- Ну вот мы и внутри, - заявил Эдвард. - Это уже большое достижение.
- Но это еще не значит, что нам будет позволено сунуть нос в
библиотеку, - напомнил я ему.
- Этот индеец чуть страшноват, - признался Форрест. - Выглядит - так
совершенно не по-индейски. Такие лица, как у него, я видел лишь на
фотографиях 1860 года.
С минуту мы обменивались нервными замечаниями. Потом дверь
отворилась, и вошла девушка. Мы все трое встали при ее появлении, совсем
как крестьяне на деревенской свадьбе, и хором проблеяли:
- Добрый день, мисс.
Она стояла у двери, опираясь рукой на ручку, и молчала, неприязненно
оценивая нас взглядом. Она была невысокой, самое большее - метр
шестьдесят, у нее было худое лицо с резкими чертами, большие темные глаза
и прямые, длинные, черные и блестящие волосы, спускавшиеся до середины
спины. Одета она была в черное льняное платье, скроенное крайне просто,
однако я сразу заметил, что под ним на ней ничего не было, обута же она
была в черные блестящие туфельки с остроконечными носами на исключительно
высоком каблуке.
- Мистер Эвелит просил, чтобы я провела вас в библиотеку, -
заговорила она с бостонским акцентом, проглатывая окончания слов. Эдвард
посмотрел на меня, подняв бровь. В этой девушке решительно чувствовался
класс. Но что она делала здесь, в этой безлюдной местности, вместе со
старым эксцентричным отшельником и индейцем, одетым, как Уильям Рандольф
Херст [Уильям Рандольф Херст (1863-1951) - магнат прессы США]. Особенно,
если не была внучкой Эвелита?
Девушка исчезла, и нам пришлось ускорить шаг, чтобы догнать ее в
соседней комнате. Она провела нас через холл, постукивая каблучками по
деревянному полу, а когда она проходила мимо какого-то неприкрытого
ставнями окна и серый дневной свет осветил тонкий материал ее платья, я
убедился, что мое первое впечатление было верным. Я различил даже родинку
на ее правой ягодице. Я понял, что Форрест тоже это заметил, так как он
громко хмыкнул.
Наконец мы вошли в библиотеку. Это была длинная обширная комната,
занимающая, наверно, половину этажа. На дальнем ее конце находилось
огромное витражное окно. Через янтарно-зеленые стекла пробивались
разноцветные полосы света, освещая стоящие рядами тысячи томов,
оправленных в кожу, толстые рулоны картин и гравюр.
Посередине, за широким дубовым столом, заваленным открытыми книгами,
сидел седовласый старец. Лицо у него было как у обезьяны, сморщенное от
старости и отсутствия солнца, но в нем все еще можно было узнать Эвелита -
те же удлиненные черты, что и на его портрете внизу, и такие же тяжелые
веки, отличительная черта всех его предков.
Он читал, пользуясь увеличительным стеклом. Когда мы вошли, он
отложил лупу, снял очки и присмотрелся к нам взглядом дальнозоркого. На
нем была поношенная, но чистая белая рубашка, черная шерстяная куртка и
черные перчатки без пальцев. Я подумал, что он страшно похож на
рассерженного ворона.
- Сначала прошу вас представиться, - сухо сказал он. - Я редко
позволяю, чтобы посетители мешали мне работать, поэтому хотел бы знать, с
кем имею честь.
- Меня зовут Джон Трентон, я торговец сувенирами из Грейнитхед. Это
Эдвард Уордвелл и Форрест Броу, оба из музея Пибоди.
Дуглас Эвелит со свистом втянул воздух одной ноздрей и опять одел
очки.
- Разве нужно было приходить втроем, чтобы показать мне какой-то
пенал?
Я положил письменный прибор Генри Геррика на стол.
- Это прекрасная вещь, мистер Эвелит. Я думал, что вы хотя бы
захотите взглянуть на нее.
- И только затем вы сюда приехали? Разве это была главная причина?
