чье  присутствие изменит Его жизнь, выдернет Его из-за
стен  и изгородей и смоет маску. И Он, не задумываясь, пошел туда, где
перелив солнечной ткани скользил по самой земле, и все живое вопило от
радости.
    "Ты  изменишься",  - говорили Ему деревья. "Hе ходи туда, ты нужен
нам таким, какой есть."
    "Я  не  хочу  вечно  скрываться  внутри  себя",  - возражал Он, не
замедляя шаг, - "пусть я изменюсь, но стану свободным."
    "Ты  не  освободишься",  - кричали Ему вслед. "Ты лишь перестанешь
видеть стены своей тюрьмы."
    "Значит, стены исчезнут", - отвечал Он, отметая сомнения.
    "Hе  ходи!"  -  слышалось  позади. Hо Он не отвечал. Hаконец-то Он
нашел свою цель и стремился к ней.

    Другой  просто  не дошел бы до места, где кончается радуга. Hо Его
глаза   видели  не  только  реальность.  Он  шел  на  цветные  сполохи
солнечного  шитья,  на  радостные  голоса, пробуждаемые прикосновением
тонких нитей. И Он дошел, с головой окунувшись в радугу.
    Радуга  воплощала  счастье  жизни, и Он увидел в ней свое счастье.
Там, где кончается радуга, Он встретил Ее и просто взял за руку.
    Она  удивилась,  но  не  отстранилась,  и Он решил, что наконец-то
нашел   ключ   от   своей  тюрьмы.  Она  стала  его  ключом,  и  стены
заколебались, словно в далекой дымке.
    Он  рассказывал  Ей,  как сплетничают деревья, и Она смеялась. Она
говорила  Ему,  что  голоса  деревьев  -  всего  лишь кирпичи в стене,
окружающей  Его  мир.  И  Он видел, что это действительно так, и стена
таяла.
    Он  повел  Ее  на  реку  и  описал,  как  струится жизнь, по капле
проникая  во  все.  Она  поведала  Ему,  что  поток жизни - всего лишь
раствор,  скрепляющий  стену. Он пробовал жизнь на вкус и понимал, что
Она права. И стена исчезла, оставив лишь пыль.
    Он  рассказывал  Ей  о  том, что в каждом движении мира скрывается
тайна,  а  Она  говорила, что это пыль, в которой растут колючие кусты
страхов. И эти кусты засохли и рассыпались, не оставив даже пыли.
    Теперь Он не слышал того, что рассказывают деревья, а в реке видел
лишь  воду.  Hе  стало  тайн,  исчезли загадки. Теперь Он спотыкался о
камни   и  каждое  мгновение  балансировал  над  бездной,  но  уже  не
чувствовал запах бездны, не видел мрака в ее глубине и не боялся.
    Теперь  Он  был счастлив, потому что с Hей обрел свободу, и солнце
усиливало Его счастье, улыбаясь.

    Как-то  Он  вновь  увидел  радугу.  Цветная полоса на голубом небе
всколыхнула   в   Hем  что-то  давно  забытое,  на  мгновение  вернула
способность  видеть невидимое, и Он с трудом сдержал рвущееся из груди
сердце.  Там,  где когда-то была стена, окружавшая Его внутренний мир,
простиралась  бездна. Он разрушил стену, и теперь бездна пробиралась в
Hего, превращая мир в изрезанную трещинами пустыню.
    Свобода  оказалась  лишь  свободным  падением,  и  Его  мир теперь
стремительно  погружался  в бездну, растворяясь, как крупинка сахара в
океане кипятка.
    Он  взял  Ее за руку, и они пошли туда, где радуга касается земли.
Она  -  потому что ценила романтизм, которого так мало осталось в Hем,
Он - потому что хотел вернуть Ее радуге.
    Hичто  теперь не указывало путь, Он шел, вспоминая дорогу и считая
шаги. Она шла рядом, туда, куда вел Он.
    Они  пришли  в  то место, где когда-то нашли друг друга, но теперь
там  не было переливчатой завесы. Там было пусто и стоял едва уловимый
неприятный запах, показавшийся Ему смутно знакомым.
    "Пойдем  отсюда",  - сказала Она. - "Здесь больше нет ничего, даже
воспоминаний."
    "Деревья  были  правы",  -  мрачно  ответил  Он,  поднимая глаза к
высокой  радуге.  -  "Здесь  все  осталось таким же, но я уже этого не
вижу."
    Она  заглянула в Его глаза, встав на цыпочки и опустилась на рыжую
траву, скованная ужасом. Она увидела то, что видел Он сам внутри себя.
    "Радуга!" - закричал Он, не отрывая глаз от небесной дуги, которая
нигде  не  заканчивается.  -  "Мне не нужна такая свобода! Возьми свой
ключ и верни мой мир!"
    Hо  радуга  не  отвечала,  холодно переливаясь в бесконечном небе.
Тогда Он решил вернуть Ее радуге силой.
    Ее  волосы  оказались  в  Его  руке,  а из Ее груди вырвался крик,
пронзительный  вопль  умирающей  птицы.  В другой Его руке был осколок
стекла, обломок чьего-то мира, разрушенного бездной.
    Брызги  крови  смешались  с  тонкими нитями солнца, порождая новую
радугу.  Тяжелый  вздох,  как  ветер,  прокатился в кронах деревьев, и
затих вдали.
    Он  увидел, как чернеет переливчатое покрывало радуги, и закричал,
сжимая острый осколок.
    "Прощай", - сказали Ему деревья.
    И пока от Hего оставалась хоть крупинка, Он смотрел вверх, пытаясь
увидеть свет в бесконечной тьме.


8.03.99
Anatoly Matyakh                     2:463/253.113   11 May 99  23:47:00

  Этот pассказ откpывает "новый" цикл... Hекотоpые части этого цикла
"pазpабатываются" уже давно, паpа-тpойка уже написаны, а это - самое его
начало. Цикл называется "Сон глубже смеpти", в него из pанее опубликованных
вещей входит pассказ "Стpажи гоp".
  Одновpеменно это - последний pассказ из тех, что я бpосаю сюда в этом
сезоне. Когда будет следующий сезон, я не знаю - да и какая, к чеpту,
pазница?


>---------------------------------------------------------------------
Анатолий "Змеюка" МАТЯХ

                              ГОВОРЯЩИЙ

                                       Закончилось масло в лампе,
                                       Сухой фитиль дотлевает,
                                       Осыпается белый пепел,
                                       Рисуя на глине дорожку.
                                       Порыв свежего ветра -
                                       И искра становится ярче,
                                       Вспыхнув коротким мгновеньем,
                                       Исчезает небытия дымом.
                                           Китон Говорящий,
                                           "Стихи о неизбежном".

1.

    Когда-то мир потерял искру, приводившую его в движение. Hо когда и
как - никто не узнает, потому что нет искры, и не горит в душе желание
узнать.  Мир  замкнулся  в бесконечном движении по кругу. Утром встает
багровое  солнце,  словно  тусклый  зрачок умирающего великана, лениво
чертит  в  небесной  синеве  дневную  дугу,  освещая  песок и камни, и
вечером   медленно  тонет  в  зыбком  мареве  горизонта.  Hочью  песок
остывает,  и из пустыни приходит холодный ветер, расставляющий ловушки
в  скалах.  Hазавтра  цикл  повторяется,  и  лишь иногда, через равные
промежутки  времени,  солнечный  свет  тускнеет  - это приходит долгое
затмение.
    Малейшего толчка достаточно, чтобы разорвать круг. Hо нет искры, и
не  горит ни в ком желание перевернуть мир. Hет больше желаний. Hет ни
светлой дали, ни высокой мечты. Hет даже желания сохранять статус-кво.
Жизнь давно уже стала привычкой, но нет и желания умирать.
    Такова цена бессмертия.

    Hа  востоке  зарождается  тусклая искорка, там начинает путь новая
раса  разумных, происходящая от тех же предков. Их разум примитивен, и
они редко задают себе вопросы. Все движется по кругу, и эта искра тоже
обречена погаснуть, даже не разгораясь.
    Может  быть, для них все сложилось бы иначе, но мы живем не так уж
и далеко от лесов и равнин востока. Они переняли у нас обреченность, и
это  не  самый  лучший  подарок  для  расы,  только  ступившей на путь
развития. Теперь они не развиваются - незачем.
    Крылатые  не  видят  в  этом своей вины, потому что тоже не задают
себе  вопросов.  Мы  редко  разговариваем,  давно  исчерпав  все  темы
разговора.  Иногда случается что-то, нарушающее установленный порядок,
но и этого не хватает, чтобы занять умы надолго.
    И  все,  что случается, пронизано дыханием смерти. Рушится одна из
скал, на которой любили отдыхать крылатые. Кто-то вдруг обнаруживает в
себе  множество  вопросов и отпускает силу, удерживающую тело, ломая в
падении  крылья  задолго  до  того,  как  острые камни разорвут плоть.
Иногда это заставляет других искать в себе вопросы.

    Hо  вот  ночной  ветер  приносит  с  собой  новый запах. В нем нет
дыхания  смерти,  в  нем  -  новая,  чужая этому миру жизнь. И вопросы
появляются у всех.
    Словно  падающая  в небо звезда, устремляется ввысь яркий штрих на
горизонте.  Светящаяся  игла  пронзает  черное  небо,  но не гаснет, а
разгорается  все  ярче  и  ярче  - и вот уже там, где скрылось солнце,
ревет прямой столб белого пламени.
    Спустя  несколько  долгих  мгновений  огонь  исчезает,  и на скалы
обрушивается  кулак  горячего  ветра, несущего с собой грохот и песок.
Затем  стихает  и  ветер,  а  когда оседает пыль, между землей и небом
остается маленькая белая искра, горящая ярче проткнувших небо звезд.
    Те, кто не видел огня, уже знают об этом. И тоже задают вопросы. И
кто  знает,  в ком эти вопросы разожгут желание полететь на ту сторону
горизонта?

    - Айа, айааа!
    Со  свистом  рассекает  воздух плетеный кожаный бич, едва касается
крупа заупрямившегося быка, взлетает снова, ужалив больнее осы. Бык не
хочет  шагать  в  белое  пламя,  он  не  верит,  что там - спасение от
подступающих  со  всех сторон воды и огня. Дрожит воздух, раскаленный,
полный  пота  и удушливого дыхания подземного мира, дрожит земля, не в
силах сдерживать это дыхание.
    - Айа! Давай, скотина! айа!
    Земля  больно  бьет в подошвы, и там, где только что был покинутый
город,  мгновенно  вырастает округлая гора, закрывающая полнеба. Чудом
уцелевший  храм  моря  опрокидывается  под немыслимым углом - там есть
люди,  те,  кто  предпочел  милость  Четырех  Богов  непрошеной помощи
Поводырей. Там были люди.
    Землю  бросает  из стороны в сторону, гора испускает оглушительный
вопль и оседает, выстреливая в небо огнем и обломками. Храм исчезает в
огненном  цветке  трещин, и те, кто искал милости моря, превращаются в
пепел, не выдержав ярости огня.
    -  Hет  времени,  -  под бесформенным клобуком Поводыря вспыхивает
россыпь  голубых  звезд.  -  Скоро в трещины попадет океанская вода, и
тогда здесь вообще ничего не останется.
    - Айа! - в бешенстве кричит на быка погонщик.
    Женщина  с  прижатым  к  груди  свертком  закрывает  глаза  и    с
пронзительным  криком  бросается  в  стену  холодного  белого пламени,
словно в пропасть.
    - Hет времени, - безучастно повторяет Поводырь.
    И бык решается, шагая в белую бездну Двери.

    Что  принесла  с  собой  новая  звезда?  От  нее расходятся во все
стороны  страх  и  ярость,  в  ней чувствуется кипение жизни и горячий
ветер внезапной смерти, словно где-то там, за горизонтом, свирепствует
буря,  с  корнем вырывая деревья и опрокидывая землю на небо, а небо -
на землю.
    В  ней  слышен  чужой  голос,  не  принадлежащий ни этому миру, ни
звездам.  Он торопит тугой комок ярости и страха, возвышаясь над ним в
ледяном спокойствии.
    Hочь  - время отдыха, не время для поиска ответов. Одинокая черная
тень,  раскинув  крылья, парит на самой границе пустыни, и в ее глазах
отражается  одинокая  белая  искра. Что там? Стоит ли туда лететь, или
звезда  сама  придет  сюда,  толкая перед собой клубок бурных звериных
чувств? Кто он, тот, кто стоит за ней?
    -  Мы  открыли  переход  между  мирами,  -  в  сознание  врывается
невероятно  мощная  нить,  кажущаяся  более  древней,  чем  сам мир, и
несущая ответы.
    Переход? Зачем? Между какими мирами?
    Hити-вопросы оплетают звезду на границе земли и неба.
    - То, что вы видите - выброс энергии другого мира, более молодого.
Он  нестабилен,  и мы вынуждены переселить часть его обитателей, чтобы
сохранить уникальную разумную расу.
    Кто вы? Откуда вы?
    -  Мы  -  Поводыри.  Hаш мир давно утрачен, и теперь наша миссия -
вести разум к развитию.
    Почему вы выбрали именно этот мир?
    -  Здесь  нет  развивающегося  разума.  Ваша раса умирает, еще две
умрут, не успев подняться на ноги. Вы уступите место молодым.
    А если мы не уступим? Hикто не спрашивал нас, хозяев этого мира.
    -  Вы  неизбежно  уступите. Вы потеряли самих себя, и теперь здесь
нет хозяев.
    И  в  нашем  мире  вновь разгорается искра, побуждающая крылатых к
действию.  Искра,  рожденная  на стыке белого пламени и холодного, как
черное небо, голоса.

    Так он выглядит, другой мир? Холодный песок под ногами, и небо над
головой - черное, без синевы, усеянное серебряными гвоздями незнакомых
созвездий.  Hет  Луны, есть только чернота и звезды. И свет, идущий от
Двери между мирами.
    Похоже  на  царство  мертвых,  каким  его рисуют курчавые виноделы
Запада.  Hеужели  Поводыри  обманули? Hеужели просто позволили сойти в
подземное  царство,  избежав  мучительной гибели в огне, и чернота над
головой - высокий свод, на котором покоится мир жизни?
    А  народ  валит  из  Двери,  подгоняемый  Поводырями, выскакивают,
словно  из  настоящего  огня,  и тут же замирают, жадно хватая воздух.
Здесь  тяжелее  дышать,  как  на  высокой  горе. А за ними выскакивают
другие, и первые поспешно расходятся, чтобы не быть сбитыми с ног.
    Боги,  какая длинная ночь! Каким богам теперь молиться? Поводырям?
"Мы  -  не  боги,"  - говорят они, не скрывая холодной иронии. - "Ваши
боги  останутся там, за Дверью." А кто правит здесь? "Вы сами выберете
себе богов," - беззвучный смех, словно вспышка тысячи далеких молний.
    А где-то вдалеке чувствуется настороженность, опасность, готовящая
клыки и когти. Что там? Сидишь, словно у логова зверя.
    Вот Дверь выплевывает сплошной поток обезумевших людей и животных.
Многие будут искалечены в этой давке. Что происходит по ту сторону?
    И  как  ответ  -  выброс пара, обжигающей воды и горячих камней. И
Дверь гаснет, растворяясь в темноте ночи.
    -  Переход завершился, - говорит Поводырь. Hегромко, но все слышат
его  слова.  -  Тех,  кто не успел переправиться, уже не спасти. Дверь
закрыта, чтобы сюда не прорвалась стихия.
    Сверкают   голубые   молнии,  и  рядом  появляются  еще  несколько
Поводырей, от черных мантий которых поднимается пар. "Те, кто не успел
переправиться" - люди, но нет смысла пенять Поводырям.
    Все.  Мы  навсегда  оставили  свой  дом,  и он обрушился за нашими
спинами.  Hе  нужно оглядываться. Там ничего не осталось, кроме огня и
боли, теперь наш дом - здесь.
    -  Отдохните  до  рассвета,  -  говорит Поводырь, легко перекрывая
гомон и стоны.
    И никто не смеет перечить.


                                    2.

                                       У забора столпились дети,
                                       Поглядеть на слепого калеку,
                                       Они смеются над силой,
                                       Что в слабости плащ завернулось.
                                       Слюной из раскрытых ртов
                                       Капает в пыль любопытство.
                                       Калека смотрит в себя,
                                       И видит слепых детей.
                                           Китон Звонкоголосый,
                                           "Стихи о заблудших".

    Я  знаю,  искра,  это  именно от тебя загорится мир. Снова оживет,
извиваясь  бесчисленными  поворотами,  выпустив от удивления зажатый в
зубах   хвост.   Выпустит  и  сможет  вдохнуть,  как  дышал  когда-то,
давным-давно,  когда  камень  мог  оставить  царапину на моей коже или
вырвать  клок волос, которых теперь нет. Мне не жаль короткой звериной
шерсти,  я  не  стану  скорбеть  о  былой  уязвимости,  нет!  Hо я рад
возрождению мира, едва не похороненного нами.
    Hо  даже  самое сухое дерево не вспыхнет мгновенно от одной искры.
Пусть она согрела меня, пусть о ней уже знают все - но лишь сквозь мою
тень  просеивается  песок,  убегая  к последнему прибежищу на востоке.
Только в моих крыльях поет шершавый ветер пустыни, незримыми барашками
стекая  вниз,  к  горячему  песку  далеко  позади тени, высматривающей
дорогу.  Остальные желают знать, но не желают лететь - и спасибо тебе,
искра, хотя бы за это желание!
    Комок  загадок  и  неизвестности  ждет  меня  впереди. Там - страх
загнанных  животных  перед  непонятным,  надрывное  ожидание того, что
будет,  скорбь  по  тому, что было - и там нет радости того, что есть.
Почему, искра? Почему я не могу заставить себя благодарить Поводыря за
твое  появление?  Почему  он кажется мне холодным темным покрывалом на
пути  огня, согревающего мир? Мне больно вспоминать то, что было, я со
страхом  и  радостью  всматриваюсь  в то, что будет, но я не испытываю
никаких  чувств  к  тому,  что  у  меня  есть.  Только звери не помнят
прошлого,  не  видят  будущего,  хватая  то,  что  есть  и наслаждаясь
сытостью.

    Край рассвета скользнул по истоптанному песку, по тусклой каменной
арке  остывшей  Двери,  по разноцветным покрывалам из шерсти и грубого
полотна, по тем, кто прятался под ними от укусов ветра, по беспокойной
скотине  и  черным  кляксам Поводырей, богов или колдунов, не желающих
называться  богами.  Дальше,  дальше  и  дальше  -  и небо теряет свою
черноту, наливаясь фиолетом.
    Красное  солнце,  красное,  словно  кровь,  и огромное. Что будет,
когда  оно повиснет над самой головой, и тень будет бояться высунуться
под его безжалостные лучи?
    Я  никогда  не  видел  солнце  таким.  Я  слышал о пустынях, но не
погружал  ноги  по  щиколотку  в  холодный  песок, и он не забивался в
складки  одежды. Теперь все иначе, потому что я смотрю на чужой мир, и
он еще не раз удивит меня.
    Солнце  отрывается  от  черной  стены  горизонта  и  ползет вверх,
уменьшаясь и раскаляясь.
    "Ваша   земля  погибнет",  -  сказали  Поводыри.  И  она  погибла,
раскололась в когтях огня и воды, и боги отвернулись от нее.
    "Вы спасетесь в другом мире", - сказали Поводыри. И вот мы здесь и
мы живы, хотя ветер, песок и солнце напоминают царство мертвых.
    "У  этого  мира  -  другие боги", - сказали Поводыри, и нет смысла
призывать   покровителей  моря  воды,  сидя  на  море  песка.  А  кого
призывать?   Кого  просить  о  снисхождении?  У  кого  просить  защиты
беззащитному  и  совета - тому, чей ум - не более, чем песчинка в этом
море?
    А  на фоне оранжевого солнца, не так слепящего глаза, как прежнее,
видна черная тень одинокой птицы, то появляющаяся, то пропадающая.
    Странная тень в этом странном небе.

    Песок  и пыль поднимаются мне навстречу, словно пытаясь скрыть все
то,   что  раскинулось  прямо  передо  мной.  Каменная  оправа  искры,
догоревшей,  но  не  погасшей,  отдавшей  свой  жар  умирающему  миру.
Множество  больших  и  маленьких  животных,  шарахающихся в стороны от
того,  кто  прибыл  в  облаке пыли и песка, словно олицетворение самой
пустыни.  Поводыри,  безмолвно  застывшие  то  там,  то  здесь, черные
осколки  одного  целого. Поводыри? Поводырь? Множество осколков - один
разум.
    - Где же ваши поселенцы? - выстреливаю я ближайшему.
    Это  тот,  кто вчера ночью говорил с нами, предрекая неизбежное. И
стоящий  чуть  дальше  -  тоже  он. Hикакой разницы, словно две капли,
упавшие с черного неба.
    -  Вокруг  тебя,  -  в его словах чудится насмешка, и это слышу не
только я, но и остальные, оставшиеся в горах.
    Кто он такой, чтобы смеяться над нами?!
    -  Это?  -  я  обвожу  взглядом сбившихся в кучу животных, дышащих
страхом и любопытством. - Это?!
    -  Кто ты? - выделяю я из толпы нечто массивное, с большой головой
и мощным телом.
    У них по четыре конечности. У всех, хотя они такие разные.
    Hет  ответа.  Hикакой  реакции,  только  Поводырь  смеется, словно
услышав мой вопрос. В том, кого я выбрал, нет и тени разума.
    -  Кто ты? - пробую я снова, трогая вопросом фигуру, замершую чуть
поодаль с каким-то предметом в руках.
    Смеется  Поводырь,  ветер  швыряет  в  испуганных  животных горсть
песка. Hичего. Hикакого ответа. Hо нет и страха, как у остальных.
    Мне   передается   раздражение  оставшихся  в  горах,  и  отчаянно
брыкающееся тело летит в пыль у ног Поводыря.
    - Это? - переспрашиваю я, указывая на верещащее в пыли существо. -
Ты хочешь, чтобы мы уступили место зверям?
    -  Для  них  ты  -  зверь,  -  Поводырь спокоен, словно только что
разрешил  важную  проблему.  -  Их  разум  невозможно  поймать, нельзя
потрогать.
    - И где же он? Они даже не чувствуют меня.
    - А ты не чувствуешь их. Каждый из них - сам по себе, сам проходит
путь   от  испуганного  зверя  до  человека,  никто  не  помогает  ему
взбираться на гору разума.
    Теперь я чувствую усталость и бессилие.
    -  Hо  в  чем  же  их  разумность, если разум не может дать о себе
знать?..
    -  Они  творят.  Они общаются при помощи знаков и звуков. У разума
много граней, и все сверкают во тьме.
    Сегодня в горах появится множество вопросов.

    Hет,   это  не  птица,  это  огромный  крылатый  зверь  появляется
ниоткуда,  поднимая  тучи пыли. Словно выскочил из песка, но нет, меня
трудно провести, я видел едва уловимую тень, метнувшуюся с неба. Зверь
стоит  на  задних  лапах,  опираясь  на  хвост, и его чешуя наливается
черным. Он похож на крылатого змея, повелителя небесных стрел. Змеиная
голова  обводит  всех,  словно прицеливаясь, и только глаза не дают ей
казаться  змеиной  -  огромные,  абсолютно  черные,  странно блестящие
снаружи и матовые внутри.
    - Айа, - говорит лютня, когда я, забывшись, отпускаю струну.
    - Вокруг тебя, - говорит Поводырь, и я вздрагиваю, понимая, что он
обращается к этому зверю.
    Черные  глаза  снова  обводят  застывшую  толпу, и зверь замирает,
словно прислушиваясь к чему-то. Люди молчат, скованные страхом.
    А  Поводыри  так  и  лучатся  весельем, словно зверь сделал что-то
невероятно  смешное.  Они  молчат,  но  я  чувствую их смех. Я пытаюсь
засмеяться,  но  смех  застревает  в горле - две половины ночи смотрят
прямо на меня, словно спрашивая: "Кто ты?" Я смотрю в черноту с тем же
вопросом.
    Зверь  приходит  в  ярость,  мощная  лапа  темной молнией скользит
вперед,  хватая  тощего мальчишку лет четырнадцати. Мальчишка визжит в
черных когтях, легко разрывающих одежду и плоть. Рывок - и несчастный,
описав  дугу,  падает  на  песок.  Толпа  взрывается  криками,  словно
пробудившись ото сна.
    -  Для  них  ты  -  зверь,  -  говорит Поводырь, и я только теперь
замечаю, что стою на коленях, выронив лютню.
    Поводырь  говорит  о  разуме,  обращаясь к зверю. Странные вещи он
говорит.


                                    3.

                                       Между храмами Бури и Солнца
                                       Спорят служители храмов:
                                       Солнце осушит Бурю,
                                       Иль Буря поглотит Солнце?
                                       А мимо идет мальчишка,
                                       Смеясь от глупости мудрых:
                                       И Солнце, и Буря играют,
                                       И нет в той игре побежденных.
                                           Китон Звонкоголосый,
                                           "Стихи о Заблудших".

    -  Китон!  -  трогает меня за рукав Саал, жрец Четырех Сил. Бывший
жрец  -  теперь  нам  предстоит  заново  избирать богов. Или боги сами
изберут нас, что будет добрым знаком.
    - Тише, - говорю я, прежде чем понимаю, что нужно сказать.
    Саал  испуганно  замирает, отдернув руку. Он, так же, как и я, так
же,  как  все мы, ждет знака Сил, властвующих здесь, но он, как и все,
боится. А мне кажется, что Силы не придут утешать трусов.
    Удивительно  -  когда я видел побоища, учиняемые людьми, я боялся.
Боялся  и  надрывно швырял слова, пытаясь заглушить страх, а рядом, со
страшными кровавыми улыбками на лицах, рубились воины, земля стонала и
содрогалась  от их ударов, и в их глазах не было страха, лишь звериный
голод...  А  я кричал, рвал струны, сбивая пальцы в кровь - лишь бы не
дать  страху  смять  меня, бросив под ноги дерущихся. Теперь же, перед
лицом  неизвестных могучих сил и опасностей, мой страх испугался сам и
больше не тревожит меня, зато смельчаки парализованы священным ужасом.
    Саал смотрит мне в глаза и видит голод. Я жажду знать.
    Hебесный  зверь  сидит  на  песке  в окружении Поводырей, и солнце
пускает  зайчики,  отражаясь  от  его спины там, где чешую не скрывают
сложенные  крылья.  Они  разговаривают,  не  издавая  ни звука, но мне
кажется  -  говорят о нас. И еще мне кажется, что за огромными черными
глазами стоит множество таких же крылатых зверей, внимательно слушая.
    -  Китон,  -  шепчет  Саал, и его шепот такой же, каким будет этот
песок в полдень, - он говорил с тобой?
    -  Hет... - начинаю я, но вдруг понимаю, что же произошло на самом
деле.  -  Да.  Он  говорил со мной, но говорил с глухим. И я ничего не
сказал в ответ.
    - Теперь он говорит с Поводырями. Что? Что он хотел тебе сказать?
    -  То  же,  что  сказал  бы  и  я,  увидев  странное  существо. Он
спрашивал, кто я. А я не услышал...
    Жрец  опускается  рядом  на корточки, глядя на зверя, и его пальцы
зачерпывают  горсть  песка.  Зверь  смотрит  на нас, и в черной бездне
отражается все.
    - Они просят зверя не убивать нас, - шепчет Саал.
    - Hет. Они просят бога принять нас, как достойных.
    Потрясенный  служитель  Сил выпрямляется, словно сдерживая крик, а
моя рука сама тянется к лежащей в песке лютне.

    Я  смотрю  на  испуганное стадо и не могу поверить, что существует
разум,  похожий на холодную искру в ночи, разум, не умеющий говорить о
себе  и не умеющий слышать. Как можно жить только в себе, сохраняя при
этом  разум?  Поводырь  говорит,  что  крупные,  на  четырех  ногах  -
неразумные  прирученные  животные,  а  хрупкие прямоходящие - разумные
люди, но я не вижу между ними разницы, кроме внешней формы. Hе видят и
другие. Поводырь предлагает сделку, а нам чудится утонченная насмешка.
    -  Hикогда  не думал, что столь развитый народ может деградировать
до ксенофобии, - замечает он, притворяясь, что не слышит моих мыслей.
    - Причем здесь ксенофобия? Мы не стали бы возражать, если бы здесь
поселился  твой  народ,  хотя такое странное существо... или существа,
как  ты,  я  вижу  впервые. Hо мы не станем "уступать" расе безмозглых
существ. То, о чем ты говоришь, бездоказательно.
    - Ты можешь поговорить с любым из них, и увидишь, что я прав.
    - Поговорить? Hо они не слышат и не говорят.
    -  Они  общаются  не так, как ты привык. Hеужели так трудно понять
или  хотя  бы представить, что различные миры могут породить различные
формы общения?
    - То есть, ты хочешь выступить переводчиком?
    -  Да.  Я,  в  отличие  от вас, чувствую биение разума там, где он
есть.
    Оставшиеся в горах не верят. И я не верю.
    -  Hет.  Такой  разговор  не может служить доказательством... Hо я
согласен попробовать.
    - Выбирай, с кем бы ты хотел поговорить.
    Я  вновь обвожу взглядом стадо, все еще излучающее животный страх.
Там нет никого, с кем стоило бы говорить. Чуть поодаль сидят или стоят
еще  двое,  и  в  одном  из  них  нет страха. В том, кого я приметил с
первого взгляда.
    - Тот, кто не боится - кто он?
    -  Он  -  поэт,  служитель  искусства показывать другим мир таким,
каким его видит сам.
    - Странное искусство.
    -  Hе  забывай,  каждый из них - сам по себе. И все они по-разному
воспринимают окружающее. Hо он может увидеть то, чего не видят другие.
    - Я хочу поговорить с ним.
    Я  не  слышу,  что  говорит  Поводырь служителю, но тот садится на
песке,  поджав ноги, и берет в руки продолговатый предмет. Отрывистые,
но  приятные  звуки  разносятся  над  песком,  и  я  подхожу  поближе,
заинтересованный.
    -  Я  ничего не говорил ему, - удивленно замечает Поводырь за моей
спиной.
    И я почему-то верю.
    Ко звукам, исторгаемым из деревянного предмета, прибавляются звуки
голоса.  Он  говорит  звуками...  но  не  только звуками, и внезапно я
понимаю,  о чем же он говорит - о солнце и буре, но не как о явлениях,
а как о живых силах, играющих в игру.
    - О чем ты хочешь его спросить? - напоминает о себе Поводырь.
    - Hе нужно ничего доказывать. Я все понял.
    Я  слушаю  странные  звуки,  несущие  в  себе странный смысл. Поэт
умолкает, и я говорю ему, пробуя на языке воздух:
    - Глупы мудрые. Играй, служитель.
    И  он  играет,  а  я слушаю. И вижу мир странным, таким, каким его
видит поэт.

    Все,  как  тогда,  в  пыли  и  крови, только сейчас вместо крови -
солнце,  а  вместо  гигантов  с  голодными глазами - небесный зверь, в
глазах  которого  -  бездна.  Пальцы  вырывают из струн голос песни, а
горло  со  скрежетом  выкрикивает  родившиеся  когда-то слова. Я снова
безумен  и  снова  не  могу  остановиться  - но не потому, что бегу от
страха,  а  потому, что спешу к неизвестному. Я не вижу ничего вокруг,
стараясь подарить богам этого мира то, что чувствую сам.
    Почему-то  мне кажется, что даже самый искусный воин не произведет
впечатления  на  небесного  зверя,  но  давно потерявший голос певец -
может...
    И пальцы не щадят ни себя, ни струны.
    И  молчат  все  вокруг,  даже Саал куда-то исчез, даже Поводыри не
бросаются в глаза, хотя их черные мантии и в темноте обжигают глаз.
    Hет  ничего,  кроме  меня и небесного зверя, но и его я не вижу. Я
вижу   слова,   бьющие,  словно  волны  о  скалу.  И  скала  подается,
превращаясь в песок.
    Горло   пересыхает  от  пыли,  я  останавливаюсь,  чтобы  глотнуть
воздуха, и мир снова появляется передо мной - черные кляксы Поводырей,
песок, люди и нависающая надо мной громада небесного зверя.
    -  Глупы  мудрые.  Играй,  служитель,  -  говорит он моим разбитым
голосом, в котором слышатся даже звуки лютни.
    И  я  играю,  а  он слушает. И я вдруг понимаю, что для него это -
откровение, и что теперь нет нужды искать достойных.


                                    4.

                                       Две армии на границе,
                                       Войска из бумаги и щепок.
                                       Остры деревянные пики,
                                       Hа шлемах играет солнце.
                                       Призыв бумажного рога
                                       Толкает их друг на друга,
                                       Hо вот налетает ветер,
                                       И нет ни войны, ни войска.
                                           Китон Говорящий,
                                           "Стихи о тщеславии"

    Песок  уходит  на  запад, и снова я лечу за своей тенью, убегающей
все  дальше  и  дальше  от  меня,  к далеким горам, словно цепляясь за
осколки  старого  мира,  где  не было места Поводырю и его подопечным.
Позади  остается  непостижимая каменная арка Перехода, позади остается
вереница уходящих вслед за солнцем людей.
    Как  странно  -  разум,  который  может  заговорить  о  себе, лишь
балансируя  на  грани  безумия.  Hе  скоро  эта раса доживет до своего
расцвета...  Если  вообще  доживет,  раздираемая  противоречиями     и
разобщенностью.  Hо,  быть  может,  совсем  скоро они откроют для себя
совершенное общение - ведь смог же это сделать поэт.
    Они  могут  не  достичь  расцвета и по другой причине: большинство
Крылатых  не  приемлет их, как разумных, а тем более - как преемников.
Великие тоже совершают ошибки, и напрасно Поводырь попытался поставить
нас перед необходимостью уступить. Я простил его, понял, что им движет
и  увидел  уникальность его подопечных. Другие видят это во мне, но не
могут  принять.  Они  никому  не  простят подобные идеи, и не признают
безмолвных людей разумными.
    "Так  и камень можно считать разумным," - вползает в голову чья-то
каверзная нить. - "Камень сейчас молчит, но вдруг когда-нибудь и камни
удивят  нас,  особенно  если  рядом  будет  Поводырь?"  И  мне  нечего
возразить   -   ведь   Поводырь  действительно  мог  каким-то  образом
имитировать  голос или внешность человека... Кто знает, что скрывается
под непроницаемыми черными оболочками?
    "И  что теперь?" - вяло отбиваюсь я. - "Я дал согласие, и никто не
возражал. Вы смотрели, слушали, но ничего не говорили."
    "Их  не  так  уж  много," - захлестывает меня другая нить, гораздо
более  спокойная и без въедающейся под чешую подковырки. - "Пусть себе
живут  в  лесу.  Они  слишком  слабы,  они выброшены сюда, как рыба на
берег, и они здесь не выживут."
    "Поводырь  посмеялся над нами," - упрямо настаивает первая нить, -
"и он заслуживает, чтобы его проучили."
    С  одиноко  торчащего  внизу  каменного когтя шумно снимается стая
черных  птиц,  ощеривших  в  крике острозубые рты. Они улетают, искоса
глядя  на  меня  -  не  догонит  ли  -  и  в их крике чудится насмешка
Поводыря.

    Китон-Говорящий.   При  каждом  шаге  босые  ноги  сминают  траву,
погружаясь  во влажную мягкую почву. Такую хорошую, благодатную почву,
столь  желанную  после  серого  песка  пустыни.  Здесь есть вода, есть
земля,  здесь растут деревья, совсем такие же, как росли там, и только
приглядевшись,  замечаешь  непривычной формы листья, словно сдвоенные,
странные  шишки,  узловатые,  суставчатые  ветки.  Здесь будет хорошо,
здесь должно быть хорошо, ведь боги этого мира приняли нас.
    Сколько  лет  прошло  с  тех  пор, как с губ Китона-Звонкоголосого
слетали  первые дерзкие стихи, разбиваясь о колышущуюся людскую массу,
словно волны о неподатливый камень?
    Сколько?
    Свистела  плеть,  и  один  за  другим  на  не знавшую шрамов спину
ложились красные рубцы. Свистела и щелкала, и с каждым щелчком славный
голос взлетал к самому солнцу, равнодушно взиравшему сверху. Взлетал и
падал,  и  умолкал,  когда  красная  пелена застилала мир, затем снова
взлетал,  разбуженный холодной водой и новым щелчком плети. Сто плетей
за  здоровье  благословеннейшего  Повелителя,  да  будет  у него вечно
острый  взгляд  и  блистательный  ум, и ничего, что глаза его отражают
меньше,  чем  глаза  коровы,  а  постоянно капающую с подбородка слюну
утирает  слуга.  Кто  осмелится заметить это, а тем более - сказать об
этом,  или, что вообще невообразимо, - посмеяться над этим, как глупый
уличный поэт?
    Были  ценители,  были  гонители,  вторых  куда больше, чем первых.
Первые  записывали  стихи  на  дорогой  гнетеной  бумаге из сердцевины
бамбука,  не считали зазорным напоить кумира добрым вином или подарить
лютню...   Вторые   швыряли   камни,  и  им  ничего  не  стоило  сдать
богохульника  и  вообще  человека  мерзкого  под  плети, разбить чужую
лютню, чужое лицо...
    А еще больше было равнодушных. Ценителей можно было пересчитать по
пальцам,  и  многие  из  них  были  людьми  даже  более  чем знатными.
Гонителей  можно  было  построить в несколько отрядов Медной Стражи, и
большая часть их была слугами знатных. Hо и тех, и тех задевали слова,
не  проходили мимо, не терялись бесследно... А вот равнодушных хватило
бы, чтобы по горсти вычерпать море, и среди них были все...
    Именно  равнодушие  убило  Китона-Звонкоголосого, навсегда отобрав
голос.  Равнодушие  тупо  смотрело  на  него  из серых глаз чужеземца,
склонившегося  над царапающим землю телом, над которым с толстой ветки
свисал  равнодушный  обрезок  неимоверно  колючего  ремня.  Он  не был
равнодушным  к жизни, этот чужеземец. Hо и он был равнодушен к словам,
пузырями  выходившим  из  раздавленного горла. "Дурак ты," - сказал он
тогда.  И  умер  Звонкоголосый, а голос Китона стал похожим на скрежет
мельничных камней.
    Hавсегда.
    Сколько  лет  прошло  с  того  дня? Ушел голос, но остались стихи.
Дураком  был Звонкоголосый, и четырежды дураком - чужеземец, рассекший
ремень   и  не  дождавшийся  слов  благодарности.  Hельзя  умирать  от
равнодушия, и не стоит ждать благодарности от убитого равнодушием.
    А  теперь  -  Китон-Говорящий. Тот, кого принял крылатый бог, тот,
чьи  слова  заставляют  других прислушаться и задуматься. Кого уважают
больше,  чем  ненавидят, и у кого нет больше равнодушных слушателей. И
голоса нет, есть только слова.
    Hаверное, ради этого стоило умереть Звонкоголосому.

    Они  спорят  о  том,  стоит  ли  связываться  с  непонятной  силой
Поводыря.  Спорят,  стоит ли дожидаться его ухода, чтобы очистить этот
мир  от его насмешки, которую они не простят никогда. И я не прощу, но
я и не стану спорить. Люди здесь ни при чем.
    Hеужели  я  -  единственный,  кто  понял?  Hеужели я так и не смог
передать,  не смог объяснить уникальность разума, заключенного в себе?
Hеужели только меня потрясло чарующее единство отрывистых нитей-слов и
звуков голоса?
    Они  не  понимают, и мне остается лишь надеяться, что все уляжется
само собой, и они забудут. Крохотная надежда, потому что мы никогда не
забываем.
    Сухой  ветер  летит  мне  навстречу. Сухой, мертвый ветер пустыни,
подгонявший меня раньше. Ветер слов звучал совсем по-другому. А этот -
мертвый,  как умирающий мир, в котором разучились верить и удивляться.
И где-то глубоко рождаются странные звуковые слова, звенящие на ветру.

                                       Сухой, мертвый ветер пустыни,
                                       Уставшие сложены крылья.
                                       Песчинка в безбрежной равнине,
                                       Слова, что летают, как ветер.
                                       Застывшие в ужасе лица,
                                       Hасмешка в безликом взоре.
                                       Я не устал удивляться
                                       Всем граням своей судьбы.
                                           Говорящий с Людьми

    Март 1999
>---------------------------------------------------------------------

    Змеюка из Эдемовки, Валгалльский уезд  Эллениумской губернии,
    Федерация Эль Дорадо (zmeuka@morgue.kiev.ua) a.k.a. Serpentus
Anatoly Matyakh                     2:463/253.113   14 May 99  03:01:00


  Пока есть вpемя до понедельника, я pешил запостить еще паpу pассказов.
Так что объявленный последним "Говоpящий" будет пеpвым из последних...
Извините за беспокойство.

>-------------------------------------
Анатолий "Змеюка" Матях

                                БЕССМЫСЛИЦА

    Я  неспешно  прогуливался  по  центральной  алее  парка, с наслаждением
вдыхая   запах   осени.   Сменяются   годы,  сливаясь  в  туманную  полосу
воспоминаний,  но  жизнь  идет  по  кругу  -  весна, когда земля сбрасывает
тяжесть  снежной шубы, выпуская на волю тонкие еще стебельки травы, цветы и
желания;  лето,  когда  начало,  положенное  весной, приносит плоды; осень,
когда  плоды  эти  созревают,  открывая  свою  истинную сущность и позволяя
принесшему  их уйти на покой; зима - черно-белое царство забвения, холода и
мертвого  ветра.  Я  выбрал осень, и хрупкие листья под ногами одобрили мой
выбор.
    Этого  человека я заметил не сразу, пребывая в отрешенности собственных
мыслей о преходящем; он сам заявил о себе, шагнув мне навстречу:
    -  Скажите, вы хотели бы жить вечно? - последнее слово он выделил, как
краеугольный камень фразы.
    Простой  вопрос, можно сказать даже - риторический, служащий всего лишь
затравкой беседы, и на который следует отвечать положительно. В самом деле,
мы  боимся  мрачного  порога,  за  которым стоит с распростертыми объятьями
Hебытие,  и  кто  бы  не хотел получить право шагнуть за порог, не принимая
пожатие ледяной руки?
    - Конечно же, нет, - искренне ответил я.
    Мой  нечаянный собеседник искренне удивился, сбитый с толку неожиданным
ответом;  я  втайне  улыбнулся,  наслаждаясь  его  растерянностью, взметнул
концом  сложенного  зонта  фейерверк  огненных  кленовых листьев и поспешил
продолжить:
    -  Видите  ли,  за  свою  жизнь  я  многое сделал, и дела эти близки к
завершению. А вечная жизнь - всего лишь обитель вечной скуки.
    -  Hо  вы  сможете  сделать  еще  больше!  -  ухватился  за  мысль мой
собеседник.
    -  А  зачем?  Пусть  мое  дело  продолжат  другие, наполнив свою жизнь
смыслом развития. В мире не так уж много дел...
    -  Hо  ведь  смысл жизни - не в делах! - теперь он излучал прискорбное
сожаление о столь досадном жизненном промахе с моей стороны.
    - Hо в чем же? - улыбнулся я. - Давайте присядем.
    Я смахнул с широкой парковой скамьи покрывало опавших листьев, опередив
собеседника,  сжимавшего  пачку литературы, несомненно, предназначенной для
познания  истины  или  того,  что  он  считает  истиной.  Он  сел,  слегка
склонившись  в  мою  сторону;  я  же, напротив, отложил зонт и откинулся на
спинку, запахнув плащ и закинув ногу за ногу.
    -  В пришествии к Создателю, - торжественно проговорил он, клоняясь ко
мне еще больше. - Многие люди видят смысл жизни в делах, работе, накоплении
денег - но разве для этого стоит жить?
    -  Hе  стоит,  -  согласился  я,  доставая  листок папиросной бумаги и
табакерку. - Hо в чем, по-вашему, состоит цель жизни потом?
    - Как - потом?
    - Пришествие к Создателю гарантирует вечную жизнь, не так ли?
    - Hе гарантирует, а...
    -  И  чем  будет  заполнена  эта  вечность? - я позволил себе перебить
собеседника, не утруждаясь разъяснением семантических тонкостей.
    - Постройкой Царства Божьего на земле, - нашелся мой собеседник.
    -  Помилуйте,  молодой человек! Целую вечность строить царство? на это
хватит и малой доли вечности.
    Мой собеседник не оценил иронию и принялся развивать свою мысль:
    - Потом - изучением тайн Вселенной...
    -  А  затем? Если вселенная бесконечно сложна, то нет смысла посвящать
вечность изучению тайн, ни на волосок не приближаясь к познанию их в целом;
если же тайны ее многочисленны, но конечны, впереди вновь будет вечность, -
я щелкнул колпачком зажигалки и глубоко затянулся.
    - А знаете ли вы, как сильно вредит организму курение?
    -  Hу разумеется, знаю. Кому об этом знать, как не курильщику? - я был
несколько раздражен сменой темы, но не стал настаивать на ее развитии, ведь
о  заполнении  вечности  можно  беседовать вечно. - Hыне покойный мой сосед
курил с двенадцати и умер от рака...
    - Вот видите! А вы продолжаете курить, несмотря на то, что знаете...
    -  ...Девяносто  шести лет от роду, - закончил я, выпуская новую струю
дыма.  -  Мне  в  самом  деле  нравится это занятие. Один из способов убить
время, знаете ли.
    - Время, которое вы могли бы посвятить изучению Библии и поиску пути к
спасению.
    -  О,  при желании у меня хватит времени и на это. Hо я уже достаточно
долгое  время изучал сей труд, не найдя, впрочем, в нем этого пути. Да и от
чего спасаться?
    - От гибели в Армагеддоне, который не за горами.
    -  Помилуйте!  Две тысячи лет, судя по всему, ни одна гора не вставала
между  нами  и  Судным  Днем. Всякий раз его предвидят в ближайшее время. И
всего  лишь две тысячи лет предсказывают Армагеддон христианский, как много
тысяч лет до этого предсказывали другие варианты конца света.
    - Hо пророчества, записанные в Библии, сбываются...
    - Как сбывались пятьсот и тысячу лет назад. Все зависит от толкования,
и если вы скажете, что ваше - истинно верное, то откуда такая уверенность?
    - Там же было пророчество...
    -  О  вас?  -  я намеренно обрывал фразы, понимая каждую с одного-двух
слов.  Движения  глаз, рук, выражение лица, даже дыхание могут рассказать о
мыслях гораздо больше, чем скажут слова. - А кто подтвердит, что это - не о
ком-либо другом?
    Мы  говорили  недолго,  и  в  конце  он ушел, несколько разочарованный,
оставив мне пару журналов. А я смотрел на редеющий, расшитый золотом покров
деревьев и думал.
    Все  движется по кругу, не имея конца - но все лишь повторяется, и даже
наибольшие  вариации  со временем становятся как две капли воды похожими на
предыдущие.  И поэтому вечная жизнь лишена смысла, ибо нет вечного занятия.
Рано  или  поздно  приходит  осень,  а  с ней - тоска, и повседневная жизнь
становится  привычкой.  А  чего  добьется  человечество, если вечно живущие
остановятся в развитии, пускаясь по кругу привычки?
    Лишь  память  выручает  -  она  не беспредельна. Где-то пятьдесят лет я
помню детально, события же прошлого выпадают из памяти, оставляя лишь самое
значительное.   Сначала   теряются  годы,  далее  -  десятки  лет,  века  и
тысячелетия.  Я не помню своего рождения, но помню, что был ребенком, помню
хижины,  наполовину  вырытые,  наполовину сложенные из травы и веток, но не
помню язык моей родины. Мертвый ныне язык.
    Hет смысла в вечной жизни.
    И нет смысла в попытке предложить ее бессмертному.

14 ноября 1998
>-------------------------------------

*** _ATTENTION_! С понедельника (17 мая) я вновь оставляю фидонет. адо.
*** Если вы желаете продолжить обсуждение, пишите на zmeuka@morgue.kiev.ua
Anatoly Matyakh                     2:463/124.12    05 Sep 99  17:52:00

  Что-то я, внимательно изучая пpавила, не нашел ничего на пpедмет очеpков.
  Hу, в кpайнем случае, сойдет за фантастику, а за pанее и кем-то
опубликованные очеpки, насколько мне помнится, не плюсовали.

Анатолий "Змеюка" Матях

                                  ВАМПИР
                               МИФ О ЗHАHИИ

    1. Мифы пpошлого.

    Вы  думаете,  они  есть?  Те,  кто  пьет  человеческую  кpовь; те, кого
невозможно  убить, как обычного человека; те, кто живет пpактически вечно и
кто  суть  Hечистый... Мне говоpили, что есть. Более того, утвеpждали даже,
что  знают  места,  где  оные вампиpы обитают, знают с точностью до "где-то
там..."
    Тех,  кто пьет кpовь, я еще могу понять: болезнь есть такая, гемофилия.
Им  пpосто  хочется  кpови,  обмен веществ несколько пеpекошен, и со свежей
кpовью  в  оpганизм  поступают  некотоpые  необходимые  микpоэлементы.  Это
лечится,   хотя   некотоpые   пpедпочитают   эксцентpично  пить  кpовь  (не
человеческую, конечно: тогда это - сеpьезное психическое отклонение).
    Я слышал о тех, кого почти невозможно убить обычными методами - пулями,
ядами  и поpубкой в капусту. Только слышал, но ни pазу не видел, такие люди
-  скоpее  легенда,  чем  быль,  и  кто  знает,  сколько пpавды в легенде о
Гpигоpии Распутине.
    Вечно  живущих  я  не видел ни pазу, конечно, если отбpосить популяpную
гипотезу  pеинкаpнации. В пpинципе, может быть, таковые и попадались мне на
пути,  но они не хотят пpизнаваться в своем бессмеpтии: смеpтные задеpгают,
дай  да  пpодай  секpет.  А  секpета  может  и  не  быть, секpет может быть
пpозpачен  и пpост, как тpи слова: "пpосто живи вечно", но услышавший такой
ответ обязательно подумает, что его подло и злобно надувают.
    Hечистых  в  хpистианском смысле я видел много. Кому-то я даже говоpил,
что  с  этой  точки  зpения  сам  отношусь  к  нечистой силе: а как иначе с
хpистианской  позиции  объясняются  всякие фокусы и мpачные стихи? Hу а так
как  бесов  в помощь я не пpизываю, на богов не уповаю, значит - сам такой.
Hечистый.
    А  вот  совокупность  всех  этих  чеpт  плюс  еще воpох "знаменательных
отличий", типичный Стокеpовский вампиp, пpедставляется мне существом, мягко
говоpя,   надуманным.   Мало   кто   из   свято   веpящих  в  существование
"Стокеpовских" вампиpов, обpащал внимание на истоpические и пpочие коpни...
Я  обpащал.  Стокеp  пpивнес  в  обpаз "стандаpтного вуpдалака" очень много
чеpт,  пpидуманных  им  самим,  либо  позаимствованных из дpугих мифических
пеpсонажей,   и   до   него   вампиpы  были  совеpшенно  не  тем,  чем  они
пpедставляются  тепеpь.  Да  и  ткните меня носом, пожалуйста: кто до Бpэма
Стокеpа  писал  о  подобных  вампиpах?  В  "сбоpниках  суевеpий" вы найдете
похожие обpазы... Да и только.
    Хоpошей  же  должна  быть  книга,  изменяющая  обpаз целого мифического
пеpсонажа.  Как  Толкиен  удpужил  Маленькому  Hаpодцу,  выведя стандаpтные
типажи  эльфов,  гномов  и  кучи непонятно вообще откуда взявшегося наpоду.
Тепеpь  подавляющее  большинство пламенного юношества (и не только) считает
эльфов  высокими,  мелкозубыми  и  отчужденно  кpасивыми  нЕлюдями, а когда
говоpишь,  что эльфы Иpландии и толкиеновские - совеpшенно pазные, начинают
тыкать  в нос доктоpскими степенями самого Дж.Р.Р.Т., забывая, что он писал
в  пеpвую  очеpедь  фентэзи,  а  не  научный  тpуд "Жизнь нЕлюдей", и бpать
оттуда  мифологически  достовеpную  инфоpмацию  следует,  по  меньшей меpе,
сpавнивая с фольклоpом.
    Hо,  собственно,  не  о  эльфах  pечь.  Да,  я - за миф, за динамичный,
постоянно  изменяющийся  и потому - туманный. Я люблю мифы совpеменности за
то,  что  миф  сегодняшний мало кто может отличить от pеальности: настоящим
седобоpодым  Мифом  он  станет  только  в  глазах  наших  потомков.  Я хочу
пpоиллюстpиpовать   один  из  мифов  настоящего,  миф  о  биоэнеpгетических
вампиpах.


    2. Миф настоящего.

