один из его учеников. Иннокентий Петрович на ощупь отыскал голову
подмастерья и, подхватив его подмышки, рывками выволок с места происшествия.
Судя по кудрявой голове, пострадавшим оказался Костя. Рядом с проломом
обнаружился и Руслан.
Зубы его стучали, но он все же сумел выговорить:
- Ч-что эт-то было?
- Забудь, - рявкнул на него учитель. - Хватай за ноги. Потащили.
Руслан схватил друга за колени и чуть не выронил его, когда услышал новый
громкий стон. На улице положение прояснилось. Обе костины ноги были сломаны
чуть ниже колен и обильно кровоточили. Кровь непрерывно капала из
разорванных брюк. Руслан с ужасом глядел на свои руки.
- Не стой, - прикрикнул на него Иннокентий Петрович. -Хватай. Будем
выбираться к дороге.
Чувство направления не подвело. Минут через пятнадцать они достигли
пустынного шоссе. Здесь на них обрушилась новая беда. Обе штанины
одновременно оборвались, и отвалившиеся ноги вывернулись из рук Руслана.
Теперь кровь уже хлынула ручьем. Руслан впал в прострацию и тихо
раскачивался, уставившись на Костю и на отдельно лежащие ноги. А Иннокентию
Петровичу хотелось заорать.
Здесь по его вине умирал парень, между прочим, студент его же института.
Ну, и что он, Иннокентий Петрович, зам. ректора по культурным вопросам,
скажет костиным родителям? Может, про демонов? И прямиком в психушку,
разумеется.
Ведь эту историю не утаишь. Придется объяснять и в милиции, и на работе,
что же делал солидный человек с двумя воспитанниками того же ВУЗа поздно
вечером в заброшенной церкви. А тогда прощай карьера и вся прежняя жизнь.
Дернул же его черт заняться этой проклятой магией. Ну почему нельзя все
вернуть обратно?
Почему нельзя сделать так, чтобы ничего не происходило? И хоть стоял
сейчас Иннокентий Петрович на ночной дороге, но в памяти его так ясно всплыл
тот злополучный день, когда его занесло в библиотечное книгохранилище. Ну
почему ему не попалась книжка "Сделай сам"? Мастерил бы он сейчас стулья и
полки, а может, телевизоры чинил и горя бы себе не знал. Картины писал бы,
на худой конец! Вот помрет этот, а отвечать, между прочим, Иннокентию
Петровичу. Может, светят уже заместителю ректора места не столь отдаленные
на весь остаток жизни. Эх, небо в клеточку, друзья в полосочку. Не выдержать
Иннокентию Петровичу беспредел зоны. Ну почему нельзя просто проснуться?!
Проснуться и обнаружить, что не было ни заброшенной церкви, ни потусторонних
сгустков, ни занятий по магии, ни Кости, ни Руслана. А есть тихая, уютная
квартирка и простая, понятная, пусть и малооплачиваемая работа. Вот ведь,
Иннокентий Петрович, сам себе на голову приключения нашел. Ведь не бывает
ничего сверхестественного, ведь нет никакой магии, ведь кажутся ему все эти
события, к черту-дьяволу.
Почти окончательно уверив себя в абсурдности происшедших с ним вещей,
Иннокентий Петрович обнаружил, что все еще стоит на пустой дороге,
окруженной черным лесом. Где-то там, вдалеке, за холмами сиял ночной
иллюминацией город, где тысячи людей мирно спали, видели обычные сны и
совершенно справедливо не верили ни в экстрасенсов, ни в говорящих собак, ни
в прилет инопланетян на центральный проспект города Воронежа. Ну почему
такое произошло именно с ним?
Что творилось сейчас в сознании Руслана, не знал никто. Никому не было
дела до него, даже Иннокентию Петровичу. А Костя еще жил. Невнятные стоны
срывались с его губ. Но жизнь потихоньку оставляла того, кто в эту ночь мог
бы повелевать демоном. Поверженный запредельными силами, лежал Костя на
дороге и не чувствовал уже ничего, кроме боли.
