посещать Грейнитхед и окрестности, может быть, разыскивая Джилли, чтобы и
ее в свою очередь занести в списки мертвых.
Джейн коснулась меня пальцами, и я почувствовал парализующий удар
тока. Я инстинктивно дернул левой ногой, и мое левое веко спазматически
затрепетало.
- Можешь теперь присоединиться ко мне, - шептала Джейн. - Лучше было
бы, если бы ты погиб при несчастном случае или совершил самоубийство,
но... я не могу больше тебя ждать. Я хочу тебя, Джон. Хочу, чтобы ты вошел
в меня, Джон.
Она придвинула ближе растопыренные пальцы. Я видел, как электричество
сползало по линиям ее ладони, вдоль линии жизни, линии сердца и линии
разума. Даже под ногтями и вокруг кистей крутились искрящие завихрения.
Энергия человеческой жизни должна была отправить меня в гроб, прямо к
Джейн.
Я бился изо всех сил, но тяжесть на моей груди даже не дрогнула.
Вокруг меня призраки начали петь и выть; ужасающая какофония напоминала
психиатрическую клинику. У моего лица была бестелесная нога мертвой
женщины с фосфоресцирующими кончиками пальцев. Немного дальше стоял
мужчина в капюшоне без половины лица, дико всматриваясь в меня своим
единственным лишенным века глазом.
- Ты не можешь это называть любовью! - крикнул я Джейн голосом,
пискливым от страха. - Мы не для этого сочетались браком. Мы не для этого
хотели иметь ребенка! Боже, если ты действительно меня любишь, Джейн,
отпусти меня!
Джейн посмотрела на меня своими непроницаемыми глазами. Электричество
червями ползало вокруг ее рта и переплывало через зубы.
- Ребенка? - повторила Джейн, как громкое эхо.
- Да, - сказал я дрожащим голосом. Я был так перепуган, что сам не
знал, что несу. - Ребенка, которого ты носила в себе, когда погибла.
Нашего ребенка!
Призрак Джейн, казалось, глубоко задумался над моими словами. Вокруг
нас кладбищенские призраки шептали и пели, а над нашими головами ночные
облака неслись по небу, как будто убегая от того, что меня ожидало.
- Ребенка... - шептала Джейн. Она на секунду стала нерешительной и
отодвинулась от меня, скорее даже скорчилась и одновременно отступила. -
Ребенок... - еще раз прошептала она. Ее шепот раздавался так же близко,
как и раньше. - Но ведь наш ребенок так и не родился.
Я огляделся. Казалось, остальные призраки также начали отступать. Две
трети их уже отошло и исчезло. Неожиданно я почувствовал, что тяжесть,
давившая мне на грудь, исчезла. Я неуверенно встал и пригладил спутанные
волосы. Со страхом и неописуемым облегчением я смотрел, как призраки
отлетают, отходят и с опущенными головами ковыляют вниз по травянистому
склону. Наконец все они исчезли за воротами кладбища.
Осталась только Джейн, угасшая и невыразительная. Теперь она
держалась поодаль и уже не пыталась поразить меня электрическим током.
Ветер развевал ее волосы, белая одежда трепетала вокруг ее ног, но теперь
я едва видел ее в темноте.
- Я потеряла тебя, Джон... Ты уже никогда не будешь моим...
- Почему? - мысленно, не вслух, спросил я ее.
- В Страну Мертвых ты можешь войти только как наследник... по вызову
того из родных, кто умер как раз перед тобой... Есть такая сила, благодаря
которой мертвые могут вызывать к себе живых. Наш сын умер в больнице... но
уже после моей смерти, поэтому он и только он может вызвать тебя, чтобы ты
присоединился к нам... Но он так и не родился, и его душа все еще
пребывает в высшей сфере, сфере покоя. Он не может появиться тут, чтобы
ввести тебя в Страну Мертвых...
Я не знал, что ей ответить. Я припомнил, какой она была раньше. Я
напомнил себе, как она радовалась, узнав, что беременна. Если бы я только
знал в тот день, когда доктор Розен позвонил мне, извещая, что я стану
отцом... если бы я тогда знал, что однажды ночью мой сын спасет мне жизнь.