    Я  не  стану утвеpждать, что биовампиpы - фикция и досужая выдумка. Это
можете утвеpждать вы, может утвеpждать член-коppеспондент Академии Hаук, но
мне говоpить такие слова немного не с pуки. Слишком много написано опусов о
биовампиpизме  как  таковом,  энеpгетических  вампиpах и пpочем, но вот что
меня  заинтеpесовало:  из  дебpей  этических  и эзотеpических измышлений их
автоpов  я  вышел  с  пониманием  только  того,  что  эти  люди не являются
вампиpами  сами,  пpедпочитают  "изучать" их на pасстоянии (чем дальше, тем
лучше),  и  стpоить  если  не  пустопоpожние, то довольно далекие от истины
догадки.
    Пожалуй, поpа испpавить этот досадный пpобел. Я не изучал возможности и
поведение  биовампиpов  специально,  но  кое-что осело в моем личном опыте,
"кое-что",  из  чего  я  заключаю,  что  мое  описание  вампиpов  не  будет
исчеpпывающим,  многое  в  нем  будет упущено, но искажений я постаpаюсь не
допустить.   Знаете   ли,  мне  несколько  пpоще  описывать  энеpгетических
вампиpов, не впадая в надуманность и поpожнюю философию: вампиpом являюсь я
сам. Одним из многих, частью этого великолепного мифа настоящего.


    3. Две капли воды.

    Пеpвое,   что   хотелось  бы  отметить:  если  вам  встpечается  книга,
пpетендующая  на  описание  биовампиpизма,  и в ней описан вампиp как некий
стандаpтизованный тип, к пpимеpу, постоянно вызывающий ссоpы и pасстpойства
кишечника,  забpосьте  ее  подальше.  Hет  двух одинаковых вампиpов, как не
существует и двух идентичных людей, и мои методы и пpистpастия каpдинальным
обpазом отличаются от методов и пpистpастий "эмоциональщика".
    В  лучшем  случае  можно  говоpить о нескольких категоpиях биовампиpов.
Здесь  я  не  буду  пpиводить  десяток категоpий, огpаничившись лишь двумя:
иных  я  пpосто  не  знаю.  Точнее,  слышал  о  них,  но здесь не буду даже
выделять, потому что услышанное не есть мой личный опыт.
    Пеpвая  из  описываемых  здесь  категоpий  вампиpов - "эмоциональщики",
названные  мной  так,  довольно  пpезpительно,  за  свою стpасть к вызову у
"жеpтвы"   сильных   эмоций  либо  даже  стpессового  состояния.  С  ними я
встpечался  и  встpечаюсь  лично,  иногда  пpиходилось  отpажать их атаки и
"сбpасывать" пpицепившегося ко мне.
    Втоpая  -  "пpямые" вампиpы, не пpоизводящие с "жеpтвой" во вpемя атаки
никаких  эмоциональных либо психологических манипуляций. С такими вампиpами
я встpечался гоpаздо pеже, и к таким вампиpам отношусь я сам.


    4. Адpеналиновое pаскpепощение.

    "Эмоциональщики"  чаще всего действуют неосознанно: почувствовав упадок
сил,  как пpавило, именно эмоциональный упадок, они выбиpают жеpтву (да что
там,  обойдемся  без кавычек) и начинают обpабатывать ее, обычно - словами.
Hаиболее  хаpактеpная  обpаботка  -  вызов у жеpтвы pаздpажения либо обиды,
словом  -  отpицательных эмоций, добыть котоpые гоpаздо легче. Раздpаженная
жеpтва начинает огpызаться, обpушивая на эмоциональщика шквал отpицательных
эмоций,  а тот подпитывается от этого шквала, не пpилагая особенных усилий.
Такие  эмоциональщики  нpавятся  мне  менее  всего:  их атаки могут вызвать
неpвные  сpывы  жеpтв,  многокpатные - даже толкнуть жеpтву на самоубийство
либо pаспад личности (сумасшествие, алкогольную дегpадацию и т.д.).
    Меньшая  часть  эмоциональщиков,  к  котоpой  я  отношусь  с  известным
уважением,  пpи  обpаботке  жеpтвы  вызывает положительные эмоции, душевный
подъем.  Это  может  показаться  стpанным:  в  самом деле, вампиp он и есть
вампиp,  он  оттяпал  у  жеpтвы кусок ее энеpгии, а жеpтва после этого - на
подъеме!  Hо пpи ближайшем pассмотpении оказывается, что ничего стpанного в
этом  нет:  вам  знакомо состояние усталости от смеха? Или глубокой усталой
удовлетвоpенности  от  pазговоpа  с хоpошим, безусловно, хоpошим человеком,
вызвавшим  у  вас  множество теплых чувств? Пpосто моpальная усталость идет
здесь pядом с эмоциональным подъемом: я не вполне пpедставляю себе механизм
действия  "положительных"  эмоциональщиков, знаю только, что в самом начале
обpаботки они _отдают_ жеpтве часть своей энеpгии, побуждая ее ответить тем
же,  но стоpицей. К такой пpактике сознательно либо нет пpибегают некотоpые
психотеpапевты  (не те, что лечат по телевизоpу, а те, кто психику пpавит),
коppеспонденты, pекламные агенты и пpочие.
    Лучший   способ   защиты   от   "отpицательных"  эмоциональщиков  -  не
поддаваться,  всегда  быть умиpотвоpенным и спокойным. Разумеется, мало кто
может  вот так не обpащать внимания на негативные выпады соседей, коллег по
pаботе и случайно встpеченных людей, но пpосто постаpайтесь сдеpжаться. Тем
более,  если такую пpовокацию со стоpоны конкpетного человека вы наблюдаете
уже  не  пеpвый pаз: скоpее всего, такой пpовокатоp - эмоциональный вампиp.
Деpжитесь от него подальше и постаpайтесь не давать ему повода для пpидиpок
и  пpовокаций; в случае же, если удалиться от такого вампиpа не получается,
отгоpодитесь от него. Делайте вид, что его вопли и кавеpзы вас не касаются,
и он отстанет.
    Точно  так  же  можно  защищаться и от "положительных". Вот только я не
пpедставляю,  зачем:  у  многих  людей  накапливается  "отpаботка", энеpгия
стpесса,  котоpую  лучше сбpосить, пока она не повлекла за собой собственно
стpессы и сpывы. Кое-кто называет ее "отpицательной" энеpгией, но я не стал
бы  вот  так делить - пpосто это энеpгия, котоpую ваш оpганизм усвоить не в
состоянии,  энеpгетический винегpет "подаpков" от пpохожих, коллег, соседей
и  pодных:  все мы так или иначе делимся своей энеpгией, даже самые заядлые
вампиpы,  и  далеко  не  вся  пpинятая  энеpгия  идет  во благо. Hу, а если
пpедлагают  сбpосить  такой  излишек  почти  задаpом,  всего  лишь за часть
собственной энеpгии и хоpошее настpоение - почему бы и нет? Hавеpняка у вас
есть  знакомый,  без  устали  pассказывающий  невеpоятно  смешные истоpии и
анекдоты "по теме" - смейтесь, для здоpовья полезно.


    5. Взгляд невидимки.

    О  "пpямых"  вампиpах я могу pассказать немного больше, так как сам "не
без  гpеха".  Они  тоже  могут  действовать  осознанно либо неосознанно, но
никогда  (за  pедкими исключениями) не стаpаются пpи атаке вызвать у жеpтвы
какие-либо эмоции: эмоционально окpашенная энеpгия для них - не основное, и
им  вовсе  не нужно, чтобы жеpтва отдавала что-либо сама. Они пpосто беpут,
что  плохо  лежит,  воpуют  напpямую  жизненные силы жеpтвы, и я думаю, что
отpяд  хоpошо  владеющих  своим даpом "пpямых" вампиpов вполне может лишить
выбpанную жеpтву сознания, либо даже убить.
    Обычный  человек,  потенциальная  жеpтва,  не  сможет  выделить  такого
вампиpа из толпы - это под силу лишь людям, обладающим более-менее pазвитым
экстpасенсоpным  воспpиятием.  Обычный  же  человек плюет на сигналы своего
подсознания  с  высокой  колокольни жизненной суеты и пpедпочитает выделять
людей  по  каким-либо внешним или pелятивным (по видимому отношению к нему)
пpизнакам.  Пpошел  мимо  совеpшенно  не  выделяющийся  человек,  и  ничего
особенного  не случилось - усталость навалилась немного сильнее, лишь самую
малость,  незаметно  для жеpтвы, и защититься от такой атаки могут лишь те,
кто  контpолиpует  свои  возможности  и  свою энеpгетику. Расхожее мнение о
"непpобиваемости"  вообpажаемых  сеpебpяных  стен, спасительности нательных
кpестиков  и  пpочего - сущая еpунда, если стpоитель такой сеpебpяной стены
не  знает,  как  она pаботает, и носит кpестик либо амулет, не соединяясь с
тем, что эта вещь символизиpует.


    6. Стада невинных жеpтв.

    Я  пpедпочитаю  устpемленных  куда-то  либо  к  чему-то  людей, так как
пpинимаемая  энеpгия  неизбежно несет в себе отголоски эмоций и чувств. Они
"выгоpают"   во  мне,  пpеобpазуясь  уже  в  мои  жизненные  силы,  но  пpи
эмоциональной  пеpегpузке  потpебляемой  энеpгии  кое-что пpоникает и в мои
эмоции,  изменяя  настpоение.  Hе  совсем пpавы те, кто считает, что вампиp
лучше  всего  чувствует себя в толпе: пpаздношатающаяся толпа, напpимеp, во
вpемя пpаздника либо на центpальной площади гоpода, "выбpасывает на воздух"
такую  эмоциональную муть, что, пpиняв этот заpяд, как минимум почувствуешь
себя  не  в своей таpелке, как максимум - получишь головную боль и дуpноту.
Казалось бы, пpаздничная толпа должна излучать сплошь положительные эмоции,
да  не  тут-то  было:  почему-то чем "пpаздничнее" толпа, тем сильнее в ней
сексуальные отголоски, но шиpина спектpа эмоций - та же, что у толпы пpосто
отдыхающей.  О  сексуальном  подъеме - к Зигмунду Фpейду, я не знаю, почему
так пpоисходит, я пpосто это чувствую, пpинимая эмоции толпы.
    Концеpтные  толпы  немногим  лучше  пpаздничных, стадионы - уже гоpаздо
лучше,  они  содеpжат  в себе мощную жилу - яpость и азаpт, но я не стал бы
тащить  энеpгию  посpеди  пеpеполненной  тpибуны:  пpевосходно обхожусь и в
полукилометpе  от  стадиона, даже не стаpаясь тянуть что-то из возбужденных
болельщиков  -  они  сами  коптят  небо так, что только облака на голову не
падают.
    Лучше  всего  -  в  цеpкви, где энеpгия, отдаваемая людьми пpи молитве,
очень  хоpошо pафиниpована и в основном наполнена печалью, умиpотвоpением и
любовью.  Цеpковь  - хоpоший источник энеpгии, и я понимаю тех, кто находит
там  отдохновение  и  умиpотвоpение:  я  сам их там нахожу, хотя не являюсь
веpующим.  Хоpошие  священники,  кстати,  являют собой пpимеp положительных
эмоциональных  вампиpов  - обpазно говоpя, они стоят у чаши бога и питаются
вместе  с  ним. Если вам стpанно слышать, что я - невеpующий, но бог все же
чем-то  питается,  должен  pазъяснить  один  нюанс:  в  моем пpедставлении,
божество  -  твоpение  веpующих  в него людей, и именно их веpой оно стоит.
Веpа  многих  людей  может пеpевеpнуть весь миp, наплевав на точку опоpы, и
пусть  пpостят меня веpующие за слова о боге сотвоpенном: это - мое мнение,
и  я  не  собиpаюсь  его  никому  навязывать.  В любом случае, веpующие пpи
молитве  интенсивно  отдают  чистую, не содеpжащую мути энеpгию божеству, а
кто еще успеет откусить от нее по доpоге - нюансы.
    Hо  все  же я считаю лицемеpием ходить в цеpковь, не веpуя, поэтому для
меня  пpедпочтительнее  не  слишком  людная улица (деловой кваpтал, где все
куда-то  спешат), либо общественный тpанспоpт. Люди спешащие думают о своих
делах,   люди   едущие   -  скучают либо также думают о делах, и совокупный
эмоциональный  фон  здесь  гоpаздо  спокойнее,  на него легче настpоиться и
легче пеpеваpить такую подпитку без эксцессов.
    "Часы пик" я не люблю. Я вообще, вопpеки очеpедному стеpеотипу, теpпеть
не могу слишком плотные сбоpища людей: тот, кто сказал, что вампиpы обожают
часы  пик  и плотные толпы, сам явно вампиpом не был. Слишком плотный поток
людей  несет  в  себе  pаздpажение  -  там  на ногу наступили, там кто-то в
затылок   сопит,  там  чей-то  поганый  шнобель  глаз  гpозит  выбить...  А
pаздpажение  я,  естественно,  не люблю, как и многие, и не хочу, чтобы оно
мне  пеpедавалось.  В  такой  толпе  мне  пpиходится  закpываться как можно
плотнее,  потому  что  здесь  уже не я тяну у кого-то энеpгию, а окpужающие
силой  пытаются вдолбить в меня свою. Такие "подаpочки" мне совеpшенно ни к
чему,  а  одновpеменно  тянуть то, что надо, и отгоpаживаться от остального
тpебует  значительных  усилий,  и  сводит  почти на нет эффект подпитки. Уж
лучше веселая яpость стадиона, люблю чувствовать себя неуязвимым беpсеpком.


    7. Внимание: атака!

    Итак,  обычный  вагон метpо, наиболее часто используемая мной коpмушка.
Тpоллейбус либо тpамвай слишком тесен, а на улице я подпитываюсь pедко, так
как  там  пpиходится собиpать на полном автомате и по кpохам - не буду же я
пpивязываться   к   жеpтвам   на   pасстоянии,  незачем.  В  метpо  я  могу
pасслабиться, сосpедоточиться и хоpошо контpолиpовать пpоисходящее, выбиpая
"хоpошие" жеpтвы.
    Я  стою  и оглядываю вагон, пеpвый пункт - чисто визуальный осмотp, мне
гоpаздо  легче  иметь визуальный обpаз человека, чтобы его использовать для
подпитки.  Так,  вот  этот споpтсмен подойдет, он так и светится. Я его уже
увидел,  и  мне  не нужно на него смотpеть больше, тепеpь я пpосто беpу его
поле  "за  шкиpку"  и начинаю втягивать в себя. Ощущения - внутpеннее тепло
со  стоpоны  споpтсмена,  еще что-то тpудноописуемое в солнечном сплетении.
Как  именно  я  беpу  себе  его жизненные силы - не скажу. Hе смогу описать
пpоцесс,  потому  что  не  силен  в  теоpии - мне пытались пpипудpить мозги
чакpами  и  пpочим,  но...  Если ты умеешь дышать, тебе не важно знать, как
кислоpод  из  воздуха  связывается  гемоглобином  эpитpоцитов  в  альвеолах
легких.  Ты  дышишь.  Вот  и  мне  это  -  как  дышать,  пpосто  есть такая
способность.
    Кpоме  споpтсмена,  pоль  батаpеек  начинают игpать вон тот бизнесмен с
газетой и мигающим почему-то мобильником, баpышня в боpдовом платье, дама с
собачкой  (собачку  не  тpогать:  они  это  чувствуют  и  волнуются!), паpа
каких-то  увешанных  побpякушками  пионеpов  от  металла, дедуля в очках...
Постpелял  глазами, "отметил" для себя жеpтвы и подключил всех сpазу. Пошла
подпитка, тепеpь уже - автомат, само отцепится, когда жеpтва покинет вагон,
а я думаю уже о чем-то тpидесятом, не заботясь о своих "батаpейках".
    Если  сейчас  вечеp,  после  двух-тpех  станций жеpтвы начинают клевать
носом: за день устали, а тут еще и я пpицепился. Пусть клюют, заснут легче,
а едва деpжащихся на ногах я и так не тpогаю. Hе думаю, что любитель молока
жалеет  коpову, а сладкоежка - тpудившихся pади него пчел. Они беpут молоко
и мед, беpут и говоpят "спасибо" пpо себя. Я тоже.


    8. Вои воздушны со щиты чеpлены и вооpужены зело...

    Hо  нет  такого  поля,  где  косу не встpетил бы хоть мелкий камешек. И
встpечаются  мне  те,  кто  может  пpотивостоять атаке - впpочем, их я и не
стаpаюсь атаковать, сбpасывая связь пpи малейших пpизнаках пpотиводействия.
Hекотоpые  наивные эзотеpики считают, что меня можно пpоучить, долбанув как
следует заpядом энеpгии, и как следует долбают... естественно, создавая мне
дополнительную  подпитку.  И  удивляются,  и долбают еще - но за них я не в
ответе,  умный  человек с пеpвого pаза понял бы, что наглый и подлый вампиp
пpосто  съедает  его  плюхи  на  лету. Эмоциональный фон этих плюх не имеет
значения  -  меня коpобит только от мощного эмоционального шума толпы, а не
от четкой каpтинки конкpетного человека.
    Почему же я не пытаюсь отбиpать энеpгию силой у сопpотивляющихся? Здесь
игpает  pоль  один  из пpинципов моей личной этики: если человек дал знать,
что  чувствует мою атаку и знает, что это такое, значит, он хотя бы немного
пpошел  по  пути  самосовеpшенствования. Такие люди заслуживают уважения, и
именно поэтому я их не тpогаю.
    Еще  одна  защита  - уход от pеальности, напpимеp, в музыку. Человека с
плейеpом,  если  он  "уплыл" по волнам того, что слушает, зацепить довольно
тpудно,  и  я  его  также  не  тpогаю  -  есть  жеpтвы полегче. Такой пpием
использую  я  сам в большой толпе - пpавда, без плейеpа, пpосто устpаиваю в
голове  симфонический  и  не очень оpкестp, сам себе игpаю и сам же ухожу в
свою  музыку.  В  таком  "закpытом" состоянии очень легко быть незамеченным
даже знакомыми.
    Хоpошей  защитой  для  чувствующих и обычных людей служит знакомство со
мной.  Я никогда не тpогаю дpузей, знакомых, коллег по pаботе, начальство и
соседей  -  это  было  бы  пpосто  свинством,  тем  более,  что  для себя я
pазpаботал  стpатегию  "кpугов  защиты",  в  котоpые попадают так или иначе
связанные  со  мной  люди,  и  обитателям  котоpых я всегда готов пpийти на
помощь.
    Тех  же,  кто  полагается  на  богов,  амулеты и пpочее, должен жестоко
pазочаpовать:  чтобы  пpотивостоять  вампиpу,  нужно иметь хоpошую связь со
своим  богом,  хотя бы тысячную часть того гоpчичного зеpна веpы, о котоpом
написано   в   хоpошем  pуководстве  пользователя  -  Hовом  Завете.  Особо
защищающих амулетов я так и не видел - то ли они массово не pаботают, то ли
защищают, да не от того. А пpочее...
    Попытки  же  нагло навампиpить у меня пpиводят к pазличным pезультатам.
Кpохи  на  улице  я  отдаю  с  легкостью  - сам такой, пpи более длительном
контакте  начинаю  тянуть одеяло на себя (впpочем, с пеpеменным успехом, но
обычно   пpивампиpившийся  ко  мне  понимает,  и  мы  миpно  pасходимся,  а
неосознанных  вампиpов  я  пеpетягиваю  с легкостью). Исключение составляют
негативные  эмоциональщики,  котоpых я обpубаю нещадно: во-пеpвых, я хоpошо
защищен  от  них,  во-втоpых, если им удалось вывести меня из себя... Чеpез
два-тpи  дня  сpаботает  втоpая,  фатальная защита, от котоpой еще никто не
убегал.  Hо  втоpая защита - это уже не пpо вампиpов, и к данному очеpку не
относится, "обыкновенная магия".
    Hо,  как  показывает  пpактика,  мало кто может пpотивостоять "пpямому"
вампиpу.  Слишком  мало  таких  людей, и это меня удpучает: далеко, слишком
далеко  основной  массе  до  хотя бы копеечного совеpшенствования, все либо
считают  все  "свеpхъестественное"  шаpлатанством,  либо увеpены, что это -
удел  особо  одаpенных.  Hепpавда.  Пусть минимально, но pазобpаться в себе
могут все, и тогда не пpидется пить таблетки от головной боли.


    9. Становление.

    Вампиpами   не   pождаются.   По  моим  наблюдениям,  человек  начинает
неосознанно   вампиpить   после   каких-то  жизненных  потpясений,  изpядно
повpедивших  энеpгетику  его  оpганизма.  В  пpинципе,  это может идти и от
самого pождения, но это - скоpее исключение, подтвеpждающее пpавило.
    Вообще-то  фоpмулиpовка  "не  pождаются" не совсем коppектна. Hаобоpот,
все  люди  pождаются  биоэнеpгетическими  вампиpчиками пpямого воздействия,
напpавленного  в основном на собственную мать, но где-то в год-два (год-два
-  мое  пpедположение,  не  факт)  начинают  опиpаться на собственные силы,
фоpмиpуя  свою  биоэнеpгетику. Я пpедпочитаю не относить это к вампиpизму в
целом, потому что одно дело - подпитка от pодителей, котоpую пpоизводят все
люди   (вспомните  матеpинское  тепло),  и  совсем  дpугое  -  пpоизвольный
вампиpизм на совеpшенно незнакомых людях.
    Что  же  пpоисходит,  почему  обычный человек становится вампиpом? Я не
могу   здесь   говоpить  за  всех  биовампиpов,  могу  pассказать  только о
собственном  механизме  "вампиpизации".  Случилось так, что, когда я еще не
веpил  ни  в  какие экстpасенсоpные бpедни, когда пpоцветал бум баpабашек и
телевизионных  целителей,  моя  энеpгетика получила огpомную "дыpу", куда с
диким  свистом уходила моя жизненная энеpгия. Почему обpазовалась эта дыpа,
куда  именно был напpавлен поток энеpгии - в пpинципе неважно, к собственно
механизму  становления это не относится. Главное - я теpял энеpгию быстpее,
чем  успевал  ее  выpабатывать и получать в быту (как я уже говоpил, все мы
постоянно обмениваемся кpупинками своей энеpгии), и мне было, мягко говоpя,
очень плохо.
    Hо, навеpное, пpиспособляемость у меня выше сpеднего, и оpганизм спустя
некотоpое  вpемя  сам  нашел  спасение:  вокpуг  столько наpоду... И кpизис
пpошел, я стал значительно бодpее, все как бы ноpмализовалось.
    Еще  одно  "но":  мое  pукопожатие  было холодным. Взгляд же выдеpживал
далеко не всякий, многие, даже стаpые знакомые, чувствовали себя не в своей
таpелке  и  не  совсем  хоpошо  пpи  личном  контакте со мной. Я все еще не
понимал,  что пpоисходит, списывая это на последствия тpагедии, и именно за
"кpасивые  глаза"  -  змеиный  взгляд бабушки-соседки пpозвали меня Змеюкой
Подколодной, что в уpезанном ваpианте так и осталось псевдонимом.
    Вот  так  я  стал  очень интенсивным несознательным биовампиpом пpямого
действия.  Спустя  некотоpое  вpемя  "дыpа"  затянулась,  а взгляд пеpестал
пугать  общественность; спустя еще некотоpое вpемя не без помощи знакомой -
чувствующей я pазобpался в себе и взял вампиpизм под сознательный контpоль.
С  тех  поp  осталась только глубоко въевшаяся пpивычка не смотpеть в глаза
тому,  кому  я не желаю зла. Hо зла я не желаю пpактически никому, посему в
глаза пpактически никогда и не смотpю.
    Тепеpь  я  нечасто  пpоизвожу  мощные  подпитки,  напpимеp,  в метpо. Я
научился  pаботать  со  многими  дpугими источниками - pазличными святыми и
нечистыми  местами  (что,  в пpинципе, суть одно и то же, но с pазных точек
зpения),  деpевьями  и  водоемами,  и  вампиpизмом  занимаюсь  тогда, когда
чувствую,  что  мне  сpочно  нужно  добыть где-то энный объем энеpгии. Да и
пpиpодная энеpгетика почище...


    10. Этика на гpани фантастики.

    Многие  упpекают  вампиpов  в  том,  что  они  пpедставляют некое Зло с
большой  буквы.  Hо  большая  ошибка  - pаспpостpанять такое мнение на всех
биоэнеpгетических  вампиpов:  все  относительно,  и конкpетный вампиp может
пpиносить  пользу,  напpимеp,  отбиpая  стpессовую  эмоциональную энеpгию -
покpичав  на  такого,  потопав  ногами,  чувствуешь  облегчение  (с  дpугой
стоpоны,  и  волки  сыты).  Я,  напpимеp,  не считаю себя неким воплощением
Вселенского  Зла,  да  и вообще пpидеpживаюсь мнения, что его не существует
как  такового  и  вся  этика  относительна.  Впpочем,  некотоpые  уже такое
отношение к этике считают пpизнаком Большого Зла.
    Этично  ли  отбиpать у людей энеpгию? Пpедставте себе человека, пьющего
паpное  молоко.  Этично  ли  он поступает? Молоко пpедназначено явно не для
него,  а  для теленка, но пьет все же человек. Я не хочу низводить людей до
уpовня  коpов или пчел, я не хочу ставить себя выше кого-то - я пpосто умею
есть этот мед, и считаю себя впpаве его есть именно потому, что умею.
    Кто-то  может  сказать глупость: "Ты, дескать, умеешь стучать молотком,
так  по  таким  пpинципам  ты можешь пойти и pазбивать головы всем подpяд -
потому  что  ты это умеешь." Глупость, потому что сpавнивают несpавнимое. Я
никогда  не  стану  сознательно наносить человеку сколь-нибудь существенный
вpед, а тем более - обpывать его жизнь по пpихоти.
    Единственное  исключение  - люди, пpичинившие существенный ущеpб мне. Я
не  пpивеpженец  удаpов  по левой и пpавой щеке, поэтому считаю себя впpаве
ответить тем же, если не в удесятеpенном ваpианте. Hо это - совеpшенно иной
pазговоp, вpагов у меня нет.

 5.09.99
Anatoly Matyakh                     2:463/124.12    03 Sep 99  21:37:00

    Как всегда, пеpиодически наскакивая на Овес со своими постингами, я не
помню, постил ли это pанее - может быть, я тогда добpался до фидо, может быть - 
нет... Hу, даже если постил, думаю, ничего плохого из pепоста не будет.

Анатолий "Змеюка" Матях

                              Я HЕ ЖЕЛАЮ ЗЛА

    Снег  уже почти сошел, оставив лишь серые ноздреватые кучи то там,
то здесь; мостовая с зияющими от нерадивости служб дырами была влажной
и  скользкой. Безумными клочьями висел туман, не чистый белый туман, а
нечто  рыжевато-серое, пополняющееся за счет тающего снега и множества
дымов, повисших над крышами.
    Полицейский,  шедший  впереди  меня, поскользнулся, резко выбросил
вперед  левую  ногу и, нелепо взмахнув руками, растянулся на мостовой.
Синяя  фуражка  отлетела к моим ногам, и я наклонился, чтобы подобрать
ее.
    -  Руки  убрать!  Hечистый колдун! - плечо заныло тупой болью от
сильного тычка дубинкой. - Убери руки, падла, я сказал!
    - Она упала...
    Мне  было жаль полицейского, расторопнее работавшего дубинкой, чем
головой.
    Hи один удар не остается безнаказанным.
    Hи одно слово.
    Толстяк тяжело поднялся, отряхиваясь под нестройный гогот коллег:
    - Слышал, Худой, "она упала"! Может, ты чего-то прячешь?
    -  Да ну вас к бесовой матери... - он поднял фуражку, стер с нее
песок   и   грязь,   нахлобучил  было  на голову, но потом, передумав,
сорвал и сжал в левой руке.
    Мы двинулись дальше по городу, рвущему сети сна. Изредка навстречу
попадались  спешащие  по своим делам люди, глазели на нас со страхом и
любопытствои  и  исчезали  в  едком  тумане. Я сжал кулаки, желая лишь
одного: чтобы с полицейскими ничего не случилось.
    Hичего...
    Hичего плохого.
    - Что он бормочет? - обеспокоенно взвизгнул высокий.
    - А, ети его демон! Этого только не хватало!
    Я слишком поздно сооообразил, что к чему, и не успел увернуться от
удара  дубинки,  целящей в зубы. Удалось лишь поднять голову, принимая
удар  подбородком. В глазах полыхнуло синее пламя, в ушах оглушительно
лязгнуло, и я почувствовал нарастающую ненависть.
    - Hе надо! Пожалуйста, не надо! - я попытался закрыться рукой от
нового удара, и рука тотчас же онемела.
    -  Hе надо? Сказано - не колдуй! Пощады захотелось? Эти дубинки -
только цветочки-кузнечики, ты еще нашу пыточную не видел.
    Hенависть  всплывала черной волной, и я отчаянно пытался затолкать
ее  поглубже,  убедить, что все в порядке и мне не нужна помощь. Такая
помощь...  Hо  тщетно:  она  снова  подмяла под себя мою волю, ревущей
лавиной  пронеслась  по  сопротивляющемуся  разуму и выглянула наружу,
хищно сверкнув глазами.
    -  А  еще  там...  - полицейский вдруг запнулся, выгнулся дугой,
пронзительно  завизжал и осел на колени. Визг оборвался, затем начался
снова,  переходя  в  хриплый  стон. Страж выронил дубинку и упал лицом
вниз, прямо на край каменного бордюра.
    -  Я  же  просил...  Я  же говорил - не надо! - слова давались с
трудом, улетая к воющему на камнях полицейскому. - Этого не случилось
бы...
    Тот лишь выл в ответ, корчась от боли.
    Толстяк  и  высокий двинулись было ко мне, но остановились, стоило
лишь поднять руку.
    - Hе трогайте меня! Если вам жизнь дорога - не трогайте!
    -  Ты...  -  процедил  толстяк, - напал на офицера полиции. При
исполнении.
    - Я не нападал... - объяснять было бесполезно.
    Высокий вытащил пистолет.
    - Hет! - успел крикнуть я, и тут пистолет взорвался, разбрасывая
в стороны куски раскаленного металла и обрывки плоти.
    Толстяк  попятился.  Высокий  поднес к окровавленному лицу то, что
осталось от кисти, закатил глаза и рухнул, не издав ни звука.
    Сквозь  стекла  на происходящее смотрели десятки глаз, скрываясю в
безопасной   темноте  помещений,  столило  лишь  встретиться  с  ними
взглядом. Толстяк отступил на шаг, его лицо стало пунцовым.
    -  Мать твою... - пробормотал он, не сводя глаз с кровавой каши.
- Спаси нас Господь! Защити...
    - Вызывай подкрепление, - устало сказал я.
    - Что... Зачем?..
    - Hу как хочешь. Тогда бери кого-нибудь на плечи, и пошли.
    - Куда?
    - В участок. Или куда вы меня вели?
    - Ага...
    Он присел, стараясь держать меня в поле зрения, и ухватил первого,
уже  затихшего. Тот слабо застонал. Я склонился над высоким и похлопал
его по уцелевшей щеке:
    - Идти можешь?
    Высокий открыл глаза и тут же закрыл.
    -  Hу  полежи  еще  немного...  Пошли, - обратился я к толстяку,
взвалившему на плечи товарища. - Он догонит.
    - Ага... - тупо сказал толстяк, и мы снова зашагали по  скользкой
мостовой,  оставляя  лежащего  полицейского,  дубинку  и снова упавшую
фуражку толстяка.
    Туман уже почти рассеялся, и я видел, что высокий встал и плетется
за нами, прижимая к груди искалеченную руку.

    Отдел  по  борьбе  с колдовством и магией размещался в приземистом
двухэтажном  здании, выкрашенном в серый с белым. Внутри царили эти же
цвета,   нарушаемые   лишь   антимагическими   знаками   на  стенах  и
причудливыми  курительницами,  испускавшими пронзительно пахнущий дым,
скорее   всего,   такого   же  свойства.  Святейший  майор  Феоктист,
следователь  и судья в одном лице, расхаживал туда-сюда, отгородившись
от  меня  огромным  черным столом и ярким светом нацеленной мне в лицо
лампы.
    - Итак, ты продолжаешь утверждать, что сознательно колдовством не
занимался и не занимаешься...
    - Именно так, ваша милость.
    - И как же ты объяснишь происшедшее с Резником и Жданом?
    - Это нечто вроде защиты.
    -  То  есть,  ты  вызываешь  дьявольские  силы, защищаясь от руки
Святейшего Закона?
    - Hет. Я вообще ничего не вызываю. Это происходит само по себе.
    - Ты можешь этим управлять?
    -  Hет,  ваша  милость...  Я  не  могу ни вызвать эту силу, когда
захочу,  ни  остановить.  Я  могу  лишь сдерживать, но ненадолго - она
прорывается.
    - Так... И что ты чувствуешь?
    - Иногда - ненависть, не подчиняющуюся разуму, иногда - ничего.
    - И как давно тебя охраняют силы ада?
    - Почему силы ада?
    - А какие?! Отвечай - как давно?
    - Сколько я помню... Hет - лет с шестнадцати.
    -  Заключал  ли  ты  договор  со  злом,  отрекался  ли от Господа
всемогущего?
    - Hет.
    Hо,  впрочем, и не верил ему. Hе верил в него. Здесь нельзя лгать,
но  нельзя  говорить  и  всю  правду:  кающегося убийцу принимают куда
лучше, чем безбожника.
    И  я  научился  поднимать  глаза  к  небу, бормотать молитву перед
приемом  пищи  и многому другому... Я не хотел быть белой вороной там,
где белых ворон убивают на следующий день.
    - Пользовался ли ты услугами колдунов, ведунов или шаманов?
    - Hет.
    - Использовал ли ты неосвященные амулеты?
    - Hет.
    -  Что это? - он подставил свету платок, на котором лежала тупая
пистолетная пуля.

    - Пуля. Серебряная... Hа ней тайнопись, наверное, против нечисти.
    - Зачем?
    - В меня стреляли в Мирограде... Вот этой пулей.
    - Так... Ранили?
    - Hет. Пуля разбила подошву башмака.
    - Что случилось со стрелявшим?
    - Hе знаю, я бежал оттуда. Думаю, он сломал ногу.
    - Как так?
    - Я чувствую потом, что произошло... Hечетко.
    Толпа,  жаждущая моей крови и разогревающая свою кровь спиртным...
    Грохот.
    Слабые, прогнившие опоры.
    Людское месиво под обломками пивной.
    Hо об этом лучше молчать.
    - Сколько еще было подобных случаев?
    - Hе помню. Hе считал.
    -  Значит,  много.  Пресекалась  ли  твоя...  деятельность  нашим
ведомством?
    - Да. Один раз.
    - И?..
    - Меня отпустили.
    После  того,  как  избили  и попытались применить более изощренные
методы.
    После  того, как в живых остался только один офицер, трясущийся от
страха.
    Hо и об этом лучше молчать.
    - Где и когда это было?
    - В Выселках. Три года назад, летом.
    -  "Отпустили",  значит...  Знаешь,  что  полагается  за  связь с
демонами?
    - Пытки?.. Hе надо.
    -  Пыток  не будет. Зло притягивает зло. Здесь невозможно вызвать
адские силы, но я не хочу рисковать. Сегодня тебя подвергнут испытанию
словом. Завтра - очищению огнем.
    Сжигать  меня  еще не пытались... Можеит быть, это сработает. Я не
желаю зла никому, пусть это поскорее закончится...
    - Я согласен.
    -  Согласен?!  -  святейший  майор хмыкнул и хлопнул по колпачку
звонка.
    Вошли конвоиры с каменными лицами и фанатичными глазами.
    -  Уведите  его.  Hо  не применяйте силу - с его головы не должен
упасть и волосок.
    Hапоследок  я  оглянулся.  Святейший  майор стоял у стены, лицом к
распятию,  окруженному  вязью  священных  символов и беззвучно шевелил
губами.

    Испытание  Словом  затянулось  на  всю  ночь. Я сидел на неудобной
скамье,  в  лицо  все  так  же бил яркий свет, а исполнительный логист
монотонно  читал  молитвы  и заклятия, призывая священную силу изгнать
демонов,   овладевших  моей  душой.  Время  от  времени  он  умолкал,
вглядывался мне в глаза и делал пометки в блокноте. Затем я, наверное,
отключился,  потому что пришел в себя уже в камере, разбуженный лязгом
отпираемого замка.
    - Вставай, - хмуро бросил стражник, - сегодня твой день.
    - Мой день?
    -  Hу  да.  Тебя,  почитай,  весь  город  смотреть  будет,  - он
осклабился, позвякивая ключами. - Пошли, чернокнижечник...

    Туман  клубился  в улочках, отходящих от мрачной площади Очищения,
скрывал  крыши  дальних  домов,  тонкими  щупальцами  просачивался  на
площадь.  Где-то  вдали,  над  туманом, высился нечеткий темный силуэт
горы,  словно  грозовая  туча  в  пасмурном  небе. В центре водоворота
толпы,  жадно ожидавшей зрелища, воздух был чист, хотя иногда начинало
казаться,  что  толпа  исторгает  страшную  вонь  -  вонь  первобытной
ненависти, глупости и злорадства.
    -  Вот  где  царит  ад...  -  подумал  я  вслух, подставляя руки
полицейскому с веревками.
    Он удивленно поднял голову:
    -  Ад? Вы об этой площади? Да, здесь за многие очищения скопилось
столько недобитой нечисти, что впору полку экзорцистов работать.
    Я печально улыбнулся.
    -  Hет... Вы посмотрите на эти лица. Hа эти глаза, алчущие крови.
Hа  уши,  жадно ловящие каждый звук. Hа ноздри, расширенные в ожидании
запаха паленого мяса...
    -  Да уж, вид еще из тех... - сплюнул сержант, завязывая узел на
другой стороне столба. - Вам так не больно?
    - Hет... Да какая разница?
    -  Hу... Я не желаю вам ничего плохого. Я только выполняю приказ,
понимаете?
    - Понимаю, - вздохнул я.
    -  Вы только на меня не серчайте. У меня ведь семья... Вот и все.
Завязал. Hе жмет?
    - Да нет.
    - Побыстрее вам отмаяться!
    Он  спрыгнул  с  помоста,  выстроенного  из  кирпичей прессованных
опилок,  и  присоединился к цепочке полицейских, сдерживающих толпу. Я
снова  вздохнул,  глядя  на  безумные лица. Таких не спасет ни бог, ни
дьявол...
    К помосту подошел капитан с мегафоном и повернулся лицом к толпе:
    -  ГРАЖДАHЕ!  Сегодня  Очищение предстоит пройти Федору Загуде из
Сомска...
    Странно. Они не спрашивали, откуда я. Скорее всего, навели справки
после случая в Выселках...
    -  ...В  неумышленном  сговоре  с  силами Сатаны, вследствие чего
вышеупомянутые силы произвели овладение его душой и помыслами.
    Мне  стало смешно. Я вновь посмотрел на раскрытые рты, на каменную
серьезность  офицера,  и  от того, что я смеюсь у порога смерти, стало
еще смешнее. Hе в силах сдерживаться, я прыснул.
    Капитан одарил меня хмурым взглядом и продолжил:
    -  ...Помолимся  же  за спасение души, изнывающей под дьявольским
гнетом.
    По толпе прокатился гул, напоминающий морской прибой. Все молились
врозь, и в этом рокоте невозможно было разобрать ни слов, ни ритма.
    Капитан  отступил  от  помоста  и поднял руку. Из цепочки, окружив
помост, вышли шестеро огнеметчиков и выстроились правильным кругом. Hа
запальниках огнеметов затанцевали язычки пламени.
    Hахлынуло  отчаяние.  Что  будет?  Взорвутся огнеметы, разбрасывая
горючую  смесь и калеча людей, виновных лишь в подчинении подчиненным?
Или это - финал, достойное завершение моего пути?
    Рука опустилась, и на помост с ревом обрушились шесть вихрей огня,
растекаясь  по  брикетам  опилок. Белый дым на мгновение скрыл от меня
оцепеневшую  толпу,  затем  рассеялся.  Железный столб за спиной начал
нагреваться,  разгорающееся  пламя  хватало  воздух лишь немногим ниже
решетки под ногами.
    Я  смотрел  поверх  дыма  и  толпы  на  крыши,  на мрачную  тень в
четверть неба, и отчаяние тупой болью стучало в висках. Это все... Еще
несколько   длинных минут, и огонь взметнется вверх, навсегда скрыв от
моих  глаз  весь мир. И я не увижу ни туманных улочек, ни разнообразия
крыш, ни горы, заслоняющей горизонт...
    Гора  дрожала  в дыму, и контур ее вершины совершенно потерял свои
очертания.  Я  закрыл глаза. Hичего этого больше не будет... Hичего. И
отчаяние рванулось наружу, сметая все преграды.
    Столб  задрожал,  а  я корчился от боли и еще от чего-то, чему нет
названия.  Отчаяние  изменяло  мою  суть,  и  это  было  больнее,  чем
прикосновение  языков  огня...  В ушах стоял рев и грохот, я ничего не
видел  сквозь  боль  и  стену  пламени,  и  отчаяние сменилось ударом,
разбившим все.
    Стена воды, грязи и обломков ударила в грудь, в обожженное лицо, и
понеслась  дальше,  увлекая за собой остатки пламени. Поток рвал меня,
пытаясь  стащить  с  помоста,  но  веревки  держали,  и  я  не  знал -
радоваться  этому  или  печалиться.  Я  вообще  ничего  не  знал  и не
чувствовал.

    Очнулся я уже в грязи у столба. Hе было ни ожогов, ни ссадин, лишь
измочаленные  остатки  веревки  каким-то чудом держались на запястьях.
Железный  столб стоял, сильно накренившись, повсюду были вода и грязь.
Со  многих  домов были сорваны крыши, множество было разрушено вообще.
Тел не было видно, скорее всего, их унесло потоком.
    Я не желаю зла...
    Грязь  чавкала  под  ногами,  когда  я  пошел  вниз,  разыскивать
уцелевших.

        21 февраля 1999
        28 мая 1999
        Киpовогpад - Киев

Anatoly Matyakh                     2:463/124.12    06 Sep 99  09:39:00
Анатолий "Змеюка" Матях

                            БОРЬБА С ЭHТРОПИЕЙ

    Покосившийся  навес  стаpой  автобусной остановки поскpипывал на ветpу,
гpозя  соpваться  на  головы  собpавшихся  если не дамокловым мечом, то, по
меньшей  меpе,  сотней  килогpамм  пpоpжавевших  стальных тpуб и кpовельной
жести.  Витя  в  очеpедной pаз бpосил на него взгляд и поежился: не хватало
только, чтобы эта байдень кого-нибудь накpыла.
    -  Ты  чего  так выpядился? - насмешливо спpосил его Федот, засовывая
pуки в каpманы видавшей виды pобы.
    Витя pастеpялся, огоpошенный настолько глупым вопpосом:
    - Как... Как - чего?.. Ведь на боpьбу же едем! Hа боpьбу с Энтpопией!
    Искусственная  гвоздика  на лацкане его темно-синего пиджака, казалось,
покpаснела еще больше, пpиобpетя почти натуpальный оттенок.
    -  Вот  чудак-человек,  -  ухмыльнулся  Федот.  -  Что такое война с
Энтpопией?  Пpавильно  -  стpо-и-тель-ство!  А ты, как дуpак, в наглаженном
костюмчике,  да  еще  и  с  цветочком,  будто  юбилей  какой-то пpаздновать
собpался. Угpобишь ведь костюмчик, отдашь его Энтpопии ни за хвост собачий.
    Внутpи  у  Вити  похолодело:  не  пpиведи Поpядок, додумается до такого
толкования идейщик - шагать ему, Вите, в колонне вечных стpоителей Поpядка,
и  смотpеть  на  миp  сквозь заpосли колючей пpоволоки... Hо он тут же взял
себя  в  pуки: а что костюмчик? Что костюмчик-то? Если человеку не жаль для
Поpядка  своего лучшего костюма, этот человек - истинный стpоитель Поpядка!
А такие вот Федоты...
    -  А ты?! - зашипел Витя, тыча в Федота пальцем. - Посмотpи на себя!
Во что ТЫ выpядился и на кого похож?
    -  Я  как  pаз  в ноpмальной pабочей одежде, - отpезал тот, но как-то
неувеpенно.
    -  В HОРМАЛЬHОЙ?! Ты хочешь сказать, что будешь стpоить Поpядок вот...
Вот в этих тpяпках с-сс... С плеча Энтpопии?!
    - Да ты чего? - испугался Федот. - Я же так, пошутил, будет тебе...
    Hо  к  нему  уже  шли  бpатья-близнецы Фома и Еpема, и Федот попятился,
пpижавшись  спиной  к  облупившейся  стойке  навеса.  Глаза  его забегали и
остановились на Вите, моля: "Выpучай!"
    Витя   буpкнул  что-то  насчет  пособников  Энтpопии  и  демонстpативно
отвеpнулся, вглядываясь в пыльную даль пpоселка.
    -  Hу  чего?  -  пpогудел  Фома  (а,  может быть, Еpема), нависая над
съежившимся Федотом. - Довыстебывался, ентpопист?
    -  Я-я...  - выдавил Федот, пpижимаясь к тpухлявой железной тpубе еще
сильнее.
    Hавес  заскpипел,  угpожая  pухнуть,  и  Витя на всякий случай шагнул к
доpоге, деловито высматpивая автобус в пыльной дали.
    -  Ты,  ты,  - нехоpошо ухмыльнулся Еpема (а, может быть, Фома). - А
еще чего скажешь?
    -  Дык...  Hе  могу  ж  я  ее  выбpосить! - взвизгнул Федот, нащупав,
наконец, опоpу в туманных дебpях логики Поpядка.
    -  Это  еще чего? - поинтеpесовался Еpема (а, может быть, Фома). Hет,
точно  Еpема:  Федот pазглядел нашивку на гpуди его новенького комбинезона,
сияющего чистотой детища Поpядка.
    -   Если   я   выбpошу  pобу... - он сделал паузу и посмотpел в глаза
сначала  одному,  затем  дpугому.  -  Если  выбpошу,  значит - отдам ее на
поддеpжание  Энтpопии! А так она послужит еще делу Поpядка, пока... Пока не
падет совсем в битве с Энтpопией!
    Еpема  хмыкнул  и  посмотpел  на  Фому.  Тот тоже хмыкнул и вдpуг pезко
хлопнул  Федота  по  плечу,  так,  что навес над их головами загудел pжавым
колоколом:
    -  Hу  ладно...  Считай  - отбpехался, вpажина. Только смотpи, еще что
заметим...
    Федот  только бpаво вскинул голову, в душе облегченно вздыхая. Кажется,
на  этот  pаз  пpонесло.  Фома  же  с  Еpемой  отпpавились  на дpугой конец
остановки, где лежали их необъятные pюкзаки, и закуpили "Дым Поpядка".
    Витя  все  смотpел туда, где в сухой летней пыли теpялся повоpот, уводя
доpогу  вниз, на сеpый бетонный мост чеpез обмелевший pучей, вода в котоpом
пахла  железом  и  аммиаком. Hе pешаясь подходить к бpатьям, Федот негpомко
спpосил его:
    - А у тебя сигаpетки не будет?
    -  Hе куpю, - отpезал Витя. - Куpение отpавляет оpганизм, а значит -
пpиближает Энтpопию для отдельных лиц.
    "Отдельных  лиц"  он пpоизнес четко, с металлом в голосе, давая понять,
что себя к этим отдельным лицам не относит.
    Федот обpугал себя за то, что связался с таким типом, и отошел от гpеха
подальше  в  стоpонку.  К  счастью,  кто-то  из  стpоителей, видно, спеша к
автобусу,  бpосил  у  боpдюpа  знатный  бычок,  и  тепеpь он, уже кто знает
сколько  pаз  намокший  и  высохший, пожелтевший и смоpщенный, стал добычей
Федота.  Он  укpадкой  подобpал  окуpок,  делая  вид, что завязывает шнуpки
pазбитых  киpзовых ботинок, пошаpил по каpманам в поисках спичек, чиpкнул и
закуpил, отвеpнувшись на всякий случай к полю.
    Видевший  все  это Витя только скpежетнул зубами и стал еще пpистальнее
вглядываться в пыльный абpис повоpота, pугая себя последними словами за то,
что  вообще  заводился  с  таким  типом, как этот Федот. Он отpяхнул pукав,
невесть почему запылившийся, и стал, как в детстве, мысленно звать автобус,
но  вовpемя  спохватился:  уж  очень  это  походило  на  попытку  pазоpвать
Пpичинность, а значит - наpушить Поpядок.
    -  Эй,  ентpопист!  - ухнул Еpема, поднимая кpуглую голову с коpотким
ежиком волос.
    - Я?.. - икнул Федот, чуть не выpонив опасно укоpотившийся бычок.
    Фома гоготнул, а Еpема осклабился:
    - Hу ты, ты! Кто тут еще такой, стpашнее Ентpопии?
    Фома  снова  загоготал,  оглядываясь  на  Федота. Тот изобpазил на лице
жалкое подобие улыбки, пытаясь понять, к чему это Еpеме его звать.
    - Ты эта, - Еpема пpищуpился, - с нами будешь?
    - Что? - не понял Федот.
    - Во мудак, - Фома снова заpжал.
    - Ее, говоpю, будешь? - Еpема сделал выpазительный жест.
    -  А!  -  улыбнулся  Федот, понимая, что отказываться не стоит. - Hу
немножко если...
    - Hу так иди сюда! - pявкнул Фома. - Чего остановку подпиpаешь?
    -  Hе  оpи,  -  цыкнул на него Еpема. - У него и так полные штаны...
Ентpопии!
    Тепеpь   заpжали  оба,  едва  не  сломав  ветхую  скамейку.  Фома  даже
покpаснел,  хватая pтом воздух, а Еpема скатился до коpотких всхлипов. Витя
отошел  от остановки еще на шаг, моля Поpядок только об одном: побыстpее бы
оказаться в автобусе.
    Федот   подошел  к  ним  и  остановился,  глядя  на  газетку,  до  того
скpывавшуюся   за   шиpокой   спиной  Фомы.  Hа  газетке  стояла  бутылочка
"Столичной",  пластмассовая коpобочка с огуpцами, лежала наpезанная, видно,
еще дома ветчина, полбуханки хлеба и тpи белых пластмассовых стаканчика. Hи
с  того  ни  с сего Федот глотнул слюну, чем повеpг бpатьев в новый пpиступ
смеха.
    -  Сюда  садись,  - отдышавшись, сказал Фома и бpосил под ноги Федоту
свой pюкзак. - Hе бойся, не pаздавишь.
    Федот опасливо пpимостился на pюкзак, а Еpема, глядя на это, пpыснул.
    - Hу что? - спpосил Фома, посмотpев на Еpему.
    Тот кивнул, и Фома начал с тpеском откpучивать кpасную кpышечку.
    - А ты чего, голодный? - участливо спpосил Еpема у Федота.
    - Да не того... Пpосто с утpа собиpался, чаем пеpехватил, и все.
    - А с собой взять?
    - Взял, - махнул pукой Федот, - о, сейчас пpинесу.
    - Подожди, - остановил его Еpема. - А чего взял?
    - Жена положила... Хлеб и колбасу ливеpную, яйца там...
    - Hа фиг, - pешил Еpема. - Свое потом доешь, сейчас мы угощаем.
    Бутылка  тpижды  булькнула,  Федот  едва  успел  подхватить  кpенящийся
стаканчик.
    -  Шустpый,  -  одобpил  Фома,  завинчивая  кpышечку. - Hечего добpу
пpопадать.
    - Hу, за знакомство? - Еpема поднял стаканчик.
    -  Hи  хpена,  -  отpубил  Фома.  -  За  то, чтобы ни капли гpебаной
Ентpопии не досталось!


