наказали. Тот, кто мне нужен, не человек, - сказал он угрюмо. Если я
достану его - вот тогда надейтесь. Ты мне будешь помогать? - спросил он
Ронфа.
- Да, господин, - ответил Ронф.
- Это правда? - спросил я, когда мы двинулись в путь.
- Может быть да, а может быть нет. Наверно да, Торкас.
9. ДАГГАР
Майда просвистала начало старинного гимна: "Дети моря! Жаждут
мечи...", и Даггар невесело усмехнулся. Никогда еще Ранасы не входили в
Ланнеран так незаметно.
Только Даггар и его копьеносец Риор были с открытыми лицами, в
прославленной черной броне, под знаком меча и ока - герба Рансалы. А Майда
скрыла себя под плащом и повязкой - серая тень, одна из трех серых теней.
- Как ты? - спросил он у Тайда. - Еще потерпишь? - и Тайд угрюмо
кивнул. Он столько терпел, что стало почти все равно. Проклятый упрямец,
он даже не дал затянуться ране! Выгнал нас в путь, едва сумел забраться в
седло.
- Ладно! - сказал Даггар. - Тогда терпи, - и подъемный мост загремел
под ногами дормов.
А в воротах их ждала стража. Небольшой, но крепкий отряд в зеленых
одеждах. Твердые лица, загорелые сильные руки, это же гвардия, подумал
Даггар, ну и новости в Ланнеране! И зловещая черная тень за стеной из
солдатских тел.
- Кто вы? - спросил командир и поглядел в упор. - Что вам надо в
городе?
- С каких это пор Ранасы должны просить позволения войти в Ланнеран?
- рявкнул Даггар, и дорм его прянул на месте.
- Если ты Ранас, назови свое имя и проезжай, - сухо сказал командир.
Мрачный огонь вспыхнул в его глазах, и погас, потому что черный был уже
рядом.
- Я Даггар, сын Грасса, - сказал он надменно, - седьмой из братьев по
старшинству, и владею всем, чем владеет Рансала.
- Седьмой господин, - негромко спросил его черный, - а с каких это
пор люди Рансалы закрывают лица?
Даггар поглядел на него и отвернулся. И сам спросил у начальника
караула:
- А что здесь делает эта черная дрянь? Мало бед они вам принесли? -
дернул поводья и поехал вперед, и воины молча их пропустили.
- Они не посмели разрушить наш дом, - негромко сказала Майда.
- Я еду искать господина, - промолвил Тайд.
- Мрак и огонь! - рявкнул Даггар, - ты едешь со мной! Ты спятил,
старик, - сказал он почти добродушно. - За нами тянется половина
Ланнерана. Не суетись, - сказал он, - это то, чего ОН хотел, - что бы я
ковырнул муравейник палкой.
И он кинул монетку какому-то оборванцу - одного из десятка, что
глазели на них, - и велел вести их на Верхнюю улицу, к Дому Рансалов.
Дом Рансалов не был разрушен - оттуда просто все растащили, и он
стоял, заброшенный и угрюмый, среди нежилых, когда-то роскошных домов.
Верхняя улица умерла. Когда-то лучшая улица Ланнерана, где не было жилищ -
были только дворцы. И каждый был единственный, не похожий на прочие,
освященный столетиями, облагороженный славой...
- Чума здесь гуляла, что ли?
- Господин, - вымолвил Тайд с трудом, - уйдем отсюда... Я знаю
место...
- Нет! - рявкнул Даггар. - Я буду жить в своем доме!
Тяжелым взглядом он провел по толпе - они уже тут как тут:
обтрепанные одежды, пустые угрюмые лица - и тишина. Стоят и молчат, и в
тусклых глазах тоскливое ожидание.
- Эй, свободные граждане Ланнерана! - сказал он с издевкой.
- Кто из вас не прочь заработать?
Золото блеснуло в его руке, и, наконец, хоть одно лицо ожило. Хоть в
одних глазах загорелся гнев.
- Побереги свое золото, Ранас! Мы не прислуживаем врагам!
- Говори за себя, почтенный муж, - ответил Даггар спокойно и кивнул
высокому старику с равнодушным лицом и хитрым взглядом. - Держи задаток, -
сказал он, и старик на лету поймал монету. - Получишь еще полсотни, если к
вечеру этот хлев превратится в дом. Покупай все, что надо - Рансала не
обеднела.