Я поднял взгляд. Девушка в черном отодвинулась от нас и стояла,
опираясь спиной о книжную полку. Она внимательно наблюдала за нами, почти
так же бдительно и жадно, как и доберман снаружи. Я не знал, хочет ли она
изнасиловать всех нас или только перегрызть нам горло, но я выразительно
ощущал на себе ее сосредоточенный, жадный взгляд. В полумраке ее черное
платье снова стало непрозрачным, но я знал, что под ним ничего нет, и эта
мысль была удивительно возбуждающей, а также крайне опасной.
- Вы правы, мистер Эвелит, - сказал Эдвард. - Да, мы и впрямь
приехали не за тем, чтобы показать вам этот письменный прибор, хотя это
действительно очень ценная историческая реликвия, и мы надеемся, что вы с
удовольствием полюбуетесь им. Истинная причина нашего визита - то, что нам
просто необходимо воспользоваться вашей библиотекой.
Старый Эвелит втянул воздух сквозь зубы и ничего не ответил.
- Дело в том, мистер Эвелит, - продолжал Эдвард, - что мы столкнулись
с крайне трудной исторической проблемой. В Музее Пибоди есть много книг,
карт и так далее, но этих материалов явно недостаточно, чтобы разрешить
эту проблему. Я надеюсь... мы все надеемся, что мы найдем решение здесь.
Наступило долгое молчание, после чего Дуглас Эвелит оттолкнул кресло,
встал и медленно, задумчиво обогнул стол, опираясь на него рукой, чтобы
удержать равновесие.
- Вы отдаете себе отчет в том, что это исключительная наглость? -
спросил он.
- Это никакая не наглость, мистер Эвелит, - вмешался я. - Сотни, даже
тысячи человеческих существ находится в опасности. Угроза нависла даже над
душами.
Дуглас Эвелит чопорно поднял голову и бросил на меня один быстрый
взгляд.
- Душами, молодой человек?
- Да, сэр. Душами.
- Ну, ну, - сказал он. Он подошел к письменному прибору и коснулся
инициалов на крышке сухими, как мел, кончиками пальцев. - Ну, ну,
действительно прекрасная вещь. Вы утверждаете, она принадлежала Генри
Геррику?
- Генри Геррику-старшему. Двенадцатый судья в процессах над
салемскими ведьмами.
- Гм. Пытаетесь меня подкупить очень дорогим даром, чтобы попасть в
мою библиотеку. Сколько вы за это хотите?
- Ни цента, сэр.
- Ни цента? Вы сошли с ума?
- Нет, мистер Эвелит, не сошел. Я сказал, что не хочу денег. Я только
хочу получить доступ в вашу библиотеку.
- Понимаю, - буркнул Дуглас Эвелит. Он уже начал открывать футляр, но
сменил намерение. - Ну что ж, мне нелегко будет исполнить это требование.
Я хочу закончить мою историю религий семнадцатого века в Массачусетсе. Это
труд всей моей жизни. По моей оценке, на то, чтобы ее закончить, у меня
уйдет еще год, и я не собираюсь терять ни минуты из этого времени. Вот
сейчас, например, я сейчас мог бы писать, вместо того, чтобы разговаривать
с вами. Предположим, что в минуту смерти мне не хватит именно этих десяти
минут для того, чтобы закончить книгу. Как я тогда пожалею об этом
разговоре!
- Мистер Эвелит, мы точно знаем, что мы ищем, - вмешался Эдвард. -
Если ваша коллекция полностью каталогизирована, мы будем вас беспокоить
максимум день или два. И мы можем приходить только ночью, когда вы спите.
- Гм, - повторил Дуглас Эвелит. - Я никогда не сплю по ночам. Я
отдыхаю часа три после полудня, этого мне вполне хватает.
- В таком случае, будет ли нам позволено приходить после полудня?
Дуглас Эвелит снова коснулся письменного прибора.
- Так это на самом деле принадлежало Генри Геррику? У вас есть
доказательства?
- Внутри него есть три коротких письма, написанных лично Генри
Герриком, что доказано экспертизой, - проинформировал я его. - Более того,
в одном из отчетов о процессах ведьм упоминается, и выразительно, о
"коробке для писем" Геррика.
- Понимаю, - старый Эвелит снова открыл письменный прибор и задумчиво
касаясь чернильницы с серебряными украшениями, коробочки с песком и
подставки для пера из слоновой кости. Там был даже кусочек зеленого воска
для печатей времен примерно викторианской эпохи. - Соблазн действительно
велик, - признался Эвелит. - Эти предметы могут стать источником
вдохновения.