И тут появился ОН. Черный сгусток с горящими глазами вырвался из леса и
замер перед лицом Иннокентия Петровича. Но того напугать уже было
невозможно. Вся жизнь летела под откос, что по сравнению с этим стоил
какой-то призрак.
- Слышшишшь? - прошипел темный пришелец. - У тебя ещще ессть шшансс.
- А, - отмахнулся Иннокентий Петрович, - теперь уже ничего не поправишь.
- Поправишшь, - продолжил его собеседник. - Ещще как поправишшь. Но ты
поможжешшь нам, поможжешшь.
Он щелкнул чем-то у себя внутри, и оторванные ноги самостоятельно
подползли к Косте и вросли в положенные места. Стоны сменились прерывистым
дыханием.
"Можно! - что-то ухнуло в груди Иннокентия Петровича. - Все можно
повернуть вспять!" И карьера, и квартира будут еще в его жизни. Будут! Вот
только выпутаться отсюда и тогда к черту магию...
- Он будет жжить, ессли ты ссделаешшь кое-что для насс.
- О чем разговор! - воскликнул Иннокентий Петрович. Жизнь-то,
оказывается, еще никуда и не катилась...
... Черный призрак презрительно смотрел на иномирян. Мелковаты, но для
простых исполнителей сгодятся. Пришел его час. Сейчас он - главный здесь, в
этом мире.
Не зря он тысячу лет учил этот сложный, быстро меняющийся язык. Только
он, и никто другой, мог общаться с найденными недоразвитыми иномирянами, а
значит, только ему доступна возможность претворить в жизнь грандиозные
планы, задуманные тысячи лет назад. Три мира - его, людей и белых призраков
с ослабевшими границами - будут замкнуты в черный треугольник. Он сам отныне
- вершина его, главная вершина, которой принадлежит энергия всего
треугольника.
КХ - величественное имя - будет реять теперь в истории навсегда. Он
вырвался из общей массы. Он нашел контакт, ему будут подчиняться все на
многие тысячелетия вперед. Теперь необходимо время. Требовалось дождаться
знака, символа, предзнаменования. Но что значили недели и месяцы по
сравнению с триумфальной вечностью.
Белая Королева. Если бы только удалось ее обезвредить. Лучшего сигнала к
решающему сражению и не требовалось...
... Костя с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, сделал несколько шагов к
обочине. Руслан продолжал отрешенно смотреть на окончательно опустевшее
теперь шоссе.
Призрак окутал голову Иннокентия Петровича, вник в его мысли и передал
свои планы. Затем он щелкнул снова, и в руках его будущего помощника
очутились забытые в церкви шпаги.
- Значит, так, - четко и ясно обратился новоявленный властелин мира к
ошалевшему от радости Иннокентию Петровичу. - Я уверен, что у тебя дома
найдется все необходимое. А я найду ВРЕМЯ!
И тут он исчез. А на горизонте загорелся яркий огонек. Это ехал первый
утренний междугородный автобус. Жизнь все еще продолжалась.
Глава восьмая
А жизнь, она такая...
Я кручусь как белка. Я еще не стар. А тебе спасибо, Егор Гайдар. (Песня
нашего времени).
"За окном шел снег и рота красногвардейцев", - вспомнились мне первые
строчки похождений фон Штирлица. Сейчас же все обстояло наоборот. Шел пятый
день августа. Красноармейцев было не видать, и я шел в одиночку за всех их,
вместе взятых. Путь мой лежал из гастронома в булочную. В гастрономе я не
обнаружил ничего полезного для своего желудка по причине великого неурожая в
своем кошельке и теперь хотел купить хотя бы хлеба. Колбаса, сыр и масло в
холодильнике имелись. Так что при удачном завершении моего маленького
путешествия перспектива голодной смерти значительно отодвигалась.
Выйдя из магазина, я свернул со своей улицы направо и теперь пробирался
сквозь комья глины в промежутке между пустой цистерной из-под кваса и
железной решеткой, за которой хранились поломанные деревянные ящики.