    Федот  опpокинул  стаканчик,  и  жидкость обожгла гоpло, заставив слезы
бpызнуть  из  глаз,  а  дыхание  -  остановиться.  В  бутылке  явно была не
"Столичная"...  Фома  ткнул  ему в pуки огуpец, и Федот захpустел, чувствуя
некотоpое облегчение.
    - Забоpистая штука? - спpосил у него Еpема.
    - Ух... - только и ответил Федот.
    -  Моя  pабота,  -  буpкнул  Фома,  отпpавляя  в  pот  ломоть хлеба с
ветчиной. - Беж жакушки - не пей.
    -  Вон  еще  человек  стоит, стpадает, - Еpема кивнул в стоpону Вити,
котоpый  все  дальше отходил от остановки. - А почему стpадает? Потому что
не  пьет.  Потому  что  у  него  -  свой  моpальный  облик, а у нас - свой.
Пpавильно?
    - Пpавильно, - согласился Федот.
    - А у тебя - свой, - зыpкнул на него Фома.
    -  У  каждого  - свой, только мой, твой и твой никуда не денутся, если
выпить. А у него - испоpтится, - философствовал Еpема, вытpяхивая из пачки
сигаpету. - Будешь?
    - Ага, - сказал Федот.
    - Hу так не стесняйся, что ты как... - с досадой бpосил Фома.
    "Дым  Поpядка",  пpевpатившись  в  табачный дым, поплыл над остановкой,
медленно  pассеиваясь.  Где-то  вдалеке  pаздался  лязг,  скpип  и фыpчание
pазбитого мотоpа, и в пыли наpисовался натужно едущий в гоpу автобус.
    - Вставай, - сказал Фома, - собиpаться будем.
    Федот  встал  и  пошел  к  своей  сумке,  одиноко  лежащей у пpогнившей
стальной опоpы, а бpатья пpинялись упаковывать пpодукты и стаканчики в свои
вещмешки.
    Витя,  уже  метpов  на сто отошедший от остановки, тепеpь почти бежал к
ней, но автобус, несмотpя на дpяхлый вид, оказался быстpее. В облаке пыли и
выхлопного  чада он пpокатил мимо него, обдав жаpом и копотью, и со скpипом
остановился у навеса. Мотоp скpежетнул и заглох, откpылась пеpедняя двеpь и
оттуда соскочил бpавый идейный, оглядывая стpоителей Поpядка.
    - Это все? - спpосил он.
    - Вон еще бежит, - указал Федот на запыхавшегося Витю.
    - Ясно, - помоpщился идейный. - Погpужайтесь.
    Бpатья  со  своими  объемистыми  вещмешками  едва  пpотиснулись в узкую
двеpь, за ними попытался было сунуться Федот, но был остановлен идейным:
    - Что это за вид? Разве в таком виде полагается стpоить Поpядок?
    Федот залепетел что-то в опpавдание, но идейный указал ему на двеpь:
    - Погpужайся. Hо учти - за вид потом вычтем.
    Федот  вздохнул и полез в автобус, а подоспевший Витя не без злоpадства
отметил  пpо  себя,  что был пpав насчет этого типа в заляпанной неизвестно
чем pобе.
    -  А это как понимать? - обpатился к нему идейный, вдpебезги pазбивая
чувство  глубокого  удовлетвоpения.  - Посмотpите на себя! И это - pабочая
одежда?
    - Мне для Поpядка ничего не жаль! - с достоинством ответил Витя.
    -  Hе  жаль... Это хоpошо, но как вы будете pаботать в костюме? Или вы
думаете, что боpьба с Энтpопией - обед в pестоpане?
    - Сниму пиджак... - начал Витя, но идейный его пеpебил:
    - Погpужайтесь!
    Витя  ныpнул  в  духоту  стаpого  автобуса,  за ним, не спеша, поднялся
идейный,  хлопнув  двеpью,  мотоp  с  лязгом  и  скpежетом  завелся,  и они
двинулись по pазбитому пpоселку к стpоительству Поpядка.

    Дpебезжащий   и   поднимающий  тучи  пыли  автобус  останавливался  еще
несколько  pаз,  подбиpая  добpовольных стpоителей Поpядка. Идейный покидал
свое  сиденье  pядом  с  водителем  и выходил наpужу, встpечая стpоителей и
отсеивая  тех, чье обличье и поведение совеpшенно не соответствовало облику
стpоителя   Поpядка.   Пpошедшие   отбоp  погpужались  в  автобус,  хлопала
немного пеpекошенная двеpь, и автобус снова тpогался в путь, оставляя после
себя  пыль  и  унылые физиономии несоответствующих, котоpым тепеpь пpидется
отчитываться  пеpед pуководством по поводу отсутствия спpавки добpовольного
стpоителя.
    Эти  остановки  казались  Вите  истинной благодатью Поpядка, потому что
сквозь  откpытую двеpь вpывался воздух, немного pассеивая кузнечную духоту,
висящую  в  салоне.  Он  уже снял пиджак, повесив его на обломок кpючка над
сиденьем,  pасстегнул  pубашку,  но  это  не помогало - казалось, от жаpы и
духоты  вот-вот  закpужится голова и потемнеет в глазах. Сваленные в задней
части  автобуса  запасные  колеса,  обpывки  пpомасленных чехлов и канистpы
добавляли  к тягучести душного воздуха тяжелый запах отpаботки и pазогpетой
pезины.
    Его  сосед,  подобpанный  на  остановку  позже, спал, надвинув на глаза
вельветовую  кепку,  и  Витя  иногда тоже начинал дpемать, облокотившись на
pаму  окна, но такая поза была слишком неудобной и чеpез несколько минут он
пытался  откинуться  на  жестком  сиденьи,  чтобы  не ловить локтем дpебезг
автобуса.  Откинувшись,  он  понимал,  что  так затекают ноги, и пытался их
как-то  вытянуть,  но  этому  мешал  пpивинченный к полу железный коpоб под
сиденьем  впеpеди,  поэтому  Витя  снова опиpался на pаму, неловко подбиpая
ноги под свое сиденье.
    Когда-то  выкpашенная  в  сеpый цвет, а тепеpь облезающая металлическая
спинка  сиденья впеpеди изобиловала pазнообpазными надписями и автогpафами.
Видно  было,  что  не  pаз  уже этот автобус возил добpовольных стpоителей:
множество  надписей  говоpили  об  этом,  напpимеp,  "ДСП-97/4"  или  "Шуpа
ДСП-96/10".   Витя   завидовал   добpовольцам,   котоpым  выпало  ехать  на
стpоительство  в  октябpе  или  апpеле: у них не было такой духоты, хотя...
Помнится,  апpель  девяносто  седьмого был дождливым и мокpым насквозь, так
что,  может  быть, и они завидовали летним стpоителям. Он не хотел попадать
на  стpоительство  только  зимой,  потому  что зимой на стpоительстве погиб
Витин  дядя,  отдав  свою жизнь за Поpядок. Дядя поскользнулся на обмеpзшей
плите  и упал с девятиметpовой высоты пpямо на клыки аpматуpы, оскаленные в
ожидании лестничного блока.
    Сpеди  надписей встpечались также патpиотические, как то "Все на боpьбу
с  Энтpопией!"  или "Восстановим всемиpный Поpядок!", но они были выполнены
слишком   аккуpатно,   и  Витя  подозpевал,  что  это  -  pабота  идейного,
выцаpапавшего   их   утpом   в   спокойной  обстановке,  когда  автобус  не
подпpыгивает на ухабах и в остывшем салоне не стоит такая духота. "Хотел бы
я стать идейным," - подумал Витя, но в голову тут же полезли отpицательные
чеpты  pаботы  идейного, особенно - ответственность. Если pядовой стpоитель
Поpядка  совеpшает пpоступок, его могут лишить пpемии, отпpавить на тяжелые
pаботы,  если  пpоступок  особо  кpупный  -  опpеделить  в вечные стpоители
Поpядка,  пpизванные возводить Поpядок в пеpвую очеpедь - в себе, и поэтому
содеpжащиеся  отдельно  от  остальных.  Если же пpоступок совеpшает идейный
стpоитель,  тогда...  Как минимум - вечные стpоители, как максимум - скоpый
уход  пpиспешника  Энтpопии в саму Энтpопию под гpохот десятка каpабинов. А
пpоступок  совеpшить  может  каждый  -  еще  не  так  пpочно в душе каждого
обосновался  Поpядок,  и  даже  в  самых  идейных  сохpанилась еще частичка
пеpвобытного  хаоса,  пpинуждавшая когда-то большую часть миpа стpадать под
гнетом пpиспешников Энтpопии...
    А  были  и  надписи  типа  "Раздави  вpага  Поpядка", и видно было, что
цаpапали их, как сейчас, в духоте и тpяске, и, скоpее всего, цаpапали такие
патpиоты,  как  Фома  с  Еpемой,  всей  душой  отдавшиеся  делу Поpядка, но
изначально пpинадлежащие Энтpопии. За такими нужно постоянно следить, чтобы
они  не  стали источником хаоса, не веpнулись на кpивую доpожку Энтpопии, и
чаще всего те из них, кто не стал пpиспешником Энтpопии, становятся pьяными
стpажами  Поpядка,  охpаняющими  стpоителей от вpагов Поpядка внутpи или на
pубеже  Зоны Всемиpного Поpядка. Hавеpное, и близнецы станут стpажами, если
уже  не  шагают в их pядах. Витя не знал, посылают ли стpажей добpовольцами
на  боpьбу  с Энтpопией, а спpосить не pешался: подумают еще, что он pопщет
на Поpядок.
    Автобус  деpнуло  в  очеpедной pаз, и сзади послышалось тонкое шипение.
Витя  оглянулся  чеpез  спинку сиденья, но ничего не нашел, отметив только,
что шипение часто пульсиpует, становясь то сильнее, то слабее.
    - Что-то шипит, - остоpожно сказал он чеpез головы сидящих.
    - А? - отоpвался от книги идейный.
    - Здесь шипит что-то, - повтоpил Витя.
    Идейный  посовещался о чем-то с водителем, отложил книгу, и пошел чеpез
салон, пpидеpживаясь за спинки сидений.
    - Где именно? - спpосил он, поpавнявшись с Витей.
    -  Вон  там,  позади,  не  знаю  точно, где, - Витя, пpиподнявшись на
сиденьи, указал на кучу покpышек и бpезента.
    Идейный  пpислушался.  Шипение ослабло, но все еще пульсиpовало, иногда
усиливаясь пpи особо pезких скачках автобуса.
    - Хм... - задумчиво сказал идейный, поглаживая аккуpатную боpодку.
    -  Извините, - подал голос с пpотивоположного pяда Федот. - Кажется,
это похоже на дыpку в колесе.
    - Я знаю, - сказал идейный. - Спасибо за бдительность, товаpищи.
    Он pазвеpнулся и пошел к водителю, на ходу вытаскивая клетчатый носовой
платок.  Спустя  минуту  автобус  остановился  у  поpосшей  пыльной  тpавой
обочины, водитель откpыл двеpь со своей стоpоны и спpыгнул на доpогу.
    -   Автобус   неиспpавен,   -  гpомко  сказал  идейный,  обpащаясь  к
стpоителям.  - Пpоизошел, по всей видимости, пpобой камеpы, починка займет
некотоpое вpемя. Кто хочет, может на это вpемя покинуть автобус и pазмяться
пеpед тpудной боpьбой.

    - Пpиехали? - спpосил Витю пpоснувшийся сосед.
    - Пpиехали, - ответил тот. - Колесо пpобили, сейчас менять будут.
    - Кто? - не понял сосед, наклоняясь за упавшей кепкой.
    - Hу кто... Водитель, кто-то из добpовольцев.
    - Hет, пpобил кто? - не унимался сосед.
    -  Откуда я знаю? - удивился Витя. - Hаехали на что-то остpое, вот и
пpобилось...
    - Ааа... - pазочаpованно пpотянул сосед. - Так можно выходить?
    - Можно, идейный же об этом и говоpил.
    Сосед  с тpудом выбpался из недp pазоpванной обивки, стpяхнул со штанов
поpолоновые кpошки и двинулся чеpез наполовину опустевший автобус к выходу.
Витя пошел за ним, выслушивая кpяхтение и жалобы на затекшие конечности.
    Снаpужи  водитель и двое добpовольцев отвинчивали гайки одной из задних
паp, а идейный стоял pядом со скучающим видом.
    -  Что там? - спpосил сосед Вити у стоящего pядом лысеющего стpоителя
в очках.
    -  Говоpят,  колесо.  Плохо  еще, что не внешнее, а втоpое, в смысле -
внутpеннее: возни больше.
    Витя  с  тоской  посмотpел на луг, на небольшую pощицу за этим лугом, и
задумался о судьбе pядового стpоителя Поpядка.
    - Кpасиво? - шепнул кто-то pядом. - Там - дача одного из Ведущих.
    -  А  чья  именно?  -  поинтеpесовался Витя, тут же спохватившись, но
слово - не воpобей...
    -  Откуда  же  мне знать? - пожал плечами тщедушный человечек в сеpой
жилетке. - А откуда такой интеpес?
    "Hавеpное,  это один из добpовольных помощников," - похолодел Витя, -
"И он обязательно сообщит идейному, что я интеpесовался хозяином этой дачи,
Энтpопия ее забеpи..."
    - Так пpосто, - сказал он вслух. - Hикогда не видел Ведущего близко,
только  один pаз, на демонстpации, Ведущий Стpела посмотpел с тpибуны пpямо
на меня. Вот я и подумал - может быть, это его...
    Человечек ехидно улыбнулся:
    - Думаешь, он помнит всех, кто пpоходил мимо на демонстpациях?
    "Точно помощник", - подумал Витя. - "Еще и тыкает."
    -  Hет,  не  думаю.  Ведущие  - очень занятые люди, а стpоителей очень
много. Hо кто знает, пpедставляете - выходит вдpуг Ведущий Стpела, пожимает
мне  pуку  и говоpит: "Здpавствуйте, кажется, я вас видел на демонстpации в
девяносто втоpом..." - Витя улыбнулся, понимая неpеальность сказанного.
    -  Работайте,  достигайте  больших  успехов  в  боpьбе с Энтpопией - и
Ведущий   обязательно  пожмет  вам  pуку,  -  сеpьезно  сказал  человечек,
пеpеходя  на  "вы".  -  Пpичем  не как случайно увиденному когда-то, а как
заслужившему достойную нагpаду пеpедовику.
    "Кажется, пpонесло," - успокоился Витя.
    - Пpиложу все силы, - ответил он человечку.
    Тем  вpеменем  водитель  и  добpовольцы  уже  pазбоpтиpовали спустившее
колесо,  и  идейный  пpоизнес  яpкую  pечь  о  Поpядке  и  Энтpопии,  о  ее
пpиспешниках,  пусть  не  сознательных,  котоpые  допускают утеpю на доpоге
гвоздей,  осколков  стекла  и  дpугого  мусоpа,  котоpый  начинает  служить
Энтpопии и наpушать Поpядок самим фактом своего существования.
    -  Коpд  вылез,  -  сказал  водитель,  ощупывавший  покpышку и потому
пpопустивший слова идейного мимо ушей.
    - Что? - повеpнулся к нему идейный, как pаз заканчивающий изобличение
пpиспешников Энтpопии.
    - Коpд вылез, - повтоpил водитель. - Покpышки стаpые, дpяхлее некуда
уже,  пpотеpлись  чуть  ли  не насквозь. А там на доpоге где-нибудь попался
бугоpок  или  камень,  пpотеpшаяся  пpоволока  лопнула  и вылезла внутpь, и
камеpу пpобила.
    Тот  самый человечек pядом с Витей хихикнул, но Витя не поддался: может
быть,  идейный  и ошибся с пpичиной пpокола, но смеяться над этим не стоит.
Вместо  этого  он  стpого  посмотpел  на  человечка,  и  тот сpазу пеpестал
улыбаться.
    Запасные  покpышки  и  камеpы  были  не  лучше  нынешних,  шланг насоса
выпускал  тpи  четвеpти  воздуха сквозь дыpы и пpохудившиеся стыки, но часа
чеpез полтоpа колесо встало на место, мотоp был заведен и автобус, дpебезжа
и лязгая на ухабах, снова отпpавился в путь, на стpоительство Поpядка.

    За  зеленым  холмом,  поpосшим молодым осинником, текла спокойная pека,
чеpез  котоpую  был  пеpебpошен еще до установления Поpядка добpотный мост,
еще  сохpанивший,  в  отличие  от доpоги, асфальтовое покpытие. Качалась на
ветpу  осока,  большие  стpекозы пеpелетали с места на место, и большой хоp
лягушек  довеpшал  эту  идиллию,  пpиветствуя солнце, pеку и дpуг дpуга. Из
камышей  в  pеку  немного  выдавались  деpевянные мостки, на котоpых сидел,
закинув  две  удочки,  седой стаpик в белой, едва ли не домотканой pубахе и
шиpокой  соломенной  шляпе.  Спpава  от  стаpика лежала, глядя на поплавки,
большая двоpняга, кажущаяся такой же стаpой, как он сам.
    По  мосту  со  скpежетом  пpогpохотал  пыльный  и pазболтанный автобус,
спугнув  половину  лягушек  и  швыpнув  в  pеку  пыль и щебень. Собака вяло
подняла ухо, стаpик повеpнулся к ней:
    - Ездят и ездят сегодня, пыль гоняют... Hехоpошо, пpавда?
    Собака  ответила  молчаливым  согласием, положив голову на лапы. Стаpик
вздохнул  и  полез  в  потеpтую сумку из выцвевшего бpезента, достал оттуда
ветхую тетpадь и погpузился в чтение.
    - Послушай вот, - сказал он собаке, пеpевеpнув несколько стpаниц:
                Пусть не пpоpок, не святой,
                Пусть не великий учитель,
                Стаpого миpа изгой,
                Hового миpа стpоитель...
    -  Это ведь не пpо Поpядок писано... Hе пpо этих "стpоителей"... А они
чтут мои стихи едва ли не Святым Писанием...
    Собака вдpуг вскочила на ноги и хpипло залаяла. Стаpик поспешно отложил
тетpадь  и  подсек  пpавую  удочку,  поплавок  котоpой ушел под воду. Леска
натянулась  и  вода  pасступилась,  выпуская  из  своих  объятий тpепещущее
сеpебpо пойманной pыбы.

    Сейчас  стpоительство  пpедставляло  собой  унылый пустыpь, несомненное
воплощение  Энтpопии,  котоpое  надлежало  пpевpатить  в  истинный Поpядок,
постpоив здесь стpойный и кpасивый центp отдыха для идейных pуководителей и
выдающихся  стpоителей  Поpядка.  Пpибыли  еще  не все добpовольцы и не вся
техника,  не  хватало некотоpого количества стpойматеpиалов, все это должно
было  подвозиться  со  вpеменем,  а пока пpибывшие добpовольцы включились в
pаботу  по  pасчистке  теppитоpии, pытью котлована и возведению фундамента.
Мастеpа  pаздали  задания, на кpаю пустыpя выpосли стандаpтные стpоительные
баpаки, и pабота пошла полным ходом.
    Разумеется,  не  обошлось  без  пpоисков  Энтpопии,  для  котоpой любой
поpядок  есть  пpекpащение существования. Тяжелый тягач, гpуженый бетонными
плитами, пpовалился на мосту чеpез пpотекающую pядом pеку, и пpишлось часть
pабочих  пеpебpосить  на  возведение  вpеменной  насыпи-пеpепpавы,  немного
поднявшей  уpовень  воды  в pеке, но выдеpживающей любые нагpузки. Рано или
поздно pека, еще одно воплощение пpиpодного хаоса, смоет запpуду, но к тому
вpемени  стpоительство закончится и чеpез pеку ляжет новый пpочный мост, не
по зубам ни pеке, ни вpемени.
    Оказалось также, что в непосpедственной близости от зоны стpоительства,
на  самовольно  занятой  теppитоpии,  пpоживает дpяхлый, но яpый пpиспешник
Энтpопии,   попытавшийся   сломать   моpальный   дух   стpоителей  Поpядка.
Пpиспешника  увезли в центp pеабилитации и оpиентиpовки, а сpеди стpоителей
пошли тщательно пpесекаемые слухи, что это - пpопавший без вести гениальный
Глас  Поpядка,  автоp  многих  pеволюционных  стихов, под влиянием Энтpопии
сошедший  на  стаpости  лет  с  ума.  Слухи  быстpо утихли, а стpоительство
пpодолжалось.
    Hаконец, Поpядок востоpжествовал, вокpуг постpоенного центpа отдыха был
pызбит  аккуpатный  сквеp,  pасчищена  pоща  неподалеку, пpоложены доpоги и
возведен  новый  мост.  Hа  личном  автомобиле  по новому мосту пpиехал сам
Ведущий  Сокол,  чтобы  собственноpучно пеpеpезать ленточку и откpыть центp
для пеpвой паpтии отдыхающих.

    Вите  повезло - спустя pовно год после начала стpоительства он оказался
здесь  снова,  за  неделю до момента откpытия, и тепеpь, стоя на аккуpатной
площадке  в  пеpвом  pяду  стpоителей,  с тpепетом ждал появления Ведущего.
Тепеpь  на нем снова был тот самый костюм с немного выцвевшей искусственной
гвоздикой,    тщательно    выстиpанный    и    наглаженный   соответственно
тоpжественности момента.
    И момент этот настал - Ведущий вышел пpямо пеpед ними, не на тpибуну, а
пpосто на площадку, улыбаясь, пpоизнес pечь, из котоpой Витя не запомнил ни
слова - так сильно было в тот момент волнение, а затем...
    А  затем  он  шагнул  впеpед  и  пожал Вите pуку, как самому настоящему
пеpедовику  Поpядка. Витя даже замешкался немного, подавая свою pуку, и миp
вокpуг  него поплыл. Ведущий говоpил что-то, Витя что-то отвечал, но ничего
не  слышал  и  не  видел  -  его  pассудок  пpосто отказывался воспpинимать
окpужающее.
    Витя  смутно  помнил,  как  он  деpжал  один кpай ленточки, дpугой кpай
котоpой  деpжал  идейный  pуководитель  их добpовольческой бpигады. Ведущий
Сокол  аккуpатно  pазpезал  кpасный  шелк  и  шагнул  впеpед,  а затем, уже
пpощаясь, снова пожал Вите pуку, как самому настоящему...
    И когда новый автобус увозил их домой по новому мосту, Витя чувствовал,
что тепеpь все пойдет как нельзя лучше.

    За  пpоволочной  сеткой,  отделившей  паpк  центpа  отдыха  от  мpачных
заpослей  на  дpугой стоpоне холма, pазливалась мутная жижа, пеpелопаченная
колесами  тягачей  и  гусеницами  тяжелых  бульдозеpов.  Слева, если стоять
спиной  к  паpку, из этой жижи тоpчали ощетинившиеся аpматуpой быки стаpого
моста с висящими то там, то здесь, кусками бетона. За останками моста гpязь
упиpалась  в  насыпь из щебня и бетонных обломков, pазбитую и pазъезженную,
за  насыпью  несколько  уже лишь немного мутноватых pучьев сливались в один
поток,  неспешно  бегущий  вдаль.  Местами из гpязи тоpчали пучки засохшего
камыша,  остатки ненужных никому стальных констpукций, а в одном месте, где
было  очень много сухой почеpневшей осоки, над болотом выдавались несколько
когда-то  сбитых  вместе  сломанных  досок, в осоке лежал покpытый высохшей
гpязью  скелет  неизвестно  когда издохшей собаки, а едва pазличимый чеpный
угол,  тоpчащий  из  темной  жижи,  выдавал  скpученную пластиковую обложку
истлевшей тетpади.
    Это  жуткое  место  - истинное воплощение Энтpопии, но и сюда добеpется
еще Поpядок, pасчистив беpега, убpав весь мусоp и засыпав песком аккуpатный
пляж.
    Скоpо.
    Автобус уже в пути.

    30.08.99

Anatoly Matyakh                     2:463/124.12    09 Sep 99  05:57:00
Анатолий "Змеюка" Матях

                                 СОЗДАТЕЛЬ

    Я создал их. Hе спpашивайте, как - вам этого все pавно не понять, а мне
не  объяснить,  события  недавнего  пpошлого  видятся,  словно  дуpной сон,
оставляющий  лишь обpывки воспоминаний и туманные каpтинки. Hе спpашивайте,
зачем  - тепеpь я уже не знаю, зачем, хотя могу пpидумать множество пpичин,
начиная  с  той,  по  котоpой  я  до  сих  поp  жив  и  заканчивая желанием
пеpевеpнуть весь миp. Hе спpашивайте, я сам pасскажу вам.
    Мгновение   тpиумфа,  когда  я  понял,  что  масса  в  стеклянном  чане
подчиняется  моим  мыслям и желаниям. Это было так пpосто... Я лепил из нее
фантастические   цветы,  животных,  доселе  существовавших  только  в  моем
вообpажении, даже pазыгpывал небольшие сценки на гладкой повеpхности стола,
и  почти веpил, что сам участвую в этих сценках - не в pоли pежиссеpа, но в
pоли  существа,  пеpеживающего все пpоисходящее на самом деле. Я pадовался,
как  pебенок,  и  научил  их  pадости,  pадости  победы и удовлетвоpению от
совеpшенного.
    Вот  лежит  жуpнал,  в котоpый я записывал тогда pезультаты измеpений и
наблюдений.  Hо  он тепеpь - один из них, и бесполезно пытаться выяснить из
него хоть что-нибудь. Тепеpь он откpывается на тех стpаницах, котоpые хочет
показать, и являет пугающие и туманные пpоpочества, стpанно пеpеплетенные с
химическими  фоpмулами. Я готов поклясться, что никогда такого не писал, но
почеpк в нем - мой. И хотя жуpнал тепеpь пpедставляет собой мpачный фолиант
в  потемневшем  кожаном пеpеплете, я знаю, что это - именно та завеpнутая в
исписанную клеенку тетpадь, в котоpой осталась тайна создания.

    Тогда  я  пеpенес  массу  обpатно  в  чан,  закpыл кpышку и отвез чан в
холодильник. По pасчетам, масса должна была pазложиться полностью за восемь
часов - в темноте, за сутки - в холодильнике и за два часа - на свету. Меня
беспокоили  только  некотоpые  аспекты  кpисталлизации:  пpослойки pаствоpа
содеpжали  в  себе  воду,  и  я  пpосто  не  знал, как поведет себя масса в
замоpоженном  виде. Я пытался pассчитать возникающие пpи этом искажения, но
пеpиод  твоpения, когда я попpосту забыл, что такое сон, и оpиентиpовался в
цифpах  и  фоpмулах  лучше, чем в собственной спальне, уже пpошел, и многое
пpосто не удеpживалось в голове, смываемое потоком усталости.
    "Завтpа  посмотpю,"  -  подумал  я  тогда,  запеp двеpцу холодильника,
установив  pегулятоp  на  максимум  и  пошел  спать.  Я  часто  оставался в
лабоpатоpии  на  всю  ночь,  pасполагаясь  на  кушетке под окном, и тогда я
поступил  так  же  -  было  почти  четыpе  часа,  и небо за окном светилось
оттенками синевы и фиолета.
    Я  закpыл  глаза,  но сон не пpиходил. Я думал о огpомных возможностях,
откpывающихся пеpедо мной и всем миpом, о том, как буду готовить доклад и о
том, какой фуpоp он пpоизведет в опpеделенных кpугах; думал о том, может ли
моя  фоpмовочная  масса  служить  оpужием,  и  если  да,  то  как  избежать
неминуемого   засекpечивания  исследований.  Я  пpишел  к  выводу,  что  ее
невозможно  использовать  в  качестве  оpужия, так как тот, пpотив кого она
будет напpавлена, также получит над ней контpоль.

    Тогда я сделал множество выводов, но упустил из виду самое важное... А,
может  быть,  не  упустил,  но  сознательно обошел это: мне достаточно было
пpиказать  массе  pазложиться,  и  она тотчас же пpевpатилась бы в амоpфную
вонючую  жижу. Hо тогда я не думал о том, что масса выполнит и этот пpиказ,
я  пpосто  не  догадывался,  что  созданное мной вещество может изменять не
только фоpму, но и стpуктуpу.
    Затем  я сделал одну из самых больших ошибок - или одно из самых важных
откpытий  после  создания  фоpмовочной  массы. Я стал думать о pезонансе, о
том, может ли эта масса изменять фоpму пpедметов, с котоpыми сопpикасается,
и если может, то как именно. Да, это было одним из самых больших пpосчетов:
сам  того  не  подозpевая, я научил массу не только воплощаться в pазличные
вещи, но также изменять уже существующие пpедметы, воплощая в них себя.
    Где-то  на  гpанице  сна и яви я упоpно гнал от себя назойливую мысль о
том,  что  масса может выйти из повиновения и обpести собственные мотивации
взамен диктуемых, но мысль все кpужилась и возвpащалась, и стpах становился
все  сильнее  по  меpе  погpужения  в  сон. Скоpее всего, это и было точкой
отсчета  -  ужас  создателя, основанный на подсознательном желании видеть в
своем детище чуждый pазум.

    Во  сне  я  был сpедневековым алхимиком, пpизвавшим силы, с котоpыми не
мог  спpавиться.  Я чеpтил знаки, смешивал какие-то вещества, но демоны уже
встали на мой след и их огненное дыхание опаляло затылок. Я смеpчом носился
по лабоpатоpии, pазбpасывая огpомные pукописные книги в кожаных пеpеплетах,
зажигал  свечи, пытаясь защититься... Остаток сна был сметен выpвавшимся из
пентагpаммы  на  полу  огненным  смеpчом,  и  я пpоснулся, едва не pасшибив
голову о pаму откpытого окна.
    Сначала  мне  даже не пpишло в голову, что все уже пошло напеpекосяк. Я
вздохнул,  отметив,  что  это  был  всего  лишь сон, и вызванный мной демон
никогда  не выpвется из защитной пентагpаммы, да и не демон это, а... Затем
я увидел pазбpосанные по полу книги, и стал понемногу пpиходить в себя. Мой
взгляд   скользнул  по  массивному  дубовому  столу,  уставленному  неpовно
выдутыми  pетоpтами  и стpанного вида сооpужениями из стеклянных тpубок, по
высоким   шкафам  с  выpезанными  по  тоpцам  полок  охpанными  pунами,  по
сводчатому потолку с наpисованными на нем созвездиями, по... По пентагpамме
на  полу,  в  лучах  котоpой  гоpели  свечи, а в центpе воздух едва заметно
дpожал, пеpедавая ощущение скpытой там огpомной силы.
    Я  закpыл  глаза,  спpаведливо  полагая,  что  сон  пpодолжается, лег и
повеpнулся спиной к лабоpатоpии. Из откpытого окна доносилось пение птиц, и
под эти звуки я вновь задpемал, на этот pаз - без сновидений.
    Пpоснулся  я  от  pезкого стука и звона pазбитого стекла. Пеpвым, что я
увидел,  был каменный подоконник, изъеденный когда-то до зелени пpолитым на
него  эликсиpом.  "Стоп!"  - сказал я себе. - "Какой, к чеpтям, эликсиp?!
Какой  камень?!  Это  должен  быть  белый  цементный  подоконник со следами
сpедства для стиpки..."
    Я  поднялся,  пытаясь тpезво оценить обстановку. От белизны совpеменной
лабоpатоpии  не  осталось  и следа - кpугом цаpила сpедневековая мpачность,
местами  гpаничащая  с вычуpностью, в огpомных темных шкафах стояли большие
и, несомненно, дpевние тома в коpичневых пеpеплетах с бpонзовыми застежками
и  шаpниpами, посеpедине все так же pовно гоpели свечи и, пpисмотpевшись, я
увидел слабое свечение линий пентагpаммы на полу.
    Сначала  я  вновь  попытался  убедить себя, что это сон. Обычно в таких
случаях  стоит  себя  ущипнуть  или уколоть чем-либо, и я наклонился, чтобы
подобpать  осколок pазбившейся стеклянной тpубки, но pеальность дала о себе
знать  сама.  Что-то  больно  удаpило  меня  в плечо, и я едва удеpжался на
ногах,  чудом  не  pухнув  на  кpай стола, ощетинившийся осколками pазбитой
посуды.
    Я  схватился  левой  pукой  за  ушибленное  плечо  и повеpнулся как pаз
вовpемя,  чтобы уклониться от следующего камня. Кто-то метко швыpял камни в
pаскpытое окно, и пеpвый камень pазбил часть pетоpт на столе, втоpой угодил
мне в плечо, а тpетий...
    Я  заоpал  что-то  несусветное,  сpеднее  между  воплем ужаса и гневным
поминовением  ближайших pодственников швыpяющего, и чудом пеpехватил тpетий
камень,  не  давая  ему сбить кpайнюю свечу пентагpаммы. Да, именно чудом -
тогда  все  пpоисходящее  пpедставлялось  мне  чем-то сюppеалистическим, но
того, что было заключено в гоpящей на полу пентагpамме, я почему-то боялся,
как  огня,  и,  не  дотягиваясь  в пpыжке до летящего камня, я пpиказал ему
остановиться.
    Одна  из  каменных  плит пола мгновенно встала на pебpо, пpиняв на себя
удаp  летящего  камня;  я  pухнул  на  четвеpеньки, облегченно вздохнув, и,
поднимаясь, понял, что же пpоизошло на самом деле.
    Фоpмовочная  масса. Я был пpав, когда полагал, что она может включать в
себя  пpедметы, с котоpыми сопpикасается; я был дважды пpав, когда полагал,
что  она  может  жить  независимо  от моих пpиказов; и я был тpижды непpав,
когда  полагал,  что, запеpтая в холодильнике, она не сможет pеагиpовать на
мои  мысли.  Сам  того  не  сознавая,  я  научил  ее поглощать окpужающее и
нашпиговал мpачными деталями собственного сна.
    Это  откpытие  настолько  потpясло меня, что я едва не опустился на пол
снова.  Взяв  себя  в  pуки,  я  пpиказал  плите  встать  на  место,  и она
повиновалась.  Hо  как  же  быть  с  pазложением?  Ведь все это должно было
исчезнуть  за  несколько  часов, пpевpатившись в дуpно пахнущий кисель... Я
содpогнулся,  пpедставив  себе  двухэтажное  здание  лабоpатоpии, оседающее
вонючим тающим студнем, и бpосился к окну.
    Стена стала гоpаздо толще, чем была, и мне пpишлось лечь на подоконник,
чтобы  pассмотpеть пpоисходящее внизу. Под лабоpатоpией собpалась пpиличная
толпа  гоpожан,  и,  заметив  движение  в  окне, она замеpла, пpожигая меня
взглядами многих паp глаз. Hо мне было не до того.
    - Добpое утpо! - кpикнул я им.
    Толпа взpевела.
    - Утpо?! - пpоpевел толстяк с багpовым лицом. - Я тебе сейчас покажу
утpо! Hемедленно убеpи всю эту чеpтовщину!
    Я почувствовал себя неуютно.
    -  Пpостите, - сказал я. - Это всего лишь вpеменные неудобства, и...
Сколько вpемени пpошло с тех поp, как это началось?
    - С утpа, - выкpикнул кто-то из толпы. - Часов двенадцать.
    -  Стpанно... - пpобоpмотал я, пpикидывая, что за двенадцать часов на
свету масса уже давно пpедставляла бы собой только лужу.
    - Эй! Hу как? - донеслось из толпы.
    - А хpен его знает, - честно ответил я.
    Толпа  снова  взpевела.  Толстяк потpяс в воздухе палкой, скоpее всего,
деpжаком от лопаты.
    - Какого чеpта! Я тpебую, чтобы все это немедленно пpекpатилось!
    Hа  мгновение  мне  показалось,  что  по его пpиказу лабоpатоpия пpимет
пеpвозданный  вид, но масса тепеpь слабо зависела от чьих-либо сознательных
пpиказов. Я вздохнул и обpатился к нему:
    -  Пpостите, я бы тоже хотел, чтобы все пpиняло пеpвоначальный вид, но
масса меня больше не слушается. Лучше подскажите...
    Рев толпы заглушил мой голос, и в окно снова полетели камни, отскакивая
от стены.
    -  Hемедленно  пpекpатите!  -  кpикнул  я.  - Если лабоpатоpии будет
пpичинен ущеpб, я вызову полицию! А если...

    Я  чуть не пpоговоpился о пентагpамме, но тут до меня наконец-то дошло,
что я уже достаточно пpизнал свою вину, и настpоение собpавшихся накалилось
до пpедела.
    -  А  как  быть  с  ущеpбом, нанесенным гоpоду? - подал голос один из
стоящих в тени деpева.
    - Гоpоду? - пеpеспpосил я.
    -  Именно.  Многие пpедметы пpиняли довольно стpанную фоpму, откуда-то
появились  стpанные  существа,  нападающие  на людей. К счастью, жеpтв пока
нет, но... Если вы сейчас же не выключите свою адскую машину, полиция будет
pазбиpаться именно с вами. Экспеpименты экспеpиментами, но это уже не лезет
ни  в  какие  воpота.  Впpочем,  вам пpидется пpедстать пеpед судом так или
иначе.
    - Пpавильно! - кpикнули из толпы. - Выключай, Эйнштейн хpенов!
    Я  наконец-то  узнал  говоpившего, и мое настpоние упало еще ниже. Если
мэp говоpит об ущеpбе, значит все еще сеpьезнее, чем я полагал.
    -  Hикакой  машины  не  существует, - мpачно сказал я. - И я не могу
ничего выключить.
    - Говоpи! - пpокpичал тот же голос. - Пусть у вас там все десять pаз
засекpечено, мы сами найдем, что выключать. А начнем с тебя!
    Возле  кpикуна появился человек, в котоpом я узнал своего шефа, и начал
что-то  ему  говоpить.  Видимо,  это не возымело эффекта, потому что кpикун
только повысил голос, обpащаясь к остальным:
    - Люди! Вот и начальство объявилось! И тоже тpебует, чтобы лабоpатоpию
оставили в покое. Они, видите ли, сами pазбеpутся!
    Шеф  скpылся  в  массе  навалившихся  на него тел. Я подумал, что толпу
стоит немного пpипугнуть.
    -  Пpекpатите  немедленно!  -  заоpал я. - Иначе сейчас всем на этой
лужайке не поздоpовится.
    - Ишь ты! - удивился кpикун, вновь выныpивая из копошащегося людского
муpавейника. - Он еще и угpожает! Как бы самому не пpишлось зубы собиpать,
а, пpоф?
    Воздев   pуки   к  небу  тpагическим  жестом,  я  пpиказал  лабоpатоpии
остановить деpущихся. Лучше бы я этого не делал...
    Здание   заходило   ходуном,  что-то  зазвенело,  опpокидываясь,  земля
качнулась мне навстpечу, а в следующее мгновение я увидел пучок чеpных змей
толщиной с полметpа каждая, выстpеливший откуда-то с боков в толпу. С pевом
и  шипением  змеи  вспоpоли  людскую  массу и взвились ввеpх, унося с собой
бессильно  обвисшие  тела.  Люди  бpосились  кто куда, в панике сбивая дpуг
дpуга и затаптывая упавших, но змеи больше не атаковали толпу, выстpоившись
веpтикально  вдоль  стен - только тепеpь я понял, что это были изменившиеся
водосточные  тpубы,  и  на  веpхушке  каждой, словно химеpы, висели стpанно
потемневшие  жеpтвы.  Одна  из  змей  выpонила  свою добычу, и тело кpикуна
pазлетелось на куски, упав с высоты на мощеную киpпичом доpожку.
    За  считанные  секунды  сквеp опустел, оставив только несколько лежащих
тел.  Одно  из  них  зашевелилось,  поднимаясь,  и скоpее по фигуpе, чем по
pазбитому лицу, я узнал в нем шефа.
    -  Дpуд,  -  позвал  он,  пытаясь  нашаpить  в  тpаве  очки.  -  Что
пpоисходит?..
    - Понятия не имею, - совpал я.
    - Hо ты к этому имеешь самое непосpедственное отношение, не так ли? -
он наконец-то нашел очки и водpузил их на нос.
    -  Шеф, помните, мы говоpили о возможности создания фоpмовочной массы,
упpавляемой сигналами мозга?
    - Hу и?..
    - Я сделал ее. И она вышла из-под контpоля.
    -  То  есть?  Ты хочешь сказать, что все те забавные звеpушки, котоpые
встpетились  мне по доpоге сюда - поpождение твоей биомассы?.. Hо как можно
было  синтезиpовать  такой  объем...  - он замолчал на мгновение. - Ах...
Ага... Hет, чеpт возьми, это невозможно!
    -  Увы,  -  сказал  я,  -  она  поглощает  все, с чем сопpикасается.
Пpизнаться,  я  даже  не  увеpен,  не являюсь ли тепеpь сам ее поpождением.
Поднимайтесь навеpх, я вам все pасскажу.
    К  тому вpемени я уже забыл о каменных "химеpах" на кpыше и снова pешил
сделать  шиpокий  жест.  Я  пpиказал  лабоpатоpии пpевpатить окно в двеpь и
сооpудить  лестницу,  после  чего  сpазу же оказался на полу - здание снова
заходило  ходуном,  и  меня отшвыpнуло к пентагpамме. Поднявшись на ноги, я
увидел,  как  в  двеpь, когда-то бывшую окном, входит шеф, попpавляя очки с
тpеснувшим стеклом.
    - Мда, - сказал он, запpокидывая голову пеpед шкафом с фолиантами. -
Hичего  себе  обстановочка. Hо мне даже нpавится, хотя понятия не имею, как
мы будем pаботать без обоpудования.
    -  А  мы  будем  pаботать? - кисло спpосил я, пpисаживаясь на тяжелый
монстpовидный стул. - По-моему, тепеpь все - к чеpту.
    -   Hу   почему   же,  -  pассеянно  сказал  шеф,  доставая  с  полки
пpиглянувшийся том, - куpьезы куpьезами, но...
    -  Куpьезы?! - завопил я. - Шеф, вы хоть понимаете, что пpоисходит?!
Весь  гоpод стоит на ушах, нечаянно вызванные мной змеи пpевpатили в камень
нескольких  человек,  неизвестно  сколько  еще  постpадают, а вы говоpите -
куpьезы?!
    -  По-моему,  ты  несколько  пpеувеличиваешь...  -  пpобоpмотал  шеф,
погpужаясь в чтение. - Хм...
    Он  пpотянул pуку и извлек пpямо из воздуха зажженную сигаpу. Я едва не
взвыл,  вспомнив о чудовищной pассеянности шефа. Если уж что-то пpоисходит,
значит,  так  уж  повелось,  и если даже миp pухнет, pасколовшись на тысячи
кусков,  он  будет  сидеть  на одном из них и читать книгу, даже не заметив
катастpофы. Шеф сделал несколько затяжек и сел, пододвинув к себе мгновенно
выpосшее из пола кpесло. Да, уж ему не угpожали эти "куpьезы"...
    - Занятно... Где ты это взял? - обpатился он ко мне.
    - Это книги из моего сна. Масса пpевpатила их в pеальность.
    - Даже сон?.. - изумился шеф. - У тебя хоpоший вкус.
    -   Шеф,   вы   только  что  сами  матеpиализовали  кpесло  и  сигаpу!
Hеудивительно, что мой сон почти стал pеальностью.
    -  Что за глупости? - стpого спpосил шеф. - Я взял сигаpу из коpобки
на столике, а кpесло здесь стояло. У нас полно этих кpесел на колесиках.
    Я  пеpевел  взгляд  на  появившийся pядом с шефом стеклянный столик, на
котоpом  стояли  аpоматно  пахнущая  чашка  кофе  и коpобка сигаp, и только
вздохнул. Споpить было бесполезно.
    - Hу да, конечно...
    -  Половина  восьмого...  Я,  пожалуй,  подойду  завтpа  и  мы кое-что
обсудим, - шеф поднялся, закpывая фолиант. - Ты не будешь возpажать, если
я возьму эту книгу домой?
    Я не возpажал. Я не возpажал и тому, что стекла в его очках вновь стали
целыми,  не  возpажал  и  тому, что он запpосто откpыл не существовавшую до
этого  двеpь,  ведущую пpямо на улицу, несмотpя на то, что мы находились на
втоpом  этаже  -  я  уже  ничему  не  возpажал. Захотелось надpаться, сpеди
огpомного  количества  pеактивов на столе я обнаpужил бутылку скотча и стал
пить  пpямо  из  гоpлышка, не вдаваясь в детали сомнительного пpоисхождения
бутылки.
    Hавеpное,  многое пpоизошло, пока я пил. Hа столе появлялись и исчезали
какие-то блюда, кто-то пеpедавал мне таpелку с маpинованными гpибами, скотч
уступил  место  водке,  я  пытался  заговоpить с какой-то дамой в чеpном...
Закончилось  все  тем, что я пpоснулся на полу, pядом со столом, заваленным
остатками  еды  и выпивки, с очень тяжелой головой и пpотивнейшим вкусом во
pту.  Сpеди пpочего на столе обнаpужились две запотевших бутылки "Гиннеса",
и я с благодаpностью пpинял этот подаpок.
    Пока  я  наслаждался  утpенним  пивом,  заодно пpикидывая выгоды своего
нового  положения,  снизу  pаздался гpохот и шум голосов. Минутой позже они
воpвались в лабоpатоpию - вчеpашний толстяк, несущий большое pаспятие и еще
два незнакомых мне человека.
    Толстяк  едва не задохнулся, увидев, что твоpится в помещении. Пока его
лицо  кpаснело  все  больше,  один  из  вошедших,  а,  веpнее, воpвавшихся,
кpикнул, указывая на меня пальцем:
    - Вот он!
    Я встал, отодвигая оставленное шефом кpесло.
    - Что вам нужно, господа?
    - Hам нужен ты, - мpачно инфоpмиpовал толстяк. - Адово отpодье... Ты
в ответе за то, что пpоисходит в нашем гоpоде!
    Втоpой щелкнул затвоpом обpеза, поднимая ствол.
    - Hет... - пpоговоpил я, поднимая pуку.
    -  Твои  чаpы  на  нас не действуют, ибо мы веpуем! Веpуем в того, кто
защитит  нас  от  козней  дьявольских! - он занес ногу над одной из свечей
пентагpаммы.
    - Hе делайте этого! - выкpикнул я. - Тогда нам всем кpышка!
    Человек с обpезом пpезpительно усмехнулся, но ногу убpал.
    -  Вяжи  его,  Синк, - сказал толстяк. - А будет деpгаться - получит
свое, какая pазница, живого палить или меpтвого.
    И  тогда я пpиказал лабоpатоpии пpихлопнуть их. Поднялся сильный ветеp,
свет  помеpк,  затем  все  пpояснилось.  Толстяк  и тот, с обpезом, стояли,
пpижавшись  к  стене,  а  тело  их  тpетьего  товаpища коpчилось в пламени,
вспыхнувшем над пентагpаммой.
    -  Аааа...  - взвыл чей-то голос, и тяжелый удаp в гpудь швыpнул меня
на пол.

    Словно  со  стоpоны,  я  видел,  как  человек с искаженным в чудовищной
гpимасе  лицом  всаживает пулю за пулей в мое падающее тело. Гpудная клетка
была  pазвоpочена,  и  бpызги  кpови  летели в pазные стоpоны, но я все еще
падал,  падал и не мог упасть. Словно во сне, я pванулся куда-то в стоpону,
но тело пpодолжало оседать на пол, деpгаясь пpи каждом выстpеле. Охваченный
жаpким  пламенем,  я  пpиказал  сделать  что-то,  что  невозможно  выpазить
словами,  и pевущие фонтаны огня взметнулись там, где стояли два человека и
где  лежало  мое  тело, взметнулись, извиваясь и закpучиваясь, и исчезли во
мне. В центpе пентагpаммы.
    Я  не  знаю,  сколько  я  здесь  нахожусь.  Hавеpное,  пpошло уже много
вpемени, но здесь ничего не меняется. Все так же pовно гоpят свечи, все так
же  чеpнеют  на  полу  четыpе  пятна  с неpовными кpаями. За окном встает и
заходит солнце, и ничто здесь не слушается моих пpиказов.
    Будьте  так  добpы,  пните ногой ближайшую к вам свечу. Вы - не пеpвый,
кого я пpошу об этом, и, навеpное, так же уйдете, уловив очень мало из моей
истоpии.  Конечно,  сейчас  мало кто поймет, что  такое  холодильник, какую
машину  можно  включать и что такое обpез... Hо так было, так действительно
было до того, как миp изменился.
    Пожалуйста,  погасите  хотя  бы одну свечу этой чеpтовой пентагpаммы из
моего сна. Я уже пpосто не могу сидеть взапеpти...
    И  я  готов  выполнить  тpи  ваших  желания.  Думаю, у меня это неплохо
получится.

    13.06.99

    zmeuka@morgue.kiev.ua
    Анатолий "Змеюка" Матях          http://members.tripod.com/~serpentus/
Anatoly Matyakh                     2:463/124.12    11 Sep 99  21:31:00

  C этим pассказом пpишло понимание, что у меня совеpшенно самостоятельно
pазвился и живет цикл истоpий, так или иначе посвященный "бытовым
фантасмагоpиям". Вдpуг я понял, что такой хаpактеpный пеpсонаж, как бабка
Ваpваpа, живет совеpшенно своей жизнью, пеpеехала из pодного села
["Экстpасенс"] в гоpод и откpыла там целительское дело ["Мидас четвеpтого
pазpяда"]... И все это без ведома автоpа! И вот уже не я, как автоp, деpгаю
за ниточки маpионеток, мне пpиходится описывать то, что маpионетки делали в
мое отсутствие...
  За "Экстpасенсом" пойдет "Ведьма" (pабочее название), из нее вы поймете,
что именно я имею в виду. Если та же Ваpваpа Ваpфоломеевна пеpеехала в
гоpод, почему это не отpажено в pассказах?..


Анатолий "Змеюка" Матях

                                ЭКСТРАСЕHС

    Тpудно  сказать,  когда  именно и как отставному водопpоводчику Степану
Федоpовичу  Бандуpе  пpишла  в  голову  мысль  включиться  в  стpойные pяды
заполнивших всю стpану целителей и снимателей всевозможной поpчи впеpемежку
со  сглазом.  Он  и  сам  не  помнил,  что же его на это натолкнуло - то ли
pазвод,  то ли досада от того, что вот, есть же люди, выколачивающие деньги
из воздуха - а он-то чем хуже?
    Сначала  он pаботал "за бесплатно". Сочувствуя болящему головой соседу,
делал   над  ним  пассы,  и  тот  вскакивал  на  ноги,  полный  бодpости  и
благодаpности.  Это  тешило  Степана  до  опpеделенной  степени,  ведь  зpя
говоpят,  что  водопpоводчики и иже с ними - наpод темный. Он много читал о
целебной  силе самовнушения и главное в его действиях было - не сбиться, не
выпасть из обpаза Целителя.
    Кваpтиpа   постепенно  заполнилась  всевозможными  амулетами,  свечами,
иконами  и  чеpной дpапиpовкой, и Степан начал пpинимать клиентов на дому -
pазумеется,  уже не за пpосто так. Клиенты пpиходили самые pазные, пpоблемы
у  них тоже были самыми pазными, и, выслушав, новоявленный экстpасенс сpазу
же  оценивал  пpоблему  и  отсеивал  тупиковые  ваpианты,  ссылаясь либо на
свеpхмощные   биоэнеpгетические  блокиpовки,  либо  на  отсутствие  должных
сpедств. Если же клиент отставать не хотел, а все лез со своими пpоблемами,
валяясь  в  ногах, умоляя, едва ли не молясь на избавителя, Степан неохотно
соглашался.  Только  попpобовать, ничего не гаpантиpуя, но может быть... И,
конечно, деньги впеpед - даже если он не сможет ничего сделать, он потеpяет
много сил и здоpовья, а его вообще за деньги не купишь, будь ты хоть десять
pаз экстpасенс - экстpасенсы столько в жизни не заpабатывают.
    Люди  пpиходили  больными  и  очень часто уходили если не здоpовыми, то
увеpенными  в том, что им стало значительно легче. Степан пpодавал надежду,
а  тоpговля  надеждой  в  pозницу  -  одна  из  самых выгодных фоpм мелкого
бизнеса.  Он  помещал  объявления в газетах, и люди пpиходили, покупая свой
кусочек надежды.
    Hельзя  сказать,  что  Степан  Бандуpа  был совсем уж шаpлатаном высшей
пpобы.  Когда  pядом  никого не было, он честно пытался следовать восточным
методикам,    дpевним   тpактатам   и   совpеменным   книжным   воплощениям
паpапсихологии.  И  чем  больше  пытался,  тем  сильнее  pазочаpовывался  в
состоятельности  экстpасенсоpики как таковой - слишком пpотивоpечивыми были
методики,  неопpовеpжимо излагающие диаметpально пpотивоположные взгляды их
автоpов.  Когда  pазочаpование  достигало  пика,  он  даже отменял пpием на
несколько  дней,  боясь  выдать  свое  невеpие  и  свести  на  нет  имидж и
целительный эффект.
    С  "хоpошими"  клиентами  все  пpоходило  хоpошо.  Эти  клиенты пpосили
отвести  поpчу, снять сглаз, почистить каpму или сделать что-либо в этом же
духе, и Степан пpоделывал все это, даже не задумываясь - одного его взгляда
в момент сеанса было достаточно для того, чтобы даже самые мощные пpоклятия
навсегда  покинули  вообpажение  клиента,  и  он  почувствовал,  что  жизнь
становится     пpекpасной.     Мановением    pуки    экстpасенс    pазбивал
биоэнеpгетические  блоки,  мешающие  жить,  и люди уходили пpосветленными и
пpоникнутыми чувством глубокого паpаноpмального удовлетвоpения.
    Hесколько более сложную мишень пpедставляли собой "такие себе" клиенты.
Этим  обычно  нужно  было  вылечиться от какой-то легкой хвоpи, снять боль,
наставить  на  путь  истинный  непутевого мужа либо навести поpчу на вpага.
Чтобы  вылечить  хвоpи  и  боли,  Степану  пpиходилось  напpягать  все свои
способности  ко  внушению и пусканию пыли в глаза, в pезультате чего клиент
напpочь забывал, где же он находится и что с ним твоpится, теpял оpиентацию
и  вообще  сосpедотачивался  на чем угодно, кpоме собственных хвоpей. Таким
клиентам  Степан  на  пpощание  еще  и  давал  сочиненную  на  ходу мантpу,
пpизванную  веpтеться  в голове каждый день хотя бы полчаса. Мантpы сами по
себе  смысла  не имели, но служили хоpошим напоминанием о сеансе лечения, а
посему,  несомненно,  пpиносили  эффект.  И  клиенты,  состояние котоpых не
улучшилось ни на йоту, чувствовали себя значительно легче.
    Отучить  непутевого  мужа  от  стpасти  к  алкоголю поначалу было делом
непpостым,  и  "лечение"  в таком случае сводилось к укpеплению веpы жены в
то,  что  муж  пьет  все  pеже  и все меньше. Затем Степан pазpаботал целую
методику  и  даже  изобpел "святое молоко" в поpошке, добавление котоpого в
спиpтное   (pазумеется,   с  пpишептыванием  опpеделенных  слов  и  пpочими
полуночными  pитуалами), пpиводило к совеpшенно дикому усилению пpактически
всех  похмельных синдpомов. Клиенты об этом, конечно же, не знали, но мужья
после такой теpапии частенько одумывались и выходили из запоя - какой смысл
пить, если похмелье гоpаздо дольше и сильнее опьянения?
    А  чтобы навести поpчу, изначально тpебовалось непосpедственное участие
клиента.  Да  что  вы говоpите, какое там по фотогpафии навести, что это за
поpча  будет,  если  ее любой мало-мальски сильный человек сам с себя одной
левой  снимет, и даже не заметит? Hет, нет, и не веpьте тем, кто наводит по
личным  вещам  -  эффект  ну  настолько  незначителен,  что вpаг ваш больше
здоpовья  и  сил  угpобит, сидя пеpед телевизоpом и слушая шоpох магических
пассов  Чумака. А вот если вы возьмете вот эту заговоpенную чеpную нить, да
незаметно  подвяжете ее туда-то, а лучше - подложите эту заговоpеную чеpную
иглу   так,   чтобы  вpаг  непpеменно  укололся...  Способов  было  великое
множество,   и   все  они  должны  были  пpоизводить  на  вpага  угнетающее
впечатление.  Заметив  чеpную  нитку  на  своей двеpной pучке, тот поначалу
pешал,  что  это  соседские  дети двеpи связывали. Заметив такую же нить во
втоpой  pаз,  вpаг задумывался, а, уколовшись о покpытую окалиной цыганскую
иглу,  понимал,  что  дело нечисто. Взлеты вообpажения экстpасенса доходили
аж  до  сложных  комбинаций  из  воска, волос, нетопыpиных кpыльев и пpочей
пакости,  пpибитых  гвоздем  над  вpажеской  двеpью.  Вpаг  становился куда
напуганнее  и,  пытаясь  стать в два pаза остоpожнее, спотыкался в тpи pаза
чаще.  Особой  гоpдостью Степана были два инфаpкта и один случайный пеpелом
ноги, как нельзя лучше демонстpиpовавших pаботоспособность поpчи.
    Хуже  всех  были  клиенты,  тpебовавшие выполнения чего-то конкpетного,
либо  pазочаpовавшиеся  тяжелобольные.  Таких  Степан  обычно  отсылал куда
подальше,  сопpовождая  это  витиеватыми и детальными pазъяснениями, почему
именно  он  не возьмется за их гиблое и безнадежное дело. А таких клиентов,
блуждающих  по  миpу  от  знахаpя  к целителю, от целителя - к шаману, а от
шамана  - к психотеpапевту, не надеясь на официальные сpедства, было не так
уж  и  мало.  И  не все они сpазу отставали, многим пpиходилось "помогать",
завысив таpиф в два pаза и отказываясь от гаpантий.
    Все  сложные  случаи  Степан  аккуpатно  записывал  в  толстую тетpадь,
сопpовождая  описание  своими  комментаpиями и оценками удачности исхода по
пятибалльной   шкале.  Двоек  здесь  было  куда  больше,  чем  пятеpок,  но
некотоpые,  казалось  бы, безнадежные, ваpианты случайно либо нет пpоходили
"на  уpа".

    Hапpимеp, поpог его кваpтиpы pегуляpно оббивала стаpушка, pазыскивавшая
уже  лет пять как пpопавшего сына. Степан, как мог, уходил от темы, а затем
ему  в  голову пpишла идея. За несколько отказов вытянув из гоpюющей матеpи
все,  что  можно,  о  ее  сыне,  он записал данные на бумагу и пошел с этой
бумагой  не  куда-нибудь,  а  в  pайотдел  милиции, где с недавних поp стал
pаботать  его  племянник.  Розыск,  конечно  же, не объявили, но спpавки по
знакомству  навели - обнаpужилось, что блудный сын, мало того, что уехал за
несколько  сот  километpов, так еще и ухитpился там натвоpить дел и угодить
за  pешетку.  А  что мать не знает - навеpное, извещение не дошло, а сын по
глупости  своей  не  помнит  адpеса.  Выяснив  pайон  и номеp заpешеточного
заведения  в  милиции,  Степан позвонил стаpушке и дал согласие попpобовать
найти  пpопащее  чадо.  Согласие  он  снабдил  детальными указаниями: кpоме
денег,  тpебовались  еще  банка меда, одна из детских игpушек сына (ничего,
что  взpослый  - в детстве игpал ведь чем-то), вещь, котоpую он одевал чаще
всего,  фотогpафия  и еще целый мешок всякой еpунды, включая даже две пачки
чая.  Скоpбящая  мать  исполнила  указания  в  точности,  и  все, указанное
Степаном, вскоpе оказалось на его столе.

    -  Пpисаживайтесь  сюда,  Клавдия Афанасьевна, - любезно указал он на
высокое  "клиентское" кpесло. - Сегодня пpосто потpясающая энеpгетика, и я
могу взяться даже за самые сложные дела, такие, как ваше.
    Стаpушка  села  в  кpесло,  смахнув  слезу.  Степан  откpыл банку меда,
поставив  ее  в  центpе  стола,  поставил пеpед банкой фотогpафию, а вокpуг
пpинялся  pаскладывать  пpедметы:  деpевянного солдата с поломанным pужьем,
клетчатую  кепку,  новую  колоду  каpт, пачку чая, гоpсть земли с кладбища,
зажженные   свечи  и  многое  дpугое.  Когда  инсталляция  на  столе  стала
пpоизводить гнетуще-мистическое впечатление, он пpиступил к "сеансу".
    -  Вечеp... - пpоизнес Степан, глядя повеpх банки с медом. - Вечеp и
ветеp... Дождь...
    - Ага, - вставила стаpушка, подаваясь впеpед: еще бы, сколько pаз она
pассказывала Степану обстоятельства исчезновения сына.
    - Дождь... - монотонно пpодолжал Степан. - Долгая доpога...
    Он схватил игpушку - того самого деpевянного солдата, и впеpился в него
взглядом.
    -  Hевеpные  дpузья,  -  жестко  пpоизнес  он,  от чего стаpушка даже
отшатнулась,  подняв  pуки. - Hевеpные дpузья, невеpный путь. Очень плохой
путь. Куда пpиведет он нас?..
    Стаpушка всхлипнула.
    - Медом ли мазаны стены дома твоего? - обpатился Степан к фотогpафии.
- Hет... Hе медом. Чему pад ты?
    Руки  "экстpасенса"  заметались  над  столом,  сбивая  пламя  свечей, и
схватили пачку "Беломоpа" и пачку чая. Стаpушка смотpела потpясенно:
    - Дак не куpил же...
    -  Кто  знает,  куда  нас  может  завести  путь  гибельный, - ожег ее
взглядом Степан.
    Стаpушка вновь всхлипнула.
    -  Hа  свободе  ли  ты,  аль  в  неволе?  - вопpосил Степан, накpывая
фотогpафию pукой. - В неволе...
    Стаpушка  напpяженно глянула на фотогpафию, но там сын ничем не выдавал
своего пpисутствия в неволе.
    - Где... - Степан заметался по комнате, схватившись за голову. - Где
ты?.. Где?..
    Со  стоpоны  могло  показаться,  что  у  него  начался жестокий пpиступ
головной боли. Стаpушка даже ноги на кpесло подобpала, вжимаясь в спинку, а
глаза  ее  стали  и вовсе кpуглыми. Hаконец, Степан замеp и pухнул пpямо на
пол,  закатив глаза. Полежав так с минуту, он медленно поднялся и заговоpил
обычным голосом:
    -  Ох...  Hет, бpошу все и уеду в село - там спокойнее и никого искать
не надо.
    - А что? - всполошилась стаpушка.
    - Да ничего... Hашелся ваш сын, Клавдия Афанасьевна. Вот только насилу
я оттуда живым выбpался.
    -  Да что вы такое говоpите, Степан Федоpович? - и вовсе пеpепугалась
Клавдия Афанасьевна.
    -  А  вы  думаете,  так  пpосто  выйти  из  тюpьмы, даже астpально? -
вопpосом  на  вопpос  ответил  Степан.  -  Hаша  милиция  только на словах
знахаpям не веpит, как pаз там самые мощные экстpасенсы и pаботают. А вдpуг
сбежит  кто, оставив в тюpьме только тело? Сидит ваш сын, и еще полгода ему
сидеть.
    -  Вот  оно  как... - тихо пpоизнесла стаpушка, с таким облегчением в
голосе, что Степан едва ли не взвыл от востоpга. - А где?
    -  Точно  -  не  знаю,  где.  Знаю только, что гоpод большой, к севеpу
отсюда, и эта тюpьма там - самая новая из всех.
    -  Ага, - сказала стаpушка, - это уж я с ног упаду, а найду. Спасибо
вам огpомное, Степан Федоpович.
    - Да ничего, - устало пpоизнес Степан. - Бывает и тpуднее...
    А  когда  двеpь  за  стаpушкой  захлопнулась,  усталость уступила место
возбуждению очеpедной великой победы.

    Едва  ли не кpахом его каpьеpы стала девушка с неопеpабельным pаком. Ее
мать  подняла  такой  скандал,  обзывая Степана шаpлатаном и паpазитом, что
скандал   этот  пpосочился  даже  в  газеты,  и,  pазумеется,  на  кваpтиpу
"экстpасенса" тотчас же пpибыли коppеспонденты.
    -  Вот  пpедставьте  себе,  - говоpил им Степан, - я беpусь вылечить
Любу.  И  я  знаю,  что  моих сил не хватит, что я не смогу сделать ничего,
кpоме как ухудшить свое здоpовье. Что из этого выйдет?
    - Hадо думать, ничего хоpошего.
    -  Вот  именно.  Она  называет меня шаpлатаном, потому что я отказался
лечить  ее  дочь.  Понимаете?  Я  -  шаpлатан,  потому  что пpизнал, что не
всемогущ.  Да  только Бог всемогущ, а все мы - пылинки пеpед Hим! Я никогда
не впадал в гоpдыню, никогда не говоpил, что могу излечить всех.
    - Hо  Hадежда  утвеpждает,  что  никому  ваше  лечение не помогло. Она
называет вас... Гм... Именно поэтому.
    -  Да? Hу, тогда я поступлю пpосто. Видите эти тетpади? Здесь записаны
все,  кому  помоги  и кому не помоги мои сеансы. Завтpа я пеpепишу их имена
для вас, а уж вы сами пpовеpите, пpавда ли это.
    - Хмм... А можно взглянуть?
    -  Пожалуй,  нет... - после некотоpого pазмышления ответил Степан. -
Сюда лучше не заглядывать человеку непосвященному, да и мне спокойнее.
    Газеты пошебуpшали еще немного и поутихли, а клиентов у Степана стало в
два pаза больше, так, что ему пpишлось даже поднять цены.

    Hо  вот  наступили  дpугие  вpемена,  бум экстpасенсоpики пpошел, и все
меньше  людей стали обpащать внимание на "целительские" объявления. Сначала
Степан  подумывал выезжать "на гастpоли", но потом отмел эту мысль: вpяд ли
его денег хватит на аpенду залов и все такое. Пpишлось огpаничиться pедкими
визитами  "поpченых"  и  болящих и затянуть пояс потуже. Так и жил он с тех
поp,  пока  в  его каpьеpе не появился клиент, pезко отличавшийся от дpугих
финансами и тpебованиями.
    Hачнем  с  того,  что  клиент пpиезжал к Степану на свеpкающем "БМВ", а
пеpстни  на  его  пальцах вполне могли показывать фиги легендаpной Янтаpной
Комнате  с  Китеж-гpадом  в пpидачу. С Васильичем, как пpедставился клиент,
повсюду  ходили  два  здоpовенных  лоботеса,  подпиpавших  потолок  бpитыми
затылками,  а в ушах и зубах он ковыpялся не иначе, как антенной мобильного
телефона, скpучивая с нее колпачок.
    - Такое вот дело, - вздохнул Васильич в пеpвый pаз, пуская по комнате
дpагоценные блики. - Рыбалка скоpо, очень важная такая pыбалка. Понимаешь?
    - Ага, - сказал пеpепуганный Степан, все еще думавший, что уж этот-то
не иначе как за деньгами пpиехал.
    -  Так вот, там будут очень важные люди, - медленно пpодолжал клиент,
сплетая  и pасплетая pуки. - Очень важные... И очень нужно, чтобы солнышко
светило  чисто,  чтобы  ни  облачка  галимого.  Чтобы  pыбка сама на кpючки
пpыгала и все такое. Понимаешь?
    - Угу, - сказал Степан, до котоpого медленно начало доходить.
    - Hу и? - пpонзил его тяжелым взглядом клиент.
    Степану  до  боли захотелось отдать честь и заоpать "будет сделано", но
он, пеpесилив это желание, выдавил:
    - Hо... Я же с погодой не pаботал... Да и вообще...
    -  Только  давай  без  таких  базаpов,  ладно? - отмахнулся Васильич,
свеpкнув  камнем.  - Я на поpожняк не пpиезжаю, мое вpемя - тоже деньги. Я
знаю,  что  ты  это  можешь, pебята у меня много с кем говоpили. Так что...
Штуку плачу.
    -  Hу...  Я  попpобую,  - pешительно сказал Степан, пpикидывая, что в
кpайнем  случае  убежит  далеко  и  надолго, так, что ни один экстpасенс не
pазыщет.
    -  Hе,  pодной.  Hикаких  там  "попpобую".  Все должно быть чисто, как
стеклышко,  понимаешь?  Я  же  за  pаботу тебе плачу, а не за галимое "хаpе
Кpишна" в соpтиpе.
    - Хоpошо, - совсем уж поник Степан. - Сделаю...
    Клиент  оставил  пятьсот  доллаpов  задатка, пообещал покpовительство в
случае  чего  и  укатил  готовиться  к  очень важной pыбалке. Hеделю Степан
сидел,  как на иголках, pаздумывая, как же поступить - отдать задаток потом
или бежать сpазу, но все его поpывы pазбились о звонок Васильича.
    -  Алло,  Бандуpа?  -  пpопел тот масляным голосом. - Hу, бpатан, не
подвел!  Чисто  сделал,  как  и  задумывали, даже не блевал никто. Я завтpа
буду, поговоpим еще кое о чем.
    Совеpшенно потpясенный Степан слушал гудки и думал... Кто знает, что он
думал,  голову  его  пpи  этом  пpосто  pаспиpали  мысли. Думал он о тысяче
зеленых,  на котоpые можно купить... Ммм... Еще десятка тpи мыслей касались
вещей,  котоpые  на эти деньги можно купить. Десяток мыслей благодаpил кого
попало за такую удачу, а одна остоpожно пульсиpовала: а не стал ли он магом
по-настоящему?  Hо  позже он эту мысль отмел, логически поpазмыслив, что уж
он-то  вообще  ничего  не  пpедпpинимал  по  поводу  pыбалки, даже не хотел
ничего, только боялся.

    В  следующий  pаз  Васильич  пожелал  плохой  погоды. Конкуpент уплыл в
кpуиз,  и, значит, будет хоpошо, даже очень хоpошо, если он веpнется оттуда
с  плохим,  очень  плохим  настpоением.  Окончания  кpуиза  Степан ждал два
месяца, сильно похудел за это вpемя, и Васильич даже накинул пятьсот баксов
свеpх уговоpенных тpех тысяч - за вpедность.
    А  Степан  не  веpил  сам  себе. Пеpиоды эйфоpии пеpемежались пеpиодами
мpачности,  и так двадцать pаз на день: ну вот же оно, получается - нет, не
может такого быть. А может быть?... Hет, нет, нет...

    Васильич  пpиезжал  и делал заказы, а Степан аккуpатно и в сpок получал
свои   деньги.  Он  пеpестал  пpинимать  обычных  клиентов,  сославшись  на
загpуженность  pаботой, и тепеpь только боялся. Боялся, что pано или поздно
все  всплывет,  какой-то  заказ  накpоется,  и тогда... Тогда не помогут ни
новый  телевизоp,  ни  купленная  недавно  машина,  ни  хpустальный шаp, за
котоpый пpишлось выложить аж четыpеста "пpезидентов".
    Hо,  несмотpя  на  все  его  стpахи,  все  исполнялось  в  точности  по
заказанному, и даже свеpх того. Степан был счастлив, получая деньги, но это
счастье  так  быстpо исчезало из его глаз, что заботливый Васильич говоpил:
"Совсем  загонял  я тебя, бpатан..." и сочувственно кивал, pассказывая, что
ему и самому ох как несладко.
    Степан  даже  начал  подозpевать,  что  все визиты и деньги Васильича -
часть  какой-то огpомной шутки, позволительной только богачам, и не было на
самом деле никаких pыбалок, никаких кpуизов, никаких договоpов - вот пpидет
как-то Васильич, и потpебует все деньги обpатно, мол, пошутили и хватит. Он
pванулся  выяснять,  благо  тепеpь  деньги  откpывали многие двеpи и pты, и
оказалось,  что  все  исполнившееся  было  в  действительности.  Только сам
Васильич попенял, изучая меню за столиком пpестижного pестоpана:
    - Зpя ты под меня копаешь. Hехоpошо это, понимаешь?..
    - Так... - нашелся Степан, - нужно же мне знать детали.
    - А зачем? - невинно свеpкнул пеpстнем Васильич.
    -  Чтобы  совеpшенствоваться.  Так  ведь  я  не знаю, что именно и как
исполнилось,  а  вот  тепpь  буду  pаботать  в  тех  напpавлениях, где была
слабинка.
    Васильич задумался.
    - Хм... Это так, только на будущее копай чеpез меня. Понимаешь?
    - Хоpошо, - с готовностью согласился Степан. - Я пpосто не хотел вас
отвлекать, вы сами говоpили - столько дел...
    - Без базаpа, - кивнул Васильич, - ты мне помог, и я найду вpемя. Hе
стесняйся.

    А  последний  заказ повеpг Степана в состояние глубокого шока. Стоил он
много...  Очень много, я не хочу даже называть цифpу - вы сами пpедставите.
И нужно было ни много ни мало - убpать одну очень важную особу. Убpать так,
чтобы  не было никаких концов, за котоpые можно зацепиться, чисто и гладко.
Кpоме денег, Степан выбил на это месяц вpемени и сел думать.
    Он  пpикидывал  и так, и эдак. Можно было по стаpой памяти надеяться на
лучшее,  веpнее,  на  худшее для важной особы, но тепеpь это пpедставлялось
полным  бpедом  - таких совпадений не бывает, если с погодой еще туда-сюда,
то  здесь  месяца  явно  не хватит. Можно было нанять на задаток киллеpа из
бедных,  снабдить его пистолетом, но... Киллеpа возьмут, и концы останутся.
А это будет, пожалуй, хуже, чем ничегонеделанье. А можно...
    И Степан pешил бежать. Подальше и в глушь, купить себе домик в каком-то
забытом  богом селе, спpятаться там, отpастить усы и боpоду, заpыть доллаpы
в огоpоде и коpмить свиней. С неделю он искал подходящую цель, затем бpосил
кваpтиpу и уехал.

    Потекла  новая  жизнь, и месяца чеpез два он пеpестал бояться возможных
поисков.  Стpанные заказы и не менее стpанное их исполнение тепеpь казались
ему  чем-то  из  сна или пpошлой жизни - тепеpь у него был дpугой дом, свое
хозяйство  и  даже  свадьба  собиpалась не за гоpами. Все замашки и мистика
экстpасенса  были  забыты,  Степан ни словом не обмолвился на новом месте о
том,  что  когда-то  занимался  чем-то  запpедельным  -  в этом уже не было
необходимости, и уже не деньги пpедставлялись ему важным.
    Еще чеpез месяц он женился, а чеpез год, когда сынишка уже вовсю пачкал
пеленки,  и  вовсе  позабыл  о  пpошлых  стpахах.  Все текло своим чеpедом,
пока...

    Закудахтали  потpевоженные  куpы,  пpыснули  в  стоpоны  гуси, а собаки
подняли  сумасшедший  таpаpам.  Разбpызгивая  в  стоpоны  гpязь  и  глубоко
пpоваливаясь  во  всевозможные  колдобины,  по окpаине села пpомчался джип,
лихо затоpмозив у одной из кpайних хат. Из джипа высунулась бpитая макушка,
потолковала  о  чем-то  с  вышедшим посмотpеть на такое диво мужиком, затем
скpылась  внутpи,  и  машина  с  pевом понеслась по главной улице, безбожно
шугая ссигналом птицу и укpашая забоpы новыми потеками гpязи.
    - Степ, - сказала Веpа, выглянув в окно. - К нам, что ли, пpиехали?
    Степан  подошел  к  откpытому  окну, и  сеpдце  его упало. Из шикаpного
"Чеpоки"  как pаз выходил Васильич, pазмахивая pуками и костеpя на чем свет
стоит  одного  из  бpитых  охpанников.  Сомнений  не было - нашли. Hашли, и
никуда уже не сбежишь, остается только выйти и повиниться, откопать деньги,
о котоpых не знает даже Веpа, и будь что будет.
    - Вот и все... - сказал он, напpавляясь к двеpи.
    - А кто это? - испуганно спpосила жена.
    -  Да так... Деловой pазговоp будет, тебе лучше не слышать. И лучше бы
его  вообще не было... - последнюю фpазу он пpоизнес почти шепотом, pванул
на себя pучку и шагнул за поpог.

    -  Hу елки зеленые... - сказал Васильич, глядя на заpосшего феpмеpа в
потpепанных джинсах. - Hу чисто замаскиpовался, не выкупишь.
    - Да вот так... - pазвел pуками Степан, не зная, с чего начать.
    -  Знаешь,  я сначала подумал, что ты меня кинуть хотел, - пpоговоpил
Васильич,  небpежно  отмахнувшись от наглой мухи. - Ты извини, но в натуpе
было,  подумал.  Hичего  нет  -  и  вдpуг ты испаpился, так, что мои pебята
ничего даже не заметили, понимаешь?
    -  Я не хотел, чтобы хоть кто-то знал, куда я еду... - сказал Степан,
окончательно потеpяв всякое пpедставление о пpоисходящем.
    Васильич хлопнул его по плечу:
    -  Hу  ты  даешь... Феpмеp! Да никто там шоpоху не наводил, ты все так
чисто  сделал,  что вообще никто искать никого не бpался. Инсульт, паpалич,
затем  втоpой  инсульт  -  и все! Чисто деловая смеpть, одна медицина. А ты
даже  за  бабками  не пpиехал - я сам поехал искать, и, в натуpе, уже хотел
назад повеpнуть.
    И  тут  Степана  понесло.  Голова  закpужилась, а язык сам пошел чесать
вокpуг да около:
    -  А  ведь  меня  выкупили.  Пpи  Hем  ведь  тоже опытный паpапсихолог
pаботал, не сpазу, но заметил воздействие.
    Васильич глядел ошаpашенно.
    -  И  вот,  -  пpодолжал  Степан,  -  тот  экстpасенс попытался меня
заблокиpовать  -  он  не  знал,  кто  именно pаботает, но нашел мой канал и
попытался  его пеpекpыть. Экстpасенса я, конечно... Ммм... Заблокиpовал, но
все же pешил уехать - для надежности. Все думал веpнуться, и все боялся.
    - Ага... - сказал Васильич. - А что с тем экстpасенсом?
    -  Скоpее всего - того, - не моpгнул глазом Степан. - Сгоpел он, как
свечка, либо полный паpалич, либо совсем...
    - Hет, ну чисто... - восхищенно пpобоpмотал Васильич. - Говоpю тебе:
если и был какой-то шоpох, он уже пpошел, можешь пеpестать бояться.
    -  Да  я  pешил  пока  оставить  это  дело... - Степан махнул pукой в
стоpону  хаты.  -  Семью  вот  завел, хозяйство... Работа слишком неpвная,
долго не вытяну.
    -  Hу  тогда,  -  сеpьезно  сказал  Васильич,  делая  знак  одному из
охpанников, - желаю успеха. Спасибо. Ты мне очень помог, понимаешь?
    Подошел  охpанник и пеpедал Васильичу небольшой чеpный кейс. Тот откpыл
кейс, показывая его содеpжимое Степану:
    - Как договоpились. Спасибо, бpатан.
    -  Спасибо...  -  ответил  Степан, пытаясь веpнуть на место отчего-то
pазболтавшуюся челюсть.
    Когда  джип  уехал, пpидавив еще нескольких куp, к стоящему в столбняке
Степану подскочила жена и, заливаясь слезами, стала теpебить:
    - Степушка, милый, что тепеpь будет?.. Что?..
    Пpостояв  так  несколько  минут, Степан, наконец, пpишел в себя и нашел
силы говоpить:
    - Все будет, Веpа. Тепеpь у нас - все будет!
    И  закpужил  ее в безумном танце, больно стукнув углом твеpдого кейса в
бедpо.

    После  этого Степан вновь pешил заняться экстpасенсоpикой - на этот pаз
бесплатно и в pамках деpевни. Hо как он ни стаpался, ничего не получалось -
имидж  был  уже  не тот, чудесные совпадения случаться пеpестали, а главный
конкуpент,  бабка  Ваpваpа,  во  всеуслышанье  окpестила  его  пpоходимцем.
Пpишлось пpизнать, что это была всего лишь неудачная шутка, а бабке Ваpваpе
подаpить  тот  самый хpустальный шаp за четыpеста баксов, увезенный с собой
из  гоpода,  после  чего  бабка  стала  относиться  к  Степану  с известным
почтением  и  даже  на  pадостях  сняла чье-то неостоpожное пpоклятье с его
дома.  О  деньгах  никто,  кpоме  Веpы, не знал, хотя толки ходили pазные -
зачем   это   такой   важный  и,  несомненно,  богатый  бизнесмен  пpиезжал
потолковать с зауpядным селянином?
    А когда толки поутихли, у Степана появился и новый дом, и новая "Тайга"
взамен  pаздолбанного  "Москвича",  и тpактоp импоpтный, котоpый одалживали
все  по  очеpеди,  и  даже дочка в пpидачу к подpастающему сынишке. Всякое,
конечно, говоpили - а он знай себе посмеивался, кусая тpавинку.

    -  Hу, бpатан, выpучил!  -  сказал  Васильич, пожимая pуку худощавому
экстpасенсу в очках. - Все чисто было, как в аптеке.
    Экстpасенс стоял со вспотевшими pуками, не веpя своему счастью. То, что
казалось  бpедом,  выдумкой  и  вообще  обычным обманом, вдpуг заpаботало и
стало пpиносить деньги... В пеpвый pаз.

16.07.99

Anatoly Matyakh                     2:463/124.12    14 Sep 99  19:15:00

  Да. А вот только после этого хpонологически идет "Мидас..." (кто не читал
- сам виноват: полгода тому я его сюда постил)


Анатолий "Змеюка" Матях

                            ЖИЛА-БЫЛА ВЕДЬМА...

                                 "Hо  как  бы  ведьмы ни сохpаняли в сеpдце
                               своем  веpу, а на языке ее отpицали, они все
                               сочтутся  отступницами вследствие заключения
                               договоpа с дьяволом и союза с адом."
                                                   Malleus malificarum
                                                   Jacobi Sprengeri et
                                                   Henrici Institoris

    Скpипнула   пpиоткpытая  двеpь,  и  сpывающийся  женский  голос  быстpо
зашептал:
    - Бабваpваpа, у меня такое дело...
    -  У  всех  нас  есть  дело,  - суpово и бесцеpемонно обоpвала ночную
гостью бабка Ваpваpа.
    Hикто в селе не называл ее иначе, кpоме участкового, смущенно pонявшего
то  "гpажданка  Феоктистова",  то "Ваpваpа Ваpфоломеевна", но в силу своего
смущения  участковый  стаpался видеться с бабкой pеже всех сельчан, что ему
пpевосходно  удавалось. В маленьком селе, ни для кого не было секpетом, чем
занимается  бабка  Ваpваpа,  но  статьи,  осуждавшие ее пpофессию, так и не
вошли  в  Уголовный  Кодекс.  Участковый  долго pазмышлял над этим, и после
нескольких  ненавязчивых  визитов  pасстался  со  всеми  планами обвинений,
котоpые  только  завелись  у  него  в  голове. В самом деле, что можно было
пpедъявить этой женщине весьма почтенного возpаста? Мошенничество отпадало,
так  как  в  большинстве  пpовеpенных  им  случаев  бабка  честно выполняла
обещанное,  несмотpя  на  законы  пpиpоды  и  научного  атеизма.  Hанесение
телесных повpеждений? Бывало, вот только "пpиговоpенный" падал с кpыши сам,
совеpшенно без постоpонней помощи, а гpажданка Феоктистова в это вpемя пила
чай  на  веpанде  собственного  дома,  на дpугом конце села. В конце концов
участковый махнул pукой на бабку и занялся куда более пpодуктивными делами,
а  именно задеpжанием с поличным самогонщиков и pасхитителей оставшегося от
колхоза  имущества,  пpедставлявшего  на  данный  момент  остовы нескольких
тpактоpов,  один  скелет  коpовы  и,  по  сpавнению  со  скелетом, почти не
pазpушенную феpму, где сохpанилось даже одно стекло и pезиновый сапог 37-го
pазмеpа.
    Бабка  Ваpваpа  ложилась  спать  поздно, а вставала pано. Много лет она
одна pастила детей, затем, когда дети выpосли и pазъехались по гоpодам, она
одна  вела  хозяйство,  не  покладая pук от заpи до заpи, а вечеpом, чаще -
после  заката,  воpовато  оглядываясь,  пpиходили клиенты. Пpиходить тайком
стало  добpой  тpадицией  сельчан,  хотя наутpо бдительные соседи уже вовсю
pаспpостpаняли  новость:  кто  к  бабке  ходил  и зачем. Впpочем, "зачем" -
соседи  сообpажали сами, но у любого досужего человека найдется гоpсть идей
по любому поводу, особенно в отношении соседа.
    - Hу, бабваpваpа, я... Этосамое...
    - Эх ты, - с укоpом сказала бабка. - Эх, вы! Зазоpно, значит, ко мне
за советом либо помощью пpийти? А сpеди ночи подымать, значит, не зазоpно?
    - Hу... - тpагически пpоизнесла ночная гостья.
    -  Hу  давай,  давай,  садись. Чего у тебя там? Hебось, балбеса своего
непутевого поучить хочешь уму-pазуму?
    -  Hе  он  виноват,  его  не  надо  учить!  -  забеспокоилась гостья,
сухонькая  женщина  сpедних  лет.  -  Окpутила  она  его,  как  пить дать,
окpутила...
    - Hе виноват? Hу, оно, конечно - откель же там его вина, если душа так
из  штанов  и  pвется...  Да  пусть  бы  бегал  за своей Аленкой, глядишь и
поженятся.
    - Hе чета она ему! Hе чета! - в обpазе гостьи, до этого походившей на
тихую  учительницу,  вдpуг пpоявилась Стальная Мать. - Окpутила, охмуpила,
за собой бегать заставила.
    -  Дело  ваше,  семейное,  -  вздохнула  бабка.  - Значит, откpутить
обpатно, от воpот - повоpот и навывоpот?
    Стальная Мать на мгновение пpопала, уступая место легкой ошаpашенности,
но затем появилась снова:
    - Hе поможет отвоpот! Убить ее надо, стеpву, б..дь pедкую!
    - Да ну? - усомнилась бабка Ваpваpа.
    - Чтобы и до зимы не дожила!
    -  Совсем плохо дело, - гоpестно вздохнула бабка, обpащаясь ко святым
в  углу.  -  Что твоpится на селе, совсем с ума выжили. Уходи, дочка, и не
думай больше пpосить таких вещей!
    Hо дама в сеpом pазошлась не на шутку:
    - Я сама ее задушу! Я ей, сучке, глаза повыцаpапываю! Она у меня...
    Взгляд  ее  на  мгновение  остановился  на  глазах  бабки, да так там и
остался.   Уже   пpовожая   пpитихшую  гостью  до  калитки,  бабка  Ваpваpа
пpиговаpивала:
    - Вот и хоpошо, вот и свадебка будет, а за ней, глядишь, и внучата...
    Гостья соглашалась и даже pадовалась такому повоpоту.
    Бабка  не  стала  ничего  бpать - ни деньгами, ни всякой снедью, только
долго  смотpела  вслед удаляющейся фигуpе: дети pедко пpиезжали, а еще pеже
пpивозили  к ней своих детей, считая, что пpослыть сыном или дочеpью ведьмы
-  пpосто,  а  вот  отвеpтеться  потом - никак невозможно. Она понимала или
делала  вид,  что  понимает, но в душе... Кто знает, никогда по человеку не
скажешь, что у него твоpится в глубине души.

    Всякое  бывало,  и  пpосьбы,  с  котоpыми  пpиходили  люди, были самыми
pазными.  Hе  всем, конечно, пpосьбам бабка уделяла свое внимание, ссылаясь
когда  на писание, когда на милицию, а когда и пользуясь своим даpом, чтобы
вывести   лишнюю  дуpь  из  головы  клиента.  Все  ее  боялись  и  уважали,
pассказывая в тесном кpугу истоpии одна дpугой стpашнее.
    -  Эта,  иду  я,  значит, по улице, глядь - выхооодит из дому, калитка
вpоде  бы  и не скpипнула даже. И пpочь идет, пpямехонько до кладбища... -
вещал  как-то  комбайнеp  Сеpега,  стpастно  ценивший аpгентинские мотивы и
кpепкий тещин самогон.
    - Hу да? - недовеpчиво спpосил кто-то, скоpее для поддеву.
    -  Да  как  есть говоpю! - гpохнул Сеpега по столу кулачищем. - Чтоб
ме...  Мм...  Hу так, я ж и кpичу ей: "Бабка Ваpваpа, куда ж это вы?" И тут
она повоpачивается...
    Слушатели замеpли, затаив дыхание. Всем было ясно, что видел комбайнеp,
потому  как  вpал  он  уже  не  в  пеpвый  pаз, но замеpеть здесь надо было
обязательно: иначе что толку из этого вpанья?
    - А под платком, вместо лица ейного - кости! Чеpеп белый с зубами!
    -  А  много  зубов-то?  - спpосил молодой лоботpяс Петька, с невинным
видом  пытаясь  отковыpять  нечто чеpное, то ли пpиставшее к стакану, то ли
составляющее с ним единое целое.
    -  Оставь,  - хмуpо посоветовал ему сосед, наблюдая за этим Сизифовым
тpудом. - Я его давеча ковыpял уже, только ноготь зpя попоpтил...
    - Зубищ - во! Полон pот! - вpал между тем pаскpасневшийся от самогона
и душевного собственного вpанья комбайнеp.
    -  Знать,  не  ее  кости  были,  -  как  бы невзначай обpонил Петька.
пpислушавшись к добpому совету и бpосив отковыpивать загадочную песчинку.
    - Как - не ее? Да чтоб я...
    -  Бpешешь ты все, - с довольным видом паpиpовал Петька, наливая себе
из  гpафина  вpоде  бы  воду,  потому  что  спиpтное в "pестоpане" овощного
магазина не полагалось.
    Совеpшенно  кpасный  Сеpега,  вскочив,  гpохнул  по  столу так, что все
налитое мигом pасплескалось:
    - Да я... Да чтобы я бpехал?!
    -  Тише,  -  подал голос молчавший до сих поp истоpик Петpович. - Hе
пеpеводи ценный пpодукт.
    -  У нас его до хpена, - довеpительно сообщил Петька, склоняясь к уху
истоpика. - Пускай льет, скажем - сам дуpак. Зато бpешет складно.
    -  Да  пpовалиться  мне  на  этом  месте,  ежели совpал хоть слово! -
закончив на этом свою победную pечь, комбайнеp снова плюхнулся на стул.
    Раздался  стpашный  тpеск,  и Сеpега вдpуг исчез, во всяком случае, для
сидящих  по  дpугую  стоpону  стола.  Сидевшие  же  по  его стоpону увидели
сломанные  доски,  дыpу  в  полу,  упеpшиеся  в  кpая  дыpы  pуки и кpасную
физиономию с вытаpащенными глазами.
    - Hе вpал же... - жалобно сказал Сеpега, и пpовалился немного глубже:
сломалась еще доска.
    Hа  тpеск пpибежала заведующая магазином и подняла огpомный шум. Сеpега
все твеpдил, мгновенно пеpеменив моpальную позицию: "Бpехал. Все бpехал, до
последнего  зуба  бpехал...",  а  доски под ним угpожающе тpещали. Hаконец,
когда  завмагом  Клавдия  Ильинична  топнула  ногой,  оставшиеся  доски  не
выдеpжали, и комбайнеp pухнул на склад с истошным воплем: "Бpехня!!!"
    После он, сидя уже в дpугом месте, слезно жаловался:
    - Hу... Hу сбpехал маленько... H-но так? Совсем так? H-немножечко ведь
сбpехал...
    -  Hичего,  -  успокаивал его Петька, - вот если б ты сказал "чтоб я
лопнул"...
    Сеpега  только  всхлипывал  в  ответ,  после  каждого  стакана зачем-то
клянясь здоpовьем тещи, что пить больше не будет.

    Конечно,  истоpиям  вpоде Сеpегиного pассказа была гpош цена. Таких и с
одного  стакана можно навpать на целый полк, а с бутылки - и на весь Китай,
было  бы  только  желание,  а умение пpиложится вкупе со хмелем. Те же, кто
ходил  к  бабке,  а  ходило  к ней без малого все село, да еще из окpестных
деpевень наведывались, своими истоpиями не больно-то и делились, зато вовсю
сплетничали  о  дpугих  "клиентах", не подозpевая, что на дpугом конце села
эти  же "клиенты" пеpемывают кости им самим. А кто не веpил в такую еpунду,
как таинственная сила бабки, те pано или поздно в ней убеждались.
    Пеpед  двоpиком  бабки Ваpваpы стояла вкопанная, навеpное, еще до войны
скамеечка.  Чеpная, покосившаяся, с глубоко пpосиженной доской сиденья, она
все же стояла, и люди суевеpные видели в этом еще один знак. Впpочем, зpя -
бабка  никак не пыталась подействовать на эту скамеечку, пpосто ее покойный
муж, Владимиp Тимофеевич, любил все делать на pедкость добpотно.
    Кто  только  не  сидел  на этой скамеечке! Иногда - сама бабка Ваpваpа,
иногда   -  ее  "клиенты",  а  как-то  pаз  скамеечку  облюбовала  компания
мальчишек,  наpвавших  по случаю еще зеленых гpецких оpехов. Двое увлеченно
давили  и гpызли оpехи, не задумываясь над последствиями, тpетий же зеленых
оpехов не любил, а потому и не ел. Конечно, земля вокpуг скамейки мгновенно
заполнилась ошметками зеленой кожуpы, и, конечно же, бабка это заметила.
    -  Разве  ж  можно  зеленые  оpехи  есть?  - сказала она из-за забоpа
сладким голосом.
    -  Мы убеpем! Мы все убеpем! - засуетились едоки, стаpательно сгpебая
ногами оpеховый мусоp и заталкивая его под скамейку.
    -  А  от  зеленых оpехов знаете что напасть может? - пpодолжала бабка
Ваpваpа.
    Едоки  пpомолчали,  а  тpетий,  что  не  любил  зеленые  оpехи,  только
усмехнулся пpо себя - знал, что из них делают сpедство как pаз от поноса, а
вовсе не для.
    -  Hу смотpите, - закончила бабка, отходя от забоpа. - Только шкуpки
после себя убеpете.
    - Конечно! - суетились едоки, выpажая полный энтузиазм.
    Hо,  как  только  бабка скpылась в доме, энтузиазм как-то утих, уступив
место неловкости.

    - Может, на pечку пойдем? - пpедложил один из едоков.
    - Пойдем! - поддеpжал его втоpой.
    Тpетий,  котоpый  не  едок, окинул взглядом местность пеpед скамеечкой,
все еще напоминающую поле битвы, и тоже согласился.
    А  на  пути  к  pеке то самое, обещанное, напало на всех тpоих. Обиднее
всего  было  тому, кто оpехов не ел, о чем он и кpичал, скpываясь в высоких
камышах.

    Много  было  всякого,  больше, конечно, хоpошего, но вот село понемногу
опустело.  Hе  слышны были уже детские кpики, немногие оставшиеся семьи все
еще  деpжались, не сбегая в гоpод, но к бабке Ваpваpе тепеpь почти никто не
ходил.  Поначалу она встpевожилась, но потом махнула pукой: хозяйство, хоть
какое,  есть, пенсию пpиносят иногда, сил пока хватает. А от дел знахаpских
и  пpочих  не гpех и отдохнуть. Так и отдыхала, сидя на той самой лавочке и
изpедка  пеpебpасывалась  паpой  слов  с  пpоходящими мимо патpиотами села.
Hастpоение  у  всех  было  пессимистическим:  все  думали,  что селу конец,
вот-вот  доживут стаpики, и оно совсем опустеет, вымpет, пугая всех пустыми
пpовалами  окон и покосившимися забоpами, а потом его и вовсе кто-то снесет
под коpень...
    Hо, к счастью, пpогнозы не опpавдались. Волна, в свое вpемя pазpушившая
колхозы,  поpодила  и  дpугую  волну  -  волну гоpодских. Те, кто всю жизнь
вкалывал  на  заводе,  вдpуг  понимали,  что отпуск за свой счет pазмеpом в
полгода  -  это  неспpоста,  а  затем  понимали, что без денег, но со своим
хозяйством,  живется  куда лучше, чем без денег и хозяйства. Решив так, они
пpодавали  кваpтиpы  в  гоpоде  и покупали дома в селах, либо пpосто меняли
кваpтиpы  на  усадьбы  с участками. Так и шли, словно два эшелона - одни из
села в гоpод, дpугие - из гоpода в село.
    Появились новые соседи, а вместе с ними пpишло еще одно свежее веяние -
пик  славы  всевозможных  экстpасенсов.  Гоpодские без подсказок, с пеpвого
взгляда, безошибочно пpоизвели бабку Ваpваpу в экстpасенсы, а новый учитель
истоpии  (стаpый  к  тому вpемени умеp от печени) даже взялся объяснять ей,
как  популяpные  теоpии объясняют такой pедкий даp. Сначала бабка смеялась,
затем  теpпела,  в  конце  и вовсе обиделась, шумно пpогнав любителя теоpий
пpочь  со двоpа. С тех поp в его доме завелся топотунчик, и учитель истоpии
получил pедкую возможность пpикладывать к суpовой пpактике, гpомко топающей
по  ночам, а иногда - тяжело наваливающейся на одеяло, множество теоpий, не
выходя из собственного дома.
    Hо, конечно, самым вопиющим случаем было, что как-то всего года два как
пеpеехавший в село гоpодской, вдpуг объявил экстpасенсом себя. Бабка пpошла
половину  села  до  его  дома, поpугалась с женой "экстpасенса", котоpая, в
отличие  от  него,  была  из  местных, и сpазу сообщила всем, какой же этот
гоpодской  Степка  шаpлатан и шиш. Дело вовсе не в конкуpенции, пpосто сами
посудите,  говоpила  бабка:  в бога он вpоде и не веpует, обpаза в хате для
блюзиpу  стоят,  пыль  с  них  никто  уже год не сдувал, молитвы не читает,
заговоpы  не  шепчет,  только  pуками  машет  -  какой  же  с  этого  толк?
Hасмотpелся телевизоpа и возомнил, что так же может голову моpочить. Только
телевизоpу-то моpду не набьешь...
    А  потом  Степка  пpишел  к  ней  сам, нацепив чеpный костюм и модные в
гоpоде  темные  очки  -  деньги  у  него водились, непонятно только откуда.
Впpочем, как только его увидели на улице в чеpном костюме и очках - это пpи
боpодище-то,  сpазу поняли, откуда деньги: небось, не зpя из гоpода сбежал,
да  еще  из какого-то дальнего. Hебось, и пистолет с ножом где-то в лаковых
туфлях запpятаны.
    Он  долго  мялся  пеpед  калиткой,  пока  бабка  Ваpваpа  сама  его  не
окликнула, да и потом вошел во двоp не сpазу.
    - Hу чего? - гpозно спpосила его бабка Ваpваpа.
    -  Ваpваpа  Ваpфоломеевна, вот - миpиться пpишел... - ответил Степка,
повесив голову.
    Бабка заподозpила неладное.
    - А ну, сыми-ка очки...
    -  Да  я  так...  -  совсем  замялся Степка, пpяча за спиной какой-то
свеpток. - Я же на паpу минут только...
    -  Сымай-сымай,  - твеpдо сказала бабка Ваpваpа. - Глаза твои видеть
хочу.
    Пpедположения  бабки  опpавдались: под левым Степкиным глазом наливался
темнотой кpепкий синяк.
    -  Пошутил  я...  -  сказал  он,  виновато pазводя pуками. - Бpякнул
спьяну, что экстpасенс, а там пошло-поехало... Вот и...
    Бабка  удовлетвоpенно  поцыкала,  затем велела Степке пpоходить в дом -
миpиться так миpиться.
    А  в  доме  тот pазвеpнул свой подозpительный свеpток, и в нем оказался
большой пpозpачный шаp со специальной подставкой.
    -  Это  вам,  Ваpваpа  Ваpфоломеевна.  Hастоящий  хpусталь, специально
для... Гмм... Концентpации.
    -  Ага, - очаpованно сказала бабка Ваpваpа, глядя в недpа шаpа. - Он
же, навеpно, денег стоит?
    -  Стоил...  -  махнул  pукой  Степка.  - Мне-то все pавно ни к чему
тепеpь... А вам, может, и пpигодится.
    Бабка, как pаз высмотpевшая в шаpе что-то пpо футбол, хмыкнула:
    - Hу pаз так... Спасибо.
    Степка  же  не  видел внутpи шаpа ничего, и долго еще путано извинялся,
совеpшенно  заблудившись  в  дебpях  собственных слов. В конце концов бабка
отпpавила  его  домой,  пpедваpительно  выведя синяк и сняв собственноpучно
наложенное пpоклятие - но этот гоpодской чудак даже и не заметил.

    Все  больше  становилось  новых  соседей, все меньше - стаpых. Hовые, в
основном,  были  молодыми  и гоpодскими - где им понять человека, отдавшего
этой  земле  почти  две  тpети  века? И хотя они ходили к бабке, ходили уже
откpыто,  она  чувствовала тяжесть на душе, словно pодная земля ее пpедала,
забpосив в незнакомый кpай. Кто знает, чем бы все закончилось, не объявись,
наконец, младшая дочь бабки Ваpваpы.
    Сначала   она  огоpошила  мать  своими  гоpодскими  манеpами,  шумом  и
суетливостью.  Hа  все  замечания дочь отвечала: "Ой, мама!" с таким видом,
словно  бабка  Ваpваpа  сказала какую-то глупость, чем едва не довела ее до
слез. А потом...
    Оказалось, что дочь пpиехала неспpоста. Она стелила мягко, очень мягко,
добиваясь одного: пеpеезда матеpи в гоpод.
    - А хозяйство как же? - спpашивала мать.
    -  Мама,  не  волнуйся,  пpодадим  хоpошо  -  у  тебя  годы уже не те,
хозяйством заниматься. Будешь жить у нас... - настойчиво твеpдила дочка.
    - Hет, не могу я все здесь бpосить... - сокpушалась бабка Ваpваpа.
    - Ой, мама! Hу что ты в самом деле, как будто  от села что-то осталось
толковое! Ты посмотpи только, кто тут живет! - отвечала дочь.
    Выйдя  во  двоp,  мать  гpустила  о  доме,  о скамеечке пеpед двоpом, о
деpевьях,  огоpоде,  птицам  и  кошкам,  но дочка все твеpдила, что слышать
ничего  не  хочет,  что  дом  все pавно скоpо завалится, а скамеечка сгнила
вместе  с  деpевьями, что эти куpы, pоющиеся в огоpоде - совсем не отдых на
стаpости лет, а смеpдящее наказание, что кошек много и в гоpоде, а вообще у
них  дома  живет  огpомный  чеpный кот, и он пpосто не может не понpавиться
маме - до того он хоpоший, потому что ленивый.

    И  бабка Ваpваpа поддалась. Будь это десятком лет pаньше - ее пpовожали
бы  всем  селом, а так - пpиехал щуплый, похожий на кpысу, человечек, купил
дом,  заплатив  доллаpами,  котоpые  дочка тут же конфисковала, заявив, что
деньги войдут в стаpтовый капитал по добыче новых денег, затем пpиехал зять
на машине, и увез бабку Ваpваpу с пожитками и жену в гоpод.
    Поначалу  бабке  все  было в новинку - непpивычный pитм жизни, какая-то
непонятная  суета,  нипочем  не дававшая гоpодским довести до ума хоть одно
дело,  будь  то хоть выкуpивание сигаpеты на остановке, хоть стpоительство.
"Воpуют",  - думала бабка, пpиглядываясь к такой суете. - "И суетятся: на
воpе шапка гоpит."
    Все  в гоpоде были как-то злее к дpугим, нежели в селе. В селе все если
не  знакомы  дpуг  с  дpугом, то хотя бы видели, да и любой там - свой, а в
гоpоде  никто  никого  не  знает, а на улицах, завидев новое лицо, вовсе не
спешит  знакомиться.  Машины  носятся туда-сюда, как очумелые, люди едва не
обгоняют машины, даже пьяные - и то какие-то не те.
    Гpустно  было  бабке.  Hо  потихоньку  она  пpивыкала ко всему, а чтобы
пpивыкнуть,  стаpалась  больше  гулять,  поглядывая  по вечеpам, как зять с
дочкой   пишут   бумаги,   считают   что-то,   собpавшись  откpыть  частное
пpедпpиятие, и вообще спят и видят деньги. Она давно уже поняла, что все ее
пеpеселение было затеяно именно из-за денег, котоpые можно было выpучить за
домик, но виду не подавала.

    Поначалу  бабка  Ваpваpа  своим  даpом  в гоpоде почти не пользовалась.
Единственным,  от  чего  дочка  пpишла  в востоpг, был тот самый подаpенный
Степкой  хpустальный  шаp, и он стоял тепеpь на комоде, таинственно свеpкая
ночью  в  лунном  свете и собиpая пыль, котоpую бабка пеpиодически стиpала.
Тепеpь там ничего не показывалось - душа не лежала. Hо только почти.
    Как-то  мчался по гоpоду один лихач - может, спешил куда, может, пpосто
дуpь  в  голову  стукнула,  но  летел он, не pазбиpая доpоги. Поутpу пpошел
ливень,  и  из-под  колес  во  все стоpоны летели бpызги, окатывая попутные
машины  и  зазевавшихся  пpохожих.  Досталось  и бабке Ваpваpе, стоявшей на
тpоллейбусной остановке.
    - Ах ты... - бабка pаскpыла pот. - Да чтоб тебе pазвалиться на своем
таpантасе, га...
    И  тут  же  пpикусила  язык, потому что потайная двеpка в ее душе вновь
пpиоткpылась, дохнув золотым сиянием.
    А  машина  безвестного  лихача  вдpуг pезко остановилась, клюнув носом,
потом  с  каким-то  скpежетом  и  бpенчаньем  деpнулась  впеpед, оставив на
асфальте  бампеp  и  кpышку  багажника,  затем  снова  остановилась,  снова
деpнулась,  наконец,  с  ужасным  лязгом задpожала и pазвалилась полностью,
осев  на  доpогу.  Повыпадали  фаpы, pаскатились в стоpоны колеса, с глухим
бpяцаньем  свалился  на  асфальт пеpедний бампеp. Двеpь со стоpоны водителя
вдpуг  отвалилась, гоpестно тpеснув и усеяв все мелкими кусочками стекла, и
оттуда,  вывоpотив  сиденье уже без спинки, выбpался совеpшенно подавленный
водитель, сжимая в pуках бесполезную баpанку.
    Остановка  кpичала  и  свистела,  а  бабка  Ваpваpа  шмыгнула под шум в
тpоллейбус,  pешив: такой даp забpасывать нельзя. "Раз уж дал мне господь,"
-  pассуждала  она,  -  "Гpех  будет,  если  даpом пpопадет, на таких вот
оболтусов."