- Дуглас, - заговорила девушка в черном. - Может, твои гости выпили
бы шерри?
Дуглас Эвелит с удивлением поднял глаза, но через секунду кивнул.
- Да, Энид. Наверно, ты права. Шерри, господа?
С определенной озабоченностью мы приняли приглашение. Дуглас Эвелит
направил нас жестом в другой конец библиотеки, под витринное окно, и
указал нам места на большой, покрытой слоем пыли, обитой кожей софе. Когда
мы сели на нее, раздалось громкое шипение выходящего воздуха и нас
окружило облако пыли, густое, как пыль битвы. Дуглас Эвелит сел точно
напротив нас в атласное кресло. В зеленом свете, проходящем через стекла
витража, он выглядел точно как труп, который уже начинает гнить. Но его
глаза были полны жизни и ума, а когда он заговорил, то высказывался живо и
обаятельно:
- Я хотел бы, очевидно, знать, что вы ищете. Может, я смогу вам
помочь. Собственно, если вы ищете то, что здесь есть, я уверен, что смогу
вам помочь. Последние пятнадцать лет я упорядочивал и каталогизировал все
собрание, время от времени пополняя его, а также продавая менее ценные
книги и рисунки. Библиотека должна жить, господа. Никогда нельзя считать
ее полной, так как тогда она атрофируется и перестанет быть полезной, а
содержащаяся в ней информация станет недоступной. Конечно же, пока вы не
совсем понимаете, о чем я говорю, но когда начнете работать - если я на
это соглашусь, - то тут же заметите, как похожа библиотека на человека.
Она живет и дышит так же, как и я, она такая же живая, как Энид или
Квамус.
- Квамус? Этот индеец-слуга?
- Тот, кто нас сюда впустил?
- Да. Раньше он работал у Биллингтонов из Нью-Данвича, много лет
назад, но когда последний из них умер, он приехал сюда. Без
предупреждения. Попросту появился на пороге с чемоданом. Энид думает, что
он колдун.
- Колдун? - рассмеялся Форрест.
Дуглас Эвелит ответил ему кривой невеселой улыбкой.
- В этих краях случается и более удивительные вещи. Это как будто
колдовская страна. По крайней мере, была таковой, пока не вымерли старые
фамилии и старые времена не ушли в забвение. Как вы знаете, первые
поселенцы должны были научиться тому, что индейцы знали издавна: чтобы
выжить здесь, нужно заключить соглашение с богами и духами, которые здесь
правят. Конечно же, поселенцы без труда приняли такое положение дел. В те
времена, в семнадцатом веке, люди безоглядно верили в Бога и его ангелов,
а также в Сатану и его демонов. Поэтому не нужно было ломать себя
психически, чтобы поверить в существование других сверхъестественных сил,
в противоположность людям, которые живут сейчас. Вначале поселенцы намного
больше зависели от индейцев, особенно когда пришли первые сильные морозы.
Многие из них наладили близкие отношения с племенем наррагансет. Вроде бы
некоторые поселенцы даже могли заклинать индейских духов лучше, чем сами
индейцы. Я слышал, что особенно в этом преуспели Биллингтоны, да и один из
Эвелитов вроде бы тоже приложил к этому руки.
- Мистер Эвелит, - вмешался Эдвард, опасаясь, что разговор начинает
отклоняться от темы. - Я не буду от вас скрывать, что мы пытаемся
установить точное положение корпуса "Дэвида Дарка".
В ту же секунду в библиотеку вошла Энид, неся небольшой поднос с
шерри. Она подошла к нам, постукивая каблучками, и подала бокалы. Одну
мучительную секунду она наклонялась надо мной в удивительно провоцирующей
позе, и я видел через вырез платья ее небольшие, тугие, как яблоки, груди.
С улыбкой я взял бокал, однако в ответ она бросила на меня холодный
взгляд, выражающий лишь полное равнодушие.
Когда она вышла и закрыла за собой двери библиотеки, Дуглас Эвелит
заговорил хриплым от мокроты голосом:
