базилики святого Петра.
Несмотря на свой средиземноморский стиль, Петербург был северным
городом, и, благодаря его географическому положению, игра света в разное
время года создавала неожиданные эффекты. Зимою темнело пополудни, а
рассветало чуть ли не в полдень. Нашпигованные льдом ветры и метели, не
встречая на пути преград, обрушивали свою ярость на стены и окна дворцов в
стиле Ренессанса, заковывали поверхность Невы в прочный ледяной панцирь.
Над шпилями и замерзшими каналами переливалось огнями северное сияние.
Иногда унылое однообразие зимы скрашивал погожий денек. Голубело усеянное
серебряными блестками небо; кристаллики снега на ветвях деревьев, крышах
домов, и золоченых куполах храмов сверкали на солнце так ярко, что резало
глаза. Зима уравнивала всех. И царь, и министр, и священник и мастеровой -
все закутывались до самых глаз, а, придя домой, тотчас кидались к кипящему
самовару, чтобы налить себе стакан горячего чаю.
Если зимой в Петербурге довольно темно, то летом света хоть отбавляй.
Двадцать два часа в сутки там светло, как днем. Лишь к одиннадцати вечера
яркие краски тускнеет, вместо них появляется полусвет, отливающий серебром
и перламутром. Полусвет этот окутывает город, и он засыпает. Но
полуночники, взглянув на восток, замечают на небе розовую полоску,
предвестницу нового дня. Летом в столице бывает жарко. В распахнутые окна
врывается ветерок, дующий с реки, принося с собой солоноватый запах моря и
смолы, ароматы специй, стук колес экипажей, возгласы уличных разносчиков,
перезвон колоколов соседней церкви.
В 1894 году Петербург все еще следовал предначертаниям Петра I. Он
был центром всего самого передового, самого умного и зачастую самого
циничного в жизни страны. Здесь выступали знаменитые оперные певцы и
артисты балета; симфонические и камерные оркестры исполняли произведения
Глинки, Римского-Корсакова, Бородина, Мусоргского и Чайковского;
петербуржцы читали Пушкина, Гоголя, Достоевского, Тургенева и Толстого. Но
светское общество говорило по-французски, а не по русски, и лучшие туалеты
и мебельные гарнитуры выписывались из Парижа. Русская знать отдыхала в
Биаррице, в Италии, на Ривьере, предпочитая их огромным родовым поместьям,
откуда управляющие присылали своим господам деньги для развлечений.
Мужчины ходили на скачки, играли в карты в клубах. Дамы спали до полудня,
вызывали парикмахеров, затем отправлялись на прогулку на Острова.
Завязывались любовные интриги, в гостиных с наслаждением предавались
сплетням.
Каждый вечер представители высшего света отправлялись в великолепный
голубой с золотом Мариинский театр, чтобы посмотреть спектакль
Императорского балета, или во Французский театр, где чересчур
декольтированные дамы выставляли напоказ свои драгоценности. После
спектакля дамы и их кавалеры, кутаясь в меха, садились в легкие санки и
неслись в ресторан "Кюба" ужинать и танцевать. "Раньше трех утра никто не
думал уходить, а офицеры обычно засиживались до пяти... когда небо
покрывалось перламутровыми, розовыми и серебристыми красками".
Сезон веселья в Санкт-Петербурге начинался в Новый год и продолжался
вплоть до Великого поста. Все эти долгие зимние месяцы столичная знать
кружилась в вихре развлечений. Концерты, банкеты, балы, балеты, оперы,
приемы, ночные пиры... Все устраивали приемы, все приходили на них.
Офицеры в блестящих мундирах, в орденах и медалях, старые дамы в белых
атласных платьях с фижмами толпились в гостиных с высокими потолками.
Подходили слуги с подносами в руках, на них стояли бокалы шампанского,
блюда с осетриной, паштеты, фаршированные яйца, три вида икры.
Устраивались "белые балы", на которых юные девушки в белоснежных платьях
танцевали с молодыми офицерами кадpиль под присмотром бдительных
наставниц, усевшихся в золоченые кресла с высокими спинками. Для молодых
женатых пар устраивались "розовые балы", где молодежь кружилась в вальсе,
слушала цыганскую музыку, блистая драгоценными украшениями и щеголяя
синими, зелеными, алыми мундирами. "Казалось, будто у тебя на ногах
крылья, а голова где-то среди звезд".
В разгар сезона утром дамы надевали драгоценности, шли в церковь,
принимали за обедом гостей, пополудни отправлялись на прогулку, затем
возвращались домой, чтобы успеть переодеться к балу. Самые великолепные
балы устраивала в Зимнем дворце императорская чета. Ни один дворец в
Европе так не подходил для всеобщего веселья. В Зимнем дворце было
множество залов - огромных и высоких как собор. Гигантские колонны,
облицованные яшмой, мрамором и малахитом, подпирали украшенные золоченой
лепниной потолки, с которых свешивались огромные хрустальные позолоченные
люстры. В стылые январские ночи все три здания Зимнего дворца были залиты
светом. К подъезду подкатывали все новые и новые экипажи. Отдав швейцарам
шубы и шинели, прибывшие поднимались по белым мраморным лестницам,
покрытым пушистыми коврами. Бесконечные ряды пальм стояли на главной
лестнице и вдоль стен галерей.
Залы заполнялись "придворными чинами, иностранными дипломатами,
офицерами гвардейских полков и восточными владыками. Их блестящие формы,
шитые серебром и золотом, являлись великолепным фоном для придворных
нарядов и драгоценностей дам, - вспоминал великий князь Александр
Михайлович. - Кавалергарды и конногвардейцы в касках с Императорским
двуглавым орлом и казаки Собственного Его Величества конвоя в красных
черкесках стояли вдоль лестницы и при входе в Николаевский зал. Залы
украшались бесчисленными пальмами и тропическими растениями, доставленными
из придворных оранжерей. Ослепительный свет больших люстр, отраженный
многочисленными зеркалами, придавал всей картине какой-то волшебный
характер...
И вдруг вся толпа замирала. Появлялся обер-церемонийместер и три раза
ударял о пол своим жезлом, чтобы возвестить начало Высочайшего выхода.
Тяжелая дверь Гербового зала открывалась, и на пороге показывались
Государь и Государыня в сопровождении членов императорской фамилии и
свиты. Самодержец открывал бал всегда полонезом, после чего начинались
общие танцы..."
Царский бал начинался ровно в половине девятого вечера. Шуршали сотни
платьев - дамы приседали в почтительном реверансе. В тот зимний вечер 1894
года после объявления церемониймейстера в залу вошел высокий, могучего
телосложения, бородатый мужчина. Это был царь Александр III. Рядом с ним,
в платье из серебряной парчи, усыпанном бриллиантами, с знаменитой
алмазной диадемой в волосах, выступала темноглазая императрица Мария
Федоровна, урожденная принцесса Датская Дагмара. Оркестр грянул полонез,
потом танцевали кадриль, шаконну, мазурку, вальс... К полночи в соседних
комнатах были накрыты к ужину столы. Уничтожая салаты из омаров, куриные
паштеты, взбитые сливки и торты, сквозь двойные высокие окна пирующие
наблюдали, как над замерзшей рекой метет поземка. Саженного роста царь шел
вперевалку, точно огромный медведь, между столами, останавливаясь то у
одного, то у другого стола. В половине второго царственная чета удалялась
в свои покои, и гости неохотно разъезжались по домам.
Царь Александр III отличался огромной работоспособностью и
невероятной физической силой. Он запросто сгибал кочергу или серебряную
тарелку. "Однажды во время обеда австрийский посол начал докучливый
балканский вопрос, - писал великий князь Александр Михайлович. - Царь
делал вид, что не замечает его раздраженного тона. Посол... намекнул, что
Австрия мобилизует два или три корпуса. Не изменяя своего полунасмешливого
выражения, Император Александр III взял вилку, согнул ее петлей и бросил
по направлению к прибору австрийского дипломата.