- Что теперь будет с тобой? - спросил я Джейн, на этот раз вслух.
Она съежилась еще больше.
- Теперь я должна буду навсегда остаться в Стране Мертвых, теперь я
уже никогда не познаю покоя...
- Джейн, что я могу для тебя сделать? - закричал я. - Как я могу тебе
помочь?
Наступило долгое молчание. Призрак Джейн замигал еще слабее и исчез.
Осталась только дрожащая тень на фоне темных холмов.
Потом какой-то глубокий, булькающий голос, пародия на голос Джейн,
сказал:
- Спаасиии кораабль.
- Корабль? Какой корабль? "Дэвид Дарк"? Скажи же мне! Я должен знать,
что это значит!
Кооорррааабббль! - повторил голос едва внятно и еще больше растягивая
буквы.
Я подождал еще, еще каких-то голосов и призраков, но казалось, что
они наконец оставили меня в покое. Я повернул в сторону дома. Чувствовал я
себя настолько измученным и угнетенным, как еще никогда в жизни.
Когда я дошел до вершины холма, то увидел перед домом машину "скорой
помощи" с мигающим красно-голубым светом. Я понесся тяжелой рысью и
добежал до калитки как раз в то время, когда два санитара выносили на
носилках Констанс Бедфорд. Уолтер Бедфорд шел за ними с ошеломленным
выражением лица.
- Уолтер? - спросил я, задыхаясь. - Что случилось?
Уолтер смотрел, как санитары укладывают носилки в машину. Затем взял
меня за руку и провел к капоту "скорой помощи", за пределы слуха
санитаров. Кроваво-красный отблеск то зажигался, то гас на его лице,
попеременно уподобляя его то доктору Джекиллу, то мистеру Хайду.
- У нее же нет ничего серьезного, не так ли? - спросил я. - Ведь
Джейн только разок дыхнула на нее или что-то в этом роде, и все?
Уолтер опустил голову.
- Не знаю, чем она дыхнула и как она это сделала, но, во всяком
случае, это что-то было холоднее, чем жидкий азот. Минус двести градусов
по Цельсию, как мне сказали.
- Ну и? - поторапливал я его, боясь даже догадаться, что могло
произойти с Констанс.
- Ее глаза замерзли, - ответил Уолтер дрожащим голосом. - Буквально
замерзли, закаменели и, конечно же, стали крайне хрупкими. Когда она
прижала к ним руки, чтобы уменьшить боль, то они лопнули, как мыльные
пузыри. Она потеряла глаза, Джон. Она слепа.
Я крепко обнял его рукой. Он трясся всем телом и вцепился в меня так,
будто не мог держаться на ногах. Один из санитаров подошел к нам и сказал:
- Как хорошо, что вы пришли. Займитесь им. Он пережил черт знает
какое потрясение.
- Что с его женой? Что...
Санитар пожал плечами.
- Мы сделали все, что было в наших силах. Но, похоже, носовая
перегородка и вся передняя часть головы промерзли. Возможно, дошло до
частичного повреждения мозга. Врачи выяснят все только после тщательного
осмотра.
Уолтер задрожал.
- Вы не знаете, как это могло случиться? - спросил санитар. -
Наверняка же кто-нибудь поблизости от вас держит дома баллоны с жидким
газом? Знаете, там, азот, кислород или что-то еще в таком же роде.
Я покачал головой.
- Никого такого не знаю. У меня в доме ничего подобного нет.
- Она всегда была такая ласковая и добрая, - прошелестел Уолтер. -
Она так сильно любила мать. Никогда не была холодной, безразличной.
Никогда, никогда...
- Все будет хорошо, - повторил санитар, затем помог Уолтеру сесть в
карету "скорой помощи" через заднюю дверь. Он запер за ним дверцу, подошел
ко мне и сказал:
- Это ваша теща, верно?
- Точно.
- Последите за стариком. Ему нужна ваша помощь.
- Вы думаете, что умрет?
Санитар поднял руку:
- Я не говорю, что она будет жить, и не говорю, что она умрет. Но
всегда помогает, если у пациента есть воля к жизни, а у нее ее явно
совершенно нет. Что-то связанное с ее дочерью, не знаю точно. Наверно,
речь идет о вашей жене, нет?