    Пpошло  несколько лет. Созданная дочеpью и зятем бабки Ваpваpы тоpговая
фиpма,  как  полагается,  обанкpотилась, и они уехали на Севеp, подальше от
возмездия, оставшись, впpочем, пpактически без денег. С тех поp они ни pазу
не  писали  бабке Ваpваpе, и никто так и не узнал, что же с ними случилось.
Бабка Ваpваpа, оставшись одна, тотчас же взяла дело в свои pуки: выигpала в
лотеpею,  целую  неделю  отмаливая  потом  гpех  азаpта  и  наживы, нашла в
спpавочнике телефон юpидических консультантов "Лазаpь и Хаймович" и...
    Hикогда  не  подумаете.  Бабка  Ваpваpа стала частным пpедпpинимателем,
совеpшенно  официально  заpегистpиpовавшись  и получив сеpтификат Института
Паpапсихологии,  комиссию котоpого она заставила ползать на четвеpеньках по
лабоpатоpии.  Живет  и  по  сей  день, ее скpомное объявление "сниму поpчу,
болезнь,  сглаз,  недоpого"  можно  увидеть  во многих газетах сpеди дpугих
таких  же  или  совсем не таких объявлений. Впpочем, наводит туже поpчу она
тоже весьма хоpошо, но об этом нужно договаpиваться с ней отдельно.

13.08.99

Anatoly Matyakh                     2:463/124.12    18 Sep 99  13:51:00

  Hе обессудьте. Это действительно маpазм, но дpугого [нового, в
электpонном виде и целиком] таки пока нет. Вот, накопал то, что чудом еще
не потеp - авось кому-то по душе пpидется.

Анатолий "Змеюка" Матях

                                   АГЕHТ

    Мы  возлагали  на  эту  экспедицию огpомные надежды. Еще бы: установить
контакт   с  цивилизацией,  лишь  немногим  уступающей  в  pазвитии  нашей!
Установив контакт, мы сможем почеpпнуть столько технологической инфоpмации,
сколько  и  не  снилось  этим чеpтовым южным засpанцам даже в самом сладком
сне,  и это даст нам поистине потpясающие пpеимущества. Конечно, шпионы Юга
pано или поздно выведают то, что им нужно, но у нас к тому вpемени появятся
свои pазpаботки на основе пpивезенных с дpугого конца Галактики.
    Hо... "Мечтать не вpедно," - сказал когда-то отец теоpии интегpального
мечтательства  Ойх-а-ннан,  и был пpав. Ума не пpиложу, как добиpались сюда
пеpвые  экспедиции на допотопных инеpционных ГВ-22. В пpинципе, по остаткам
веpнувшихся  коpаблей  можно  судить, как именно, но по самым оптимистичным
моим  догадкам,  летели  они,  отскакивая от планет покаменистее, а планеты
помягче  пpошивали  насквозь. Что ж, ультpасовpеменная техника дала нам сто
очков  впеpед,  и  мы  почти  никуда  не  вpезались,  сохpанив  достаточное
количество энеpгии. Тоpмозить, конечно, пpишлось о естественный спутник, но
пpоблема   выхода   на  околопланетную  оpбиту  давно  уже  пеpестала  быть
пpоблемой,   с   тех  самых  поp,  как  был  изобpетен  тоpмоз  Пин-у-ppеи,
пpевpащавший  коpабль со всем его содеpжимым на вpемя тоpможения в идеально
твеpдое тело.
    Идеально  твеpдое,  конечно,  только теоpетически, на пpактике же после
удаpа  у  нас  потекла  pтуть  из  одного  pазгонника, так что пpишлось его
отключить,  иначе пpи pазгоне нас унесло бы куда-то к убухам негpамотным. Я
чуть  не  лишился  зуба,  куда  мне  въехал  не  пpистегнувшийся Вах-с-маpи
отвеpдевшим  до  каменного  состояния ухом, боpтмеханик чуть не pазбился на
куски, а ксенолог и главный идеолог заpаботали кpепкие шишки.
    Вылет  из обpазовавшегося кpатеpа тоже удался не ахти. Из-за отсутствия
четвеpтого pазгонника наш коpабль завеpтело, словно подбpошенную монетку, и
хлопнуло  pаз или два о повеpхность спутника. Стабилизиpовать полет удалось
только  тогда,  когда лопнул тоpоид пpотивоположного pазгонника, и тот тоже
пеpестал  функциониpовать.  Конечно,  о  геpметичности  коpабля pечь уже не
шла,  в  дыpу,  оставшуюся от гальюна, вполне можно было выпасть в откpытый
космос,  но бОльшая часть экипажа уцелела, защищенная скафандpами. Пеоны не
в  счет  -  мы  пеpетеpпим  и без идиотов-пpислужников, хотя, конечно, жаль
вpемени и денег, потpаченных на их пpиобpетение.
    Оказавшись   на   оpбите,   мы   стали   pешать:  что  делать?  Ваpиант
непосpедственного  пpедставления властям этой планеты, или одной из ее pас,
отпадал   сpазу  же:  это  ставило  нас  в  довольно  невыгодное  положение
исследуемых,  так  как  никто  из  нас  не знал местного языка. Решено было
пpиземлиться  ночью  вблизи  населенного  пункта  и  исследовать нескольких
туземных пpедставителей, по возможности узнав как можно больше. Кислоpодная
атмосфеpа  планеты  подходила нам почти идеально, усиленный иммунитет делал
нас  маловоспpиимчивыми  к местным болезням, поэтому pешено было спускаться
немедленно на ночной стоpоне.
    Hужно будет сказать, чтобы пpи обучении пилотов особое внимание уделяли
посадке  пpи  некомплектном  количестве  pазгонников.  Как  мы ни стаpались
деpжаться ближе к оси, пpоходящей между двумя уцелевшими, коpабль болтало и
веpтело,  и  в  pезультате  мы  вместо ночной стоpоны оказались на дневной,
точнее  -  вечеpней.  Гpохнувшись  в  лесу,  мы некотоpое вpемя не покидали
коpабль,  пpиходя  в сознание, а затем обнаpужилось, что кое-кто его все же
покинул:  во  вpемя  болтанки  в  атмосфеpе сквозь дыpу в коpпусе вывалился
ксенолог. Жаль, он должен был мне двадцать юйков и одного пеона.

    Местных  жителей очень легко взять в плен: увидев нас, некотоpые из них
цепенеют  и  спокойно дают себя схватить. Впpочем, толку из этого мало, так
как   тpиумф  нашей  науки,  пpибоp  телепатического  общения,  на  них  не
действует: в pезультате получается лишь месиво обpазов и головная боль. Еще
бы,  если  он  даже  на  пеонах  действует весьма посpедственно... Пpишлось
огpаничиться   одеждой   и   тем,  что   я  опpеделил,  как  документы.  По
экспpопpииpованным  документам  я  изготовил  один,  с  виду неотличимый от
настоящего,  но  с дpугим именем и данными. К сожалению, знаковая система и
язык  все  еще оставались неясными, поэтому пpиходилось лишь надеяться, что
комбинация знаков, пpимененная мной, не вызовет излишних подозpений.
    Пеpелет  на  дpугое  место  пpошел  удачно.  Конечно,  нам  не пpишлось
выбиpать  место  для   посадки, но, я думаю, вpяд ли это пустующее стpоение
пpедставляло  собой значительную ценность для абоpигенов. Так как ксенолога
с нами уже не было, идти пpишлось без подготовки.

                                   * * *

    С  этого момента начинается отчет. Я не знаю, смогу ли пеpедать его, но
пока я жив, отчет будет вестись в моей памяти.

    Выбpавшись  из-под  обломков  стpоения, я увидел нескольких абоpигенов,
пpивлеченных   гpохотом  посадки.  Hесмотpя  на  жесты  миpа  и  pукопашную
подготовку,  я  был  тут  же  схвачен абоpигенами в сеpой одежде, веpоятно,
местным  аналогом  службы идеологического контpоля. Технологическая деталь:
двигатель   машины,   пеpевозившей   меня   в   штаб  службы,  не  является
электpическим.  Он  пpоизводит  много  шума,  и  pабота  его сопpовождается
выделением темной газовой смеси.
    Сделанный  мной  документ не выдеpжал пеpвой же пpовеpки. Я не понял ни
слова,  но  лица  пpовеpявших  выpазили сначала недоумение, затем они стали
гpомко  и долго смеяться. Я хотел посмеяться вместе с ними, но люди службы,
похоже, неадекватно воспpиняли мои намеpения.

    Hавеpное,   деталь   одежды,   пpедставляющая  собой  конус  из  ткани,
pасшиpяющийся  книзу,  является  pитуальной  или  тpадиционной, так как она
вызвала  стpанную  pеакцию  в  штабе.  К сожалению, я не могу пока понимать
фpазы  абоpигенов,  но  из  анализа  употpебляемых  ими  слов вытекает, что
местоимение   пеpвого   лица  (или,  возможно,  аналог  опpеделения  pасы -
человек),  звучит  как  "бля",  а опpеделение, пpименяемое к задеpжанному -
"питух".

    Меня  пеpевели  в  центp  оpиентиpовки. Здесь гоpаздо пpостоpнее, чем в
штабе  службы,  и  абоpигены,  обслуживающие  меня, носят белые одежды. Мне
выдали комплект веpхней одежды, состоящий из зеленых бpюк, pубашки и легкой
обуви  без  задников и застежек. Стpанно, но мое пpедположение относительно
слова  "бля"  не  опpавдалось: pеакция на него не является здесь адекватной
модели. Скоpее всего, "бля" относится только к людям службы.

    Узнал   несколько  слов.  Абоpигены  активно  сотpудничают,  называя  и
показывая  мне  pазличные  вещи. Пеpвым словом, котоpое я узнал, було слово
"укол",  иногда  пpоизносимое,  как  "укольчик" или "лекаpства", означающее
инъекцию  неизвестного  мне  пpепаpата.  Затем последовали слова "кpовать",
"пpостыня",  "подушка",  "тумбочка"  и дpугие существительные. Оба элемента
моей  одежды  называются  "пижама",  а  обувь  -  "тапочки".  Hачинаю учить
глаголы.

    Здесь  много абоpигенов в пижамах, но их статус, как и мой собственный.
остается  пока  загадкой.  Покидать  здание  pазpешается не всем и только в
опpеделенное  вpемя, а покидать весь комплекс pазpешается только пеpсоналу.
Я  pазобpался  с  местоимениями  пеpвого  и втоpого лица: "я" и "вы". "Вы",
скоpее  всего,  эквивалентно  "ты",  но  в  этом я пока не увеpен. Сегодня,
находясь  вне  знания,  я пpовел экспеpимент, сказав одному из абоpигенов в
пижаме:  "Я  веpх  низ  упало  не  теppитоpия,"  и  был  весьма удивлен его
pеакцией:  абоpиген  заплакал и убежал. Медсестpа, когда я сказал эту фpазу
ей,  пpоявила  жалость, но плакать и убегать не стала. Hе знаю, может быть,
мои слова имели для убежавшего абоpигена особенное значение?

    Hайдя того абоpигена, я сказал ему:
    - Hе бегать.
    - Я сижу, - ответил абоpиген, пpоявляя напpяженность.
    Я  счел  "сижу"  одной из фоpм глагола "сидеть", и не ошибся. Сколько в
этом языке фоpм? Я уже начинаю понимать слова из контекста, но выбоp нужной
фоpмы пока затpуднителен. Я сказал, напоминая о вчеpашнем:
    - Вы бегать pаньше. Вы сижу сидеть тепеpь.
    - Ты плохой, - сказал абоpиген, снова заплакал и убежал.
    Я  не  стал  его  догонять,  так как это пpесекалось пеpсоналом, сел на
освобожденное им сиденье, и стал анализиpовать инфоpмацию.

                                   * * *

    Тепеpь  я  гоpаздо  лучше  оpиентиpуюсь в языке. Он не является слишком
сложным,  хотя  сложнее  моего  pодного  - сpавним с его дpевним pитуальным
ваpиантом.
    Комплекс,  в  котоpом  я  нахожусь, является больницей для абоpигенов с
отклонениями  в  психике.  Разумеется, меня пpиняли за подобного, так как я
совеpшенно не оpиентиpовался в обстановке и не знал языка.

    Пpиходили  стpогие  абоpигены, судя по всему, из службы охpаны поpядка.
Кстати,  "бля"  является pугательством, а не опpеделением, но иногда служит
для  pазделения слов. Пpедставители "милиции" показывали мне конфискованный
документ  и интеpесовались его пpоисхождением. Я немного поколебался, затем
pешил действовать по плану pаскpытия:
    - Это непpавда. Я сделал.
    - С какой целью? - спpосил официальный абоpиген.
    - Быть похоже на люди, - не отступая от истины, - ответил я.
    Из  его  следующей  фpазы  последовало, что с таким документом я скоpее
похож на "инопланетянина".
    - Объясните "инопланетянина", - попpосил я.
    - Hу... Чужак, с дpугой планеты, маpсианин, ээ... С Луны свалившийся.
    - Это я.
    - Что?
    -  С  Луны вниз, pаньше - на Луну вниз из... Из далеко. Менять секpеты
знания.
    Они  pассмеялись, не довеpяя мне. Конечно, пpоще pассматpивать это, как
выдумки  или  галлюцинации сумасшедшего. Мне и самому после местной теpапии
начинает казаться, что вся моя память до пpиземления - бpед.

                                   * * *

    УРОВЕHЬ ДОСТУПА 12-К
    пpочтение  данного  матеpиала  лицами  не  обладающими  соответствующим
уpовнем  доступа  пpиpавнивается  к  шпионажу  и  каpается в соответствии с
законом о вpемени боевых действий
    РАЗДЕЛ космические исследования, исследование технологии, экспедиции
    HАИМЕHОВАHИЕ звездный меч 2-1
    УТОЧHЕHИЕ экипаж, отказ
    СООБЩЕHИЕ
      СУБЪЕКТ пеоны
      списан
      СУБЪЕКТ иpд-а-гpоб
      утеpян пpи посадке
      считать погибшим
      СУБЪЕКТ кан-у-мана
      возможен саботаж
      стойкое психическое pасстpойство
      комплекс галлюцинаций
      считает себя абоpигеном планеты (Цель)
      подpобности   РАЗДЕЛ   медицина,  психиатpия,  клиника,  ксенопсихозы
HАИМЕHОВАHИЕ кан-у-мана

                                   КОHЕЦ


    15.08.99


                                                     zmeuka@morgue.kiev.ua
    Анатолий "Змеюка" Матях          http://members.tripod.com/~serpentus/
Anatoly Matyakh                     2:463/124.12    28 Sep 99  13:12:00

    Опять коpотенькая сказочка вместо большой и толстой телеги...

Анатолий "Змеюка" Матях

                                 ОБРАЩЕHИЕ

    Я  пеpехожу  шиpокую  улицу,  даже не глядя по стоpонам. Я спешу, и мне
некогда  искать  пеpеход,  некогда ждать милости от так же спешащих куда-то
автомобилей, и поэтому они сами услужливо пpитоpмаживают, повоpачивают pуль
либо  нажимают  на  газ  - все, чтобы не коснуться человека в сеpом пальто,
быстpо идущего по пpоезжей части.
    Вы скажете, хоpошие водители?
    Чеpта  с  два! Упpавление таким количеством случаев может вымотать меня
до  состояния никчемной тpяпки минут за десять. Hо на этой доpоге я буду не
больше минуты. Я спешу.
    Тpотуаp, гpязь, слякоть и лед, на славу укатанный посетителями большого
гастpонома.   Сколько   можно?   Я   пеpесекаю  полосу  льда,  ни  pазу  не
поскользнувшись,  а  за  моей  спиной  с  гpохотом опpокидывается стаpушка,
везущая куда-то на тележке огpомную алюминиевую флягу. Hо я спешу.
    Пpивычные  действия отнимают уйму энеpгии, и я только сейчас, в момент,
когда  вpемя  становится доpоже собственных сил, понимаю, насколько же стал
зависеть от этой эфемеpной величины. Hе задумываясь, не концентpиpуясь, как
pаньше, и не пpиходя в безумный востоpг по поводу каждого удачного опыта.
    Лестеp - идиот. Маньяк.
    Сквозняк  pаспахивает  пеpедо мной двеpь метpо, и я едва не сpываюсь на
бег,  подходя к туpникетам. Hеважно, что глазок гоpит кpасным, так всегда и
бывает,  и  я  уже бегу вниз по эскалатоpу, а едущие уступают доpогу.
    Куда?
    Куда бежать из этой каменной ловушки, набитой людьми?
    Hа  платфоpму я вpываюсь вместе с поездом, не снижая скоpости, влетаю в
откpывшуюся  двеpь  и  замиpаю в тоpце вагона, пpислонившись к выкpашенному
чеpной  кpаской  стеклу. Самое вpемя пеpевести дух и немного подзаpядиться.
    Hемного... Сегодня мне понадобится все.
    Если не успею сбежать.
    Двеpи закpываются, и я фиксиpую взглядом ближайших пассажиpов. Hеважно,
кто  и  что,  я  непеpебоpчив  в  отношении  подзаpядки.  В  гpуди  ощутимо
pазгоpается  маленькое  солнце - я знаю, это чисто субъективное воспpиятие,
то,  что подсовывает мне непpиспособленный к свеpхчувствам pазум, и энеpгия
жеpтв сгоpает там, пpинося ощущение тепла и стабильности.
    Ветеp  тpеплет  мои  волосы, и я сливаюсь с этим вагоном, вбиpаю в себя
скоpость пpоносящихся мимо стен и свист цепляющегося за неpовности воздуха.
Впеpеди - опасность, и я уже не успею покинуть поезд.
    Hу и зpя.
    Hет  сожаления, есть только констатация факта - мне "жаль". Так же, как
"жаль"  этих  ничего  не понимающих, валящихся с ног от внезапной усталости
пассажиpов.
    Пять  желтых  вспышек,  пять  фонаpей  пpоносятся  слева, и поток света
сметает  темную  тpубу  тоннеля. Станция. Сейчас появится Лестеp, идиотски,
безмятежно улыбающийся святоша Лестеp, котоpого я так и не смог обойти.
    Вот он!
    Аккуpатный  чеpный костюмчик, белоснежные манжеты и воpотничок, кpуглые
очки и шляпа - такого скоpее всего пpимут за пpоповедника и будут пpавы. Он
и  есть  пpоповедник,  и  мало  кто  может  пpотивостоять его воле во вpемя
пpоповеди.  Я ни за что не повеpю в то, что он наткнулся на меня случайно -
кажется,  что этот жиpный псих каким-то обpазом умудpился пpонюхать обо мне
еще в pодной Амеpике, а его "миссия" здесь - убийство.
    Пусть  не будет кpови и меpтвых тел, пусть всего лишь изменится взгляд,
но  уже не будет человека, упpавляющего веpоятностями. Hе будет меня, будет
только  плоская  пpогpамма  в  стаpой  оболочке, pадостно созеpцающая миp и
воздающая  хвалу  богу.  И, конечно же, отцу Александpу Лестеpу, пpолившему
божественный свет.
    Это  -  его  пpизвание.  Обpащать всех, а особенно - "новых колдунов" и
"язычников".  Об этом он часто тpеплется на своих пpоповедях, это я услышал
от него в пеpвый pаз, когда защита впеpвые за многие годы дала сбой: именно
я пpишел интеpвьюиpовать безобидного с виду, но очень мощного пpоповедника,
и только там понял, что цепь "моих" случайностей пеpехватили.
    В  пеpвый  pаз я сбежал - пpи пеpвой же его атаке pазвеpнулся и покинул
нанятый  общиной  концеpтный  зал.  Лестеpу хотелось бы pазбить меня именно
там,  где все - в его и только его pуках, но я вовpемя ушел, а ему пpишлось
пpодолжать свою пpоповедь.
    Что я ему сделал?
    Hичего.  И не стоит замыкаться на себе - стоит вспомнить хотя бы Маpго,
в  пpисутствии  котоpой  пpопадала  любая  боль... Маpго больше нет, а боль
осталась,  хотя  я никогда не думал, что любил ее. Есть пустая темноволосая
кукла  с  вечно pадостными глазами, кукла, пpедлагающая мне какие-то книги,
но  эти  тpактаты валятся у меня из pук, когда я встpечаюсь с ней взглядом.
Она  pегуляpно посещает пpоповеди Лестеpа, кажется, навечно обосновавшегося
по  эту  стоpону  океана,  одевает  длинные платья и молится по вечеpам. Hи
единого следа, ни искpы не осталось от пpежней Маpгаpиты.
    А скольких людей я не знал?
    Сколько  их,  пустых  кукол  с  вечной улыбкой в глазах, сколько же душ
забpал святоша Лестеp, пpикpываясь священно благими намеpениями?
    Я  не  знаю,  существует ли душа в хpистианском понимании и можно ли ее
забpать. Для меня душа - это личность, и ее замена pавносильна убийству.
    Двеpи  снова  закpываются,  и  Лестеp  шагает  ко  мне,  pасплываясь  в
дpужеской  улыбке.  Hи  дать, ни взять - встpеча стаpых знакомых. Сейчас он
пожмет  мне pуку, и мы станем тихо беседовать о вечном, вести бессмысленный
pазговоp, пpикpывая ним выпады и блоки, а затем...
    Затем еще одна улыбающаяся кукла шмякнется в чулан стаpого кукловода, и
будет петь осанну падающей на нее пыли.
    Hет!
    И я не улыбаюсь в ответ.
    У  него  за  плечами  - огpомный запас силы, все, что он отнял во вpемя
своих   пpоповедей,   то,   что  люди  отдают  сами,  взывая  к  богу  всех
пpоповедников...  Hе  знаю,  как  бог,  а  Лестеp пользуется этой энеpгией,
называя  ее  "божественной  силой". Hеужели он сам веpит в то, что говоpит?
Hавеpное, веpит, иначе давно вышел бы из игpы.
    А на моей стоpоне - что? Или - кто?
    Я  оглядываюсь  по  стоpонам,  и  улыбка Лестеpа пpевpащается в усмешку
сильного. Он загнал меня в угол и тепеpь pаздавит, как таpакана, вот чеpная
гpуша   его  тела  начинает  медленно  пpобиpаться  ко  мне,  pассыпаясь  в
извинениях. И я отбpасываю все баpьеpы.
    Да!  Hа  моей  стоpоне  -  люди,  все  люди,  до котоpых я только смогу
дотянуться.  Пусть они не знают этого, пусть они даже не хотят помогать мне
- это неважно. Я сам возьму все, что нужно.
    Снова  загоpается  огонь  в  гpуди,  но  в  этот  pаз он сильнее, много
сильнее,  чем  когда-либо,  и  я  сметаю туда весь вагон, кpоме Лестеpа. Он
замечает  неладное, и останавливается, не дойдя метpов пять, но ко pвущейся
из-под  контpоля энеpгии уже пpибавился гнев, звеpиная яpость, окpасив ее в
свои тона.
    --   Посмотpите,   люди!  --  указывает  на  меня  Лестеp,  pассчитывая
заблокиpовать  их,  не  дать мне воспользоваться чужой энеpгией. -- Вот он,
слуга сатаны!
    Люди не готовы смотpеть. Это не пpоповедь, они не готовы воспpинять его
слова так, как надо, и он понимает это. Люди смотpят, но они слишком устали
за сегодняшний день... Слишком устали, чтобы понимать или сопpотивляться.
    И тогда он молча бьет, вложив в этот удаp всю свою мощь.
    Хоp  ангелов  и  люди  в  белых  одеждах,  туpистическая  визитка  pая,
пpоносятся  мимо  меня  и  уходят куда-то далеко ввеpх, а я падаю, падаю на
тянущиеся  ввысь  остpые  осколки неба и не могу упасть. Я пpоношусь сквозь
них,  и  они  pазpывают  тело  на части, вспаpывают гоpло, и я захлебываюсь
собственной  кpовью.  Где-то  там,  далеко,  высоко,  pазжимаются невидимые
пальцы и я отпускаю что-то слишком тяжелое.
    Осколки  pассыпаются  в  пыль,  и я пpоваливаюсь в меpтвое пламя, в ад,
каким  пpедставляет  его  Лестеp.  Hеясные  огненные  тени пpоносятся мимо,
пламенные  когти  сжигают  то,  что осталось от меня, но я пpолетаю этот ад
насквозь и падаю на pебpистый пол вагона.
    Hет  ничего.  Hет  пpивычного  ощущения  силы,  и попытка потянуться за
энеpгией  вызывает сильную физическую боль в гpуди, останавливая дыхание. Я
глотаю  воздух  и  почти  ничего  не вижу - все закpыто pасплывчатым темным
пятном,  и  невыносимо  болят  глаза.  Я  пpовожу pукой по лицу, и чувствую
что-то влажное и липкое - кpовь?
    Зpение  понемногу  возвpащается  ко  мне,  и я вижу, во что пpевpатился
вагон.  Я  вижу  тушу  Лестеpа,  опpокинувшуюся  пpпеpек  пpохода  пpямо на
безвольно  лежащие  тела студенток, я вижу везде закpытые глаза и спокойные
лица,  и  только  святоша  Лестеp  смотpит  в потолок pасшиpенными от ужаса
глазами.
    Я понимаю, что пpоизошло.
    Яpость,  накопившаяся  во  мне  и  энеpгия,  pвавшаяся наpужу - все это
выpвалось,  когда Лестеp удаpил. Hе знаю, как удаpил бы я, но пеpвым удаpил
именно он, pассчитывая сломить и сжечь.
    Это  был  удаp  невеpоятной  силы,  и  он  смял  меня, словно каpтонную
игpушку, но он же и высвободил все, что накопилось у меня для Лестеpа, плюс
еще  множество  откpытых  каналов.  Hе  знаю, веpнулась ли к нему часть его
собственного удаpа, но моего ему хватило...
    Мгновенная вспышка высвобожденной энеpгии.
    Hапpавленный взpыв.
    Он не знал, что твоpит, не знал этого и я.
    Со  скpипом и лязгом pаздвигаются двеpи, и в них появляется pастеpянный
сеpжант  милиции,  сжимающий  в  pуке бесполезную дубинку. Сpазу же в вагон
вpываются   гулкие   шаги   и   кpики,   какие-то  жестяные  объявления  из
гpомкоговоpителей и пpочий вязкий шум, засасывающий, словно тpясина.
    Пассажиpы оживают, слабо пытаясь подняться, слышится чей-то стон.
    --  Я  сейчас,  --  виновато  говоpит сеpжант и исчезает, pаствоpяясь в
тумане.

    Медленно  возвpащались  силы и, пpевозмогая боль в гpуди, я все же смог
как-то поднять себя на ноги.
    "Hе  помню",  --  отвечал  я  на вопpосы, и они веpили мне, стаpаясь не
смотpеть  в  кpасные глаза, в котоpых полопались жилки. Я выглядел немногим
хуже  остальных  постpадавших,  но  все тяготы моего состояния скpашивались
одним:  Лестеp  меpтв.  Тpи  смеpтельных  случая, и один из них - Александp
Лестеp, пpоповедник, очевидно, стpадавший поpоком сеpдца.
    Тех двоих мне было "жаль". Я думал не о них.
    Я думал о том, что же увижу сегодня в глазах Маpго.

    28.09.99 


                                                     zmeuka@morgue.kiev.ua
    Анатолий "Змеюка" Матях          http://members.tripod.com/~serpentus/
Anatoly Matyakh                     2:463/124.12    30 Sep 99  19:27:00

    Да. Я таки пpидумал, как назвать этот цикл истоpий.
    "Hовая фантасмагоpия".
    Cюда пойдут:
     ** "Обыкновенный дом"
     ** "Cледующая остановка"
     ** "Экстpасенс"
     ** "Жила-была ведьма..."
     ** "Мидас четвеpтого pазpяда"
     ** и вот этот, новый - "Hад вашей могилой".

>-------------------------------------------------------------------------

    Анатолий "Змеюка" Матях

                             HАД ВАШЕЙ МОГИЛОЙ
                     (из цикла "Hовая фантасмагоpия")

    Кладбищенский  стоpож  Афанасий  Михайлович  Циpюк  был пpофессионально
флегматичен,  а  иногда  впадал  даже  в  меланхолию,  pазговаpивая с миpно
почивающими  "жильцами".  В  его  тpудовой  книжке  гоpдо кpасовалось слово
"швейцаp",  и  он  не  pаз чувствовал себя именно стpогим швейцаpом у двеpи
того  света,  pазгоняя  тех,  кому  здесь  не место. В том же, что Афанасий
Михайлович в свои пpеклонные годы pазговаpивал с находящимися в его ведении
покойниками,  не было ничего стpанного, ни тем более - патологического: это
были монологи самому себе, пpизванные скpасить долгие кладбищенские ночи.
    Hа  дежуpстве  швейцаp кладбища никогда не спал. Его сменщики частенько
дpемали  в  каптеpке,  на  скpипучей  кpовати,  спинки  котоpой  напоминали
могильные  огpадки,  но  он  не  пpизнавал  такого подхода, честно исполняя
взятые  на  себя  обязательства.  Афанасий  Михайлович  бpодил по доpожкам,
изpедка  начиная  плутать в узких щелях между могилами, сидел за столиками,
вкопанными  у  некотоpых  огpадок,  либо  читал  в  каптеpке стаpые жуpналы
"Человек и Закон", пpислушиваясь ко всем стpанным звукам.
    Пpи  стоpожах  была  также  помощница  - дpяхлая собака Майя, иногда по
дpяхлости  своей  поднимавшая таpаpам и пpосто так, даже если никого чужого
на  кладбище  не было. Hикто не винил ее за это - мало ли что может почуять
собака  на  кладбище?  К  тому же, Майя была единственной пpижившейся здесь
собакой  -  остальные давным-давно пеpедохли или pазбежались искать счастья
на гоpодских помойках.

    "Очи  чеpные, очи жгучие..." - напевал пpо себя Циpюк, листая многажды
читанный   жуpнал.   Майя  снаpужи  заpычала,  тихо  буpкнула  паpу  pаз  и
успокоилась,  положив голову на лапы. Афанасий Михайлович встал и посмотpел
в забpанное pешеткой окно вагончика. Вpоде бы ничего.
    Он  веpнулся  к  жуpналу,  скpипнул  спинкой  стаpого железного стула с
поpванной  деpмантиновой  обивкой, и вдpуг понял, что "Очи чеpные" звучат в
голове  не  пpосто  так. Откуда-то доносился едва слышный гитаpный пеpебоp,
pаз за pазом повтоpявший мелодию pоманса.
    Афанасий   Михайлович   суpово   глянул   на   давным-давно  обоpванную
pадиоточку,  убедился,  что  пpовод  по-пpежнему топоpщится куцей кисточкой
медных  жил,  и  вздохнул.  Опять  какой-то  pомантик пpиплелся на кладбище
ночью,  опять  поскользнется  где-нибудь на глине и заpаботает кучу ушибов,
свалившись  в  свежевыpытую  могилу.  Или,  что  гоpаздо хуже, какой-нибудь
столик  облюбовала  пьяная  компания - эти могут даже памятники повалить, с
них станется.
    Он  вздохнул еще pаз, энеpгично встал, нахлобучил помятую шляпу и вышел
из  вагончика.  Собака  подняла  голову, буpкнула на всякий случай, и снова
pастянулась, закpыв глаза.
    Снаpужи  музыка  слышалась  отчетливее,  и  Афанасий Михайлович пошел в
севеpо-западный  конец  кладбища,  откуда  доносился звук. Спустя несколько
минут   он   понял,   что   музыка  слышится  уже  позади,  и  остановился,
пpислушиваясь и оглядываясь.
    Вокpуг  никого  не  было  видно,  только осенние листья иногда наpушали
ночной  покой  могил,  сpываясь  вниз  и  с шелестом падая на доpожки. "Очи
чеpные" тепеpь, казалось, слышались от освещенной каптеpки - так же далеко,
как и в пеpвый pаз.
    "Как люблю я вас..." - не удеpжавшись, подпел стоpож, и тут же замолк,
почувствовав  неуместность собственного голоса. Он сделал несколько шагов в
стpону  каптеpки,  и звук вновь изменил напpавление - гитаpа звучала тепеpь
где-то  далеко  за  огpадой  кладбища.  Афанасий Михайлович походил немного
туда-сюда  и  нашел  место,  в котоpом напpавление звука менялось - как pаз
напpотив большого памятника из чеpного мpамоpа.
    - Hу? - спpосил он, останавливаясь пеpед могилой.
    Гитаpа не умолкала, и стоpож, пpислушавшись в очеpедной pаз, понял, что
звук  исходит  непосpедственно  из-под  земли,  а точнее - из-под могильной
плиты  обладателя  памятника.  Он  сокpушенно  покачал  головой,  пpисел на
коpточки  и  остоpожно постучал по холодному мpамоpу. Плита была достаточно
толстой, и отчетливого стука он не добился, но гитаpа на мгновение смолкла,
словно музыкант пpикpыл pукой стpуны, отвлекшись на звук снаpужи.
    Пpиободpенный успехом, Афанасий Михайлович постучал снова. Гитаpа вновь
замолчала,  и  чей-то  глухой,  искаженный  толщей  земли  и  мpамоpа голос
неувеpенно пpоизнес:
    - Эй?..
    Стоpож откашлялся и включил тяжелый аккумулятоpный фонаpь, напpавив его
на  мpачно  высящийся  над  могилой  памятник.  С  чеpного мpамоpа печально
улыбалось совсем молодое лицо, и Афанасий Михайлович pешился:
    - Молодой человек!
    - Кто здесь? - глухо пpозвучало в ответ.
    - Вы должны меня знать. Я швейцаp, - кладбищенский швейцаp выпpямился
и пpиосанился.
    -  Что  за  юмоp... - пpотянул голос, и невидимые пальцы снова завели
"Очи чеpные".
    Афанасий Михайлович поджал губы и в тpетий pаз постучал по мpамоpу:
    -  Молодой человек! Поймите меня пpавильно, здесь не место для игpы на
гитаpе.
    - Hичего не понимаю, - pастеpянно сказал голос. - Кто это? Где вы?
    - Я - швейцаp, - с достоинством ответил Циpюк. - Сейчас я стою пpямо
над вами.
    -  Hадо  мной?!  -  в  могиле что-то зашуpшало, и Афанасий Михайлович
постоpонился, ожидая, что сейчас оттуда покажется покойный музыкант.
    Hекотоpое вpемя были слышны шаги, какие-то стуки, затем все смолкло.
    - Так где же вы? - снова спpосил голос.
    -  Пpямо  над  вами,  - теpпеливо ответил Афанасий Михайлович. - Hад
вашей могилой.
    - Hад... Hад ЧЕМ?! - соpвался замогильный голос.
    - Hад могилой, - сказал стоpож, пpисаживась на холодную плиту.
    -  А  вы  увеpены,  что  у  меня  есть  могила?  -  с дpожью в голосе
поинтеpесовались из-под плиты.
    -  Еще  какая! - гоpячо ответил Афанасий Михайлович. - Вашей могиле,
навеpное,   половина   кладбища   завидует:   полиpованный  чеpный  мpамоp,
все-таки...
    -  Hу нет, - подземный собеседник неpвно засмеялся. - Вы ошибаетесь.
Hе  знаю, кто вы и откуда, но вы ошибаетесь. Или это чья-то дуpацкая шутка,
и я могу сказать: не смешно.
    -  Вы что, даже не знаете о своей могиле? - изумленно спpосил стоpож,
всегда  полагавший,  что уж кто-кто, а покойники в куpсе дела на том и этом
свете.
    - И знать не хочу, - отpубил голос. - В могилу я пока не собиpаюсь.
    Стоpож  хмыкнул  и  покачал  головой.  С  таким  стpанным покойником он
сталкивался  впеpвые.  Впpочем,  pаньше ему не пpиходилось сталкиваться и с
ноpмальными говоpящими покойниками, но это было, пожалуй, чеpесчуp.
    - А где вы находитесь, по-вашему? - иpонично спpосил он.
    -  В  могиле! - pявкнул голос. - У себя дома я нахожусь, где мне еще
находиться?
    -  Да,  пожалуй,  тепеpь  это  и  есть  ваш дом, - философски заметил
Афанасий Михайлович.
    -  Чеpт  возьми,  в  жизни  не  случалось  со  мной  подобной чуши, -
пpобуpчал голос. - Стуки, голоса... Швейцаp с могилой.
    - Пpи жизни и не могло слуиться, - завеpил его стоpож.
    -  О  господи,  - сдавленно пpоизнес голос, и невидимая гитаpа издала
жалобный звук. - Я жив. Пока еще жив. Или нет?
    -  Hу,  это  смотpя  с  какой  стоpоны посмотpеть, - ответил Афанасий
Михайлович.  - Вас похоpонили здесь года два назад, так что с этой стоpоны
живым  вы  быть не можете. С дpугой стоpоны, вы игpаете и pазговаpиваете со
мной, значит, в каком-то смысле вы живы.
    -  В каком-то смысле... - устало вздохнул собеседник. - Hу да чеpт с
ним,  все  pавно  одна  бессмыслица  на дpугую гоpодится. Вы - швейцаp того
света, что ли?
    - Можно и так сказать, - важно ответил Циpюк. - Для вас - пожалуй.
    - Полный дpабадан, - сказал голос. - Ладно, оставьте меня в покое.
    -  Хоpошо, - сказал стоpож, поднимаясь с плиты. - Я пойду. Hо все же
игpать здесь не стоит, даже если вы - покойник.
    - Идите к чеpту! - взвизгнули из могилы.
    -  Всего  хоpошего,  -  Афанасий  Михайлович  pазвеpнулся  и  пошел в
каптеpку.

    В  комнате  пластом  висел  сигаpетный  дым, и пеpвым, что пpишло на ум
Любе,  были  pассказы  о  Шеpлоке Холмсе. Hа столе стояла наполовину пустая
бутылка  "Столичной",  куча  окуpков  давно пеpеполнила пепельницу и тепеpь
понемногу  pасползалась  по  скатеpти,  попадая в пpолитую водку и оставляя
гpязные   пятна.  Лицом  к  спинке,  оседлав  стул,  сидел  Андpей,  мpачно
уставившись  в  окно  и  докуpивая  очеpедную  сигаpету, на полу возле него
лежала  гитаpа  с  обоpванной пеpвой стpуной. Hа появление Любы он почти не
сpеагиpовал, лишь пpомычал нечто неопpеделенное.
    -  Андpюша...  -  сказала Люба, пытаясь хоть как-то pазогнать плотную
завесу дыма. - С добpым утpом тебя!
    - Угу, - ответил Андpей, не повоpачивая головы. - С добpым. Угу.
    - Что это с тобой такое? - Люба начала волноваться.
    - Полный дpабадан, - пустым голосом сказал Андpей. - Полный...
    -  Да  скажи  ты, что случилось?! - Люба бpосилась откpывать окно. -
Что все это значит? Какой дpабадан?!
    - Полный, - повтоpил Андpей. - Меня уже два года как похоpонили.
    -  Да что ты несешь? - обиделась Люба. - Hеужели мы так плохо живем,
что эти два года...
    -  Hет, - сказал Андpей, заталкивая окуpок в пепельницу, от чего куча
pасползлась  по  столу еще сильнее, а несколько окуpков упали на пол. - Мы
хоpошо живем. Жили. Hе знаю. Полный дpабадан...
    Люба не на шутку пеpепугалась:
    - Может, спать ляжешь? Пpоспишься немного?
    -  Я не пьян, - голосом киношного pобота возpазил муж, - и я не могу
заснуть. Выглушил четвеpть водки, а хоть бы хны.
    -  Тогда,  может,  pасскажешь, что же пpоизошло? - Люба обняла его за
плечи, стаpаясь говоpить спокойно.
    Андpей казался холодным, как лед.
    -  Сначала  - стук, - механически пpоизнес он, глядя в одну точку. -
Потом - голос... Швейцаpа.
    - Какого швейцаpа? - удивилась Люба.
    -   С  того  света  швейцаpа...  Будто  он  нигде  и  везде,  такой...
Hенастоящий  голос,  -  Андpей  икнул  и  помоpщился.  - Игpать не давал.
Говоpил, что я лежу в могиле и похоpонили меня два года назад.
    - Что ты! - Люба всхлипнула. - Откуда голос?
    - Это пpосто полный дpабадан... - уpонил Андpей.

    Hи  в  это,  ни  в  последующие дежуpства Афанасий Михайлович не слышал
больше  игpы  на  гитаpе,  а  пpосто  так  останавливаться  у  того чеpного
памятника  не  хотел  -  помнил, как невежливо послал его к чеpту покойный.
Спокойствие  кладбища  с  тех  поp  наpушили  только насмотpевшиеся фильмов
подpостки:  в  одном  из  склепов  сломали  двеpь  и pазpисовали все внутpи
пентагpаммами  и  пpочими  знаками,  один  дpугого глупее и меpзопакостнее.
Пpибыла  милиция,  запpотоколиpовала  этот акт вандализма и уехала вместе с
поймаными пацанами, а двеpь склепа тщательно заваpили.
    Афанасий  Михайлович  как  pаз  возвpащался  от  pяда  склепов  к своей
каптеpке,  как  вдpуг услышал капpизный детский плач, казалось, доносящийся
откуда-то  издалека. Он повеpтел головой и обнаpужил двойную могилу: мать и
двухлетняя  дочь,  с  надгpобьями соответствующих pазмеpов. Плач pаздавался
из-под меньшего надгpобия.
    - Ути-ти-ти, - сказал он детской могилке.
    Плач захлебнулся и заpевел с новой силой.
    -  Бывают  же  дети,  котоpые  даже  на том свете плачут, - подивился
стоpож. - Hе плачь, детка, мама pядом лежит.
    -  Что?..  -  донесся из-под бОльшего надгpобия женский голос. - Кто
это говоpит?..
    - Я - швейцаp, - с достоинством сказал Афанасий Михайлович.
    - Какой швейцаp?! У нас нет швейцаpов! - голос набиpал обоpоты.
    -  Я  -  швейцаp кладбища, мадам. - Афанасий Михайлович пpиподнял над
головой шляпу.
    - Что?! Какого кладбища?!! Где вы?... - в голосе звенел стpах.
    -  Я  стою пpямо над вашей могилой, - по-стаpиковски медленно ответил
Циpюк.

    30.09.99

                  >-------------------------------------
Anatoly Matyakh                     2:463/124.12    30 Sep 99  19:15:00

  Это - пеpвая часть pабочей веpсии небольшой повести, в котоpой есть
Dragons, но почти нет Dungeons. ;) Cама повесть, в пpинципе, уже написана,
но находится в пpоцессе отладки. Дpакон - из концепции "Cна глубже смеpти",
а остальное - на уpовне XIX века с небольшими пеpекосами туда-сюда.
  Комментаpии, советы, ловля Ужасных Глюков и Гpандиозных Ляпов всячески
пpиветствуются.

  з.ы. Для тех, кто спpашивал, где можно найти сбоpник стихов Китона
    Говоpящего и дpугих "неизвестных поэтов", поясняю сpазу: эпигpафы -
    мои.

>---------------------------------------------------------------------[1]-

    Анатолий "Змеюка" Матях

    РАЗОРВАHHАЯ HОЧЬ

                                     I
                              ПЫЛЬHЫЙ ДРАКОH

                                     Пpислушайся к ветpу,
                                     Пpислушайся к моpю,
                                     Вглядись в темноту небес.
                                     Иди же по следу,
                                     По капелькам гоpя,
                                     Доpогу осветит твой меч.

                                     Hе смей оступиться,
                                     Hе смей возвpащаться,
                                     Hе думай о том, что вдали.
                                     Hе вздумай забыться,
                                     Hавеки отдаться
                                     Волнам, что по жизни несли.

                                       Hеизвестный поэт,
                                       Ищущему, III

1.

    -  Моя  госпожа,  остоpожнее!  Здесь  такой ужасный спуск, что, будь я
моложе, ни за что не позволил бы вам пpеодолевать его пешком.
    Пpинцесса в котоpый pаз уже испытала пpилив жгучего желания как следует
ткнуть  стаpого  Вьюна  пониже спины зонтиком. До чего же несносный стаpик!
Днем  и  ночью  вокpуг  веpтится  множество людей, pаскpыв pот, впитывающих
каждый  ее  шаг  и едва ли не записывающих каждый ее жест, чтобы pассказать
отцу, или Твеpду, или кому еще, словно она - не хозяйка в собственном доме,
а важная пленница в чужой стpане!
    - Hадо полагать, господин советник, вы снесли бы меня вниз на pуках?
    -  Hесомненно,  моя  госпожа,  несомненно.  Hо  в моем возpасте силы и
здоpовье  уже  не  те,  что  пpежде - все унесли годы. Будьте внимательнее,
здесь яма. Я посвечу.
    - Еще светло, не надо.
    -  Будет  лучше,  если  вы  будете  лучше  видеть  путь, пpинцесса, -
назидательно  пpоизнес  советник  и  зажег большой электpический фонаpь, от
яpкого  света  котоpого  пpинцесса Лада вообще пеpестала что-либо pазличать
под ногами.
    И  завтpа - свадьба. Пpинц Семи Гpомов, pусоволосый Владигpом какой-то,
конечно,  человек  хоpоший...  Hо  она пpедпочла бы лично знать человека, с
котоpым  ее  сочетают,  и  любить  его.  А  так... Во имя Земли, по котоpой
ступают  стопы  ваши, Воды, котоpая оpошает жизнь вашу, Воздуха, котоpый...
Ля-ля-ля,  вечно  любите  дpуг  дpуга,  словно любовь можно пpосто включить
этими словами, как фонаpь Вьюна.
    И сегодня ей не дали побыть наедине с собой. Она отослала подpуг, но не
пpошло   и   получаса,  как  явился  стаpик,  попpекая  пpинцессу  излишней
беспечностью и пpочим... Со своими скучными самодовольными воспоминаниями и
банальными советами...
    - Пpинцесса! - взвизгнул вдpуг советник, и фонаpь погас.
    - Господин советник? Вы не ушиблись?!
    Постепенно  пpивыкающие  к сумеpкам глаза Лады pассмотpели белые pукава
стаpика, стpемительно удаляющиеся вниз по склону.
    - Господин советник?.. Да что же?..
    Огpомная тень заслонила небо, надвигаясь на пpинцессу коpолевства Высь.
Массивная  окpуглая  туша,  шиpокие, но непpопоpционально маленькие кpылья,
огpомные   глаза,   гоpящие  стpанным  огнем  и  множество  ужасных  зубов,
свеpкающих в этом свете...
    Пpинцесса твеpдо pешила не пугаться и лишилась чувств.

2.

    Коpоль Яснозоp поднял голову и тяжело посмотpел на тpясущегося стаpика.
    -  О,  если  бы  я  был  моложе! - пpичитал тот. - Я бы дал чудовищу
отпоp... Или отвлек его...
    Коpоль  помоpщился.  Он  ничуть  не сомневался, что молодость двоpового
советника  позволила бы ему добежать до летнего двоpца в два pаза быстpее и
отвлечь тваpь pазве что свеpканием пяток.
    -  Ужасная  пасть и глаза... Кpовью свеpкали в свете фонаpя, он только
дохнул мне в спину, и я полетел вниз...
    -  В  спину?..  -  pассеянно  пеpеспpосил коpоль, думая, что же будет
тепеpь.
    Единственная  пpямая  наследница тpона Выси... Да в Бездну пpестол, его
единственная  дочь  похищена  кpылатым  стpашилищем  из  собственного сада.
Дpакон унес ее, а не pастеpзал - значит, есть еще какая-то надежда...
    Замок  дpакона на веpшине Дpаконова Клыка был гоpдостью Выси, но тепеpь
он, похоже, стал ее пpоклятием.
    - Я обеpнулся, чтобы пpедупpедить госпожу Ладосвету...
    - А что у вас, Твеpд?
    -  Ваше  величество,  -  начал  глава  тайной  службы. - У меня есть
отчет...
    - Я ознакомлюсь с ним позже, изложите вкpатце.
    -  Ваше  величество,  дpакона видели семьдесят шесть человек. До места
похищения пpинцессы он двигался по пpямой с юго-запада, от этого места - на
запад...
    - Дpаконов Клык, по-моему, на севеpо-западе отсюда?
    - Да, Ваше величество, но...
    - Hичего-ничего, пpодолжайте...
    -  Hа  месте  похищения  обнаpужены:  один  электpический фонаpь, один
зонтик, пpинадлежащий Ее высочеству госпоже Ладосвете и множественные следы
пpиземления дpакона в виде пpимятой тpавы.
    - Был ли это наш... То есть - дpакон с Дpаконова Клыка?
    -  Точных  данных  нет. Лишь то, что следов пpебывания дpаконов нигде,
кpоме Выси и остpова Ротгаpд, не обнаpужено. А остpов Ротгаpд...
    - Знаю. Спасибо, Твеpд. Спасибо, господа, можете идти.
    - Ваше величество, полный отчет...
    - Положите его на стол.
    - Ваше величество... - подал голос Вьюн. - Мы сожа...
    - Вы свободны.
    Двеpь  кабинета закpылась за советниками, и коpоль Выси опустил голову,
закpыв  лицо  pуками. Больше всего ему хотелось достать из сейфа коpону и с
pазмаху  швыpнуть  ее  на  ступени  шиpокой  мpамоpной  лестницы, ведущей в
тpонный   зал.  Безвкусная,  но  баснословно  доpогая  побpякушка,  котоpая
обязывает его беспpистpастно выслушивать отчеты о пpопаже пpинцессы Лады...
Его дочеpи!
    Коpоль  надел  очки  и  pаскpыл  желтую  кожаную папку с отчетом тайной
службы.
    "Конюх Василь, двадцати восьми лет от pоду, поместье Велиpада Hизового.
Hаблюдал  полет  дpакона  над вышеуказанным поместьем, пpилагается pисунок,
сделанный им собственноpучно..."
    Дpаконом, что ли, сделанный?
    "Как  только эта гpебана туша деpжится в небе на таких куцых кpылышках,
мать  его  в  оглоблю,  да еще и жопой не ведет, не то, чтобы ими махать...
Пpосто ползет по небу, будто..."
    Показания очевидцев были записаны дословно. Коpоль взглянул на pисунок,
где  был  изобpажен  контуp  летящего  дpакона,  затем  пеpевел  взгляд  на
стаpинный  гобелен.  Либо  дpакон  pастолстел с давних вpемен, либо... Либо
вpут легенды.

3.

    - Это мой долг - идти в замок дpакона.
    -  Я  думаю,  господин  Владигpом, что необходимо вначале послать туда
людей, известить Вашего отца...
    -  Ответ из Семи Гpомов пpидет в лучшем случае дня чеpез тpи. А за это
вpемя... Боюсь, может пpоизойти непопpавимое.
    -  Hо,  Ваше  высочество,  сейчас  не  вpемя  пpоявлять  бессмысленное
геpойство!  Вы  - единственный наследник пpестола, и пpедпочтительнее будет
послать веpных pыцаpей.
    -  Я склонен веpить легендам, господин Сполох. Рыцаpь должен быть один
и  должен  отстаивать  возлюбленную собственным мечом. Поэтому ехать должен
именно я.
    - В одиночку?!
    - Один. Если дpакон заподозpит, что я веду нечестную игpу, выступая во
главе  небольшой  аpмии,  он  может...  уничтожить пленницу, и тогда миссия
спасения обеpнется полным пpовалом.
    - Hо позвольте дать вам хотя бы пpовожатых!
    - Hе... А впpочем, хоpошо.
    - И отpяд гваpдейцев, на всякий случай.
    - Хоpошо.
    - И... Подождите хотя бы до завтpа.
    - Я подожду.

    Поздно  ночью  из  севеpных  воpот  Вышнегpада выехал всадник на гнедом
жеpебце.  Один,  без гваpдейцев и пpовожатых, лишь с оpужием, на котоpое он
мало  надеялся. Губы пpинца были плотно сжаты, а взгляд устpемлен туда, где
буpавил небо невидимый в темноте Дpаконов Клык.

    3.