- Верни ему деньги, Лагор! - велел старику первый - рослый мужчина с
угрюмым и гордым взглядом. - Ничего угождать убийцам твоих сыновей!
- А это достойно: отбирать хлеб у чужой семьи? Раз у него нет
сыновей, деньги ему пригодятся.
Ланнеранец глянул на старика и ничего не ответил, а старик поскорее
юркнул в толпу, унося в кулаке добычу.
- Может быть, ты не откажешь мне в совете? - спросил Даггар. - Мы
проделали долгий путь, и один из нас ранен. Есть ли поблизости спокойное
место, чтобы мы могли заняться им?
- Мой дом рядом, - сказал Ланнеранец. - Я - Тингел, сын Хороса, меня
здесь все знают.
Дом, и правда, был рядом - в одном из Служилых переулков. У каждого
из дворцов были свои переулки, где жили те, что кормятся от великих родов.
Тингел принадлежал к дому Лодаса, и Даггар усмехнулся, потому что
по-ланнерански он и Тингел - родня.
Небогатый, но крепкий дом - с крепкой оградой, с крепким запором на
крепких воротах, со свежею краской на стенах.
Лонгар спрыгнул на землю и помог спешиться Тайду. Тот шатнулся, но
устоял и побрел, куда повели - в чистую комнатку с незастеленным ложем.
Майда и Лонгар помогли ему лечь и он сразу закрыл глаза. У него уже давно
не было сил - только упрямство. И он сразу поплыл в темноту, в черную воду
забвения.
- Кликнуть лекаря? - угрюмо спросил их Тингел.
- У меня свой лекарь, получше ваших. Выйдем, - сказал Даггар, - не
будем мешать.
Они сидели вдвоем в покое, где со стен было снято оружие, а в
восточной нише погашен огонь. В комнате, что хранит достоинство и в
унижении.
- Тингел, - сказал Даггар, - прости, что я тебе навязал себя и своих
людей. Я боялся за Тайда, но еще больше меня напугал Ланнеран.
- Что тебе до Ланнерана, Ранас?
- Пусть мы враги, но честная вражда чем-то подобна дружбе. Можно
желать врагу смерти, модно убить его в честном бою, но видеть храбреца в
унижении... нет, Тингел, радости в этом мало. Я шел мальчишкой на ту
войну, шел с глупой припевкой: "Ланнеран - город трусов", но вы из меня
вышибли дурь. Знаешь, что заставило меня вас уважать? То, что ланнеранец
смеется даже в свой смертный час, и отвечает насмешкой, когда не может
ответить ударом. А сегодня я не видел ни одной улыбки. Что с вами сделали,
Тингел?
- Хороший вопрос, Ранас! - ответил Тингел, и глаза его вспыхнули,
вдруг оживив лицо. - Только не на всякий вопросы и не всякому отвечают!
- Я - не всякий, - сказал Даггар. - Энрас был братом моей матери, я
его главный наследник и должен был стать правителем всех его дел. Нет,
Тингел, - сказал он, - я не стал. Я унаследовал только беды, а Судьба и
Долг достались мне. Но меня позвали - и я пришел.
- Кто?
- Нет, - ответил Даггар, - пусть меня поглотит земля, если я доверюсь
кому-нибудь в Ланнеране, пока не узнаю, какое проклятье лежит на вас!
И тень улыбки прошла по губам ланноранца. Какая-то неумелая, словно
он отвык улыбаться, словно губы его сопротивлялись улыбке.
- Ты знаешь наше проклятье, Ранас. Мы убили того, кто должен был всех
спасти. Не только нас, но и прочих жителей мира. И за это мы прокляты и
обречены. Вы победили тогда, - сказал он угрюмо. - Ты сам знаешь: мы
дрались не хуже, чем вы. Но судьба от нас отвернулась, и не было нам
удачи, потому что мы замарали себя. Наши боги ушли от нас, оракулы
безмолвствуют, и ночная смерть...
Он вдруг замолчал, и Даггар поглядел на него с любопытством:
- Что-то не то ты говоришь, Тингел! Наказывать целый народ за грехи
правителей? Бить дитя за то, что его отец согрешил?
- Мы - не дети, Ранас! - гордо ответил Тингел. Мы - свободные
граждане Ланнерана! Если правители наши сбились с пути, у нас есть право и
сила их образумить. Мы не сделали этого, даже не попытались - и потому мы
разделили их грех! Мне стыдно, - сказал он, - что ты видишь нас в таком
унижении, и теперь я рад, что больше ты меня не увидишь.
