желто-розовые тона.
Люди в привычном для них мире спали и ели, любили и ненавидели, работали
и отдыхали, в общем жили своей обычной жизнью, решая свои обычные проблемы,
в которых не значились ни я, ни Белая Королева. Они не знали, даже не
подозревали, какой опасности удалось им избежать, благодаря вмешательству
призраков далекого мира, существование которых напрочь отвергалось наукой.
Сейчас то я уяснил смысл многих крылатых выражений. Это и "Пиррова
победа", и "Смех сквозь слезы", и "Настоящие герои всегда остаются в
неизвестности". Да и что дала бы Лауре известность? Золотую звезду? А зачем
она ей? И можно уже ставить последнюю точку, но жизнь все еще продолжалась,
хотел я того или нет.
Пустота внутри упорно не хотела заполняться. И тогда заявила о себе
усталость.
Влившись в трубу "А" и наглухо закупорив трубу "Б", она присвоила себе
весь объем и почувствовала себя полноправной хозяйкой. Не ведая как, я
добрел до подъезда, поднялся на четвертый этаж, с трудом отворил дверь,
рухнул на диван в гостиной и полностью отключился от пронизывающего
одиночества.
Глава двадцать шестая.
В поисках утраченного.
Город плывет В море цветных огней. Город живет Счастьем своих людей.
("Старый отель", гр. Браво).
Лето. Изжаренные, как котлеты, люди бегали по городу в поисках пива и
читали в газетных строчках про ужасные кометы, несущие нам смерть в
обозримом будущем.
Все так же светило солнце, изредка скрываясь за набегающими облаками. Все
так же серые пасмурные дни оставались где-то неподалеку от Лондона. Жизнь
текла правильно и хорошо. Все это прекрасно понимали, кроме, может быть,
меня.
Солнце уже убежало из северных окон моей квартиры, а до южных еще не
добралось, заливая теплом лишь боковую стену дома. Время подбиралось к часу
дня, что подтверждали и стрелки будильника, весело тикающего на обеденном
столе. Я не разделял его настроения. Смахнув электробритвой щетину на щеках
и подбородке, я проглатывал уже третий кусок хлеба с маслом и пил ужасно
невкусный чай без сахара. Лень было встать и протянуть руку за сахарницей,
стоящей на холодильнике (и кто только додумался туда ее поставить?).
Далекие звуки с улицы не могли сгладить впечатления полной оторванности
от мира. Не ворочался в коридорном шкафу Ыккщщер. Не звучал, пусть даже
изредка, пронзительный голос Лауры. Мне так не хватало тихого постукивания
ее легких шагов. В моем доме опять поселилась тишина.
"Тишина и заборы", - неожиданно всплыло у меня в голове. А ведь не зря же
Лаура произнесла эти слова. Тогда чего я жду? Пойду-ка, поищу такие места,
где выполнялись оба условия, названные Белой Королевой. Надо не сидеть, а
действовать, если мои действия хоть как-нибудь могут помочь Лауре.
Полчаса спустя я продирался по узенькой тропинке, то и дело отводя ломкие
ветки от своей груди. Путешествие происходило в узком пространстве между
тыльной стороной девятиэтажки и решеткой детского сада, которая вполне могла
именоваться забором.
К забору прилагалась тишина. Я утонул в ней и в зеленой листве среди
этого глухого уголка. Безмолвие детского сада объяснялось понятной причиной
ѕ ежегодным плановым ремонтом. Все его признаки были налицо: покосившиеся
стропила, заляпанные белыми брызгами, бочки с известью и краской, битые
кирпичи и прочий мусор, образующийся очень быстро и не желающий потом
исчезать с насиженного места годами.
С другой стороны высилось сплетение кустов и деревьев. Сквозь такую
непролазную чащу едва проглядывали безжизненные лоджии, уставленные шкафами,
тумбочками, полками, лыжами, ржавыми велосипедами, связками досок и прочим
барахлом, которому уже не находилось места в квартире. Темнели мрачные
стекла, от которых отказалось даже солнце. Никто не хлопал ни дверьми, ни
рамами, не гремел, переставляя вещи с одного места на другое. Окружающее
пространство замолкло. Деревья утихли и погрузились в безмолвие. Ветер не
осмеливался вмешиваться в суверенные пространства. Даже черная кошка, спеша
по своим делам, быстро и бесшумно переставляла лапки в белых носочках.