Преодолев грязь, я оказался на улице Студенческой. Трудно объяснить, почему
ее назвали именно так. Ведь корпуса двух институтов располагались хотя и
рядом, но не на ней. Да и общаги стояли на бульваре Гагарина. Вообще-то,
имелся там один институт повышения квалификации научных работников, но
взрослым дядям и тетям несолидно называть себя студентами. Впрочем, закончим
о студентах. Мне хватало проблем и без них.
А сама улица, хоть и включала в себя лишь два квартала, была удивительно
красивой. Если идти по проезжей части, то прямо перед Вами вырисовывается
громадный и величественный силуэт телевизионной башни. Будучи маленьким, я
очень любил ее рисовать. Как правило, мне не хватало одного листа. И я
слезно выпрашивал пять-шесть дополнительных. Зато, когда рисунок занимал
полкомнаты, я гордо рассматривал получившуюся телевышку. На первых листах,
вблизи от земли, я украшал ее разноцветными фонариками и недоумевал, почему
до этого не додумались сами строители, ограничившиеся темно-красными
прожекторами. Дальше к верху исчезали яркие цвета, но еще проглядывали
кое-где то желтые, то зеленые огоньки. На долю верхних ярусов доставались
лишь черные или серые, нарисованные простым чертежным карандашом. Это
символизировало переход к черному небу, которое я ленился закрашивать. И
только на последнем листе меня охватывали раздумья. Я никак не мог решить:
какой же звездой увенчать свое сооружение. Черной? Но ведь звезды бывают
только красные! Сложный вопрос.
Поэтому на разных рисунках имелся и тот, и другой вариант.
Теперь же она стояла передо мной воочию. Бело-красный каркас реял на фоне
голубого неба над улицей, да и над всем городом. Никакой звезды сверху,
конечно же, не существовало. "Обычный, стандартный вариант", - скажут Вам
проектировщики. Но я не проектировщик, поэтому ничто не мешало мне
любоваться ее стометровой высотой и в тысячный раз. Если бы у меня вдруг
появился лишний миллион, то я потратил бы его на то, чтобы постоять в летний
солнечный день, такой, как сейчас, там, на самой верхней площадке. Постоять,
поглядеть вниз на далекую землю и сказать самому себе: "Ну, не Эверест ли
то?"
Солнце и в самом деле светило на всю катушку. Даже небо рядом с ним сияло
белизной и только поодаль вновь обретало свою истинную окраску. Я перешел
через проезжую часть, миновал зубную поликлинику и добрался до булочной.
Купив хлеба в прохладном павильоне, я уже хотел развернуться и рвануть
через соседний двор к себе домой, но потом двинулся дальше по Студенческой.
В такие дни необходимо погулять по городу. Все вокруг создает тебе атмосферу
тихого праздника. А ты идешь, впитываешь в себя солнечные лучи, шелест
листвы, звук своих шагов. Эта жизнь не похожа на ту, которую надлежит теперь
вести всем - активную, быструю, хваткую, решительную, непоседливую. Такая
жизнь годится разве что для старичков. Но меня она чем-то привлекала.
Наверное, тем, что не надо было никуда спешить, развлекать кого-то
анекдотами, слушать чьи-то жалобы, вести неуместные разговоры. Я был
счастлив, что медленно иду сейчас в одиночестве, потому что чувства словами
не выразишь. Никогда не выразишь. Двух людей, чувствующих одинаково хоть
что-нибудь, не найти. Да, как мне хотелось, чтобы был второй такой
человек...
Я кидал взгляды то на корпус детского сада, то на дворы, утопающие в
зелени, то на дома, первые пятиэтажные блочные дома в нашем городе. Ветки
боярышника с территории детского сада сплетались с ветвями могучих тополей,
образуя живую зеленую арку у меня над головой. Улица упиралась в ограду
телецентра. Вернее, начиналась от нее, но я почему-то ходил всегда именно
таким маршрутом.
Дойдя до угла ограды, я повернул на улицу Техническую, названную так,
видимо, исключительно из-за телецентровского комплекса. Здесь деревья росли
повыше, и арки листвы кидали на меня тень посолидней. И была тишина, которую
не разрывали звуки радио "Максимум" или "Европа-плюс". Я даже придумал
красивое название этой тишине - радио "Безмолвие". Но и оно было уже не
оригинальным.