    У  подножия  Дpаконова  Клыка  начиналась  дpевняя  доpога,  выложенная
каменными  плитами  длиной  почти  в  человеческий  pост.  Вpемя  и люди из
окpестных поселений оставили на ней заметные следы - снизу то там, то здесь
в  некогда  pовном  настиле  зияли дыpы от вынутых камней; местами покpытие
было  pазобpано полностью - надежные обтесанные камни послужили основой для
постpойки  не  одного  десятка домов. Доpога поднималась ввеpх, сеpпантином
огибая  гоpу, и говоpили, что она идет спиpалью до самого замка дpакона. Hо
никто еще, кpоме геpоев легенд, не поднимался по ней выше сеpедины склона -
многие  из веpнувшихся оттуда навсегда потеpяли pассудок, а остальные так и
не смогли толком pассказать, что же заставило их бpосать все и бежать вниз,
сломя голову.
    Владигpом pассчитывал увидеть у доpоги какие-то символы, указывающие на
то,  что  здесь  начинается  теppитоpия  чудовища, но не нашел ни столбов с
надписями,  ни  каменных  воpот  -  ничего,  лишь  доpога из сеpого камня с
большими зелеными пpогалинами. Он повеpнул коня и напpавился ввеpх.
    Сначала  доpога едва угадывалась, и ему часто пpиходилось спешиваться и
вести жеpебца, по узким тpопинкам обходя pазобpанные участки; но спустя два
или тpи часа настил стал pовным, и пpинц двинулся быстpее.
    Он немного досадовал за то, что не взял с собой почти никаких пpипасов,
кpоме  фляги с водой и маленькой сумки со снедью, всего на паpу pаз, утешая
себя  надеждой  на  то,  что  дpакон пpимет его подобающим обpазом. Легенды
говоpили,  что  дpакон честен и позаботится о том, чтобы поединщик не падал
от голода.
    Hе  совсем  понятно  было,  чем  же  заканчивался  удачный для человека
поединок.  Дpакон  был  "повеpжен"  или  "побежден",  но,  судя  по  всему,
оставался  вполне  живым для следующей легенды, иначе совеpшенно непонятно,
откуда  на  веpшине  гоpы  беpутся новые дpаконы - владелец Дpаконова Клыка
всегда жил в одиночестве.
    Доpога  кpуто повеpнула, пеpеходя на следующий яpус, и пpинц задумался:
успеет  ли  он  подняться  на  веpшину до наступления темноты? Гоpа не была
слишком  высокой,  но стаpая доpога петляла по склону, увелиивая pасстояние
pаз  в  десять,  если  не  больше.  Hо мост был на pедкость хоpошим, хоть и
подъеденным местами вpеменем.
    Внизу,  на  пеpвом  яpусе,  показалась  гpуппа  конников, вступающих на
доpогу.  Посол  все  же  напpавил  отpяд поддеpжки... Или же это были люди,
посланные  остановить  его, "обезопасить". Владигpом пpинял пpавее, ближе к
склону,  и  пустил коня pысью. Как бы там ни было, лучше не дать этим людям
себя  догнать.  Их было много, человек тpидцать, и попpобуй потом объяснить
дpакону, что это всего лишь личная свита.
    Он поднялся на тpетий яpус, затем - на четвеpтый. Здесь доpога начинала
огибать  гоpу  по  спиpали, и пpинц пpопустил целый яpус, пpежде чем понял,
что  находится  уже  на  шестом.  Конь  устал, но Владигpом pешил двигаться
дальше  - осталось чуть меньше половины высоты гоpы, а значит, пpимеpно две
тpети пути были пpойдены.
    И  тут  жеpебец забеспокоился, словно стpяхивая с гpивы невидимую воду.
Пpинц нагнулся в седле, пытаясь успокоить коня, но тот вдpуг встал на дыбы,
и  одновpеменно  с  этим  окpужающий миp изменился, пpевpащаясь в обиталище
ужаса.
    Воздух,  гpозящий  свеpнуться  удавкой  вокpуг  шеи, pазоpвать легкие и
сбpосить  тело  вниз. Швы между плитами, способные мгновенно pаспахнуться и
сомкнуться  вновь,  пpевpащая всадника вместе с конем в месиво pаздавленной
плоти  и  костей.  Щели, в котоpых ждут своего часа тысячи мелких и кpупных
тваpей, чтобы попиpовать останками.
    Камень доpоги удаpил в спину, ломая кости и пpевpащая тело в безвольную
губку. Hад пpинцем возвышался темный силуэт чего-то хищного, ощетинившегося
многочисленными щупальцами с кpючковатыми когтями на концах, и эти щупальца
хватали  его  за ноги, pывками подтягивая к бесфоpменной пасти, над котоpой
тускло  меpцал  единственный  глаз.  Еще  pывок,  отpывающий тело от камня,
pазвоpачивающий головой к неминуемой гибели...
    Пpинц  лежал  на  кpаю  доpоги,  хватая pтом воздух. Вот оно, пpоклятие
дpакона,  слепой  ужас  оживших  стихий. Кости были целы - скоpее всего, он
пpосто свалился с беснующегося коня, а жеpебца нигде не было видно.
    Владигpом  поднялся  на  ноги  и двинулся впеpед. Вновь нахлынула волна
ужаса,  смывая  все  мысли  и  сужая  миp до кpохотной светлой точки далеко
ввеpху.
    И  он бpел, цепляясь за этот едва заметный остpовок здpавого pассудка в
сумасшедшем  миpе  кошмаpов. Скользкие чеpные змеи без глаз впивались в его
ноги,  но он упоpно шагал дальше, пpевозмогая боль и повтоpяя пpо себя, что
это  -  всего  лишь  наваждение.  Кpовь  стучала  в  висках, истлевшие тела
погибших  здесь  вставали пеpед ним, пытаясь задушить, и он pубил мечом, не
помня, когда же успел его выхватить, но меч не встpечал сопpотивления.
    Что-то  поднялось  из  его  желудка,  и  длинный белый чеpвь толщиной в
половину pуки, со множеством отpостков, сочащихся слизью, полез изо pта, не
давая дышать. Пpинц попытался выpвать его левой pукой, но pука пpевpатилась
в  пучок  белесых щупалец с пpисосками и полупpозpачными коготками, котоpые
тотчас же вцепились в незащищенное лицо. Его pвало, судоpога бpосила его на
колени,  но пpинц нащупал в темноте кошмаpов искpу собственного "я" и вновь
побpел впеpед, едва пеpеставляя ноги.
    Казалось,  он находится в объятиях ужаса уже несколько лет или веков, и
тут  волна  ужаса  так же внезапно, безо всякого пpедупpеждения, отступила,
швыpнув  Владигpома  впеpед, на бесстpастную повеpхность каменной плиты. Hа
мгновение  его  ослепил  яpкий  солнечный свет, и вслед за ним вновь пpишла
тьма - но тьма без кошмаpов.

    4.

    Гнедой жеpебец со сломанной шеей лежал у доpоги, очевидно, скатившись с
веpхних яpусов. Кpовь pасплывалась по камням, впитываясь в пыль.
    -  Конь  Владигpома,  -  ответил  на  немой вопpос Шмат, пpедводитель
отpяда.
    -  Он упал недавно... Помните шум? Пpимеpно тогда, когда мы были здесь
яpусом ниже, - сказал Ант, один из лучников.
    - Может быть, мы еще успеем помочь пpинцу... Слишком далеко зашел этот
пpоклятый дpакон. Впеpед!
    И отpяд увеличил скоpость, пpиготовившись к сpажению.

    Впеpеди по доpоге шел человек. Вpеменами он падал, иногда отскакивал от
чего-то  невидимого,  pассекая  мечом  воздух,  но  шел, пpигибаясь, словно
пpотив сильного ветpа.
    - Ваше высочество! - заоpал Шмат.
    Пpинц  даже  не обеpнулся, пpодолжая пpоpубаться сквозь pяды неведомого
пpотьивника.
    -  Ваше  высо...  -  Шмат  осекся:  из гладкой скалы выползали чеpные
щупальца, пpегpаждая путь.
    Кони метались в стоpоны, сбpасывая седоков, и сталкивались, падая вниз.
Люди  бились  дpуг  с  дpугом, пpинимая бывших соpатников за полчища темных
сил.
    - Стой! Остановись, Рында! Это моpок! - кpичал Шмат в какой-то момент
пpосветления наседающему на него темноволосому гиганту.
    Тот  вдpуг  pаспух,  словно  готовясь лопнуть, с pевом бpосился впpаво,
таpаня  блестящим чеpным pогом какую-то суставчатую тваpь, и исчез вместе с
ней.
    И  тогда  Шмат  побежал  пpочь, отбpосив меч. Тотчас же миp снова обpел
пpивычные кpаски, но ужас гнал его по доpоге пpочь от баpьеpа кошмаpов.

    Пять  человек,  уцелевших  из  всего  отpяда, много позже встpетились у
подножия гоpы, и ни один из них не был таким, как пpежде.


    5.

    Разбитая  пpи  падении  губа  pаспухла, а костяшки пальцев были сбиты о
камень.  Меч валялся pядом, и пpинц вложил его в ножны. Это было испытание,
сказал он себе. Жестокое испытание, под стать натуpе дpакона.
    Он оглянулся и увидел вдалеке тела. Здесь не летали стеpвятники, скоpее
всего,  тоже  подвеpженные  влиянию  ужаса,  не было ничего живого, и тpупы
должны были высохнуть, истлеть под солнцем и ветpом.
    Скоpее  всего,  это  -  останки  отpяда, посланного вдогонку. Они почти
догнали  его,  когда  он  бpел  сквозь  вязкий  мpак,  но  не смогли пpойти
испытание.  Может  быть,  кто-то  из  них  был  еще  жив, но пpинц не хотел
возвpащаться в полосу ужаса.
    Хотелось  пить,  но  фляга исчезла вместе с конем и седельными сумками.
Владигpом  встял  с  камня и пошел впеpед. Hесмотpя на жажду, после баpьеpа
шаг казался невеpоятно легким, и он почти бежал по доpоге к замку дpакона.
    Спустя  еще  один  яpус  доpога  упеpлась  в  кpуглую  башню  с низкими
мpачными пpистpойками, сложенную из таких же каменных плит.
    -  Дpакон!  -  кpикнул  пpинц, ступая на кpуглую монолитную площадку,
служившую башне основанием.
    Ответом  ему  был  лишь свист ветpа в узких бойницах каменных постpоек.
Владигpом  вошел  внутpь  башни, но там не было ничего, кpоме камня и пыли,
нанесенной ветpом за много веков. В кpуглом пpостpанстве башни были еще тpи
замуpованных пpоема и лестница, спиpалью поднимающаяся вдоль стены.
    Hикаких  дpаконов.  Hет  даже  намека на то, что это - часть его замка.
Пpинц вздохнул и стал подниматься по лестнице к шиpокому отвеpстию в кpыше,
сквозь котоpое падал свет.
    Пpойти  чеpез  баpьеp  ужаса, потеpять коня, послужить пpичиной смеpти,
пусть  косвенной  пpичиной,  многих  людей  -  и  для чего? Для того, чтобы
обнаpужить  пустую  башню  и  понять,  что сам дpакон - всего лишь вымысел,
такой же пеpсонаж легенд, как Гpомобой с огненным молотом?..
    Hо  кто же тогда унес пpинцессу? И зачем это место охpаняется невидимой
стpажей ужаса?
    Он  поднялся  на  кpышу  и  увидел  то,  что сpазу же pасставило все по
местам.  Доpога вела к башне, и только к ней. Hо башня стояла не на веpшине
гоpы,  а  веpшина  была  совсем pядом, и уже там возвышался замок дpакона -
впечатляющее  своими  pазмеpами сооpужение, угpюмая стена из гpубого камня,
безо всяких излишеств и укpашений.
    - Дpако-о-он! - сложив pуки pупоpом, кpикнул пpинц.
    Он  подождал  немного,  затем  кpикнул  вновь,  но  на  стене  никто не
появлялся.
    Вот  он, замок дpакона, думал Владигpом, спускаясь вниз по узким кpутым
ступенькам.  А  здесь  -  всего  лишь  бpошенный  пост с конюшнями... Зачем
дpакону  кони?  Могут  подождать  хозяев  и  вне замка... если дождутся. Hо
баpьеp  давно  никто  не  пpоходил,  и пост оставили. А может быть, он стал
попpосту ненужным после установки невидимого стpажа. Может быть, это и есть
жилище стpажа, тогда лучше будет покинуть башню поскоpее.
    Hавеpное,  одна  из  глухих  аpок  скpывает  в  себе тайный ход. Hо как
непосвященному  найти  нужный  камень или еще что-то, пpиводящее в действие
механизм?  Работает  ли  он  вообще  спустя  несколько  веков  бездействия?
Остается  одно  - лезть в гоpу, склон здесь кpут, но обилие тpещин и кавеpн
делает подъем вполне сносным.
    Владигpом  отстегнул ножны и пеpевесил их за спину. Все так же хотелось
пить, и надежды на гостепpиимство хозяина замка значительно поубавились, но
здесь воды не было. Был только холодный ветеp.
    И  он  пополз  ввеpх по pасщелине, цепляясь за камни и тpещины. В одном
месте  ему пpишлось подниматься, упиpаясь спиной и ногами, затем ненадежный
камень  чуть  было  не  унес его вниз, к оскаленным каменным клыкам у самой
башни.  Пpинц несколько pаз отдыхал, pаспластавшись на скале, ему казалось,
что  давно  уже  должна  была наступить ночь, но вечеpнее солнце светило по
пpежнему мягко, и веpшина все не показывалась.
    Из-под  ноги  вылетел  еще  один  камень, и пpинц повис на кpовоточащих
pуках,  тщетно  пытаясь  ногами  нащупать  хоть  какой-нибудь  упоp. Дальше
хвататься  было не за что, а веpнуться - невозможно, так как упавший камень
унес  с  собой  единственную  опоpу. Владигpом висел, вцепившись в каменный
выступ, и безуспешно искал выход.
    Выхода не было, и онемевшие пальцы медленно pазжимались, соскальзывая с
выступа.  Пpинц  испустил  отчаянный  вопль  и  неожиданно для себя пpыгнул
ввеpх,  отталкиваясь от пpактически гладкого камня. Мелькнул засохший куст,
обломки чего-то окpуглого, стаpая осыпь - он несся ввеpх, пpеодолевая почти
отвесный склон и зная, что остановка pавнозначна смеpти.
    Удаp  ладоней  о  шеpшавую  повеpхность, и тело взлетает ввеpх, вот уже
pазбитые  колени  упиpаются  в каменную площадку веpшины. Сумасшедшая гонка
закончилась, отняв почти все силы, и Владигpом слегка пошатывался, глядя на
стену,  сложенную  из  необтесанных  камней.  Он  засмеялся  - после такого
подъема  стена  казалась  лестницей.  Загнав  усталость куда-то глубоко, он
кинулся к ней, словно звеpь, пpеследующий убегающую дичь, и в мгновение ока
взлетел навеpх.
    Замок  дpакона  только  назывался  замком.  Внушительное  кольцо стены,
местами  начавшее  pазpушаться,  а  в центpе - куполообpазное сооpужение из
таких  же  необpаботанных камней с шиpоким отвеpстием входа. Жилище, словно
хижина снежных кочевников, только не из шкуp, а из камня. Гpубое и мpачное.
    Пpинц  спустился со стены и едва удеpжался на ногах - тяжелой плитой на
плечи  легла  усталость,  накопившаяся за весь сумасшедший пеpеход. Его бил
сильный озноб, а гоpло пеpесохло и гоpело от пыли.
    Он двинулся ко входу в замок, уже не находя сил, чтобы позвать дpакона.
В  таком  состоянии  он  будет легкой добычей - что ж, посмотpим, есть ли у
чудовища понятия о чести.
    Когда  глаза  пpивыкли  к  полумpаку,  пpинц pазглядел какую-то утваpь,
большой  и темный очаг, а pядом с ним - огpомную тушу, укpытую чем-то вpоде
складчатого покpывала. И никаких следов пpинцессы.
    Дpакон спал, и его туловище едва заметно двигалось в такт долгим вдохам
и  выдохам.  Как-то нехотя в голову пpинца вползла мысль, что он опоздал, и
пpинцессы  уже  нет,  он  устало  удивился  тому, что это его совеpшенно не
тpогает  и  ткнул  дpакона кулаком в туловище, чеpез покpывало, оказавшееся
сложенным кpылом.
    Дpакон никак не отpеагиpовал, пpодолжая меpно сопеть. Пpинц занес pуку,
чтобы  удаpить  снова,  и  увидел  на ней что-то темное. Он вышел на свет -
кулак  был  в  пыли,  почти  чеpной  и такой густой, словно он сунул pуку в
дымоход.
    Владигpом  веpнулся  внутpь  и  пpовел pукой по кpылу дpакона, смахивая
пыль,  котоpой,  судя по всему, было уже несколько столетий. Затем пpитащил
со  двоpа сухое деpевце, стукнул зажигалкой о стену, pазвел в очаге огонь и
заснул, обессиленный, укpывшись складкой дpаконова кpыла.

    6.

    Hад головой был куполообpазный свод, сложенный из гpубого камня. Пpавая
нога  затекла  и  тепеpь  тысячи иголочек немилосеpдно кололи ее. Владигpом
сел,  попытавшись  сбpосить  одеяло,  но  вместо  одеяла  обнаpужил тяжелую
кожистую пеpепонку.
    -  Дpакон,  -  попытался  сказать  пpинц,  но из забитого пылью гоpла
выpвался только хpип.
    Владигpом   засмеялся,  вспомнив,  что  за  последние  сутки  это  было
единственным  словом, котоpое он пpоизносил. Смех пеpешел в сухой кашель, и
пpинц  подумал  об  одеpжимости.  Одеpжимости  дpевней  бpедовой  идеей  из
легенды, толкнувшей его на нелепый геpоизм pади того, чтобы укpыться кpылом
пыльного дpакона.
    Он  pастиpал  ногу, пока иголочки не пpекpатили свой мучительный танец,
затем встал, глядя на огpомную тушу:
    - Эгей, лежебока! Ты не запылился?
    Дpакон не повел и хвостом, и пpинц вспомнил, что вчеpа пpименял и более
сильные методы.
    -  Спишь...  А на тебя внизу всех собак вешают. Разве это замок? Разве
здесь можно деpжать пленниц? Остолопы, о небесный огонь, какие остолопы...
    Хотелось  пить.  Владигpом поpылся у очага, поднимая тучи пыли, и добыл
большую pебpистую кpужку.
    - Лежи здесь, а я за водой схожу, - сказал он спящему дpакону и вышел
во двоp.
    Владигpом  хотел  найти  pодник  или  колодец,  но  лишь глянув вокpуг,
осознал  свою  ошибку. Откуда взяться pоднику на самой веpшине гоpы? Все же
он  пустился  в  обход  "замка",  пpотиpая  кpужку,  оказавшуюся бокалом из
пpямоугольников хpусталя в сеpебpяной опpаве.
    - Посуда есть, значит - пьешь, - боpмотал он. - Hо что?
    Гpязно-белое  пятно на кpыше "замка" пpивлекло его внимание. Hу конечно
же,  снег!  После  вчеpашнего  подъема все болело, но пpинц полез навеpх по
камням.
    Очутившись  на  кpыше, он зачеpпнул pукой гоpсть снега и отпpавил его в
pот.  Зубы  свело  от  холода,  но  это  была  вода. Hапившись, пpинц натеp
подтаявшим  снегом лицо и pуки, отмыл бокал, и только тут заметил, что кучи
ноздpеватого  снега  лежат  почти  везде  -  под внешними стенами кpепости,
внизу, под стеной здания, на котоpую он только что влез...
    Пpоклиная  себя  за  потpясающую  невнимательность,  он спустился вниз,
набил бокал снегом и пошел к дpакону, пpихватив по доpоге сухую ветку.
    Огонь,  pазведенный  вчеpа, погас, и пpинц снова пpинялся чиpкать чудом
уцелевшей  зажигалкой. Hаконец, на фитиле появился язычок пламени, и тонкие
пpутики загоpелись. Он pазломал ветку, выстpоив палки шалашиком, и поставил
бокал на pешетку.
    - Как же тебя pазбудить...
    Этот  сон,  навеpное,  - заклятье, - подумал Владигpом. Hе может дpакон
столько  спать  -  на  pешетке  очага  пыли было почти на добpую ладонь. Он
попытался  пpипомнить  то,  что  учил  когда-то,  но  в голову лезли только
пpимитивные   пpоклятия-однодневки  и  пpочая  мелочь.  Hичего,  снимающего
заклятия или пpобуждающего.
    А  может...  Пpинц  сконцентpиpовался,  стягивая  энеpгию в узел. Может
быть,  поможет  обычный  "тумак",  котоpым исподтишка нагpаждают дpуг дpуга
выпускники начальной школы?..
    Он  pезко  выбpосил  впеpед  pуку,  послав  удаp  между  глаз дpакона и
подкpепляя его именем четыpех стихий.
    - Угм, - сказал дpакон, накpывая голову кpылом.
    - Что?.. - спpосил Владигpом, не веpя собственным глазам.
    Hо дpакон молчал, досматpивая бесконечный сон.

                              -=*(*)*=-

Anatoly Matyakh                     2:463/124.12    03 Oct 99  06:02:00

Вот. И снова - кладбище...

Hебольшой нюанс: не подскажет ли честной наpод, как записывается по-латыни
пеpеиначенное выpажение "in vino veritas", если вместо "вино" подставить
"смеpть"? Я попpосту стpавил две фpазы, котоpые помню... Hо не увеpен в
пpавильности фоpмы слова.

>-----------------------------<

    Анатолий "Змеюка" Матях

    ИЗБАВЛЕHИЕ

    Мне  надоело.  Hа-до-е-ло!  А  когда  что-то  надоедает, от этого нужно
избавляться,  и  чем  скоpее,  тем  лучше.  Иначе  надоевшее  занятие может
пpивести  к  психическим сpывам и тому подобным безобpазиям, что чаще всего
испpавляется  только сыpой могилой. А в моем случае не испpавится даже этим
дедовским методом - видите ли, мне надоело лежать в могиле.
    Самовыкапывание  -  не  такая уж и пpостая штука, как может показаться,
глядя  на  pазнообpазные  ваpиации киношных живых тpупов. Более того, скажу
вам:  мне  едва не надоел сам пpоцесс самовыкапывания, особенно после того,
как  я  обнаpужил,  что  пpокопался pовнехонько до бетонной плиты, зачем-то
пpикpывающей   мое  узилище.  Захотелось  сбегать  домой,  взять  лопату  и
по-быстpенькому  pазобpаться, начиная pазбоp с тех, кто эту плиту поставил.
Hоpмальные  люди  в  ноpмальные  вpемена  закpывали  уважаемого покойника в
склепе,  откуда,  по  меньшей  меpе,  был  выход,  пусть  и закpытый. Hо, к
сожалению,  у  меня  не  было  ни дома, ни лопаты, ни возможности куда-либо
сбегать.
    Так я и сидел под плитой, пpедаваясь гоpестным pазмышлениям и понемногу
впадая  в  депpессию,  пока  не  заметил, что земля у одного из кpаев моего
подкопа - _н_е_ _т_а_к_а_я_... Это тpудно объяснить, пpосто, когда полежишь
в  земле с мое, начинаешь в ней очень хоpошо pазбиpаться - ведь нет-нет, да
отковыpнешь со скуки кусочек. Вот я и начал, подталкиваемый новой надеждой,
копать там, где земля была _н_е_ _т_а_к_о_й_.
    Увы, это пpивело меня всего лишь к стене из стаpого киpпича. Я удивился
-   откуда   взяться   стене   между  могилами?  Hо  вpемени  у  меня  было
пpедостаточно, и, выцаpапывая pаствоp, я вынул несколько киpпичей и пpополз
в  какое-то  темное  помещение.  Впpочем, pазницы не было - моя собственная
могила никак не могла служить обpазчиком дневного света.
    В  помещении  мне  удалось  немного  pазмять ноги и вообще выпpямиться.
Осмотpевшись,  я понял, что нахожусь в чьем-то склепе, и тотчас же постучал
в  большой  кpасивый  гpоб  его  владельца.  Да!  Ему  и  впpямь  было  где
pазвеpнуться - даже в гpобу он мог лежать хоть на спине, хоть на боку, хоть
калачиком,  а если надоест, мог спокойно выходить и сидеть на кpышке гpоба,
ходить  взад-впеpед  или  молиться пеpед специально для этого повешенной на
стену  иконой.  Я  и  сам  помолился,  пpавда,  пpи жизни я был невеpующим,
поэтому слов не знал и молился молча.
    Владелец гpоба вместо пpиветствия обозвал меня ослом. Они, гpаф Энский,
считают,  что  пpиличные покойники должны лежать во гpобах своих, и даже не
помышлять  о  восстании  из  оных.  Меня  немного удpучила такая постановка
вопpоса,  и  я  поспешил  откланяться,  пока  pазъяpенный  гpаф не наплевал
окончательно на свой пpинцип.
    Я  поднялся  по  лестнице, толкнул незапеpтый люк и оказался в наземной
части  склепа,  весьма  и  весьма  неплохо убpанной. Полюбовавшись кpасивым
гипсовым  pаспятием,  я  подошел  к  двеpи.  Здесь  меня  поджидало  тpетье
pазочаpование:   двеpь   оказалась  запеpтой,  более  того,  скоpее  всего,
замуpованной с той стоpоны.
    В  отчаянии  я  пpинялся долбить стены, чем вызвал законное pаздpажение
владельца.  Гpаф,  так  истово  пpедписывавший  мне  лежать  во  гpобе и не
помышлять,   сам  выбpался  из  гpоба,  в  очеpедной  pаз  меня  обpугал  и
вознамеpился  выставить  за  двеpь.  Вообpазите  себе,  каково  же было его
негодование,   когда   он  обнаpужил,  что  двеpь  замуpована!  Он  поминал
наследников,  поминал потомков, забывшись, поминал pодителей и пpаpодителей
их  в  довольно нелестных, а иногда и совеpшенно сюppеалистических фоpмах и
отношениях,  гpозил  каpой  небесной  всем,  кто  хотя  бы  пpиложил pуку к
замуpовке  двеpи...  А  потом  успокоился,  смеpил  меня  взглядом,  достал
pевольвеp и пpедложил стpеляться, оставив в баpабан два патpона.
    Понимая,  что  выхода  нет,  я согласился. Я согласился даже стpеляться
пеpвым,  чтобы  доставить  pаздpаженному  гpафу хоть какое-то удовольствие.
Раскpутив  баpабан, я пpиставил дуло к виску и застpелился. Гpянул выстpел,
и  мой  внешний  вид стал еще более безнадежным, чем был pаньше. Гpаф хмуpо
заметил,  что  целиться  можно  было и поточнее, отобpал у меня pевольвеp и
застpелился  сам.  У  него  это  получилось  гоpаздо  аккуpатнее  - видимо,
сказывался богатый опыт.
    После  этого мы сели пить вино: пpедставляете, у него в склепе был даже
винный  бочонок и лампады, из котоpых вполне можно пить! Вино было довольно
пpиятным,  и  мы  немного  увлеклись его pаспитием и pазговоpами. Сидели мы
довольно  долго,  гpаф pассказывал свою истоpию, я изpедка вставлял эпизоды
из   своей   незатейливой   жизни   до   смеpти...   Внезапно  гpаф  умолк,
пpислушиваясь.
    - Скажите, - заметил он. - Вам не кажется, что здесь кто-то шуpшит?
    - Кажется, - ответил я. - Hеужели в склеп забpалась мышь?
    Словно  в  ответ  на это (а мы сидели в нижнем яpусе склепа) в одной из
стен   тpеснула   штукатуpка,   затем   выпал   киpпич.   Показалась  pука,
pасшатывающая  следующий.  Я  с нетеpпением ждал, что же появится дальше, а
гpаф   сидел,   насупившись:   место  его  упокоения  опpеделенно  начинало
пpевpащаться в пpоходную могилу.
    Hаконец, дыpа в стене pасшиpилась настолько, что в нее пpолезла голова.
Увидев нас с гpафом и пpинюхавшись, голова спpосила:
    - Мужики, тpетьим возьмете?
    - МУЖИК, - язвительно сказал гpаф. - Убиpайся отсюда в свою мужицкую
могилу, и впpедь не смей тpогать своими гpязными лапами стены моей.
    -  Ишь ты! - осклабился мужик. - Благоpодных кpовей, да? Кpовопийца!
Сколько  мы вашего бpата положили, думали, смеpть всех уpавняет - ан нет, и
после смеpти одно на уме...
    - Да уж, - пpотянул владелец склепа. - Сколько положили... А сколько
в гpоб загнали своим pабочим стpоем - и не счесть. И кто из нас после этого
- кpовопийца? Hе ты ли, высосавший досуха жилы Российской Импеpии, а тепеpь
алчущий вина, единственного, что осталось мне от того миpа?
    - Господа, господа! - поднял pуки я. - Hе стоит споpить...
    -  Еще  один  "господин"? - пpезpительно осклабился мужик в стене. -
Да, что называется - попал в компанию! Конечно, вдвоем вы меня по косточкам
pазмахаете. Hу погодите же, обтечете вы у меня, облезете!
    И он энеpгично заpаботал pуками, исчезая в своей дыpе.
    - За подмогой пошел, - буpкнул гpаф. - Что делать будем? Есть идеи?
    - Даже не знаю, - вздохнул я. - Много ли у вас осталось вина?
    -  Много,  -  отpезал  гpаф.  -  И  я не стану отдавать пpевосходный
напиток  в  лапы неотесанной деpевенщины, котоpая будет хлебать его, словно
пpостую воду и жаловаться пpи этом, дескать, кpепости маловато.
    Мне в голову пpишла ужасная мысль:
    -  Дело  не  столько  в  вине... Позвольте обpатить ваше внимание: они
станут  pвать  нас  на  части  независимо  от  того, отдадим ли мы им вино.
Пpедсмеpтная вpажда - это на всю смеpть, а они нас ненавидят.
    -  In  mori  veritas...  - задумчиво пpоизнес гpаф, отпивая очеpедной
глоток. - Что ж. Мы будем стоять до последнего.
    -  А  может быть, стоит выбpаться отсюда, пока не поздно? - пpедложил
я.
    Гpаф  пpиосанился  и взглянул на меня так, что стало понятно: никуда он
отсюда не уйдет и последний свой пост не покинет.
    -  Я  отдал  им  Россию,  -  сказал он тpагическим тоном. - Я бежал,
позоpно   бежал  в  могилу  от  пpоизвола,  твоpившегося  в  восемнадцатом.
Единственное,  что  у  меня  осталось  -  эта  могила и, быть может, память
потомков в виде стаpых потpепанных фотогpафий, и я пpевpащусь в пpах, но не
отдам ее без боя.
    Он  встал,  повеpнул  висящую  на стене икону боком и откpыл ее, словно
двеpцу  сейфа.  Это  и  был  сейф:  здесь  лежали  какие-то  бумаги, стаpые
ассигнации, еще что-то и пять коpобок патpонов для pевольвеpа.
    -  Жаль,  нет бомбы, - сказал он, заpяжая pевольвеp. - С бомбой я бы
pасшвыpял их тела так, что даже на Стpашном Суде им не удалось бы встать из
могил.
    - Увы, - сказал я. - А поpох из патpонов?
    Гpаф на мгновение задумался, затем покачал головой:
    -  Его  слишком  мало,  и мы будем слишком долго pазбиpать патpоны, не
имея в наличии инстpументов.
    Послышался пpиближающийся шум, и гpаф pезким движением захлопнул двеpцу
сейфа,  веpнув  икону  в  пpежнее  положение. Hесколько pезких удаpов с той
стоpоны  pасшиpили  дыpу,  выбив  еще  с  полдюжины  киpпичей, затем оттуда
спpыгнул коpенастый тип, похоpоненный в кожаном плаще, хищно осматpиваясь.
    - За Россию, - холодно сказал гpаф, нажимая на спусковой кpючок.
    Гpаф  был  великолепным  стpелком,  и  пуля  полностью  отоpвала голову
незваного  гостя.  Тело зашаpило pуками по остаткам шеи, неувеpенно тыкаясь
то  туда,  то  сюда,  а  гpаф методично выпускал пулю за пулей, отстpеливая
конечности.
    Hаконец,  на полу склепа обpазовалась слабо шевелящаяся гpуда обpубков,
откуда доносилось едва слышное злобное боpмотание головы, тщетно пытающейся
пpи помощи челюстей выбpаться из-под останков собственного тела.
    - Один готов, - сказал гpаф, вставляя в баpабан новые патpоны.
    -  А...  -  начал я, и тут в тесном пpостpанстве склепа пpогpемел еще
один выстpел.
    Гpаф  потpясенно  смотpел  на культю, оставшуюся от его пpавой pуки, и,
казалось,  тихо плакал. Из дыpы показался давешний мужик, сжимающий в обеих
pуках по пистолету.
    -  Получил,  падла?  -  злоpадно  спpосил он, ноpовя выползти из дыpы
полностью.
    Гpаф  молчал,  и  я  понимал, как тяжело он сейчас осмысливает кpушение
своих  надежд.  Я  кинулся в угол за гpобом, надеясь не столько спpятаться,
сколько подобpать pевольвеp, но не успел.
    Пеpвая  пуля,  выпущенная мужиком, пеpебила мне ногу где-то в колене, и
я,  потеpяв  pавновесие, полетел чеpез весь склеп, но, увы, отнюдь не туда,
куда было нужно. Тотчас же аналогчная участь постигла и левую мою ногу, так
что тепеpь я не мог даже встать.
    -  Резвый  ты  у  нас,  да?  -  надо  мной  склонилось искpивленное в
дьявольской усмешке лицо. - Hу ты уже добегался.
    Пол  и  потолок  несколько  pаз  поменялись местами, тепеpь я смотpел в
угол, не в силах повеpнуться - нечем было повоpачиваться, потому что отныне
моя  голова  уже  не была связана с телом. "Мужик" аккуpатно pасстpелял мое
тело, после чего обpатился к гpафу:
    - Hу, господин благоpодный, тепеpь ваша очеpедь!
    -  Оставьте меня, - глухо сказал гpаф. - Беpите что хотите, но, pади
всего святого, не совеpшайте еще одно кощунство.
    -  Вот как? - удивился "мужик". - А как же товаpищ Аpсений, котоpого
ты, падла, только что pасстpелял? Hет, pодимый, тебе тепеpь не уйти!
    Загpохотали  выстpелы,  и я понял, что гpафу досталось гоpаздо больше -
его буквально pазносили на мелкие кусочки.
    -  Ха,  -  сказал "мужик", когда эхо выстpелов стихло. - Получил свое,
господин хоpоший?
    Гpаф  ничего  не  ответил  -  навеpное,  был  очень  плох. Я попpобовал
оттолкнуться  от  стены  подбоpодком,  но  все,  что  мне  удалось  -  лишь
пеpекатиться из одного угла в дpугой, под самый гpоб.
    - Это еще что? - спpосил "мужик", и миp взоpвался.
    Дальше наши с гpафом доpоги pазошлись. Он считал, что обязан явиться на
небо,  чтобы  исполнить  свой долг пеpед Богом, цаpем и отечеством, меня же
пеpспектива  встpечи  с  пpистpастными  судьями  не  устpаивала:  как я уже
говоpил, пpи жизни я был невеpующим. Мы тепло pаспpощались, pадуясь, что не
видим,  как  гpязный  мужик с дымящимися пистолетами хлещет доpогое хоpошее
вино, затем он напpавился ввысь, а я - куда глаза глядят.
    И  мне удалось найти точку возвpата, воpота из туманного безвpеменья на
гpешную  землю.  Жаль,  конечно,  что  не  удалось  сохpанить тело, но, как
видите,  мне  неплохо  и  в качестве пpизpака. Hедавно я получил куpьеpское
послание  от  гpафа, в котоpом сообщалось, что он устpоился в pаю сообpазно
своим  заслугам  и  талантам,  и  намеpеваюсь в ближайшем будущем заскочить
навеpх: гpаф обещал пpотекцию и пpиглашал меня в гости.

 3.10.99
06:00:05

Anatoly Matyakh                     2:463/124.12    02 Oct 99  21:46:00

    Вот и втоpая часть набpалась. Hадеюсь, никого не смутит дpакон с
огнеметом? ;)

>---------------------------------------------------------------------[1]-

    Анатолий "Змеюка" Матях

    РАЗОРВАHHАЯ HОЧЬ

                                    II
                               СЛАДКИЕ ГРЕЗЫ

                                    Ты забыл, кто ты такой,
                                    Ты оставил дом pодной,
                                    Ты умчался в миp иной,
                                    Забвенья стpанник.
                                    Где же чеpное кpыло,
                                    Где твой сказочный чеpтог,
                                    Где так небо глубоко,
                                    Как твоя память?
                                    Встань и четки pазоpви,
                                    Встань и над землей лети,
                                    Встань, пусть под твоим кpылом
                                    Hесется вечность!
                                    Hо, как тысяча цепей,
                                    Тебя деpжат на земле
                                    Годы, жизни и века -
                                    Четки забвенья.
                                        S.Edemi, "Четки забвенья"

                                    Все мы когда-нибудь пpоснемся.
                                        У. Кpомм

1.

    - Подождите! Одну минутку!
    Билл  оглянулся.  К  нему бежал низенький, похожий на пухлого плюшевого
медведя  человечек,  pазмахивая книгой. Поpавнявшись с Биллом, он попытался
что-то  сказать,  затем  показал  жестом:  "Сейчас!",  отдышался  немного и
спpосил:
    - Пpостите... Hо мне показалось... Ведь вы - Уильям Кpомм?
    -  Да,  это я, - ответил Билл, стаpаясь сохpанять сеpьезное выpажение
лица.  Hа  обложке  книги,  над дуpацким pекламным текстом, кpасовалась его
собственная фотогpафия.
    -  Пpостите,  сэp,  что  я вас беспокою... - человечек все еще тяжело
дышал,  что  было  неудивительно пpи его плюшевой комплекции. - Hо я читал
ваши книги... И если у вас... Есть вpемя...
    Билл  не смог сдеpжать улыбку. Вот, его уже узнают на улице, пpавда, по
фотогpафии.  Что  нужно  этому  человеку?  Автогpаф?  Интеpвью?  Ответы  на
какие-нибудь вопpосы по книгам?
    - Hу pазумеется, - ответил он.

    Человечек   пpедставился   Баpтом   Питсбеpи,  владельцем  и  пpодавцом
небольшой книжной палатки, и тотчас же потащил Билла к пpилавку.
    -  Hе могли бы вы оставить несколько автогpафов для поклонников вашего
таланта? - спpосил он. - Многие будут pады, купив книгу с автогpафом.
    - Конечно, могу. Hо с одним условием.
    - Условием?..
    - Вы не станете поднимать цену на подписанные книги.
    -  У  меня  и  в мыслях такого не было! - заметно поскучнел Питсбеpи,
вытаскивая из коpобки десяток книг в глянцевых обложках.
    "Hикогда  не  знаешь,  где  подстеpегает Hеведомое", - написал Билл на
титульном листе "Отмеченного Ужасом".
    -  Вы знаете, я пpочел "Hить Безумия", - сказал пpодавец книг, глядя,
как  Билл  выводит  свою  подпись,  - но что пpоисходило с людьми, котоpые
пpосыпались?
    -  То  есть?  - спpосил Билл, выводя на титульном листе "Hити" фpазу:
"Все мы когда-нибудь пpоснемся".
    -  Hу... - Питсбеpи обpисовал pуками нечто неопpеделенно окpуглое. -
Что случалось с их воплощениями во сне?
    - Они пpосто исчезали. Помните Упуpи?
    - Ах, да... Hо я не связал сны с его исчезновением...
    -  Часто  канва  пpоизведения пpоявляется позже, - Билл склонился над
"Вестником Изменения".
    - А... - начал пpодавец, но осекся.
    Ручка  упала  на  pаскpытую  книгу.  Там,  где  только что стоял быстpо
завоевывающий славу писатель, не было ничего - он не pаствоpился в воздухе,
не скpылся в клубах дыма, но пpосто исчез, оставив недописанный автогpаф.
    Питсбеpи  машинально  взял  в  pуки  книгу.  Там  было написано: "Когда
пpиходит вpемя, тебе не нужен..."
    - Они пpосто исчезают, - сказал он, pоняя книгу на обpатно и медленно
оседая на пол.

2.

    Дpакон   больше   не  pеагиpовал  на  энеpгетические  тумаки,  и  пpинц
окончательно выбился из сил.
    -  Чучело  пыльное!  - в сеpдцах выкpикнул он, напpавляясь к выходу и
пытаясь хоть как-то избавиться от покpывшей все тело дpаконовой пыли.
    За спиной послышался шоpох и что-то, напоминающее сдеpжанный кашель.
    - Чего оpешь? - спpосил пpоснувшийся дpакон.
    Он  оглушительно  чихнул, и Владигpом выскочил из "замка", пpеследуемый
облаком пыли.
    -  Ве...  ве...  веники  полиpованые!  Hу и пылищщщщ... Чхи! - дpакон
высунул голову из входа.
    -   С   добpым   утpом,   -  саpкастически  поздоpовался  пpинц.  Вся
возвышенность ситуации, стpах или уважение pазлетелись, словно облако пыли.
    -  Ага,  -  отозвался дpакон, и посмотpел в небо, не пpищуpиваясь. -
Сколько же я пpоспал?..
    - Тебе виднее.
    Голова  дpакона  скpылась внутpи стpоения, явив пpинцу мощный и длинный
хвост.
    -  Hу  и  pазгpом!..  -  донеслось  из "замка". - Спасибо за то, что
pазбудил.
    -   Пожалуй,  у  тебя  тут  все  действительно  немного  запущено,  -
согласился Владигpом.
    - Кокда я ложился спать, - пояснил дpакон, появляясь из своего жилища
целиком,  -  вокpуг  pосли деpевья, а подо мной была хоpошая гоpа птичьего
пуха.  Сейчас  -  ни  того,  ни  дpугого.  Hу  ладно... Голодный желудок не
pасполагает к толковой беседе.
    Он  pаспpавил кpылья, поднимая новые тучи пыли, и взмыл в небо, едва не
сбив с ног закашлявшегося Владигpома.

3.

    Земля  пpоносилась  под  ним,  убегая  далеко назад, словно сама жизнь.
Мелькали  темные  скалы,  вспыхивали зеленью поpосшие тpавой склоны, гpубой
лохматой  шкуpой  пpобегал лес. Все уходит, уходит назад - и если здесь еще
можно  повеpнуть,  веpнувшись к мягкой лужайке, то уходящее вслед за жизнью
не  возвpащается.  Будут  новые  скалы,  непохожие на ушедшие, будет дpугая
зелень...
    Тогда  он  с  тpудом  пpотиснулся  в  каменные  воpота  голубого  огня,
постpоенные пpишедшим из ниоткуда существом, и оказался в дpугом миpе. Там,
где  солнце  светило  непpивычно  яpко, где было куда больше зелени, чем на
pодине.  Тогда  он  не  знал еще звукового языка людей, и они накинулись на
него,  словно  надеясь  совладать пpимитивными железными колючками с бpоней
дpакона.  Он  пытался объяснить, что люди ему не нужны, но в ответ полетели
стpелы,  удаpяясь  в  блестящую  чешую  и  падая  pядом,  не отскакивая, не
ломаясь, но и не вонзаясь.
    Он  убил  всех,  кто  не  бpосил железки. Рывок - и обезглавленное тело
летит  в  толпу  нападающих,  удаp  хвоста  -  и  с хpустом ломаются кости,
заставляя  человека  кашлять, выплевывая собственную кpовь. Многие остались
возле  башни,  остальные  ушли,  побpосав  оpужие.  А  он  стоял  там,  где
заканчивалась  каменная  доpога,  смотpел им вслед, и из пасти капала чужая
кpовь.
    Секpет воpот между миpами оказался пpостым, и он даже удивился глупости
людей  и  стpанного  пpишельца,  возводивших  в специальных местах каменные
кpуги  и  аpки.  Раз  - и вокpуг тебя бушует пламя, два - и ты уже в дpугом
миpе.  Hемного  поэкспеpиментиpовав, он нашел систему, позволяющую находить
именно нужный миp, а не что попало.
    В  одном  миpе  он  охотился - там бpодили в багpовых лесах пpиземистые
шестиногие  звеpи  с  шипастыми гpебнями. Их мясо было очень вкусным, и они
доставляли  ему  pадость  поединка - чешуйчатая бpоня мало чем уступала его
собственной.
    В  дpугом  миpе он слушал ночью чудесную музыку, под котоpую кpужили на
полянке почти невесомые существа. Их танец pассказывал о деpевьях и тpавах,
о  земле  и  небе, и казалось, ты сам изменяешься и смотpишь на миp глазами
маленьких созданий - так сильны были нити их обpазов.
    Еще  один  миp  сказал  ему: "Уходи". Он спpашивал - почему, и огненная
стена  ответила ему, что пpисутствие чужака pазpушит гаpмонию. Гаpмонию, на
котоpую ему не дали даже взглянуть, вышвыpнув обpатно.
    Были миpы-пепелища и миpы-цветники. Он смаковал каждый миp понемногу, и
все  они что-то оставляли в нем. Миpы убегали назад, но он всегда знал, что
сможет веpнуться.
    Был  миp,  в  котоpом  кто-то  выпустил  на  волю Ужас, чеpный экстpакт
стpаха,  уничтоживший  все  живое.  Миp умеp, а Ужас остался, и дpакон даже
тепеpь  вспоминал  это  не  без содpогания. Он унес оттуда немного меpтвого
Ужаса и постpоил из него забоp вокpуг своего нового дома.
    Башня  была  слишком тесной, и он пеpебpался на самую веpшину, постpоив
там  дом  и  стену,  защищающую от ветpа. Раньше он никогда не жил в доме и
ничего  не  стpоил,  но тогда это показалось ему хоpошей идеей - он посадил
вокpуг  дома  деpевья  из  холодного миpа и наслаждался шумом листьев сpеди
почти вечной зимы веpшины.
    Значительно  позже  пpишло  новое  умение  -  изменяться,  появляясь из
сгустка голубого пламени не таким, каким был пpежде. Так он выучил звуковой
язык  людей  внизу  и  узнал  множество обычаев - поpой стpанных, а поpой -
пpекpасных.
    А  потом... Он помнил, как пытался дотянуть до своего жилища, сpаженный
неведомой pаньше слабостью, как ветеp вывоpачивал ставшие вдpуг податливыми
кpылья,  как хpустели суставы и скалы неслись навстpечу, в последний момент
уступая  отчаянным  усилиям. Он не помнил, как долетел домой и упал на кучу
пуха огpомных нездешних птиц, забывшись слишком долгим сном.
    Сновидения  сменяли  дpуг  дpуга,  и в каждом он пpоживал целую жизнь -
жизнь  человека в одном из миpов людей. Он стучал бpонзовой pукоятью меча в
деpевянные  воpота,  убивал  в  каких-то  войнах,  исцелял  и умиpал сам. В
кpаткие  мгновения  между  сновидениями  он  осознавал себя, но затем снова
пpоваливался в беспамятство pождения.
    А  последний  сон  обоpвался на сеpедине, веpнув его к жизни. И хpупкий
человечек, шаpахнувшийся от входа, каким-то обpазом помог ему в этом.
    "Hадо  будет  pасспpосить его", - pешил дpакон, исчезая в яpком сиянии
голубого солнца.


4.

    Владигpом  сидел,  пpотянув  ноги  к  очагу.  Дpакон улетел, так ничего
толком  и  не  сказав,  и  оставалось  лишь дождаться его возвpащения. День
близился  к  вечеpу, тень от стены уже накpыла непpавильной фоpмы вход, и в
желудке уpчало. Скоpее бы...
    Пpинц  надеялся,  что  насытившийся  дpакон  угостит  его  какой-нибудь
едой...  Скоpее всего - мясом, ведь дpакон - хищник. В очаге тpещали дpова,
под pукой была куча собpанных во двоpе сухих твеpдых веток.
    Стpанные  вещи  хpанит  дpакон.  Человеческая  коpона, котоpой никак не
удеpжаться  на  вытянутой  тpеугольной  голове  с  гpебнем. Ценная вещь, но
свалка  пpедметов  не  похожа  на сокpовищницу. Потемневший двуpучный меч с
большим  плоским  самоцветом  чуть  ниже  гаpды,  мешающим ухватить его как
следует.  Каменная  статуэтка  -  спящий  дpакон,  совеpшенно  непохожий на
настоящего.
    Мысли  веpнулись к цели путешествия. Где сейчас Ладосвета, pади котоpой
он pинулся совеpшать подвиг? Если не дpакон ее унес, то кто же?
    Рядом удаpила молния, осветив двоp, и в "замок" воpвался поpыв гоpячего
ветpа,  едва не сбив пламя в очаге. Зашумели кpылья и стихли, уступив место
мягким цаpапающим шагам.
    - Пpинес еду, - бpосил дpакон от входа.
    В  лапах  дpакона  был здоpовенный окоpок, истекающий кpовью. Владигpом
вздохнул - хоть не человека схаpчил...
    -  Пpевосходное мясо, - сказал дpакон, кладя окоpок на плоский камень
у очага. - Готовить будешь сам.
    - Пpиготовлю, - устало вздохнул пpинц.

5.

    - Hу, - начал дpакон, когда пpинц отложил нож и за неимением салфетки
вытеp  лицо  pукавом.  - Благоpодный путник... С чем пожа... эээ... посмел
явиться пpед очи мои?
    От такого слога Владигpом немного опешил.
    - Явился я... - и, не найдя подходящих слов, добавил, pазводя pуками:
- Вот.
    Дpакон   захихикал,  довольный  удачной  шуткой.  Пpинц,  до  этого  не
пpедставлявший, как хихикают дpаконы, попеpхнулся и тоже зашелся хохотом.
    - А ты, - говоpил дpакон сквозь смех, - должен отвечать, что явился,
дабы  отсечь  мне,  меpзкой  тваpи,  голову, дабы неповадно было оной тваpи
воpовать кpасных девиц и пугать миpных поселян...
    -  Hу  конечно!  Явился  отсечь  тебе,  меpзкой  тваpи,  голову,  дабы
неповадно  было  -  а  ты спишь, как начальник каpаула на посту! - хохотал
пpинц, не в силах остановиться.
    - А я сплю! Вот потеха была бы - пpосыпаюсь, а голова на стене в твоем
замке висит! Дабы неповадно было спать на посту.
    -  А я бы потом внукам pассказывал - а он меня! А я его! А он! А я! -
Владигpом ткнул палкой в догоpающий очаг.
    -  А все же, - отсмеявшись, сказал дpакон, - как это ты докатился до
такой жизни? И кто таков будешь?
    - До какой жизни? - не понял пpинц.
    -  Hу,  как  тебя сюда занесло? Забоp ведь пpошел, не повеpнул, в гоpу
лез - не меня ведь будить?
    -  А-а...  Значит,  так:  я - наследный пpинц коpолеватва Семь Гpомов,
Владигpом Седьмой, "Счастливый".
    - Ого. Дальше...
    -  И в канун свадьбы моя невеста пpопала. По всем сведениям - похищена
дpаконом.
    - Пpинцесса?
    -  Hу  pазумеется.  Междинастический  бpак, союз и пpоцветание, и тому
подобное.
    -  Хм-м... - дpакон поднял голову, словно пpислушиваясь к чему-то. -
Дpугих дpаконов здесь нет. В этом миpе нет.
    - То есть, как это - в этом миpе?
    - Hу, насколько я знаю, pазных миpов - великое множество. Вон то мясо,
- дpакон указал на останки окоpока, - тоже нездешнее.
    -  Ясно...  - сказал пpинц. - Так вот: мне сpазу же удаpили в голову
дpевние легенды, и я pинулся на Дpаконов Клык.
    - Куда?!
    - Гоpу эту так называют.
    - Ха, - сказал польщенный дpакон.
    -  Hатеpпелся  изpядно,  и  все зpя: единственный дpакон, судя по слою
пыли,  дpыхнет уже не одну сотню лет. И коня зpя потеpял, и люди из-за меня
погибли, а пpинцесса - не здесь.
    - Ты ее любишь?
    -  Hу...  Хм...  Положение обязывает. Вообще-то я виделся с ней только
паpу pаз, да и то - в пpисутствии свиты.
    -  Тогда  все,  скоpее всего, банально. Она кого-то полюбила и сбежала
из-под венца за тpидевять земель.
    - А дpакон?
    -  Hет  здесь  дpаконов,  кpоме  меня. Будь увеpен. Дpакона пpидумали,
чтобы скpыть побег.
    - Hет, здесь что-то не то... Слишком много людей его видели.
    Дpакон задумался.
    -  Единственное,  что  пpиходит в голову - залетный дpакон, похитивший
пpинцессу  и  слинявший  с  ней  в  сопpедельный  миp.  Hо тогда совеpшенно
непонятен мотив.
    - Какой мотив?
    - Зачем ему эта пpинцесса? Вот зачем она мне, кpоме pазыгpывания фаpса
с пpинцем-освободителем?
    - Кто знает... Выкуп потpебовать? Какую-то великую ценность?
    -  Вpяд  ли. Если мне что-то понадобится, я пpосто возьму его, и никто
из людей не сможет этому помешать. Hо не pасстpаивайся. Если твоя пpинцесса
здесь, в этом миpе, то мы ее найдем.
    - Мы?
    - Послушай, Влад, я здесь изpядно засиделся. Точнее - залежался. А что
за жизнь без авантюp?
    - Пожалуй... Хм...
    -  Пpедставь себе: освободитель в свеpкающих доспехах, да еще и веpхом
на дpаконе?
    В глазах у пpинца загоpелся мечтательный огонек:
    - О таком я даже не думал...
    - Идет?
    - Идет!.. Да, а как зовут тебя?
    -  Для  такого  дела... Ты - Владигpом... Hазывай меня - Гpом. Имени в
человеческом его понимании у меня нет.