- Почему?
Тингал глядел на него и улыбался. Та самая бесстрашная, насмешливая
улыбка, что живет на лице ланноранца и в смертный час.
- Потому, что я наверняка умру этой ночью. Наше проклятие убивает,
Ранас, особенно тех, кто вздумает о нем говорить.
- Я могу помочь тебе?
- Нет, - сказал он спокойно, - помочь мне нельзя. И не вини себя, -
сказал он, - я делаю то, что хочу. Наконец я чувствую себя человеком, а не
тварью, воющей в смертном страхе. Слушай, как это было, - сказал он. -
Сначала вы победили нас. Это было тягостно и постыдно, но пока ланнеранец
жив - он жив. Мы еще были людьми, хоть и знали свою судьбу, хоть и знали
свою судьбу. Потом исчезло море и пересохли реки, разрушилась торговля и
поля почти перестали родить. Мы скудно жили - но все еще были людьми. А
потом пришла ночная смерть. Просто смерть, - сказал он, - невидимая и
неслышная. Она входит в любой дом и уносит, кого захочет, и нет от нее ни
заклятия, ни защиты. Сначала она уносила Соправителей и старших жрецов
Светлого храма. Потом всех, у кого была хоть какая-то власть. Потом тех, у
кого была сила и ум, кто мог бы воспротивиться - даже судьбе. И тогда мы
умерли, Ранас. Мы перестали быть людьми. Мы стали просто сухой травой,
которая ждет пожара. Кто нами правит? - спросил он себя. - Я не знаю,
Ранас. Нет никакой власти. Мы просто ждем своей смерти и делаем, что
велят.
- Кто?
- Черная сволочь, - ответил Тингел. - Слуги проклятия и вершители
зла. Ладно, - сказал он, - твоя очередь, Ранас. Кто позвал тебя в
Ланнеран?
- Тот, кому досталась от энраса Долг и Судьба. Тот, кто может спасти
нас... если захочет.
А к вечеру Дом Рансалы стал похож на Рансалу. Запустенье на месте
величия - и несколько комнат, где можно жить.
А ночью Майда вдруг стиснула руку Даггара. Он проснулся мгновенно и
молча и почувствовал страх. Не ее и не свой - просто страх, что стоит в
стороне и смотрит на глядит на тебя убивающим взглядом.
- Брат, - тихонько сказала она и вошла в него. Словно сошлись две
половины души, сомкнулись две половины рассудка; они сошлись в одно
двуединое существо, защищенное самой своей полнотою.
Они лежали, безмолвно держась за руки, а смерть, не спеша, подползала
к ним. Незримая, бестелесная смерть; она сгущалась вокруг, она висела над
ними, и только невидимый панцирь их любви был их единственной защитой.
- Пусть небо откроется Тингелу, - тихо сказал Даггар, и Майда
ответила чуть заметным пожатием.
А смерть, свирепея, бродила вокруг, прорывалась то холодом, то
короткой болью, но их двуединое существо, наполненное мраком, разрывает
его перед лицом руками, раздвигает локтями, протискивается в разрыв, и в
разрыве виден клочок голубого неба...
Разбудил их Риор, постучавшись в дверь, потому что явился Торкас. Он
был облачен в коричневый плащ болорца, и, когда он сорвал повязку с лица,
они сразу поняли: это Другой. У него теплом и спокойной верой, согревало
холод и смиряло боль, а ночь все длилась, длилась...
Забрезжил тусклый рассвет - и смерть ушла. Уползла куда-то в темную
нору, и они заснули, прижавшись друг к другу. И сон им снился один и тот
же - у них всегда были общие сны.
Кто-то бредет по ночной дороге. Идет один, тяжело раздвигая были
древние глаза, полные тьмы и тяжелой силы, и в движениях упругая хищная
сила; он ходил по комнате и молчал - беспощадный, могучий, но почему-то не
страшный - и они покорно водили за ним глазами, ожидая, пока он заговорит.
- Этот проклятый город воняет смертью, - заговорил он, наконец. - Ты
не жалеешь, что сюда явился?
- Нет, - сказал Даггар, - пока не жалею. Но уже немного боюсь.
- Знаю, - сказал Другой. - Я почуял. Это не каждую ночь, Даггар. Не