- О моей бывшей жене. Она умерла месяц назад.
- Очень жаль, - сказал санитар. - Плохой год для вас, да?
20
Когда мы ехали в округ Дракут, на встречу со старым Дугласом
Эвелитом, лило как из ведра. Небо затянула непроницаемая серость,
напоминающей мокрую фланель, а дождь лил и лил, как будто и не собирался
переставать, как будто в Массачусетсе никогда уже не засветит солнце.
Мы ехали втроем на моей машине - я, Эдвард и Форрест. Джимми Карлсен
тоже хотел выбраться с нами, но его мать в последнюю секунду потребовала,
чтобы он ехал в Кембридж и съел воскресный ленч со своими кузенами из
Аризоны.
- Мать Джимми из тех мегер, которые не могут не настоять на своем, -
объяснил Форрест, когда мы уже отправились в путь.
- Каждая мать такова, - ответил Эдвард, и я с жалостью и сочувствием
подумал о Констанс Бедфорд. Уолтер позвонил мне утром и сказал, что
Констанс все еще находится в отделении интенсивной терапии и что врачи из
Грейнитхед очень сдержанно оценивают ее шансы выжить. "Серьезные
физические повреждения и психический шок", так звучал диагноз.
Пока я еще не рассказал Эдварду и Форресту об ужасных событиях
прошедшей ночи. Я хотел сначала сам их обдумать, а уж потом начинать о них
дискутировать, особенно с кем-то, кто настроен так скептически, как
Эдвард. Я собирался рассказать им все, рано или поздно, но сейчас я просто
не мог сосредоточиться. Своим внутренним взором я видел напирающих
призраков, открытые гробы и потрескавшиеся глазные яблоки. Я ничего из
всего этого не понимал и не хотел в этом пытаться разобраться, чтобы не
создать еще больших проблем для своих мозгов. Это было нечто значительно
большее, чем "постпогребальная депрессия" доктора Розена. Это был иной
мир, иной способ существования, слишком могущественный и таинственный для
способностей и возможностей врачей и психиатров. Если я хотел как-то
помочь Джейн, Нийлу Манци или тем ищущим искупления душам, которые
преследовали меня минувшей ночью, я должен был подробно познакомиться с
этим иным миром, откинув всякие предубеждения и готовые выводы.
В Страну Мертвых ты можешь войти только как наследник... Так она
сказала, будто цитировала из книги... по вызову того из родных, который
умер перед тобой...
Эти слова утвердили меня в моей первоначальной версии: смертельные
случаи в Грейнитхед носили сверхъестественный характер, умершие вызывали к
себе живых - это был какой-то спиритический сеанс наоборот, с
трагическими, нередко ужасными последствиями.
По крайней мере теперь я знал только одно: что сам я неприкосновенен,
нахожусь под защитой моего неродившегося сына. Может, не от всей мощи
того, что лежало на дне в трюме "Дэвида Дарка", но наверняка от Джейн.
Сидя за рулем, я чувствовал нарастающую горечь; горечь и усталость.
Охваченный ужасающей депрессией, я повторял себе, что я совершенно
бессилен, что я не могу сделать ничего, чтобы обеспечить покой душе Джейн.
Хотя после ее смерти я погрузился в пучину отчаяния, намного хуже было
сознание, что ее душа все еще томится в этой ужасной бездне среди
призраков, скелетов и гниющих трупов. Боль стала более мучительной, а
беспомощность и отчаяние усилили старое чувство потери.
Я слушал Брамса по автомобильному магнитофону, чтобы успокоиться, и
болтал с Эдвардом и Форрестом о Джилли Маккормик, о музыке, о "Дэвиде
Дарке"... и снова о Джилли Маккормик.
- Она к тебе неравнодушна? - спросил Эдвард, когда мы въезжали в
пригород Берлингтона.
- Кто, Джилли?
- А кто же еще?
- Не знаю, - ответил я. - Мне кажется, между нами есть какая-то
симпатия.
- Ты слышал, - завопил Форрест. - Между нами есть какая-то симпатия.
Так говорит образованный тип вместо: "Мы только друзья".
Эдвард снял очки и протер их мятым платком.