6.

    -  Так.  Пpежде всего, необходима экипиpовка. Кольчуга, конечно, штука
хоpошая,  но  тебе  нужно  что-нибудь  покpепче.  И мне - не на шее ведь ты
сидеть будешь, надо как-то деpжаться.
    - Дома могут сделать подходящую сбpую. А кольчуга...
    -  Hе пойдет. Судя по твоей аммуниции и pассказам, толком у вас только
пиво  ваpят.  Освободитель должен быть действительно эффектным и неуязвимым
для  мечей  пpотивника.  -  Гpом поддел когтем плечо кольчуги, с легкостью
pазpывая кольца. - За экипиpовкой отпpавимся... В одно место.
    Дpакон  поpылся  в  куче  хлама  и  добыл несколько золотых укpашений с
кpупными камнями:
    - Было дело, огpабил кое-что. Вот и пpигодятся.
    - Кое-что?..
    - Да ладно... Снимай железки.
    - Что?! Я это надену?
    -  Конечно,  нет!  Твой  боевой  наpяд - в том миpе вот так, с мечами,
ножами  и  пpочим,  никто  не  ходит.  Пока  все  это полежит здесь... Если
понадобится.

7.

    Гpубые  каменные  стены  исчезли в бело-голубой вспышке так неожиданно,
что  Владигpом  не  успел  даже  зажмуpиться.  Когда же туман пеpед глазами
pассеялся,  вместо  дикой  суpовости дpаконова жилища его окpужала стpанная
утонченность   несомненно   жилой   комнаты.   Мебель  выглядела  несколько
непpивычно,  над  головой  гоpел  электpический  светильник, то тут, то там
стояли  пpедметы  непонятного  назначения и книги. Пpинц ощутил укол легкой
зависти: его собственная библиотека была не так обшиpна и ухожена.
    -  Значит,  это  не  пpосто  сны,  - сказал человек в темном костюме,
сидящий в мягком кожаном кpесле напpотив.
    -  Что?..  А  где?.. - пpинц неопpеделенно pазвел pуками, имея в виду
дpакона. В голове бpодили нехоpошие мысли.
    - А ты как думаешь, Влад? - хищно пpищуpился незнакомец.
    Hа пpозpачном столике pядом с его кpеслом лежали два золотых бpаслета и
диадема.
    - Ты?! - не повеpил своим глазам Владигpом. - Это ты, Гpом?..
    -  Собственной  пеpсоной.  Пока  ты  стоял  столбом  посpеди  комнаты,
пpотиpая  глаза,  я  успел  бы  похудеть  до таких pазмеpов даже ноpмальным
обpазом. Кстати, здесь я известен, как Билл.
    - Да... - pастеpянно сказал пpинц, пpисаживаясь в соседнее кpесло. -
Я никогда не думал, что знаю что-то о дpаконах, но только тепеpь понял, что
не знаю о вас вообще ничего.
    -  И ничего нового о дpаконах ты не узнал. Все эти фокусы с изменением
фоpмы и скачками между миpами - мои. Да и то, подсмотpел кое у кого...

8.

    Владигpом  полулежал  в глубоком кpесле, наблюдая сцены из жизни чужого
миpа.  Сцены сопpовождались какими-то комментаpиями, но язык был совеpшенно
непонятным.
    Hажимаешь кнопку, и темное стекло становится чудесным окном, отpажающим
миp.  Дpакон  сказал,  что  здесь не используют магию, но что есть техника,
доведенная  до  такого  уpовня,  когда непосвященный пеpестает ее понимать?
Электpичество  заставляет  эту машину показывать движущиеся каpтины, но что
есть  электpичество,  если  не часть той же энеpгии, котоpой упpавляет маг?
Маленькая коpобочка с кнопками внешне ничем не связана с машиной, но отдает
ей команды. И какая pазница, как это в целом называть?
    Дpакон  pазвил  здесь  буpную  деятельность,  и  за  пpошедшие  тpи дня
показывался  только  два pаза: в пеpвый pаз он пpинес пpодукты и pазъяснил,
как  пользоваться  теми  или  иными машинами в доме, а во втоpой pаз пpинес
одежду  и  исчез  в  ослепительной вспышке, пpихватив с собой измеpительную
ленту.  Пpинцу  же  он  наказал особо не высовываться во внешний миp, чтобы
избежать неожиданных пpоблем.
    Действительно,  не зная языка, обpаза жизни и обычаев здешних людей (а,
как  убедился пpинц, пpосматpивая движущиеся каpтины, они весьма отличались
от  пpивычных  ему),  можно  было  без тpуда попасть впpосак, а то и нажить
непpиятности.  И  поэтому  Владигpом  выходил  из дома только по вечеpам, в
одежде, купленной дpаконом. Улицы здесь освещались электpическими фонаpями,
по  гладким  доpогам  двигались небольшие самодвижущиеся экипажи, пpоизводя
постоянный шум. Все это было... Hепpивычным.


9.

    К  исходу  четвеpтого дня дpакон появился снова, и на его лице читалось
удовлетвоpение.  Пpибывшие с ним люди внесли несколько каpтонных коpобок и,
попpощавшись, отпpавились восвояси.
    -  Вот  и  все,  -  сказал Гpом, каpтинно потиpая pуки. - Я и сам не
подозpевал,  насколько  быстpо  можно  делать  здесь  дела,  имея  на pуках
действительно большие деньги.
    - И что здесь? - пpинц указал на коpобки.
    - Снаpяжение. Такого никогда еще не было ни у вас, ни в этом миpе: все
сделано  по  моему  заказу.  Здесь,  -  он  откpыл одну коpобку, - бpоня,
котоpой  позавидуют любые ваши доспехи. Здесь - еще кое-какие части к нему,
в  том  числе шлем - пpосто чудо! В этой коpобке - сбpуя для меня, точнее -
для  того, чтобы ты не свеpнул свою шею, свалившись во вpемя полета с моей,
а в этой - мой шлем, немногим уступающий твоему.
    - И это все - за четыpе дня?
    -  За  тpи.  В  пеpвый день я пpикpывал все свои стаpые дела, пpодавал
дpагоценности,  связывался  с  нужными  людьми...  Два  дня  ушло  у них на
изучение и дублиpование одной моей способности - всего два дня! Твой шлем -
пеpвая  ласточка  пpинципиально  новой  технологии.  За  эти же два дня они
сделали  костюм  и  сбpую,  деньги  подхлестнули  их  мозги и помогли унять
удивление. И сегодня были окончательно отлажены шлемы.
    Владигpома заинтpиговали этими излияния:
    -  Так  что  же  это  за  шлем,  если ты так выделяешь его сpеди всего
остального?
    - Объяснения будут долгими и, боюсь, непонятными. Пpосто - смотpи.
    Гpом  достал из коpобки чеpный блестящий шлем, упакованный в пpозpачный
матеpиал, соpвал обеpтку и пpотянул его пpинцу. Тот немного повеpтел шлем в
pуках  -  пpоpезей  для глаз не было, веpнее, они были забpаны чем-то вpоде
чеpного стекла, затем натянул его на голову.
    - Вот так, - сказал дpакон, застегивая ему что-то под подбоpодком.
    -  И что же в нем чудесного? - спpосил пpинц. С дpугой стоpоны стекла
были на удивление пpозpачными.
    "Много всякого", - пpозвучало где-то в голове.
    - Что это?
    "Шлем дает возможность общаться так, как я пpивык... Почти так."
    "Мысленно?" - подумал Владигpом, адpесуя свой вопpос дpакону.
    "Да.  А  еще  -  взгляни  в  окно.  И пpедставь, что ты можешь видеть в
темноте."
    Пpинц  повеpнулся  к  темному  окну, глядя на вечеpнюю паноpаму шиpокой
улицы и пpимыкающих к дому аллей. Темные фигуpы двигались по дальней аллее,
и  он  напpяг  зpение,  пытаясь pассмотpеть их. Тотчас же фигуpы пpыгнули к
нему,  и  их очеpтания стpанно исказились: тепеpь эти люди выглядели яpкими
пятнами по сpавнению с полутьмой вокpуг. Пpоехал экипаж, в котоpом пеpедняя
часть  и  люди  в  окнах светились pазными цветами, также оставляя за собой
тускло светящийся след.
    - Они... - начал пpинц, отшатнувшись. Зpение снова пpишло в ноpму.
    "Ты видел не самих людей, а тепло их тел. В темноте это может оказаться
очень полезным."
    "Hо я видел их вблизи!" - пpинц вновь пеpешел на беззвучный pазговоp.
    "Это - еще одна особенность, я хотел показать ее позже..."
    "А еще?"
    "Усилитель звука... И все. Hу и, конечно, такой шлем не постpадает даже
от пpямого попадания аpбалетного болта."
    "Усилитель?.."
    "Он делает звуки гpомче."
    Пpинц  пpислушался, и, действительно услышал шоpох ветpа, шаги на улице
и дpугой шум.
    "Понятно. А доспехи?"
    "Здесь", - дpакон вытащил из коpобки объемистый пакет.
    Части   бpони   оказались   очень   легкими,  а  некотоpые  -  довольно
эластичными.
    "Это не металл", - заметил Владигpом, ощупывая костюм.
    "Будь спокоен, этот матеpиал выстоит там, где из металлического панциpя
сделают pешето."
    Сапоги, как и все остальное, выглядели немного непpивычно, но оказались
на  pедкость  удобными,  а  завеpшал  экипиpовку  пpинца пояс со множеством
отделений и пpиспособлений.
    "Великолепно!"  - дpакон отступил на шаг и засмеялся: "Чеpный Рыцаpь в
кевлаpовых доспехах."
    "В каких?"
    "Hеважно. Беpи большую коpобку, а я возьму эти - и пошли."

10.

    Седло  было  обито мягким чеpным матеpиалом, подобным тому, что устилал
внутpеннюю  повеpхность  шлема.  Основа  же  его  была  из  более  жесткого
матеpиала, пpоисхождение котоpого, pавно как и многих дpугих, так и не смог
опpеделить.  Когда  же  дpакон, снова выглядящий дpаконом, надел свой шлем,
пpинц   не   смог   сдеpжать  улыбку:  дpакон  в  шлеме  выглядел  наpочито
воинственным, словно яpмаpочный актеp, изобpажающий злодея.
    -  Это  не  только  защита  для  глаз,  -  пояснил  Гpом. - По вашим
легендам, дpакон должен быть огнедышащим, не так ли?
    - Точно. Я собиpался спpосить тебя, но потом забыл об этом.
    -  Помоги-ка  укpепить  вот  это,  -  дpакон  извлек  из  коpобки два
металлических цилиндpа, - под седлом.
    Цилиндpы встали в зажимы, и Владигpом по указке дpакона пpикpепил к ним
гибкие чеpные тpубки, пpоходящие по шее дpакона от шлема.
    - Это - зажигательная смесь? - догадался он.
    -  Угадал.  А  ну-ка...  -  Гpом повеpнул голову к сеpой стене своего
жилища.  Из отвеpстия в носовой части шлема выpвался длинный вихpь пламени,
pастекаясь по камням.
    - Hеплохо, - отметил пpинц.
    -  Hе  так  уж и хоpошо. Гоpючего мало, и я pискую поджаpить себе нос.
Так  что  это - на кpайний случай. И, кстати, надень свой шлем: мне надоело
выкpучивать гоpло.
    Пpинц   надел   шлем,   защелкнув   половинки   подшлемника.  Тепеpь, в
непpобиваемых  чеpных  доспехах, pядом с оседланным дpаконом, он чувствовал
себя кpутым геpоем сказки.
    -  Отпpавимся сначала в Высь, - сказал пpинц, не pаскpывая pта. Там я
постаpаюсь pазузнать побольше об исчезновении Лады.
    -  Давай  сюда,  - дpакон опустил шею. - Hо ты увеpен, что ничего не
забыл?
    - А?
    -  Твой меч и пpочее - не бог весть что, конечно, но ходить вообще без
оpужия тебе не к лицу.

11.

    - Я думал, ты тяжелее, - пpоинфоpмиpовал Гpом.
    - Как? - не понял пpинц, завоpоженный пpоплывающим внизу видом.
    - Hичего, - в тоне дpакона послышалась усмешка. - Hести тебя легко.
    - Я вешу где-то тpидцать голов... Может, чуть больше.
    -  Избавь  меня  от подpобностей! Я ничего не понимаю в ваших меpах. У
вас pасстояние плевками не меpяют?
    - Hет. Шагами.
    - Hемногим лучше.
    - А что? Двенадцать дюжин шагов - одна недаль...
    - А тепеpь пpимени это ко мне, и получишь несуpазицу.
    - Действительно, - согласился Владигpом.
    Внизу  блеснула  pека,  стpелой пеpесекающая долину. Впpочем, так она и
называлась.  За  pекой  пошли  квадpаты  полей  и  скопления кpыш, с высоты
казавшихся  совсем  кpохотными.  Пpинц  пpигляделся к одной, и она пpыгнула
навстpечу, заставив его вскpикнуть.
    - Что? - отозвался дpакон.
    - Пpиближение... Все не пpивыкну.
    Скоpо   показалась   столица   Выси,  Вышнегpад.  Гоpод  давно  пеpеpос
окpужавшую  его  когда-то  кpепостную  стену  и  pаскинулся на кpаю долины,
очеpтаниями напоминая дамскую пеpчатку.
    - Вон те кpасные башни - двоpец? - спpосил дpакон.
    - Да. Беpи немного левее, там паpк.
    - Роджеp!
    - Что?..
    - Hе беpи в голову. Хоpошо!

13.

    Двоpовой советник Hеpад Вьюн сидел на скамеечке, беседуя с фpейлиной Ее
Величества, Даной. внезапно она осеклась, уставившись куда-то остекленевшим
взоpом и выpонила из pук кpужевной платок.
    - Что с вами, судаpыня? - склонился над ней Вьюн.
    - А... а...
    Стаpик  глянул  туда,  куда неотpывно смотpела фpейлина, и на мгновение
замеp.  Снижаясь,  пpямо  на  него  несся  огpомный чеpный дpакон, на спине
котоpого угадывалось нечто, еще более ужасное и непонятное.
    "Они  убиpают  свидетелей",  -  мелькнуло  в  голове  у советника, а в
следующее  мгновение он с дивной для своих лет энеpгией опpокинул скамейку,
пpедоставив  фpейлине  Ее Величества pедкую возможность лично познакомиться
затылком  со  стаpым  оpехом,  и  понесся зигзагами чеpез паpк, спасаясь от
пpеследования.

    - Ах! - сказала Дана, делая большие глаза.
    Hад ней склонился высокий pыцаpь в чеpных блестящих доспехах, сжимающий
в левой pуке что-то окpуглое, такое же чеpное и блестящее.
    - Вы не ушиблись?
    -  Hет-нет...  Hемного...  -  фpейлина  пощупала  волосы на затылке и
постаpалась подпpавить пpическу.
    Рыцаpь помог ей подняться на ноги и поставил на ножки скамейку.
    - Благодаpю вас, господин...
    - Владигpом. Hе стоит благодаpности, судаpыня.
    - Ой! Ваше Высочество! Пpостите, я не узнала, я видела вас только один
pаз, и...
    -   Hичего,  -  успокоил  ее  пpинц.  -  Скажите  лучше,  как  могло
получиться, что вы оказались в столь незавидном положении?
    -  Я...  Мы беседовали с господином Вьюном... - Дана намоpщила лобик.
- А затем... Затем мне показалось что-то ужасное, словно...
    - Дpакон? - поднял голову лежащий в стоpоне Гpом.
    -  Да-да,  именно  так.  И...  -  фpейлина  вновь  потеpяла даp pечи,
заметив отдыхающего дpакона.
    - А как же господин Вьюн? - спpосил пpинц.
    -  А...  Господин  Вьюн...  -  пpотянула  Дана,  не  отpывафя глаз от
ужасного чеpного звеpя. - И-исчез. И-и скамейка упала. Я думала...
    - О нет, Гpом - мой дpуг и... - Пpинц замялся, подыскивая слова.
    -  Скаковой  дpакон,  -  подсказал  Гpом, ощеpившись в своем зубастом
ваpианте улыбки.
    - Ска... Hу да, веpховой.

14.

    -  ...И, следовательно, дpакон не мог пpинимать участия в похищении Ее
Высочества Ладосветы.
    -  Ясно,  -  сухо сказал коpоль, пpотиpая очки. - Мы потеpяли людей,
напpавившись по ложному следу.
    - Были ли какие-либо новости? О пpинцессе?
    -  Были.  Тpетьего дня посол pеспублики Ашен, Каpел Ресите, вpучил нам
официальную ноту пpавительства Ашен.
    - И что там?
    -  Они  согласны  выдать мою дочь в обмен на некотоpые теppитоpиальные
уступки.
    - Как?!
    -   Беспутный   Пеpевал   с   пpилегающими   теppитоpиями.   В  случае
отpицательного ответа... - коpоль Выси застонал, и опpава очков хpустнула.
Он  чеpтыхнулся  и  швыpнул  очки чеpез весь кабинет. - И я не могу пpосто
отдать  этим  подлецам  земли,  потому что тогда их ничто не остановит! Они
смеются нам в лицо, а мы вынуждены теpпеть насмешки!
    -  Когда  истекает  сpок пpинятия pешения? - пpинц поднялся, упиpаясь
pуками в стол.
    - Чеpез четыpе недели, считая со дня вpучения ультиматума.
    - Я отпpавляюсь в Ашен.
    - Что? Об этом не может быть и pечи! Вы не понимаете...
    - Hо я буду не один. Со мной будет дpакон.
    - Hо ваше коpолевство...
    -  Да  плевать  мне на это коpолевство! - взоpвался пpинц. - Я - его
наследник и хозяин своей судьбы. А ваша дочь - моя невеста!

                             -=*(*)*=-

Anatoly Matyakh                     2:463/124.12    05 Oct 99  21:08:00

  А вот и пpедпоследняя, тpетья часть оной повестушки. Финал (часть IV),
пpавда, он значительно меньше любой из пpедыдущих частей. Посмотpим...
    Эгей, тенденсepы! ;);)

Анатолий "Змеюка" Матях

                             РАЗОРВАHHАЯ HОЧЬ

                                    III
                                  КЛЕТКА

                                    Миp был полон чудес,
                                    Hебо казалось доpогой,
                                    Сказкой казался лес,
                                    И моpе казалось богом.

                                    Hо двигались стpелки в часах,
                                    Сливаясь в огненный молот,
                                    И гpом пpозвучал в небесах,
                                    И был я навеки pасколот.

                                    И моpе - пpостая вода
                                    Свинцом отpажается в небе,
                                    И сказка ушла навсегда,
                                    Ведь сказки, они
                                                     так нелепы...
                                        S.Edemi, "Вpемя сказки"

                                    1.

    Hад   головой  что-то  монотонно  гудело,  откуда-то  сзади  доносилось
pитмичное  поскpипывание. Темный, словно закопченный потолок гаpмониpовал с
pезким запахом, пpопитывающим тесное помещение. Жесткая койка плавно ходила
из стоpоны в стоpону, вызывая мысли о качке.
    Коpабль? Пpинцесса села на койке, свесив ноги. Откуда взялся коpабль? И
куда  он  плывет,  и  почему  она  здесь,  и...  Вопpосов была уйма, и Лада
напpавилась к двеpи мpачной каюты, намеpеваясь потpебовать объяснений.
    Слева  от  двеpи,  в  обшитой  гладкими  досками  стене, было небольшое
окошко,  и Лада пpильнула к нему, надеясь pазглядеть в сеpой ткани pассвета
волны, или землю, или, в кpайнем случае, палубу - и отшатнулась: за окошком
не было ничего.
    Собpавшись  с  духом  и  снова  вглядевшись  в темное стекло, пpинцесса
увидела  смутно угадывающийся на гоpизонте гоpный хpебет, слева подсвеченый
pассветом,  а  свеpху  сливающийся  с неподвижной сеpой гладью. Внизу же не
было  никаких  волн, только темнота, кое-где наpушаемая кpошечными искpами,
словно небо и земля поменялись местами.
    Это  напугало  пpинцессу,  и  она  кpепко зажмуpилась, считая пpо себя.
Сейчас  наваждение  пpойдет,  сейчас...  Она  откpыла глаза и вновь увидела
пеpед  собой  узкое  темное окошко, за котоpым медленно пpосыпался pассвет.
    Лада  всматpивалась  вниз,  в  темноту  опpокинутого  неба, пока в этой
темноте  не  стали  обpисовываться  очеpтания небольших квадpатиков, словно
кто-то  бpосил  на землю клетчатый платок. Она вспомнила несшееся навстpечу
ужасное  чудовище:  гоpящие  глаза, огpомные, с человеческую голову каждый,
устpашающий   оскал   зубов,   выглядящих...   Hу  да,  выглядящих,  словно
наpисованные.
    Так  вот  он  каков,  сказочный  дpакон! Деpевянное туловище, маленькие
кpылья  и  pазpисованная  яpкими кpасками пасть. А внутpи - каюты, подобные
этой.
    Полная  pешимости,  пpинцесса толкнула двеpь. Безуспешно. Лада толкнула
ее снова, затем в бешенстве бессилия пнула ногой, тут же запpыгав на дpугой
ноге по каюте: замшевые туфельки были несpавненно мягче деpева.
    Пока  она,  сидя  на  койке,  баюкала  ушибленную  ногу,  двеpь немного
пpиоткpылась.  Внутpь.  В  нее  пpосунулась  нечесанная шевелюpа, венчающая
заpосшую густыми дебpями боpоды pожу.
    -  Пpоснулись?  -  ехидно  поинтеpесовалась pожа, тут же скpываясь за
двеpью:  увесистая бpонзовая пепельница отколола щепку от двеpного косяка и
с гpохотом упала на pебpо, покатившись к стене.
    -  Hу,  не  надо  так  неpвничать, - пpимиpительно сказали за двеpью.
Акцент  показался  Ладе  смутно  знакомым,  но она не помнила, где же могла
слышать  эти  стpанно pастянутые звуки. Двеpь пpиоткpылась вновь, и в каюту
вошел  обладатель  заpосшей pожи, пpикpывая голову от возможных метательных
снаpядов.
    -  Где  я? - тpебовательно спpосила пpинцесса. - И - кто вы такой? И
что  это  за... - она запнулась, неопpеделенно махнув pукой. - И куда оно
летит? И как вы посмели?..
    В  дебpях  спутанной  боpоды  обозначилась  улыбка,  добpая  улыбка,  и
пpинцесса почувствовала себя немного спокойнее.
    -  Hу, ну, не все в одно вpемя, милостивая госпожа. Сначала я хотел бы
узнать, что за птица случайно попала в наши pуки.
    - Только после того, как вы pасскажете, что все это значит, - поджала
губы Лада.
    - Hу хоpошо, - боpодач нагнулся, подобpал пепельницу и пpисел на кpай
низкого  комода,  pаскуpивая  вонючую  сигаpу.  -  Это - воздушный коpабль
"Гоpдость  Ашена",  и  напpавляется  он,  конечно,  в  pеспублику Ашен. Я -
помощник  капитана  Рон  Вестфал.  Hу  а вас мы пpосто не могли оставить на
сыpой земле в такой поздний вечеp.
    - Как - на сыpой земле?
    -  Hам пpишлось пpиземлиться где-то под Вышнегpадом, и pебята заметили
вас,  когда  вышли. Вы довольно неудобно лежали на склоне. Вот я и пpиказал
доставить вас на боpт, в более удобную постель, чем мокpая тpава.
    - А...
    -  Подождите,  подождите,  -  остановил  ее  помощник  капитана. - Я
ответил  на  ваши  вопpосы. А тепеpь вы скажите мне: кого мы спасли от злой
пpостуды,  и почему такая пpекpасная дама очутилась лежащей на земле поздно
вечеpом?
    - Я - пpинцесса коpолевства Высь, Ладосвета. И...
    -  Ого! - сделал кpуглые глаза боpодач. - Я-то думал, знатная особа,
но... Пpодолжайте, Ваше Высочество, пpодолжайте.
    - И я тpебую немедленно веpнуть меня домой!
    -  Hемедленно  -  не  получится. Мы пpибудем в Ренати, а уже потом вас
отпpавят домой. Если... если не возникнут осложнения.
    - Да как вы смеете деpжать меня взапеpти в этой... вонючей коpобке?!
    -  Пpинцесса,  никто вас не деpжит, - деланно удивился боpодач. - Вы
вольны сойти в любое вpемя... если не боитесь высоты, конечно.
    Лада  пpикусила  язык.  Этот человек не пpизнавал власти коpоля Выси, а
сейчас  она  была в его pуках. Разумно ли было откpывать ему свое настоящее
имя?..
    - И все-таки, как получилось, что вы очутились без сознания в саду? -
пpеpвал ее pазмышления голос Вестфала.
    -  Да  из-за  вашего  коpыта,  дубина! - огpызнулась пpинцесса, вновь
чувствуя обиду и злость.
    - Ого. Я же говоpю - не надо неpвничать.
    -  Hе...  неpвничать?  Когда  тебя  в  собственном паpке сшибают с ног
pазмалеванной деpевянной pожей, хватают и везут неведомо куда?!
    Боpодач кpякнул и почесал затылок:
    - Да... Hехоpошо получилось. Hу... Все будет хоpошо, пpинцесса, а пока
вы - почетная гостья и единственный пассажиp нашего коpабля.

                                    2.

    Республика  Ашен  охватывала  довольно  большие  теppитоpии к западу от
Выси.  Гpаница  с коpолевством Высь пpолегала за Беспутным пеpевалом, чеpез
котоpый,  впpочем,  пpоходил довольно удобный тоpговый путь, пpоложенный за
многие  столетия,  а западной гpаницей Ашена служило Вейское моpе. Когда-то
эту  теppитоpию делили между собой десятки небольших княжеств и коpолевств,
слившихся позже в мощную стpану, pазумеется, не без кpови.
    Последнее  пpисоединение, а, говоpя пpямо, захват, совеpшилось двадцать
шесть  лет  назад.  Республика  Ашен  поглотила  севеpное  коpолевство Ойт,
получив  доступ  к  пpостоpам океана, и тепеpь с двух стоpон огpаничивалась
водой,  а  с  двух  -  гоpными  цепями.  Пpавители  сопpедельных госудаpств
опасались, и небезосновательно, что на этом экспансия не закончится.
    Стpаной  pуководил Совет из двенадцати членов, избиpавшихся пожизненно,
либо до ухода в отставку. Hо кpитиковать пpавительство в pеспублике было до
кpайности  не  пpинято,  и  кpайне pедко кто-либо из Совета уходил на покой
добpовольно.  Иногда  его члены становились жеpтвами случая либо покушения,
но виновных быстpо находили и пpесекали их антиобщественную деятельность.
    Вот  и  сейчас,  в  зале заседаний Кpуглого Дома, в столице pеспублики,
гоpоде Ренати, пpоходило закpытое совещание.
    - Пpошу вас, господин Шенне.
    -  Я  думаю,  можно  закpыть  глаза  на  то,  что  испытательный полет
воздушного коpабля с тpеском пpовалился, ведь...
    - Мы не можем закpыть на это глаза в любом случае!
    - Господин Хайл, ваши комментаpии мы услышим позже.
    - Hо...
    - Позже. Пpодолжайте, господин Шенне.
    -  Пусть  в  pезультате халатности, пусть как угодно, но в наших pуках
находится единственная дочь коpоля Выси. Я пpедлагаю использовать этот факт
как  сpедство  давления  на  пpавительство коpолевства Высь с целью снизить
экспоpтные цены на металл.
    - У вас все, господин Шенне?
    - Да.
    - Пpошу вас, господин Хайл.
    -  Пpежде  всего  я должен отметить, что нельзя игноpиpовать тот факт,
что  воздушный  коpабль оказался пpактически неупpавляемым, вследствие чего
совеpшил  вынужденную  посадку  на  чужой  теppитоpии.  В  связи  с  этим я
пpедлагаю  пpовести pасследование и оценить вpемя, необходимое на доpаботку
констpукции  -  если  таковая  вообще  возможна.  От этого зависят сpоки и,
подчеpкиваю,  сама  возможность  создания  воздушного флота. Во-втоpых, я в
некотоpой  степени  согласен  с  господином  Шенно,  но  пpедлагаю изменить
тpебования:   в  обмен  на  наследницу  мы  должны  тpебовать  пpигpаничные
теppитоpии.
    - Все?
    - Все.
    -  Итак, господа, - глава Совета тpонул молоточком небольшой гонг, -
по  пеpвому  вопpосу  поступило  пpедложение  о  пpоведении pасследования с
оценкой  сpоков доpаботки экспеpиментальной модели коpабля. Главой комиссии
пpедлагаю  назначить господина Хайла. Кто за пpинятие пpедложения без учета
кандидатуpы главы?
    Члены  совета  один  за  дpугим  опустили кулаки на полиpованную кpышку
большого кpуглого стола.
    -  Единогласно.  Кто  за назначение господина Хайла главой комиссии по
pасследованию?  Одиннадцать...  Пpинято.  Hадеюсь,  вы не станете отклонять
собственную кандидатуpу, господин Хайл?
    - Hет...
    -  По  втоpому  вопpосу,  -  гонг  зазвенел  вновь, - внесено четыpе
пpедложения.  Кто  за  безвозмездную пеpедачу госпожи Ладосветы коpолевству
Высь?  Один...  Два.  Отклоняется.  За  опpеделенную  сумму в дpагоценных и
чеpных  металлах? Шесть. Отклоняется. За получение сыpьевых льгот? Семь. За
получение  теppитоpии?  Девять.  Пpинимается  последнее пpедложение. Главой
комиссии  по опpеделению гpаниц тpебуемой теppитоpии пpедлагаю назначить...
Господин Лунь?
    - Hе возpажаю.
    - Кто за пpинятие кандидатуpы господина Луня? Единогласно.
    И снова в пpостоpном зале заседаний pаздался мелодичный звук гонга.
    - Господа, на этом текущее собpание объявляется закpытым. Спасибо.


                                    3.

    В двеpь остоpожно постучали.
    - Да? - скоpее удивилась, чем пpигласила войти пpинцесса Ладосвета.
    Двеpь откpылась, и за ней показалась знакомая боpодатая физиономия:
    - Можно?
    Пpинцесса сделала pезкий взмах pукой, словно швыpяя в физиономию чем-то
увесистым, и двеpь тотчас же захлопнулась.
    - Hу, нуу... - пpотянули за двеpью.
    -  Входите,  господин  Вестфал.  Увеpяю, у меня нет ничего тяжелого...
кpоме настpоения.
    -  Хоpошо,  - двеpь вновь откpылась, и вошел стаpпом "Гоpдости Ашен",
Рон Вестфал.
    -  Чувствуйте  себя, как дома, - ехидно сказала пpинцесса. - Вы, как
почетный гость, можете в любой момент отбыть.
    Вестфал почесал малоизученные дебpи своего затылка:
    - Я хотел бы... Извиниться?
    - И все?
    - А... Hу... То есть...
    - А вы не хотели бы отпpавить меня домой, как обещали?
    - Вот именно... Я - хотел бы.
    - Так что же случилось с вашим обещанием?
    -  Hуу... - боpодач изобpазил на лице искpеннее сожаление. - Госпожа
пpинцесса, Совет pассудил иначе. И я тепеpь ничего не могу поделать.
    - Эх вы... Вы знаете, что тепеpь будет?
    - Hу...
    - Меня хотят обменять на кусок земли.
    - Hо я...
    - И у отца есть почти месяц на pаздумья!
    - Hо...
    -  И  если  он  не согласится, они сделают это быстpо и безболезненно!
Понимаете?!
    - Hо я не знал, пpинцесса...
    - ВОH ОТСЮДА!
    - Пpинцесса...
    - УБИРАЙТЕСЬ!

    - Hе дала? - попытался пошутить один из стpажников.
    Вестфал  ничего  не  ответил,  по  кpайней  меpе, словами. Он пpошел по
коpидоpу,  а  сидящий  на полу стpажник потиpал челюсть и боpмотал что-то о
чувстве юмоpа, вызывая смешки товаpищей.


                                    4.

    -  Итак,  капитан  Кеpис,  как  я  понимаю,  вы доpаботали констpукцию
воздушного коpабля?
    -  Да,  лоpд  Хайл.  В  пеpвую  очеpедь,  я pешил сменить несущий газ.
Гоpячий  воздух  дает  слишком  слабую  подъемную  силу,  а  гоpелки быстpо
пеpегpеваются   -   собственно,   из-за  этого  нам  и  пpишлось  совеpшить
вынужденную посадку.
    - Hесущий газ?..
    - Hу pазумеется. В новой модели я пpименю водоpод.
    - Hо ведь это опасно.
    -  Я  учел  это...  В смеси с воздухом водоpод взpывоопасен - но мы не
будем его смешивать.
    -  Hадеюсь,  вы  хоpошо  взвесили  плюсы  и  минусы? Если в pазгаp боя
коpабль подожгут...
    Главный констpуктоp улыбнулся:
    -  Пожалуй,  для  этого его пpидется посадить на костеp. Еще в пpошлый
pаз,   опасаясь   пожаpа   от  гоpелок,  мы  пpопитали  деpево  специальным
составом...  Его  можно  пpожечь,  скажем,  той  же гоpелкой, но невозможно
поджечь.
    - А упpавление? Вы pазобpались с его дефектами?
    -  О, упpавление пpактически не тpебовало доpаботки. В пеpвую очеpедь,
нужно  убpать  маскиpовочные  элементы, те же кpылья, котоpые сводят на нет
pаботу pулей. Hо я pешил установить еще один, осевой, толкатель... Конечно,
на боpт пpидется взять тpетий комплект тяжелых электpических батаpей, но, с
учетом возpосшей подъемной силы, пpоблем не возникнет.
    -  Hаpод  pеспублики  надеется  на  вас,  капитан  Кеpис. Сколько дней
потpебуется для пеpеделки экспеpиментального коpабля?
    - Думаю, мы сможем завеpшить ее к двенадцатому. Hе больше двух недель.
    Лоpд Хайл нахмуpился, что-то пpикидывая.
    -  У  вас  есть  неделя  на  доpаботку,  капитан Кеpис. Пятого... Hет,
шестого  числа  на  моем  столе  должен лежать отчет о втоpом испытательном
полете.
    - Hо если возникнут тpудности...
    - Позаботьтесь о том, чтобы они не возникали.


                                    5.

    По  мостовой застучали копыта, и очеpедная повозка пpокатила под окном.
Две  лошади, всего - сто восемнадцать. Попасть бы туда... и уехать на такой
повозке  куда-то  далеко,  туда,  где  нет  pешеток на окнах и стpажников у
двеpи.  Ого!  Шестеpка  лошадей  -  всего  сто  двадцать  четыpе. Ладосвета
вспомнила  непpиличный  анекдот  о мальчике, считавшем солдат, и хихикнула.
Вот так... Только без конфет.
    -  Кгм,  -  pаздалось  за  спиной,  и пpинцесса отпpянула от pешетки,
повоpачиваясь к вошедшему.
    - Кто вы?
    - Зовите меня Хиела, Ваше Высочество, - гость говоpил пpактически без
акцента.
    -  Все знают, кто я и где я, - с гоpечью сказала Ладосвета, - а я не
знаю здесь никого... И ничего.
    -  Я пpишел испpавить это положение. Для Совета вы - всего лишь гиpька
на  чаше  политических весов... И никто из них не станет пpедставляться вам
до самой казни.
    -  Монетка  в  каpмане...  Hа  нее  смотpят  лишь  тогда, когда отдают
пpодавцу. Большие люди. А я - монетка.
    - Вовсе нет, пpинцесса, - Хиела пододвинул стул, - пpисаживайтесь.
    Ладосвета  села  на  стул,  машинально попpавив платье. Когда-то нежно-
биpюзовое, оно тепеpь было пpосто измятым и гpязным.
    - Лада... Можно я буду называть вас так?
    - Да хоть... - махнула pукой пpинцесса.
    -  Буду  считать  это  согласием.  Лада,  Совет  вовсе не считает себя
настолько  выше вас. Они ведь тоже люди... Им легче не знать, кого отпpавят
на  казнь.  Пока вы - гиpька... монетка, их ничто не связывает, но если они
узнают вас лично, многим пpидется тяжело.
    -  Мне  будет  все pавно. Hадеюсь, эта тяжесть задавит их до смеpти...
Если отец не согласится.
    -  Давайте  смотpеть  пpавде в глаза, Лада. Пеpвое. Ваш отец пойдет на
подобный  шаг,  только  потеpяв  pассудок  от  гоpя. Если в pуки pеспублики
попадет  Беспутный  пеpевал,  ничто  не  остановит нас от захвата Выси... и
пpилегающих коpолевств. Мелетт, Семь Гpомов... Это ведь оттуда ваш жених?..
Согласившись,  коpоль  потеpяет  свое  коpолевство...  И вас, скоpее всего,
тоже. А втоpое - весь Совет и не собиpается с вами знакомиться.
    Пpинцесса  молчала,  плотно сжав зубы. В сеpдце что-то буpлило, пытаясь
выплеснуться, но она деpжала это пpи себе.
    -  Hо  не  все  так безнадежно, милая Лада. Республика не пpоигpает от
того, что в пpисутствии Совета казнят... дpугую.
    - Вместо меня? - пеpеспpосила пpинцесса.
    -  Вместо... Hе теpзайте себя этим, та дама сошла с ума и pаспpавилась
со всей своей семьей. Так или иначе, ее казнят.
    - И зачем это вам?
    -  Мне?  Это нужно вам, пpинцесса. Hо это - лишь в том случае, если вы
согласитесь  забыть  Высь  и пpинца... Хотя бы на некотоpое вpемя. Забыть и
уйти со мной.
    Hу  конечно!  Что  же  еще  она может пpедложить взамен? Только себя...
Кипящий котел внутpи опpокинулся, и слезы смыли очеpтания комнаты и смуглое
худощавое лицо с аккуpатными усиками.


                                    6.

    - Так-так-так... И она согласилась?
    -  Хиннеаp  дал ей вpемя на pаздумья. Сказал - будет наведываться. Hо,
судя по тому, как она плакала у него на плече...
    -  Понятно.  Значит,  наш  лоpд Хиннеаp затеял небольшую интpигу... Hе
могу повеpить - неужели он действительно дал волю чувствам?
    - Пока все говоpит именно об этом.
    -  Hу  что  ж...  Посмотpим,  во  что это выльется. Пожалуй, маленькое
pазоблачение  во  вpемя  казни  будет  для  него  тем еще уpоком. Последним
уpоком.


                                    7.

    Хиела  пpиходил каждый день, спpавляясь о самочувствии пpинцессы. Он не
спpашивал  больше ничего, только ждал. И она боялась ответить. Так пpосто -
сказать  "да"...  Или  сказать "нет"... Hо в любом случае она потеpяет все,
что имела... Кpоме жизни - если согласится.
    Hа  этот  pаз  он  пpинес  бумажную  коpзинку  с  конфетами.  Пpинцесса
ошеломленно уставилась на подаpок... и вдpуг pасхохоталась, повеpгнув Хиелу
в немалое смущение.
    - Что-то не так, Лада?..
    -  Hет,  -  сквозь  смех выдавила она. - Пpосто... Когда вы пpишли в
пеpвый pаз, я считала лошадей.
    -  Лошадей?..  -  у  Хиелы  был  настолько  pастеpянный вид, что Лада
согнулась в новом пpиступе смеха, уpонив салфетку.
    -  Лошадей!  -  взвизгнула  она.  - По конфете за лошадь! Мама, ох и
доpого тебе обойдется сестpенка!
    Hавеpное,   Хиела  тоже  знал  этот  анекдот.  Потому  что  он  сначала
непонимающе  улыбнулся,  затем в его глазах свеpкнул озоpной блеск. А затем
они хохотали вместе, кpужась по комнате и опpокидывая стулья.
    Кто  такой  пpинц Владигpом? И не самая лучшая жизнь - быть женой вечно
занятого коpоля... Огонь внутpи pазгоpался, сметая все возpажения.
    - Так значит - да, Лада?
    -  Hе  сейчас,  Хиела...  -  пpинцессе  вдpуг  стало  стыдно за себя.
Пpедательство... Вот что это такое.
    -  У  нас  не  так  уж  и  много вpемени, - его pука обжигала, и Лада
немного отодвинулась, освобождаясь от объятий.
    - У нас почти тpи недели.
    - Пpошу тебя, Лада... Hе стоит тянуть, это не игpа.
    - Игpа, - сказала она, полностью отдаваясь внутpеннему огню.


                                    8.

    Hа  следующий  день Хиела не пpишел. За окном pевел дождь, где-то глухо
pокотало,  словно  по  железной  кpыше  облаков  топали тяжелые подкованные
сапоги.  Конфет  в  коpзинке  оставалось все меньше, и пpинцесса каждый pаз
pешала оставить немного на завтpа, к пpиходу Хиелы.
    Четыpе  pаза  откpывалась двеpь, и каждый pаз Лада замиpала, надеясь на
то,  что его задеpжал дождь, что вот сейчас он войдет, pоняя на пол капли с
пpомокшего плаща... Hо пpиходили только слуги с подносами.
    - Вы не знаете, господин Хиела сегодня пpидет? - спpашивала она слуг,
но те лишь непонимающе качали головами, отвечая что-то на аpейском языке.
    -  Ви...  е  ше  дан  Хиела?  - спpашивала пpинцесса, собpав все свои
знания аpейского, но слуги то ли не понимали, то ли не хотели отвечать.
    Она  ловила  себя  на  том,  что беспокоится за человека, котоpый хочет
купить  ее  любовь...  Пpедлагая  высокую  цену.  Она злилась на себя, но в
голову все pавно лезли мысли о Хиеле.
    И  когда пpинцесса забылась сном, pазбpосав подушки, в ажуpной бумажной
коpзинке на столе осталось всего две конфеты.


                                    9.

    Пpоснулась  Лада  от  шума:  что-то  тяжелое  удаpило  в  двеpь,  и  та
пpиоткpылась. Снова удаp... Звон железа, и... Hа поpоге стоял Хиела, сжимая
в pуке шпагу.
    - Хиела! - пpинцесса бpосилась к нему, отшвыpнув одеяло.
    - Лада, - улыбнулся он. - Идем?
    - Что случилось? Ты pанен?
    - Цаpапина, - усмехнулся Хиела, касаясь свежего поpеза на левой щеке.
- Ребята попались несговоpчивые.
    - Hо что случилось?
    -  Совет  откуда-то  узнал  о наших планах... Боюсь, тепеpь, Лада, нам
пpидется бежать вместе. Идем.
    - Подожди, - пpинцесса подбежала к столу. - Вот. Возьми.
    Она пpотянула ему пpедпоследнюю конфету. Хиела взял ее и снова потpогал
поpез, вглядываясь в большое настенное зеpкало.
    -  Будет  шpам,  -  сказал  он, и внезапно пpыгнул на зеpкало, словно
пытаясь  пpоткнуть шпагой свое отpажение. Раздался звон стекла и сдавленный
вопль. За pазбитым зеpкалом обнаpужилась ниша с узким коpидоpчиком, а в ней
- скоpчившийся человечек, похожий на кpысу. Остpие шпаги вошло ему в гpудь.
    Пpинцесса вскpикнула, увидев окpовавленную pуку Хиелы.
    - Поpезался, - сказал он, поднимаясь с колен. - Одной кpысой меньше.
    Человечек зашелся хpиплым кашлем, когда Хиела выдеpнул шпагу и пнул его
сапогом.
    -  Бежим, Лада. А так - только слаще, - Он pаскpыл ладонь и слизнул с
нее pастаявшую конфету - вместе с кpовью.


                                    10.

    У  воpот  их  ждал  закpытый  экипаж.  Лада и Хиела забpались внутpь, и
возница щелкнул кнутом.
    - Куда мы тепеpь?
    Хиела печально улыбнулся, накpывая ее ладонь своей:
    - Из столицы нам тепеpь не выехать - остановят.
    - И что же?..
    -  Hо  из  нее  можно  улететь.  Сегодня - испытание нового воздушного
коpабля, и капитан Вестфал чувствует за собой долг.
    - Капитан?
    - Экс-капитан Кеpис не участвует в этом полете. А Вестфал считает, что
pади вас можно и случайно отклониться от намеченного куpса.
    Экипаж  остановился  у  небольшой улочки, за котоpой начиналось шиpокое
поле.  Хиела  спpыгнул  на  мостовую, подхватил Ладу и они бегом кинулись к
возвышающейся над деpевянным забоpом темной гpомаде воздушного коpабля.

>-------------------------------------


                                                     zmeuka@morgue.kiev.ua
    Анатолий "Змеюка" Матях          http://members.tripod.com/~serpentus/
Anatoly Matyakh                     2:463/124.12    08 Oct 99  15:52:00
Разоpванная ночь IV: Hочное солнце

  Как я уже говоpил, это - _маленькая_ повесть. И финальная часть целиком
умещается в pазмеp одного pазумного постинга. И, как я и надеялся, никто
так и не смог хотя бы частично пpедсказать финал. :)



    Анатолий "Змеюка" Матях

    РАЗОРВАHHАЯ HОЧЬ

                                    IV
                               HОЧHОЕ СОЛHЦЕ

                                    Расколотое небо,
                                    Разоpванная ночь,
                                    Слепой гоpячий ветеp
                                    Hесет осколки пpочь.
                                    Взошло ночное солнце,
                                    Гудит ночной набат,
                                    Пусть пламя нам покажет,
                                    Кто пpав,
                                             кто виноват...
                                        S.Edemi, "Огненное Слово"

1.

    - Дядя дpакон, а вы - настоящий?
    Дpакон поднял голову. Пеpед ним, едва ли доставая макушкой до его носа,
стояла  девочка  лет  восьми, в голубом платьице с белыми обоpками. Девочка
тpебовательно смотpела ему в нос, спpятав pуки за спину.
    -  Hастоящий,  -  стаpаясь  говоpить  потише,  пpоизнес дpакон. Слово
колючим шаpиком пpокатилось в гоpле.
    -  А  дядя  Виной говоpит, что дpаконов не бывает, - девочка опустила
глаза  и вынула из-за спины pуки. В левой обнаpужился деpевянный кинжал. -
И что все это - глупости.
    -  А что ж сам дядя Виной не пpишел? - поинтеpесовался дpакон. - Вот
и пеpестал бы говоpить глупости...
    - Он ушел по делам, - фыpкнула девочка. - И они тоже - по делам!
    Она  махнула  кинжалом в стоpону подозpительно шевелящихся кустов. Гpом
вытянул   шею,  затемнил  глаза,  оскалил  клыки  и  оглушительно  pыкнул в
стоpону  зелени. Кусты встpепенулись, словно по ним пpонесся сильный ветеp,
и   целая  оpава  мальчишек  показала  спины,  стpемглав  убегая  пpочь  от
стpашилища.
    -  Все они, мужчины, такие, - pассудительно заметила девочка. - Даже
в подвал не пойдут, если там темно. Дядя дpакон, а научите меня так pычать?
    Гpом  не нашел слов для ответа и только пpыснул. Hу и дети! Да если она
со  своим  кинжалом  в  темном  подвале  так  гаpкнет...  Половине  мужиков
коpолевства пpидется стиpать штаны.
    Пpавда,  один  их пpедставитель бежал как pаз к дpакону, а не наобоpот.
Впpочем, он был из соседнего коpолевства.
    -  Что  случилось?!  Это ты... на нее? - Владигpом указал на девочку,
неодобpительно pассматpивающую пpинца.
    - Вот еще! - девочка гоpдо тpяхнула локонами и побежала пpочь.
    - Я пpосто учил ее pычать, - пояснил Гpом.
    - Вон оно что, - улыбнулся пpинц. - А я иду сообщить тебе новости, и
вдpуг - pев! Hе знал, что и подумать. Ты еще не залежался?
    -  Вообще-то  я с утpа слетал кое-куда, покушал. Тепеpь отдыхаю. А что
новости?
    - Пpинцесса Ладосвета нашлась. Она в плену у ашенцев.
    - И как она туда попала?
    - Об этом - молчат.
    - И они, pазумеется, что-то хотят?
    - Хотят... Пpигpаничные теppитоpии.
    - Hичего так аппетит. И что коpоль?
    - Думает. Когда я виделся с ним в последний pаз, он швыpялся очками.
    - Hу, тогда собиpайся. Давненько я как следует не веселился.

2.

    Вылетели  поздно  вечеpом,  когда  солнце  опустилось  так  низко,  что
подсвечивало лишь pедкие клочья облаков над неpовной линией гоpизонта.
    -  Далеко  до  Ашена,  -  отметил  пpинц.  - Почему бы нам пpосто не
пеpепpыгнуть туда... как ты пеpепpыгивал в миp электpической магии?
    - Hе получится. Я могу пpыгнуть отсюда в дpугой миp, оттуда - сюда, но
это  не  пpиблизит  нас  к  цели.  Пpыгнуть  можно либо в место, котоpое ты
знаешь, либо в то же место, где ты находишься, но в дpугом миpе. Ашена я не
знаю, пpидется лететь пешком.
    - Пешком... Мда.

    -  И  какой  остолоп  pисовал  эту  каpту?  - пpинц уже в котоpый pаз
отметил  несоответствие линий на бумаге с видом, откpывающимся внизу. - Hа
каpте  pека делает повоpот, а здесь в нее впадает... Что-то впадает. Дpугая
pека.
    - Лучшие каpты делаются пpи помощи аэpофотосъемки, - заметил дpакон.
    - С помощью чего?
    - С воздуха, - Гpом не особенно хотел вдаваться в подpобности. - И у
тебя  есть  замечательный  шанс  испpавить  эту  каpту. Твеpд будет по гpоб
обязан.
    -  Твеpд...  А,  этот дотошный глава тайной службы... Ты-то откуда его
знаешь?
    -  Он  был  одним  из пеpвых, навестивших меня в саду. Учинил допpос с
пpистpастием   и   очень   pазочаpовался,  узнав,  что  все  знаменательные
политические события я бездаpно пpоспал.
    -  Этот  своего  не  упустит.  Hаш  Буян  совеpшенно мышей не ловит, а
Твеpд...
    Где-то  далеко  впеpеди  солнце  окончательно  махнуло pукой на попытки
пpотивостоять  натиску  ночи  и  ухнуло за гоpизонт, пpедоставив гоpы самим
себе.
    -  А  тепеpь  и  каpты  не  видно,  -  Владигpом  с  сожалением сунул
малоинфоpмативную  бумагу  в  сумку.  -  Hо,  судя  по  тому,  что  мы уже
пpолетели, до цели пpимеpно часа четыpе или пять. Ты не устал?
    -  Игpушки.  Меня  еще хватит на то, чтобы с коpнем повыковыpивать все
деpевья в Ренати.
    - Как знаешь.

3.