В глубине листвы надежно затерялась детская площадка. Красно-желтая
лестница осторожно выглядывала из тени, спрятавшись за боярышник и рябину.
Прутья невысокой горки, выкрашенной в небесные тона, сливались с темным
фоном листвы.
Я не мог объяснить, как такое место, просто созданное для игры в прятки,
или в разведчиков, или в пытливых путешественников, обследующих дельту
Амазонки, не привлекало детей. Неужели чрезмерная таинственность отпугивала
отсюда всех, кроме меня? Я потоптался по почти заросшей щавелем, лопухами и
мелкой крапивой тропинке. Трудно поверить, что всего в полусотне метров
отсюда находится улица Ленина, где шумные толпы ходят с раннего утра до
позднего вечера. Девятиэтажка отгораживала от меня панораму областной
библиотеки имени Горького, междугороднего пункта переговоров и магазина
"Антей", который никак не мог переродиться в совместное российско-болгарское
предприятие "Биокор".
Но завеса листвы сглаживала шум оживленной магистрали и укрывала творение
рук человеческих. Цивилизация осталась где-то дальше и выше, начинаясь
примерно с пятого этажа или с едва зримого кусочка асфальта, мелькнувшего у
поворота за угол. Компанию составляло только высокое солнце, пытавшееся
вездесущими лучами проторить дорожку ко мне. Иногда это ему удавалось. Моя
куртка, покрывшись разводами света и тени, стала похожа на комбинезон
десантника. И я сам, словно десантник, заброшенный на вражескую территорию,
настороженно вглядывался в тенистый полумрак. Я ждал черных вражеских
часовых, ибо лучшего места для входа в иные миры вряд ли отыщешь.
Но тщательно изучал обстановку я зря. Не открылись двери, не показались
черные ворота с тяжелым медным кольцом, зажатым в львиную пасть, не возник
сноп ослепительно-голубого сияния. Я нашел и тишину, и забор, но не более.
Вообще-то иного я и не ждал, хотя и надеялся на лучшее. Слишком ничтожен
шанс сорвать главный приз в лотерее, купив единственный раз единственный
билет. Но я не отчаивался. Мне вспомнилось точно такое же местечко в другом
конце города. Однако, я и не жалел, что попал сначала именно в этот
закоулок. Придет время, и в такой же солнечный день я приведу сюда Лауру и
подарю ей его тишину.
Достигнув угла и ощутив под кроссовками твердый асфальт, я увидел серый
корпус библиотеки и стал прокладывать путь к рынку на автобусную остановку.
Затем мои мысли спутались. Помню только, что я размышлял про библиотеку им.
Горького, сад им. Горького, улицу им. Горького, а вот вспомнить, посещал ли
великий писатель наш славный город, так и не сумел.
Через полчаса, доехав до конечной остановки и пройдя сотню метров на
своих двоих, я добрался до совершенно аналогичного островка. Разве что
вместо тропинки под ногами лежала узенькая полоска асфальта, а цивилизация
находилась под правой рукой и больно напоминала о себе, когда эта самая рука
касалась каменной крошки, усыпавшей железобетонные блоки. С другой стороны
напирала дикая природа. Ветки кустов так и норовили хлестнуть меня по лицу,
а впереди уже маячили грозные заросли шиповника.
Места для меня почти не оставалось. Поэтому я осторожненько, бочком,
делал мелкие шажки, вслушиваясь в тишину. Но необычных ощущений не
появлялось.
Возможно, из-за текущих неудобств, тесноты и скованности. А может все
дело портили где-то чирикающие воробьи. Или возникающие в мозгу воспоминания
о чужом мире делали окружающую обстановку донельзя обыденной. Так или иначе,
я начинал созревать для того, чтобы сказать: "Не то!".