- Вот что я сделаю с вашими двумя или тремя мобилизованными
корпусами, - спокойно сказал Царь".
Александр III был единственным хозяином не только в стране, но и в
семье. Жене его требовалось немало усилий, чтобы улестить грубоватого
великана; дети его, в особенности три сына, почти не пользовались
самостоятельностью. Слова царя походили на команды. По словам одного
тогдашнего придворного, когда император говорил, казалось, еще мгновение,
и он ударит. [(С.Ю. Витте, человек прямой и резкий, отмечал спокойствие,
твердость и незлобливость императора Александра_III ("Воспоминания", М.,
Соцэкгиз, т.1, с.198).)] Собрав небольшой домашний камерный оркестр, царь
заглушал своим фаготом остальные инструменты.
При Александре III российская система самодержавия функционировала
надлежащим образом. Царь воплощал правительство, обладая абсолютной
властью и неся ответ лишь перед Богом. От царя власть передавалась по
вертикали вниз, исполняемая целой армией министров, губернаторов,
чиновников, акцизных и полицейских, назначаемых от имени царя. Парламента
не существовало, и народ не участвовал в управлении страной. Даже члены
императорской семьи - великие князья и княгини - повиновались царской
воле. Великие князья занимали должности губернаторов или высокие должности
в армии или флоте, но служили они лишь для того, чтобы угодить царю. По
мановению руки царя они расставались со службой.
Александр III был самодержцем до мозга костей и пользовался всеми
привилегиями своего положения. [("Когда Русский Царь удит рыбу, Европа
может подождать", - ответил он одному министру, который настаивал в
Гатчине, чтобы Александр III принял немедленно посла какой-то великой
державы", - писал впоследствии Александр Михайлович. Вот еще один пример
решительности царя, приведенный великим князем: "Какой-то чрезмерно
честолюбивый министр угрожал отставкой Самодержцу. В ответ на эти угрозы
Царь взял его за шиворот, и тряся, как щенка, заметил: - Придержите-ка ваш
язык! Когда я захочу вас выбросить, вы услышите от меня об этом в очень
определенный выражениях".)] Он был волевым правителем при любых
обстоятельствах, но его ожесточенную веру в самодержавие питала ненависть
к убийцам его отца, Царя-Освободителя Александра II. Факт, что
цареубийцами были не либералы, а революционеры террористы, не интересовал
императора, он считал, что это одна шайка-лейка.
Все тринадцать лет своего правления Александр III подавлял малейшее
сопротивление самодержавию. Сотни его политических противников были
отправлены в отдаленные селения Сибири. Печать подвергалась суровой
цензуре. Вскоре его динамичная политика стала способствовать
распространению самодержавной идеологии, террористы-убийцы и революционеры
заметно поубавили свой пыл.
Если оставить в стороне его реакционные политические воззрения, то
Александр III был дальновидным пpавителем. Он заключил союз с Францией,
чтобы получить французские займы, нужные для строительства железных дорог.
Предпринял реорганизацию русской армии и не поддавался ни на какие
провокации, которые могли бы втянуть его в войну. Хоть царь и недолюбливал
немцев, он благоволил немецким промышленникам, которые ввозили капиталы
для развития угольной и железнорудной промышленности. Стремление управлять
огромной империей в одиночку требовало от царя отдачи всей его могучей
энергии. Чтобы работать без помех, в качестве резиденции он выбрал
Гатчину, расположенную в сорока четырех километрах от столицы. Императрица
предпочитала С.-Петербург и каждую зиму перевозила мужа в столицу. Однако
Александр III не любил огромный, вычурный Зимний дворец, в котором, по его
мнению, холодно и гуляют сквозняки, и царская чета селилась в Аничковом