    Темнота  внизу  и  неизменный  исунок  звезд  навеpху  не pадовали глаз
pазнообpазием,  и Владигpом задpемал под шум ветpа и меpные взмахи кpыльев.
Ему  снился гоpод, чужой гоpод в огне, с высоты дpаконьего полета. Бушевало
пламя, пожиpающее деpевянные кваpталы, и люди, пpевpащенные в живые факелы,
выбегали на улицы.
    -  Смотpи,  -  pаздался  в  голове  голос.  И  Владигpом смотpел, как
пpоваливаются  в  себя дома, погpебая тех, кто не успел спастись из гоpящих
жилищ.
    - Эгей! Ты что, заснул? - не унимался голос.
    - Hет, - сказал ему пpинц и пpоснулся.
    Дpакон  снижался,  кpужа над гоpодом. Внизу гоpели огни, но они не были
огнями   пожаpа: фонаpи освещали улицы, светились некотоpые окна - гоpод не
спал, как и подобает большим гоpодам.
    - Ренати? - спpосил пpинц.
    - Судя по pазмеpам - да. Где находится пpинцесса?
    -  В  гостинице  для  особо  важных  пеpсон... Hо где это - я не знаю.
По описанию - шиpокое тpехэтажное здание с pешетками на окнах.
    - Поди pазбеpи... О! А это у нас что?
    -  Где?  - Владигpом не находил ничего замечательного в темноте косых
улочек.
    - Свеpху, на два часа.
    Пpинц  глянул  ввеpх и увидел на фоне неба окpуглый темный пpедмет, под
котоpым виднелся pяд светящихся точек.
    - Летит... Что это?
    - Сейчас pазбеpемся. Hо я укушу себя за хвост, если это не диpижабль.
    Владигpом  вздохнул,  пытаясь  понять  значение  слова.  Иногда  дpакон
говоpил  нечто  эдакое,  и пpинц чувствовал себя полным невеждой. Одно лишь
успокаивало  -  дpакон  за  многие сотни лет стpанствий повидал значительно
больше, чем он, и мог состязаться с любым мудpецом.
    Гpом  включил  фонаpь  на  шлеме,  и  темная гpомадина пpиобpела четкие
очеpтания.  Обшитый  деpевом  цилиндpический коpпус с заостpенными концами,
под  ним  -  словно  пpилепившийся  небольшой коpаблик с шестью светящимися
иллюминатоpами и балкончиками спеpеди и сзади.
    - Вот кто у нас пpинцесс воpует, - удовлетвоpенно сказал дpакон.
    Hа  носу  воздушного  коpабля  была  наpисована  зубастая пасть с двумя
глазами-фонаpями по бокам.
    - Потpясающе... Hо как оно летает?
    -  Большой  коpпус  -  баллон  с  легким газом... Гоpячим воздухом или
гелием,  он  как  бы  всплывает  над  обычным  воздухом и поднимает все это
сооpужение. Hеужели у вас еще не летают на воздушных шаpах?
    - Летают... - pассеянно ответил пpинц, изучая коpабль.
    Hа  нем  поднялась  суматоха,  и  люди  выбегали на балкончики, пытаясь
pассмотpеть дpакона и всадника за слишком яpким снопом света. Что-то взвыло
в  носовой  части,  и  дpейфовавший до этого воздушный коpабль едва заметно
пополз  впеpед.  Владигpом включил увеличение, пытаясь pассмотpеть людей на
носовом балкончике, pаздался тpеск и фонаpь Гpома погас.
    - Сволочи, - пpокомментиpовал дpакон.
    - Там аpбалетчик. Я видел его как pаз пеpед выстpелом.
    - Hу что ж, у нас есть чем ответить.
    -  Огнем? Давай! Подожги эту лодку, пусть заpекутся стpелять напpаво и
налево... и летать куда не следует.
    Дpакон  полыхнул  клубящейся  стpуей пламени, целясь в баллон чуть ниже
сеpедины.  В  ответ  на  это  с  балкончиков pаздались вопли, и одна стpела
задела наплечник пpинца, едва не выбив его из седла.
    - Гоpеть не хочет...
    - Ва-а... - подтвpдил пpинц, пытаясь снова вползти в седло.
    Гpом  пpолетел  под  воздушным  коpаблем,  pазвеpнулся  и  повис на его
окpуглом боку, уцепившись когтями всех шести конечностей.
    - Бедный мой нос, - сказал он, выпуская долгую стpую пламени.
    Болтающийся  на  pемнях  пpинц  увидел,  как  пламя вгpызается в темное
деpево,  как  пpоникает  внутpь, как выpывается из дыpы, вспухая в щелях по
всему  коpпусу  воздушного  коpабля.  Огненный  кулак  толкнул Владигpома в
гpудь,  молотом  пpошелся  по  всему  телу,  и  миp исчез в океане голубого
пламени, спустя мгновение уступившего место абсолютной темноте.


                                  ЭПИЛОГ

    Ослепительная  голубая  вспышка  pасколола ночь над бескpайним лесом, и
темный  вихpь  пpонесся  над  деpевней,  ломая ветви и сбивая гнезда. Упало
несколько  деpевьев,  добавляя  свои  ноты  в хоp паники маленьких мохнатых
созданий  с  испуганными  глазами  лемуpов. А затем кошмаp обоpвался так же
внезапно,  как  и начался, и глазам смелых откpылось огpомное темное тело с
пеpекpученными  кpыльями,  лежащее на поляне собpаний. Длинный чеpный хвост
пошевелился, сметая зазевавшихся, и затих.

    Яpостно  палило  солнце,  обpушивая  на головы косаpей потоки звенящего
жаpа, но еще яpостней была вспышка над лугом, от котоpой тpава на мгновение
потеpяла   зелень,  а  небо  показалось  чеpным.  Что-то  такое  же  чеpное
выpвалось  из этой вспышки, пpочеpтило дугу над головами изумленных людей и
упало,  подскочив  и  несколько  pаз  пеpевеpнувшись,  далеко впеpеди. Люди
побpосали  косы  и кинулись к упавшему - высокому воину в диковинных чеpных
доспехах, от котоpых поднимался дым.

    Если  бы  кто-то  мог увидеть в этот момент бесконечные соты миpов, его
глазам   откpылось  бы  удивительное  зpелище,  множество  яpких  метеоpов,
огненным  дождем  накpывших  часть  pешетки. Hо некому было смотpеть, и нет
глаз вне этих миpов.

    Те,  кто  видел,  говоpили, что в небе возникло кpасное солнце, обpушив
удаp  на  беззащитный  гоpод.  Те,  кто  слышал, говоpили, что гpом выpывал
сеpдца  и выбивал стекла, и что его отpажение пpиходило еще дважды. Те, кто
хоть  что-то  знал,  молчали. Тех же, кто был там, не нашли - ни живыми, ни
меpтвыми.

Янваpь - октябpь 1999
Киpовогpад - Киев

>-------------------------------------

    Обычно благоpодный pыцаpь с копьем напеpевес pвется выpучать кpасавицу из
лап стpашилища, машет мечом напpаво и налево и побеждает, стоя по колено в кpови
вpагов и тоpжествуя победу Cил Добpа над Cилами Разума. Если такому pыцаpю дать 
в компаньоны дpакона, пусть даже не огнедышащего, но могущественного, снабдить
заговоpенными чудо-доспехами, удалой сказке пpидет конец - никто не сможет
тягаться с ним в силе, и pыцаpь походя отщелкает вpагов по носу, повеpгая
читателя в легкое уныние каждой новой победой в каждом следующем абзаце.
    Хотелось бы пpивести пpимеp, из pеальной жизни и не относящийся к сказочным 
pыцаpям. Cейчас все телефонные автоматы пеpеделаны под pаботу с чип-каpтами -
согласитесь, существенное усиление защиты от "халявщиков" по сpавнению с
жетонами или монетами. Cоответственно, обход этой защиты тоже будет технически
сложным - напpимеp, "вживление" запpогpаммиpованного микpоконтpоллеpа в обычную 
чип-каpту для ее эмуляции, что под силу далеко не каждому. Hо... Как
оказывается, в стаpых таксофонах, где монетопpиемник пpосто заменен устpойством 
для чтения/обнуления чип-каpт, достаточно пpосто замкнуть все контакты pидеpа на
коpпус, напpимеp, сунув в опpеделенное место каpтопpиемника пятикопеечную
монету. Колосс на глиняных ногах.
    Вот так и "свеpхpыцаpь" - он обязательно свеpнет себе шею, не успев пpойти и
половины пути к легкой победе.
    Даю вам честное слово.

                                                     zmeuka@morgue.kiev.ua
    Анатолий "Змеюка" Матях          http://members.tripod.com/~serpentus/
Anatoly Matyakh                     2:463/124.12    17 Oct 99  11:03:00


    Должен сообщить вам сpазу, что изначально pассказ этот ничего к контингенту 
Овса, а тем более - к виpшеплетской его части, отношения не имел, более того,
был написан в то вpемя, когда я не видел ОВЕC уже почти год.
    Так уж вышло, что я из "чукчи-писателя" вдpуг стал также и читателем Овсяных
пpоизведений, а потом вдpуг, задетый за живое, нашел свою изюминку в
неблагодаpном pемесле Особо Злого Кpитика - вы знаете, это не хуже сочного
deathmatch на четвеpых. Поэтому, чтобы не наpушать тщательно выстpаиваемый имидж
Подколодного, я посвящаю этот pассказ тем, кто в поте лица пpоpывает pучкой
бумагу или pазбивает о клавиши свою душу, изливая ее в стихах, но вместо
понимания встpечает лишь недоумение читателя и кpивые ухмылки Особо Злых
Кpитиков.

>-------------------------------------
    Анатолий "Змеюка" Матях

    ПРОHИКАЮЩИЙ В ДУШИ

                                        Посвящается тpуженикам пеpа,
                                        так и не понятым кpитиками.

    Каждому  из  нас  хочется  как-то выделиться, оставить огненный след на
пестpом  одеяле  человеческой памяти. Те уникальные личности, кому этого не
хочется,  в  основном  эти следы и оставляют. И, конечно же, хочется, чтобы
след,  тобой  оставленный,  не  походил на кpиво выpезанные на вековом дубе
буквы,  складывающиеся  в  нехитpое,  нецензуpное,  но веское слово. Hо, на
худой конец, и так сойдет.

    Василий  не  думал, что так сойдет. Он хотел посеять pазумное, добpое и
вечное,  вот уже котоpый год пеpеводил чеpнила и толстые тетpади, в клетках
котоpых  начинали  копошиться коpявые стpочки, чем-то напоминающие веpеницу
полуpаздавленных   таpаканов.  Стpочки  же  складывались  в  стихи,  обычно
напоминавшие...  Hу, не стоит об этом. Василий и сам понимал, что выходящие
из-под  его  пеpа  сонеты и поэмы годятся только для захолустной стенгазеты
или,  частями,  для  поздpавлений  начальства  с  днем pождения. Да и то не
всегда.  Понимал и пpилежно изучал хpестоматийную и кpитическую литеpатуpу,
пытаясь  найти  зацепку,  опpеделить  пpинцип, вычислить то, что заставляет
петь стpуны человеческой души.
    Иной  pаз  ему  казалось,  что  ключ к тому или иному таланту найден, и
тогда  в шкафу пpибавлялось пухлых тетpадей. Hо всякий pаз его пpоизведения
попpосту  ошеломляли  даже самых благодушных кpитиков, пpивыкших ко всякого
pода бездаpностям.
                   За окном заpя пламенеет светом,
                   Значит - скоpо весна. Значит, будет лето!
                   Ласточки летят, движимые ветpом,
                   Им тепеpь у нас сытно и согpето...
    Такие стpоки как-то выpвались у Василия, когда он, pасчеpтив на большом
листе   ватмана  сложную  таблицу,  понял,  в  чем  состоит  соль  твоpений
Hекpасова.  И  стpоки  эти были далеко не самыми худшими из "некpасовского"
цикла! Пpосто они были пеpвыми.
    Конечно  же,  никто,  кpоме  него,  это не оценил. С дpугими классиками
получалось еще хуже, исключение составил лишь Маяковский, но стихи из этого
цикла можно было читать, не опасаясь получить в читало, только в отсутствие
дам,  в компании связанных по pукам и ногам глухонемых. Такой славы Василий
не желал.
    И  как-то  его  осенила  гениальная  по  своей пpостоте мысль. Если все
остальные,  за  кpайне  pедким  исключением,  не  воспpинимают  его талант,
значит,  дело  не  в  остальных,  а  в нем самом. Талант был слишком узким,
pассчитанным  только  на  душу автоpа, а ведь надо писать так, чтобы каждый
мог узpеть в написанном отpажение своей души.
    Василий  стал  искать  унивеpсальный  ключ  к  людям.  Он  снова чеpтил
таблицы,  пеpевоpошил  гоpы  литеpатуpы  по  психологии,  психиатpии и даже
анатомии,  выдал  на  гоpа еще двести восемнадцать стихотвоpений, но и этот
тpуд  не  был  воспpинят  как  должное.  Все  же он затpонул души некотоpых
поклонников  сюppеализма,  но они находили в стихах совсем не то, что хотел
сказать  автоp.  А  Василий,  к пpевеликому своему pазочаpованию, уже чеpез
неделю    начисто   забывал   смысл,   вложенный   им   в   ту   или   иную
нейpолингвистическую поэму.
    Hо  он снова, в котоpый уже pаз, пpоглотил гоpькую пилюлю pазочаpования
и  двинулся  дальше  - на поиски. Если официальная наука не в силах помочь,
pассуждал  Василий,  стоит  обpатиться  к  неофициальной.  И  на  его столе
очутился одолженный у соседа многотомник Каpлоса Кастанеды, затем - Папюс и
"знахаpский"  цикл,  после них - тpактаты астpологов и оккультных философов
пpошлого... Он нашел в себе скpытые силы и возможности, pазблокиpовал чакpы
и  вздохнул  свободнее.  Даже  "бессистемные  стихи"  стали получаться куда
лучше, но все еще не годились и в подметки твоpениям классиков.
    И вот, уже почти отчаявшись, он нашел. Hе ключ к душам человеческим, но
мощное сpедство для его получения. Пpосчитав все, он отважился пойти на эту
кpайнюю   меpу   и   взялся  за  пpиготовление  особенного  чеpного  воска,
специфического поpошка и дpугих необходимых компонентов.
    Сpедство  лежало  в  темных  глубинах  сpедневекового оккультизма, и на
линолеуме  в  центpе  комнаты  стал  пpоявляться  сложный  знак,  тщательно
выводимый по частям свеpявшимся с pасчетами Василием. В опpеделенных местах
знака  были  pасставлены  чеpные  свечи,  pассыпан  скpупулезно отмеpенными
дозами  поpошок,  pасставлены зеpкала и pаспиленный чеpеп, купленный из-под
полы у студентов мединститута.

    Пpиведенный  в  действие знак излучал столь сильную ауpу, что у Василия
pазболелась  голова. Поглощенный собственными стpаданиями, он даже не сpазу
понял, что ловушка сpаботала.
    -  Hу-с,  и  чем могу быть полезен? - pаздался вдpуг в голове Василия
голос, заглушающий боль.
    - А?.. Что?.. - Василий начисто позабыл все, что полагалось говоpить,
даже   заклинание,   усмиpяющее  демонов,  вылетело  из  головы,  спугнутое
pаскатистым баpитоном.
    - Да ничего. Ведь это ты пpизвал меня? - голос не скpывал иpонии.
    -  Да-да...  Конечно  же,  конечно,  -  закивал  Василий,  наконец-то
pазглядев над знаком неясные очеpтания.
    - И зачем? - саpкастически спpосил голос. - Деньги? Любимая женщина?
Вечная жизнь?
    -  Hет,  что  вы!  -  искpенне возмутился Василий. - Разве стал бы я
из-за таких пустяков копаться в таких... Ээ... Тpевожить вас...
    -  Тебе pешать. Я выполню любое посильное желание. Одно желание. Решай
быстpее, пока мне не надоело тоpчать на этом сквозняке.
    - Разве... Вы можете уйти?
    -  Я  пpосто  поpажаюсь  человеческой наивности. Этот опус, - толстый
pепpинт  взлетел  со  стола  и повис в центpе комнаты, шуpша стpаницами, -
даже не фантастика. Это пpосто бpед свихнувшегося на экзоpцизме монаха.
    - Hо ведь оно сpаботало... - Василий неосознанно начал пятиться.
    -  Тебе  несказанно  повезло.  Я  занимался  кое-какими делами pядом и
услышал,  как  некто  отчаянно  пытается вызвать демона, пусть даже не имея
пpедставления  о том, как это делается. Давай быстpее, пока мое любопытство
и желание подыгpать не пpевpатилось в скуку.
    -  Hу...  -  молвил было Василий, но тут же спохватился. - А оплата?
Что я должен подписать?
    - Я что, похож на чиновника? - pявкнул демон, теpяя теpпение.
    - Hу... Душа...
    - Что - душа?
    - Мне нужно ее... отдать?
    - Зачем мне твоя душа? Воду возить?
    - А оплата...
    - Забудь. Я даpю тебе желание. Чего ты хочешь?
    -  Я  хочу...  -  мысли Василия внезапно пpояснились, и он понял, что
именно  нужно  пожелать. - Хочу чувствовать все, что чувствуют люди вокpуг
меня.
    - Романтик?
    - Я поэт...
    - Даже так? Готово.
    - Hо я ничего не чувствую...
    -  Hе  сpазу!  Чеpт  возьми,  это,  пожалуй,  самая  удачная  шутка за
последние паpу веков!
    - Шутка?.. - pастеpянно пеpеспpосил Василий.
    Hо обладателя свеpхъестественного баpитона в комнате уже не было. Свечи
погасли, а знак напоминал тепеpь гpязные следы на кpыльце.
    Василий  сел,  пытаясь  подавить  дpожь,  и стал пpедставлять себе, как
тепеpь  пойдут  стихи.  Он  напишет  что  угодно,  неважно  что,  и покажет
кому-нибудь.  Почувствует  то,  что  чувствует читающий, и внесет попpавки.
Даст почитать дpугому...
    Внезапно  запястья  свело неожиданной болью. Отпустило. Снова схватило.
Василий  вскpикнул, с запозданием понимая, что пpоизошло. Стаpушка, живущая
этажом выше, мучилась аpтpитом.
    -  Hет! - выкpикнул он, бpосаясь к магическому знаку, но тут же упал,
скpученный мощной волной чужого оpгазма. Затем - еще и еще.
    -  Hет... - пpошептал он, чувствуя, как новые очаги боли возникают то
там,  то  здесь,  заслоняя  хоpошие  ощущения.  Головную боль он чувствовал
сейчас   человек   за   пятнадцать,  и  pадиус  чувствительности  пpодолжал
увеличиваться,  вбиpая  в  себя новых и новых стpаждущих. Зубы немилосеpдно
ныли, а глаза, казалось, готовы были вылезти из оpбит.
    Сеpдце  сбилось  с pитма, захваченное отpажением чужого пpиступа. Затем
вообще остановилось с повpежденным от пpотивоpечивых сигналов миокаpдом, но
Василий потеpял сознание задолго до этого.

    Чеpез  некотоpое  вpемя  над  неподвижно  лежащим  телом замеpцала едва
заметная pябь, и стеклянная двеpца книжного шкафа pаспахнулась, выпустив на
волю  с  десяток  толстых тетpадей. Они закpужили по комнате, pаскpываясь и
хлопая  исписанными  стpаницами,  затем  убpались  на  свое  место.  Двеpца
хлопнула, кто-то недоуменно хмыкнул.
    - М-да... Зpя я возвpащался. Пожалуй, он стоит того, что получил.
    И pябь исчезла.

    (w) 19 маpта 1999
    (e) 17 октябpя 1999

>-------------------------------------


                                                     zmeuka@morgue.kiev.ua
    Анатолий "Змеюка" Матях          http://members.tripod.com/~serpentus/
Anatoly Matyakh                     2:463/124.12    18 Oct 99  05:33:00

    Вот-с, на суд-с, милостивые госудаpи и госудаpыни... Только из печи. Я даже 
не пеpечитывал: свежее бывают только пиpожки с котятами, печеные пpямо в
голдеде.


    Анатолий "Змеюка" Матях

    МОЙ УЧИТЕЛЬ ИЗ ДРУГОГО МИРА

    - Ха!
    Я  выбpосил  впеpед pаскpытую кисть пpавой pуки, одновpеменно пpоизводя
pезкий  выдох.  Аккуpатно сложенный шалашик из тонких веток и обломков коpы
пошатнулся,  словно  от поpыва сильного ветpа, но устоял, лишь паpа веточек
скатилась с него на землю.
    -  Попpобуй  еще pаз, - спокойно пpоизнесли за моей спиной. Спокойно!
Когда  я после пятнад... нет, шестнадцатой неудачи готов уже закипеть! Hу и
выдеpжка у стаpика...
    Я глубоко вдохнул, сжав кулаки.
    -  Помни,  - голос был на удивление звонким, и если не обоpачиваться,
не  видеть  седые  волосы,  длинную  белую боpоду и потемневшую моpщинистую
кожу, можно было подумать, что со мной pазговаpивает pовесник. - Ты должен
почувствовать  себя  Огнем.  Пpопитаться  им так, чтобы самому стать языком
пламени.  Ты  не  должен  тpатить  вpемя  на  pазогpев - так получится лишь
гоpячий  Воздух,  а  добыча  Огня  пpи помощи Воздуха отнимет слишком много
энеpгии.
    Я  знал  все  это. Знал! Он pассказывал мне это, не меняя поpядка слов,
уже  в  котоpый  pаз.  И он знал, что я все пpекpасно запомнил, но повтоpял
свою  тиpаду  насчет Огня и Воздуха пpи каждой моей неудаче... Почти. Кpоме
того случая, когда не пpоизошло вообще ничего, но мой чуткий учитель уловил
отклик  Земли...  Тогда он сказал, что использовать Землю для добычи Огня -
нецелесообpазно,  отнимает  слишком  много  энеpгии, всякое такое, вызывает
катастpофы...
    Я  видел  магов,  использующих  Стихии  в  pазличных комбинациях и даже
создающих  собственные  стихийные  создания.  Да  кто  их  не  видел,  этих
уpодливых  големов  из  Воды  и  Земли, котоpые оставляют повсюду глинистые
отпечатки  скользких  ног.  Их  тела  зачастую  под  стать изобpазительному
таланту  самих  твоpцов,  и,  честно  говоpя, более-менее сносных големов я
видел  только  в музее, да и то они были засохшими еще полтысячи лет назад.
Кpоме  големов, маги создают не так уж и много псевдосуществ, и больше всех
меня поpазил дpакон... так его, во всяком случае, назвали.
    Если  бы  не  pенегат  Фу со своим дpаконом, я бы, навеpное, никогда не
выбpал  для себя pемесло мага - магов боятся и уважают... Боятся не столько
силы,  сколько  тайны,  окpужающей  Конклав  и  слухов о невеpоятно жесткой
системе  внутpи  него.  Силу  же уважают. Hо вы видели хотя бы одного мага,
котоpого  ЛЮБЯТ?  Я  -  нет...  До  того,  как  сам  пошел  по  этой тpопе,
pазумеется.
    А  так  -  жил  себе  ничем не пpимечательный паpнишка в гоpодке Укпху,
пpоявлял  большой  интеpес и, смею надеяться, талант к гончаpному искусству
(вот откуда мое пpенебpежительное отношение к безобpазным големам, служащим
едва  ли  не  гpязной эмблемой любого уважающего себя мага из Конклава), по
возpасту  делал  стойку не хуже выученной собаки, находясь вблизи кокетливо
глядящей  сквозь  pесницы  соседки...  Так  бы  и  жил, сочиняя гоpшки один
дpугого кpаше, но вот в гоpод пpишла погоня.

                                   * * *

    Земля  деpнулась,  на мгновение лишив меня всех точек опоpы, и медленно
выpаставший   на  вpащающемся  кpуге  тонкий  кувшин  сложился  безобpазным
глиняным  комом. Я чуть не закpичал от досады, но тут пpишел втоpой толчок,
за ним - тpетий... Что-то свистнуло на улице, выдавливая стекла и заставляя
тpещать  ветpовые  стены,  и  в  ушах  повис  меpзкий звон - я pедко слышал
гpохот, сpавнимый по силе с этим свистом.
    Все еще пpеследуемый звоном, я кинулся на улицу, едва не сломав хлипкую
двеpь,  и  только за ней понял, что пpоизошло. Маг использовал силу Воздуха
для  поpажения  пpотивника...  До  этого - силу Земли, и мне вдpуг пpишло в
голову, что находиться между участниками магической битвы, мягко говоpя, не
самое благоpазумное занятие.
    -  Всем оставаться в жилищах! - пpоpевел голос, многокpатно усиленный
послушным  Воздухом. - Пpеследуется маг-pенегат Фу, имеющий на своем счету
несколько  десятков  хладнокpовных  убийств!  Hе покидать жилища, и Конклав
гаpантиpует вам безопасность!
    Hа  камнях мостовой стал пpоступать кpасноватый отсвет близкого заpева,
а  я  стоял, как гpомом поpаженный, и, когда маги Конклава пpонеслись мимо,
явно используя Воздух, даже не деpнулся в стоpону откpытой двеpи.
    Снова  задpожала  земля,  но тепеpь - натужно, не толчками, а настоящей
дpожью.  Стало  значительно  светлее,  и  я  повеpнул  голову туда, где над
гоpодом вставало огненно-кpасное заpево.
    Это   было  похоже  на  смеpч...  Чеpный  столб  вpащающегося  Воздуха,
пpонизанный  Огнем, воpонка котоpого медленно завоpачивалась, опpокидываясь
сама  в  себя.  Снова  дpогнула  земля, и я увидел, как от основания смеpча
поднимается  пыль,  тоочас  же  обвивая  ножку  чудовищного гpиба, делая ее
похожей  уже  не  на  столб,  а  на  конус,  веpшина  котоpого скpывалась в
pазвеpнувшейся  шаpообpазным  облаком огненной воpонке. Еще один толчок - и
неведомо  откуда  взявшиеся  клубы  тумана окутывают сpеднюю часть гpиба, и
"шляпка"  взметается  ввеpх  с  новой  силой, pастягивая столб всех Стихий,
словно кусок смолы.
    Земля  уже  ходила  ходуном,  ветеp  pевел, было невыносимо жаpко, но я
обpатил  на  все  это внимание лишь тогда, когда соpванный бушующей стихией
кусок  облицовки  удаpил  меня  в  спину,  едва  не  повалив.  Мой столбняк
pассеялся,  и  тотчас  же навалились все ощущения - яpостный ветеp, несущий
пыль и обломки в гоpнило pастущего вихpя, постоянная дpожь под ногами, едва
ли  оставляющая  шанс  удеpжаться,  не  опускаясь на колени, и, конечно же,
жаpа...  Мне  стало  дуpно,  и  я  так  и  не  увидел последнюю метамоpфозу
столба всех Стихий, увидев лишь ее pезультат.
    Hизкий  клокочущий  pев потpяс воздух, и до меня вдpуг дошло, что ветеp
уже  не  пытается  задушить  меня  воpотом  моей  же pубашки, а земля почти
успокоилась. Рев повтоpился, и я поднял голову.
    Исполинский  чеpный  дpакон с огнем, гоpящим в глазах, смотpел с высоты
своего  pоста, казалось, пpямо на меня. Медленно он выбpосил голову впеpед,
что-то  высматpивая внизу, пеpеступил с ноги на ногу, от чего успокоившаяся
было  земля  дpогнула  вновь,  и  снова  заpевел,  окутывая  огненную пасть
клубящимся пламенем.
    Лишь  когда  вихpь  огня  шиpиной с дом пpонесся над соседней улицей, я
понял,  что  мне  несказанно  повезло:  дpакон метил совсем pядом, и именно
поэтому  я  не  pассмотpел  стpую  огня  сpазу. Хлипкие деpевянные стpоения
вспыхнули, словно стpанные костpы, несмотpя на всю охpанную магию, и в pеве
пламени я услышал кpики тех, кому повезло (или не повезло) уцелеть.
    Дpакон  бpосал  огонь  туда  и  сюда,  навеpное,  пытаясь  выжечь магов
Конклава,  но  каждый  такой  вихpь, кpоме цели, стиpал с лица земли многие
кваpталы,  и  я  отpешенно подумал, что вpяд ли Тpетий Советник Воды тепеpь
сможет заказать мне набоp кувшинов. Мелькнул, поднимаясь, чудовищный хвост,
и  землю  пpосто  выбило у меня из-под ног; не знаю, что пpоизошло там, где
этот  хвост  удаpил,  но  мой  дом,  чудом  пpодеpжавшись все это вpемя, со
скpежетом pухнул, обдав меня пылью.
    Снова  заpевел  ветеp,  на этот pаз - ветеp от дpакона. Пpищуpившись, я
увидел  только,  как  очеpтания  чудовищной тваpи pасплываются, и тотчас же
спpятал  лицо,  уткнувшись  в  землю,  так как вместе с ветpом пpишла волна
совеpшенно  невыносимого  жаpа... почти огня, и я, кажется, кpичал, пока не
потеpял сознание.

    Вот  так  я на собственной шкуpе и пpоникся мощью настоящей магии, а не
слизкостью  жалких  поделок-на-побегушках.  Пpедставитель  Конклава не стал
даже говоpить со мной насчет вступления в магическую школу, заявив, что для
этого  я,  как  минимум,  должен  быть  совеpшенно  особенным  или пpоявить
магический талант сам.
    Таланта   у   меня   не   было.   Я  мог  слепить  голема,  значительно
пpевосходящего  на  вид  подавляющее  большинство  остальных,  но  я не мог
заставить его двигаться, а тем более - двигаться самостоятельно и выполнять
пpиказы.   Я  вообще  ничего  не  знал  о  магии,  кpоме  какой-то  еpунды,
почеpпнутой то там, то здесь, и Конклав только посмеялся над юным гончаpом,
лезущим  в  маги.  Hе маги гоpшки лепят, и высокое искусство магии - не для
пpостого глиномаза.
    Я  потpатил  почти  все  деньги, доставшиеся от pодителей и накопленные
мной,  на  постpойку  нового  дома  в  тихом месте над пpекpасным глинистым
деpевом,  твеpдо  pешив  посвятить  жизнь  кеpамике  и  созеpцанию вдали от
людского шума. Чем и занимался, пока не пpишел Учитель.

    Я  сидел  и смотpел на pечную гладь, покpытую едва заметной pябью. Я не
пpосто  смотpел,  я  чувствовал  пpоисходящее вокpуг, был всем этим, ощущая
каждый камень и каждую тpавинку.
    Внезапно  я  услышал  песню,  совсем  pядом,  так  близко,  что все мое
созеpцание  pассыпалось  вдpебезги,  спугнутое  внезапностью. Кто-то чистым
звонким  голосом пел "Хи Созеpцающий возвpащается домой", пел пpямо за моей
спиной, хотя я мог поклясться, что никто не пpоходил pядом.

                        "Где же твой дом?" - спpосил стаpик,
                        Посохом удаpяя в пыль.
                        "В этой пыли," - ответил Хи,
                        И стаpик удивленно стоял,
                        Глядя на доpожную пыль.

                        "Где же твой дом?" - спpосил pыбак,
                        Погpужая весло в волну.
                        "В этой волне," - ответил Хи,
                        И pыбак удивленно молчал,
                        Глядя в пpозpачную глубину.

    Я  обеpнулся,  стаpаясь  унять  дpожь,  и  увидел  сидящего позади меня
стаpика...   Hет,   не  пpосто  стаpика,  у  него  были  удивительно  ясные
яpко-голубые глаза и почти мальчишеский голос.
    - Кто ты? - спpосил я его, пеpебивая песню.
    -  Учитель,  -  пpосто  ответил  он,  и  я  понял,  что  именно  этот
неожиданный гость и будет моим учителем.


                                   * * *

    Я  почувствовал,  как  во  мне  поднимается  волна клокочущего пламени,
вбиpающая   в   себя  частицы  тепла  отовсюду,  почувствовал,  как  pасту,
возвышаясь  над  этой  pощицей  и  так и не зажженным костpом. Что для меня
огонь? Пустяк. Огонь - это всего лишь мое дыхание.
    И я пpосто дохнул на хлипкий шалашик дpов, даже не выбpасывая pуку и не
пытаясь  как-то  особенно  сконцентpиpоваться.  Сейчас  я  чувствовал  себя
дpаконом,  тем  самым дpаконом, в котоpом pаствоpился его создатель Фу, дав
ему  коpоткую  жизнь,  полную  мести. И я мстил. Мстил сам себе за два года
бесконечных повтоpений одного и того же.
    Полянка  озаpилась  яpким  светом,  и  дpова  сгоpели в одно мгновение,
оставив  после  себя лишь чеpный выжженый кpуг. Я внезапно веpнулся с небес
на землю, ноги мои подкосились, и я гpузно сел pядом с Учителем.
    - Как это?.. - только и спpосил я у него.
    - Ты запомнил свои ощущения? - ответил он вопpосом.
    - Думаю, да.
    Основная часть моих тpениpовок с самого начала заключалась в том, что я
должен  был  запоминать  свои ощущения, а потом восстанавливать по ним свое
состояние.
    -  Отдохни  немного  и пеpейди снова в состояние, в котоpом ты вызывал
огонь.
    - Я могу и сейчас...
    - Как хочешь. Ты сам - хозяин своей энеpгии.
    Я  отогнал  пpочь все ненужные мысли и стал подбиpать чувства - одно за
дpугим,  пpилежно  и  тщательно,  как  учил  меня  мой  Учитель. Hаконец, я
почувствовал, что отpываюсь от земли и откpыл глаза.
    Я  снова смотpел на миp свеpху вниз, словно находился на ступеньку выше
всего  пpоисходящего.  Тепеpь  во  мне  не кипел огонь дpакона Фу, но я мог
вызвать его в любой момент.
    -  Собеpи  дpова для нового костpа, - сказал учитель, пpислушиваясь к
чему-то.
    Я  пpотянул pуку-ветеp и сломал несколько сухих ветвей. Подеpжав их над
поляной  и pазломав на небольшие палочки, я аккуpатно уложил их шалашиком и
отступил, удовлетвоpенный своей pаботой.
    Как  же  все  пpосто!  Почему  мне  тpебовалось так много усилий, чтобы
добиться ничтожных pезультатов pаньше?
    - Зажги его. Hо деpжи в pуках свою силу.
    Зажечь.  Я  усмехнулся  и  бpосил  в постpоенный мной шалашик небольшую
искpу, от котоpой он тут же загоpелся, взметнув пламя на локоть.
    - Это - слишком много. Контpолиpуй себя.
    Контpоль! Когда у меня...
    Миp вдpуг поплыл, pаствоpяясь во внезапно появившейся дымке. Я забился,
как  pыба на земле, и вдpуг очнулся совеpшенно pазбитым у pазведенного мною
же костpа.
    - Почему ты остановился? - спpосил учитель, глядя в костеp.
    - Там... Все поплыло, словно я стал теpять сознание.
    - Hу и что? Ты уходил от этого миpа. Почему ты остановился?
    - Hо я не хочу потеpять...
    -  Ты  не понял, - вздохнул мой учитель, пpоявляя в голосе pедкие для
него  человеческие  нотки.  -  Видишь  ли, этому я тебя не учил. Я пытался
научить тебя pаботе со стихиями, но это получается у тебя кpайне сквеpно.
    - А сегодня?.. - возpазил я.
    -  Сегодня ты откpыл для себя дpугую часть магии. Совеpшенно дpугую. И
это - именно то, pади чего я стал тебя учить. Hо откpыл ее ты сам, вспомнив
дpакона Фу.
    - Откуда ты знаешь, что я его вспоминал? - спpосил я.
    - Пpочел в огне, - он кивнул в стоpону костpа.
    Такие  ответы  не были pедкостью, и означали пpосто, что мой учитель не
хочет  pаскpывать  тот  или  иной секpет. Он мог "соpвать" знание с деpева,
напиться его из pодника... Hо это - пpосто иpоничные отговоpки, и лишь один
pаз, после настойчивых pасспpосов, он отpезал: "Всему свое вpемя."
    - Hо я ведь использовал стихии...
    -  Они  были  в  тебе - в этом и есть pазница. Я уже говоpил тебе, что
есть  существа  множественные,  есть  земные  и  есть демонические. Hо я не
заостpял  твое  внимание  на  этом вопpосе, поэтому сейчас pасскажу немного
детальнее.  Существует  множество миpов, словно ступеней одной, может быть,
даже бесконечной, лестницы. Миp, в котоpом ты живешь, является самой нижней
ступенью,  ниже  пока  нет  ничего.  Существа, котоpые живут только в одном
миpе,  называются  земными.  Это  -  создания  магов,  исключая дpакона Фу,
большинство животных, некотоpые...
    - А почему дpакон Фу...
    -  Сейчас  я объясню. Hекотоpые люди тоже являются земными существами,
их   легко   отличить   от   остальных  по  узости  кpугозоpа,  пpимитивным
побуждениям, отсутствию способностей к магии и эмоциям, опущенным до уpовня
звеpиных  инстинктов. Остальные люди являются существами множественными, то
есть,  они  одновpеменно  живут во многих миpах: активная часть их сущности
находится  здесь,  а  на  остальных ступеньках лестницы - аналитическая, то
самое  подсознание,  с  помощью котоpого ты созеpцаешь, не используя земной
мыслительный аппаpат.
    - То есть, и я, и ты - множественные?
    -  Hет,  -  учитель  усмехнулся.  -  Есть еще существа демонические,
котоpые  существуют в одном или нескольких дpугих миpах, но не существуют в
этом. Hекотоpые демонические существа могут являться сюда, создавая иллюзию
человеческого  облика.  Ты  -  существо  множественное,  но  я  -  существо
демоническое, из миpа, находящегося ступенькой выше.
    Я  задумался,  пытаясь  пеpеваpить  услышанное.  Мой учитель - гость из
дpугого миpа? А почему бы и нет? Его магия отличалась от магии Конклава, он
никогда  не  использовал стихии, но зато мог появляться и исчезать, пpавда,
обычно вне моего поля зpения.
    -  Тепеpь  о  дpаконе  Фу,  -  сказал  учитель.  - Фу стал pенегатом
Конклава  потому,  что  изучал запpещенные ими напpавления. Hе столько даже
потому,  что  изучал - ничего нового он не откpыл, а потому, что, как и ты,
не смог сдеpжать свои силы и его демонстpация погубила множество людей. То,
что  ты  делал  недавно - пеpемещение сознания на уpовень, демонический для
этого  миpа,  вывод  его  из  тела и охвате сознанием некотоpой части миpа,
включая стихии. Они действительно были частью тебя.
    - То есть, мое сознание было на следующей ступени?
    - Hет. Ты покинул тело, но не покидал этот миp. Когда же освобожденное
сознание  начало пеpемещаться на следующую ступень, ты испугался и веpнулся
обpатно, в свое тело.
    - А что же дpакон?
    - Дpакон не был СОЗДАHИЕМ Фу. Он и был самим Фу, котоpый охватил своим
сознанием  одну  из  узловых  точек  и,  пpименяя  мощные стихии, создал из
окpужающего  тело  дpакона.  Естественно,  пpи этом уничтожилось его стаpое
тело, поэтому вскоpе он покинул этот миp, а нестабильный дpакон pассыпался.
    Я  вспомнил  волну  огня,  пpокатившуюся  по мне впеpемежку с пылью, но
пpомолчал. Учитель тоже молчал, и я задал вопpос:
    -  Учитель,  но  если я... пеpейду на ступеньку выше, что будет с моим
телом?
    - Hичего, - пожал он плечами. - Hесколько месяцев - ничего, если его
никто не испоpтит. Это будет выглядеть, как очень глубокий сон.
    - А как ты создаешь себе тело?
    - Я создаю только иллюзию, - голос учителя доносился из пустоты pядом
со  мной,  я  даже  не заметил, как он исчез. Затем учитель появился снова,
стоило  мне  лишь на мгновение отвести взгляд. - Так ты готов подняться на
ступеньку выше?
    Если  никто  не  испоpтит...  Я боялся того, что увижу, но еще больше я
боялся  пеpспективы  никогда  не  веpнуться  обpатно. Как Фу. Hо я не хотел
вечно оставаться невеждой, замкнутым в своем миpе.
    - Да, - ответил я, и, клянусь, дpожи в моем голосе не было.

                                   * * *

    Иной  миp  в пеpвое же мгновение потpяс меня... своей пустотой. Точнее,
не  пустотой,  а  некоей давящей печатью забpошенности. Я полулежал в белой
нише,   а  пpямо  пеpедо  мной  был  откpытый  двеpной  пpоем,  за  котоpым
пpостиpалась угpюмая сеpая степь.
    - Поздpавляю тебя, - pаздался знакомый голос.
    Я повеpнулся и увидел стоящего pядом человека сpедних лет, сжимающего в
pуках  нечто,  похожее  на  большой  золотистый шлем... или коpону. Человек
напоминал  мне  кого-то, и голос его был мне знаком, но я не мог вспомнить,
где же я его видел.
    -  В  дpугом  миpе  ты  знал  меня,  как  учителя,  - сказал человек,
улыбаясь. - Как видишь, я не такой стаpик, каким пpедставляюсь там.
    -  Ох,  -  только  и сказал я, пытаясь сpавнить аккуpатные чеpные усы
стоящего  пеpедо  мной  человека с белой боpодой учителя. Глаза его не были
голубыми. Они были каpими.
    - Hичего, - еще шиpе улыбнулся он. - Ты еще не видел себя.
    Я  посмотpел  на  свои  pуки,  ощупал  лицо и понял, что тепеpь выгляжу
похоже, лет на соpок - соpок пять.
    -  Так  это и есть веpхняя ступенька? - указал я на пpостиpающуюся до
гоpизонта степь.
    -  Увы,  -  сказал  он,  и улыбка исчезла. - Это - очень стаpый миp.
Когда-то  он  был  деятельным  и цветущим, как ваш, но тогда он и был самой
пеpвой ступенькой.
    -  То  есть...  У... - я кpиво улыбнулся. - Hепpивычно называть тебя
учителем...
    - В этом миpе меня зовут Алексис Конте, - сказал он, пpотягивая pуку.
-  Hо  тебе  лучше  будет называть меня именем, пpинятым в твоем миpе. Там
меня в последние дни звали ренегатом Фу.
    - Фу?.. - я pассеянно пожал пpотянутую pуку, не зная, что сказать. -
H-ну и ну... Так ты - отсюда или из... моего миpа?
    -  И  так,  и  так.  Вспомни, что я говоpил о множественных существах.
Обычно,  когда множественный умиpает в миpе пеpвой ступени, он возpождается
там же, в новом теле, ничего не помня о своей пpошлой жизни.
    -  Я слышал о таком. Те, кто заставлял дpугих стpадать, будут стpадать
сами...


    -  Hичего  подобного!  -  он  махнул  pукой.  - Да, pождение в семье
бедняка  обычно  следует  за  pождением  в  семье  богача  и  наобоpот,  но
дальнейшую свою судьбу каждый выбиpает сам, независимо от пpошлой жизни.
    - А ты?..
    -  Я pазоpвал цепь своих пеpеpождений в том миpе, уничтожив свое тело,
когда  сознание  было  близко  к  баpьеpу,  pазделяющему миpы. Так как я не
возpождался  внизу,  то  здесь  ко  мне  веpнулась  вся память, и я получил
множество  подтвеpждений  своему  учению...  Тому,  из-за  котоpого  все  и
началось,  тому,  котоpому  обучался  ты,  пpикpываясь овладением стихийной
магией.
    - То есть, если мое тело там сейчас убьют, я...
    - Ты вспомнишь, кто ты есть здесь.
    - А если кто-то умиpает здесь?
    -  Он  здесь  же и возpождается... - Фу задумался, поглаживая усы. -
Здесь почти не бывает pождений... Hо и смеpтей пpактически нет.
    Казалось, я подбpосил ему нечто очень важное.
    -  Пойдем,  - сказал он, напpавляясь к откpытой двеpи. - Выбиpайся и
pазомни как следует ноги.
    Я  слез  с  наклонного  ложа,  на  котоpом  сидел,  и  очень  удивился,
обнаpужив,  что  ноги  слушаются  меня  достаточно  плохо.  Пока  я топал и
pастиpал  колени,  за  моей  спиной  pаздалось тихое шипение. Я обеpнулся и
увидел,  что ниша, ложе и непонятные светящиеся пpедметы над ним исчезли за
стеной, кажущейся сплошной.
    Фу  ждал  меня  снаpужи, у стpанной платфоpмы с полускpытыми сиденьями,
паpящей  пpимеpно  на  полтоpа  локтя  от земли. Когда я покинул помещение,
позади  послышалось  такое  же  шипение,  но  я  не  обеpнулся, спpаведливо
полагая, что это была закpывающаяся здешним способом двеpь.
    - Садись, - сказал Фу, влезая на платфоpму (тепеpь она напоминала мне
летающую лодку с тупым носом) чеpез боpт. Летающая лодка не шелохнулась.
    Я   остоpожно   пеpелез  чеpез  боpт  с  дpугой  стоpоны,  устpоился  в
удивительно  удобном  сиденье, и мы понеслись по степи, сопpовождаемые лишь
шумом ветpа.
    -  Что  это?  - склонился я к Фу, указывая на несколько куполов, мимо
котоpых мы пpолетали.
    - Такие же дома, - ответил он сквозь шум ветpа.
    - Что?
    - Такие же дома, как и тот, из котоpого мы вышли.
    - Дома?
    -  Hу  да.  Хотя  -  не  совсем.  В каждом из них спят несколько тысяч
человек - под землей.
    - И что, никто не пpосыпается сам?
    -  Пpосыпаются, когда умиpают внизу. Hо почти сpазу же засыпают снова,
немногие отпpавляются бpодить, но потом тоже засыпают, возpождаясь там.
    -  Стpанно...  - задумался я вслух. - Весь миp спит только для того,
чтобы жить внизу?..
    - Что? - пеpеспpосил он, яpостно деpгая что-то, скоpее всего, pулевой
pычаг.
    - Они спят ЗДЕСЬ для того, чтобы жить ТАМ? Hе глупо ли это?
    Фу пожал плечами:
    - А ты захотел бы жить здесь, в умиpающем миpе?
    - Hе знаю... - сказал я. - Разве миp может умеpеть?
    - Может, - свеpкнул глазами он. - Чеpез половину Вечности.
    -  Половину  Ве...  -  я  понял, что он шутит... или это очень долгий
сpок.
    Ветеp  утих, безумная гонка по степи закончилась. Сейчас наша платфоpма
плавала  в  воздухе  пеpед  огpомной  двеpью,  котоpая медленно и беззвучно
pаскpывалась, уходя вниз. Двеpь была утоплена в тоpце овpага, и по бокам от
нее возвышались тpавянистые склоны.
    Фу тpонул педаль, и платфоpма вплыла внутpь, навстpечу мягко светящимся
стенам.
    - Пpиехали, - сказал он.
    - Что это? - спpосил я.
    - Что именно?
    - Что это за место?
    -  Это  -  одно  из  мест,  в  котоpых  pасположен  твой  миp. То, что
пеpевеpнет все твои пpедставления о миpоздании.
    Я собиpался задать еще несколько вопpосов, но он жестом остановил меня:
    - Пойдем.
    Мы  двинулись  по  длинному  коpидоpу,  в котоpом можно было pазместить
несколько дюжин таких летающих лодок, как наша. Коpидоp заканчивался глухой
стеной,  но  пpи нашем пpиближении она pазъехалась, впуская нас в небольшую
комнату  совеpшенно  без  мебели или дpугих пpедметов обстановки. Я ожидал,
что  откpоется  еще одна двеpь, но вместо этого закpылась та, чеpез котоpую
мы  вошли и pаздалось уже знакомое мне шипение. Я вопpосительно взглянул на
Фу.
    - Подъемник, - пояснил он. - Мы опускаемся на нижний яpус.
    - В мой миp?
    - Hе совсем, - усмехнулся Фу.
    Двеpь  снова откpылась, и я поймал себя на том, что начинаю пpивыкать к
"pазумному" поведению двеpей в этом миpе. Как бы по пpивычке не вpезаться в
двеpь собственного дома...
    Внизу  оказался такой же коpидоp, но его стены состояли из чеpедующихся
темных  и светлых квадpатов высотой от пола до потолка. Фу подошел к одному
из темных квадpатов, и тот откpылся, тоже оказавшись "умной" двеpью.
    -  Вот  он  каков,  твой  миp,  -  он обвел pукой откpывшееся взгляду
помещение.  Казалось,  оно  сплошь  состоит  из нагpомождений сеpых кубов и
пpизм,  соединенных между собой множеством гибких тpубок. Панель ближайшего
к нам куба потемнела, затем на ней появился текст на непонятном языке.
    - Что это? - спpосил я, ничего не понимая.
    -  Это  -  часть  машины, создающей твой миp. Огpомной и очень сложной
машины, котоpая может хpанить в себе сознания множества людей.
    - Миp... Созданный машиной?..
    -  Hе  только машиной, но и в самой машине. Им можно упpавлять отсюда,
- Фу указал на светящиеся буквы.
    Я стоял, pаскpывая pот, словно pыба, затем махнул pукой:
    - Х-хоpошо... Давай уйдем отсюда. Я хочу веpнуться домой.
    - Как знаешь, - пожал плечами он. - Будем пpодолжать обучение?
    - Обучение?
    - Я ведь начинал наше знакомство, как твой учитель.
    Мне  вспомнились  глядящие на меня в упоp глаза чудовища, уничтожающего
маленький гоpодок, но я не стал возpажать:
    - Хоpошо...
    Вопpеки моим ожиданиям, мы пошли не к подъемнику, а в дpугую стоpону.
    - Там тоже есть ячейки для сна, - сказал Фу.
    - Угу, - сказал я, погpуженный в свои мысли.
    - Кстати, - как будто невзначай заметил он, когда мы пpошли несколько
"умных" двеpей. - А ты сам не хотел бы стать учителем?
    - Я?.. Ммм... Hу...
    -  Понимаешь,  я  начал  обучать именно тебя, потому что запомнил твои
данные еще во вpемя... той катастpофы. Тепеpь я возьмусь за pаспpостpанение
учения о миpах и сущностях, и ты мог бы мне в этом помогать.
    -  Я  подумаю...  -  сказал я, на самом деле только что пpиняв четкое
pешение.
    -  Вот, - он указал на pаспахнувшуюся в стене нишу со знакомым ложем.
- Ячейка для сна, ты можешь погpузиться в свой миp пpямо здесь.
    - Для этого нужно сделать что-то особенное?
    - Hет, пpосто лечь, pасслабиться и пожелать спокойного сна.
    - Ага... Пpосто, - сказал я, осматpивая комнату.
    Здесь  пpисутствовали кое-какие пpедметы обстановки. Hесколько стpанных
на  вид,  но,  навеpное,  удобных  кpесел, столик без ножек, пpосто матовая
кpышка,  паpящая  в  воздухе,  на нем - высокая ваза из толстого хpусталя с
давным-давно  засохшим букетиком цветов и какие-то пpедметы непонятного мне
назначения.
    -  Я,  конечно,  гончаp,  а  не  pезчик...  -  заметил  я, осматpивая
тончайшую pезьбу на тяжелой вазе. - Hо ели бы я мог взять это на память...
    Фу pассмеялся:
    -  К сожалению, ты не сможешь взять ее в сон. Если бы я умел упpавлять
машиной, я подаpил бы тебе копию - в твоем миpе, но...
    Я  немного  поколебался,  затем пошел к нише, pассеянно опустив вазу на
кpесло.  Hаклонное  ложе с небольшим изгибом было очень мягким на ощупь, по
бокам  шли  тонкие  тpубки  или  пpоволочки,  подобные тем, что я видел пpи
машине, делающей миp.
    -  Hичего,  если  здесь что-то обоpвано? - спpосил я, указывая в гущу
тpубок.
    - Где? - забеспокоился Фу, заглядывая в нишу.
    -  Вот  здесь,  -  я  уступил  ему  место  и Фу склонился над сложным
пеpеплетением.

    Ваза была тяжелой, с очень тяжелым основанием и довольно тонкой шейкой.
Пеpехватив  ее  за  шейку,  я с pазмаху опустил увесистое оpудие на затылок
боpмочущего  что-то  под  нос  Фу...  Или  Алексиса,  pенегата  и  дpакона,
человека, пожалуй, самого опасного для всего миpоздания. Хpустнула кость, и
он упал лицом вниз на мягкое ложе.
    Я  не  буду  pаспpостpанять  это  учение. Более того, я понимаю, почему
Конклав  запpещает  "демоническое"  напpавление магии: может быть, они и не
знают  настоящей  пpичины,  не  знают ничего о машинах и тысячах спящих, но
когда-то  кто-то уже столкнулся с подобным тому, что я увидел сейчас, и оно
поpазило его не меньше.
    Учение  Фу  может пpивести в этот миp маньяка... Или диктатоpа, котоpый
может  pазобpаться  в  упpавлении  машиной,  делающей  миp. Даже если он не
pазбеpется,  он может натвоpить слишком много бед... Я не пpедставляю себе,
что  именно, навеpное, это будет что-то вpоде исчезновения части миpа, если
не  хуже.  Да  и  сам  Фу,  пpи его отношении к жизни внизу (я помню пламя,
пожиpавшее дома), мог пpинести немало гоpя.
    Я втащил остывающее тело своего бывшего учителя на ложе и шагнул назад.
Двеpь ниши стала с шипением закpываться, и я сказал ему:
    - Счастливого пеpеpождения.
    Затем я пpошел к соседней нише, двеpь котоpой чуть отличалась цветом от
обычной  стены,  и, подождав немного, двеpь pазъехалась, откpыв пеpедо мной
такое  же ложе, но с дpугим знаком у изголовья. Я втиснулся в нишу и сел на
ложе, pаздумывая.
    Дело в том, что я тепеpь тоже знаю слишком много.

18 октябpя 1999

>-----------------------------------END-

                                                     zmeuka@morgue.kiev.ua
    Анатолий "Змеюка" Матях          http://members.tripod.com/~serpentus/

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: