порядок, а хаос обычно возникал в результате чей-то человеческой слабости
или глупости, ответственность за войну или революцию можно было возложить
на того или иного правителя. Но две мировые войны, кризис и десятилетия
ядерного противостояния научили нас многому, в том числе терпимости. Мы
поняли, что существуют силы, которыми никто, будь то царь или президент,
не в состоянии управлять. [(Нельзя не согласиться с этим. Ведь, по словам
В.К.Александра Михайловича, "трон Романовых пал не под напором предтеч
советов или юношей бомбистов, но носителей аристократических фамилий и
придворных званий, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и других
общественных деятелей, живших щедротами империи. Царь сумел бы
удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян; полиция справилась бы с
террористами. Но было напрасным трудом угодить многочисленным претендентам
в министры, революционерам, записанным в шестую книгу российского
дворянства, и оппозиционным бюpократам, воспитанным в русских
университетах".)] Мы также произвели переоценку многих ценностей. Перед
лицом событий, о которых имеем весьма нечеткой представление, и не зная,
куда идти, мы придаем больше значения намерениям и стараниям. Мы можем
проиграть и, как правило, проигрываем, и все же должны прилагать все
усилия для достижения поставленной цели. Такова мораль двадцатого
столетия.
Попав в тенета, из которых он не смог выбраться, Николай расплатился
за свои ошибки и погиб мученической смертью вместе с женой и пятью детьми.
Однако Судьба не обездолила их окончательно. Исконные ценности, которых
придерживалась царская семья, сама вера, за которую она подвергалась
насмешкам, исполнили ее мужеством и величием духа, которые искупили все
остальное. Эти человеческие качества непреходящи, они навсегда сохранят
свою ценность и значение и переживут расцвет и падение любой империи.
Именно поэтому Николай II был исключительной личностью. И, в конце концов,
победил.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1. 1894 ГОД. ИМПЕРАТОРСКАЯ РОССИЯ
Царь жил в своей резиденции в Санкт-Петербурге - городе, построенном
на болоте в устье Невы. Владения его были столь обширны, что когда на
западных границах империи наступала ночь, на тихоокеанском побережье
вставало солнце. А между двумя этими границами простирался целый
континент, одна шестая всей суши. Под тяжелыми шапками снега долгую зиму
стояли огромные хвойные леса. Освещаемые пологими лучами нежаркого солнца
летом, шелестели шелковистой листвой белые березы. К далекому югу плавно
несли свои воды полноводные реки, которые текли среди пойм и лугов
Европейской России. В Сибири, пробиваясь сквозь тайгу и безрадостную
тундру, где не ступала нога человека, к Северному Ледовитому океану
устремлялись еще более могучие реки.
Рассеянные по этим просторам, жили сто тридцать миллионов подданных
царя. В это число входили не только славяне, но также прибалты, евреи,
немцы, грузины, армяне, узбеки, татары. Одни обитали в провинциальных
городах и городишках, над белыми стенами которых возвышались луковицы
церквей. Еще больше народу жило в своих бревенчатых избах в деревнях.
Порой возле дома росли подсолнухи. По немощеной улице бродили гуси и
свиньи. Крестьяне и крестьянки все лето трудились, сея, а потом убирая
высокие хлеба. В течении шести долгих месяцев зимы поля являли собой
безжизненные пустыни. В душных избах, пропахших запахом нагретой одежды и
ароматом чая, крестьяне сидели у печей, спорили, обсуждали таинственные
явления природы, чудные дела Господни.
Население деревень жило почти в полной изоляции. Люди, как правило,
умирали в тех же селениях, где и появлялись на свет. Три четверти их были
детьми крестьян, раскрепощенных царем освободителем Александром II. Но
свобода не принесла им сытости. Когда лишенная влаги земля покрывалась
сеткой трещин, зерно осыпалось в прах и наступал голод, крестьяне
раскрывали крытые соломой избы, чтобы накормить скотину, а дети их, в
поисках заработка, уходили в города. В голодное время мужики, натянув на
себя рваные зипуны, молча стояли день-деньской у дороги, запорошенной
снегом. Закутанные в меха барыни разъезжали на тройках по деревням, в
которые пришел голод, и изящными движениями красивых пальчиков швыряли им
пригоршни серебряных монет. Затем появлялись сборщики податей, отбирали у
мужиков эти монеты и требовали еще.
Если мужики возмущались, появлялся эскадрон казаков с пиками в руках,
шашками и нагайками на боку. Смутьянов пороли, текла кровь, вскипала
ненависть. Крестьяне проклинали всех - помещиков, полицейских, губернатора
и чиновников. Но только не царя. Царь, живущий в своем дворце за тридевять
земель, ни в чем не виноват. Царь-батюшка не ведает о страданиях, которые
выпали на их долю. "До Бога высоко, да царя далеко!" - гласила русская
пословица. Но если дойдешь до царя, да расскажешь ему обо всем, то все
твои невзгоды как рукой снимет - таков смысл доброй сотни русских сказок.
В конце прошлого столетия жизнь обитателей многочисленных этих
городков и селений стала не столь однообразной, чему способствовало
появление "чугунки". В те годы темпы строительства железных дорог в России
были выше, чем в любой другой стране Европы. Как и на американском Западе,
железные дороги покрывали огромные расстояния, соединяя сельское хозяйство
с городами, промышленные предприятия с рынками сбыта. Сев в уютное купе в
Москве, путешественник мог, прихлебывая чай и разглядывая из окна вагона
снежные просторы, в тот же день добраться до Санкт-Петербурга. По решению
царского правительства, в 1891 году началось строительство Великого
Сибирского пути - Транссибирской магистрали, самой длинной в России
железной дороги. Взяв начало на одной из восточных окраин Москвы, нитка
пути, протянувшаяся на четыре с лишком тысячи миль, должна была соединить
сердце России с Тихим океаном.
Как и ныне, Москва была центром страны, узлом, где сходились железные
дороги, водные пути, средоточием торговли и промышленности. Из небольшого,
обнесенного частоколом, поселения, каким она была в XII веке, Москва
превратилась в столицу, священный град России. Именно здесь, вступив в
1547 году на престол, Иван Грозный заявил, что будет короноваться не как
Великий князь Московский, а как царь всея Руси.
В Москве насчитывалось "сорок сороков церквей". Над зелеными крышами
вздымались в небо голубые с золотом маковки сотен церквей. Вдоль широких
улиц выстроились украшенные колоннами княжеские дворцы, особняки богатых
купцов и мануфактурных магнатов. В лабиринте улочек и переулков стояли
двухэтажные деревянные дома и домишки, в которых находили пристанище
мелкие служащие и мастеровые. Зимой улицы скрывались под толстым слоем
снега, весной утопали в грязи, а летом были покрыты пылью. Выходя на
улицу, женщины и дети оглядывались по сторонам, чтобы не угодить под
колеса экипажа или копыта отряда казаков, с гиком мчащихся наметом точно
ковбои, очутившиеся в провинциальном городе где-нибудь на диком Западе.
В самом центре столицы на берегу реки возвышались облицованные
красным кирпичом массивные стены средневековой цитадели, Кремля, этого
символа русского могущества. То была не просто крепость, а целый город,
который одному романтическому французу представился как бы воплощением
России: "Этот своеобразный конгломерат дворцов, башен, монастырей,
часовен, казарм, арсеналов, и бастионов; это скопище передовой цивилизации
и средневековья; этот конфликт между самым низменным материализмом и
высотами духа - разве все это не истинная история России, эпос русской
нации, тайная драма русской души?".
Москва была "третьим Римом", центром православия. Миллионы русских
приходили и с горем, и с радостью в православные храмы. В величественных
соборах крестьянки в ситцевых платочках оказывались рядом с княгинями в
дорогих шубах и драгоценных украшениях. Люди всех сословий, и стар, и
млад, часами стояли со свечою в руке, душой и разумом постигая величие
происходящего. Освещенные тусклым светом лампад, с икон в золотых окладах
на них смотрели лики святых. На иконостасе, на митрах и крестах облаченных
в сияющие ризы епископов, сверкали бриллианты, изумруды и рубины.
Священники с окладстыми боpодами пpоходили сpеди pядов пpихожан,
pазмахивая кадилами, в котоpых куpился ладан. Богослужение представляло
собой не продолжительное песнопение, а чередование гимнов, которые
выводили своими могучими басами дьяконы. Ошеломленные величественным
зрелищем и благоуханием, очищенные чудными звуками молитв, по окончании
службы прихожане прикладывались к кресту, сжимаемому холеной рукой
епископа, который наносил им на лоб благовонным елеем знак креста. В
церкви верующие испытывали всю гамму чувств, от печали до восторга.
Церковь учила, что страдание благо, что уныние и страдание - неизбежные
спутники жизни. "На все Божья воля", - твердили русские и с помощью церкви
старались обрести кротость духа и силу, которые помогли бы им вынести
бремя земной юдоли.
Несмотря на свое великолепие и славу, в 1894 году Москва не была
столицей Российской империи. Двести лет тому назад Петр Первый оторвал
Россию от ее древних славянских корней и попытался насильно привить ей
западно-европейскую культуру. На низменных невских берегах он построил
новый город, решив тем самым "прорубить окно в Европу". На болотистые
берега были доставлены миллионы тонн красного гранита, забиты тысячи и
тысячи свай. Двести тысяч рабочих умерли от лихорадки и истощения. Но до
самой смерти в 1725 году царь правил страной, пребывая в этом странном,
искусственном городе, расположенном в восточной оконечности Балтийского
моря.
Град Петра был воздвигнут на воде, на девятнадцати островах,
соединенных между собой арочными мостами и разрезанных извилистыми
каналами. К северо-востоку от него простиралось огромное Ладожское озеро,
к западу - Финский залив, куда впадала полноводная Нева, берущая начало в
озере. "Рассекая город пополам, молча и быстро несет свои холодные воды
Нева, похожая на полосу стали, видом своим напоминая о просторах лесов и
болот, давших ей начало". Над северным берегом вознеслись мрачные бастионы
Петропавловской крепости, в центре которой стояла колокольня собора,
упиравшаяся в небо своим золоченым шпилем высотой в четыреста футов. По
южному берегу, облицованному гранитом, на три мили тянулась набережная,
вдоль которой выстроились здания Зимнего дворца, Адмиралтейства, посольств
иностранных держав и особняки знати.
Получивший название Северной Венеции, Вавилона снегов,
Санкт-Петербург был европейским, а не русским городом. По своей
архитектуре, стилю, нравам и мышлению он принадлежал Западу. Особенно
заметными здесь были итальянские мотивы. Выписанные в Россию Петром I и
его наследниками итальянские архитекторы Растрелли, Росси, Кваренги
спроектировали величественные дворцы в стиле барокко, выкрашенные в
красный, желтый, салатный, синий с белым цвета, разместив их среди
прекрасных садов вдоль широких, уходящих вдаль бульваров. Даже менее
внушительные здания окрашивались, отделывались лепниной, и украшались
точно в южных городах. Громоздкие казенные строения выглядели не такими
массивными благодаря красивой формы окнам, балконам, портикам.
Величественный Казанский собор в Петербурге представлял собой точную копию