Итак, приходилось признать, что мои рассуждения оказались в тупике. Я
мысленно списал неудачи на железные ограды и вспомнил заборы из досок
Темного мира. А ведь подобные заборы непременно окружают любую стройку!
Тогда я решил попытать счастья в этом направлении и поспешил вновь туда, где
в перерывах между рейсами отдыхали желтые "Икарусы". Вскоре автобус
пятьдесят второго маршрута вез меня обратно в центр города.
Увы! На ближайшей стройке вовсю кипела работа. И хотя здесь имелся
прекрасный забор, о тишине не могло быть и речи. Я постоял в раздумьях. До
любого городского общественного транспорта тащиться далековато. Мой взгляд
перебегал с телевышки на трамплин, отделенные от меня глубоким логом. Такие
близкие ориентиры подбивали на небольшое приключение. Наконец я окончательно
решился совершить рывок через лог. Оставалось добраться до него, виляя между
пятиэтажками пока неизученного микрорайона, и преодолеть.
Попетляв немного по улице Чернышевского, я миновал девятиэтажные общаги и
выбрался к забору. Забор, огораживал садовые участки от несанкционированного
доступа посторонних субъектов к ухоженным грядкам. Мрачные, начавшие ветшать
доски не сильно напоминали серебристую окраску оград из черных закоулков, да
и колючая проволока не добавляла сходства, и все же что-то неуловимое
сквозило в обычных деревянных досках, сбитых вместе.
Зато о тишине и здесь приходилось только мечтать. Шумная беготня малышей,
суетливое рычание двигателя легковушки, мягкий скрип четырех колес, на
которых покоилась коляска, где малыш в свое удовольствие гремел погремушкой.
Я двинулся дальше по направлению к трамплину, то и дело касаясь холодной
тенистой стороны во многих местах покосившейся изгороди.
Как назло не встречалось ни единого прохода. Монолит острозубой дощатой
стены, увенчанной проволокой, начинал навевать тревогу о напрасно потерянном
времени.
Забор тянулся и тянулся, напоминая аксиому бесконечности прямой, но я шел
так упорно, словно дорога вела к светлому будущему.
Внезапно моя рука ушла в пустоту. Заглянув туда, я увидел небольшой
закуток.
Узкий проход уводил налево, а добрую его половину закрывала железная
будка, размером превосходящая ящик для хранения газовых баллонов, но не
достигавшая габаритов гаража. Впрочем, для мотоцикла с коляской такое
сооружение вполне бы сгодилось. Ржавые листы составляли прогнувшиеся
пузырями стены. Дверь, крашенная изнутри черной краской, открывала темный
провал. Лениво кинув взгляд во тьму, я спокойно прошел мимо, к повороту.
Внутри меня уже играл бравурный марш, предвкушая скорое возвращение домой.
Но надеждам не суждено было осуществиться.
За поворотом оказался всего лишь крохотный тупичок, упиравшийся в
массивные ворота, запертые на огромный навесной замок, на котором чудом еще
уцелели небольшие островки травянисто-зеленой краски.
Больше здесь делать было нечего. Пришлось поворачивать, надеясь отыскать
проход в другом месте. И только сейчас я заметил оглушительную тишину,
поглотившую все вокруг. Исчезли малейшие звуки, которые только можно
представить. Мои шаги утратили возможность производить топот и хруст. Вместо
привычного сопения нос бесшумно перекачивал воздух в легкие и обратно. Угол
пятиэтажки внезапно отдалился в искаженно-дрожащем воздухе. Зато железная
будка словно повернулась на сорок пять градусов. Мрачная щель недобро
косилась на меня. Знойные лучи солнца навевали нестерпимую духоту. Воздух
странно дрожал, вот-вот готовясь разродиться невиданными миражами. Теплые
волны, образуя мутновато-дрожащую полупрозрачную пелену, напрочь отрубили
меня и от цивилизации, и от звуков, порождаемых ею. Я словно вернулся на
полуоткрытый островок, вырвавшись из коридоров темного мира. Солнце
выкрасило забор серебром и спрятало в ярких лучах железные витки колючек. И
