плоти. Он сидит, высокий, все еще сильный; лишь седина облепила виски и
морщины легли возле губ.
Жалкий огонь светильника корчится на столе, никнет и мается в
тягостной духоте. Не хочется думать о раскаленной постели. Не хочется
думать о том, что бродит вокруг. С тех пор, как наш край запрудили ночные
твари, Такема в осаде каждую ночь. Пока мы заставили их присмиреть. В
последнюю вылазку Торкас не дурно их проучил...
И чуть раздвинулись угрюмые складки у губ, чуть смягчился
пронзительный взор. Торкас - не дитя моих чресел, но дитя души моей, сын
бога - и все-таки он мой. Он будет великим воином, и пусть иссякнет мой
род, но не иссякнет слава Такемы...
Торкас... Все мысли о нем, и Вастас не вздрогнул, когда сам Торкас
вдруг встал на пороге.
- Что случилось? - спросил он. - Тревога?
- Нет отец.
И непонятное беспокойство: слишком мягко он это сказал. Торкас -
суровый не по годам, он умеет таить свои чувства...
- Отец, - сказал Торкас и встал перед ним, и огромная черная тень
потянулась под кровлю. - Я хочу тебя спросить.
- Что? - спросил он угрюмо. Неужели это свершилось? Неужели бог
отнимет его?
- Я уже кое-что знаю, - сказал Торкас. Он дождался кивка и сел, и
печальный огонь лампадки ярко вспыхнул в его глазах. - Я спросил у матери.
- Аэна - мудрая женщина, - грустно ответил Вастас. - Если она сказала
- значит пора.
- Мой отец - ты, - сказал Торкас. - Ты меня вырастил и воспитал. Тот
другой - только имя. Но все равно я хочу узнать...
Мгновенная ярость: я не позволю тебе ожить! И твердая горечь: я уроню
себя, если солгу. Бесчестно соперничать с мертвецом, а превыше чести нет
ничего.
- Это не только имя, - ответил он. - Это было последней нашей
надеждой... или предпоследней, мне этого знать не дано.
- Он сделал мать несчастной!
Да! Подумал он яростно, и я его ненавижу! Но ответил честно, как
подобает мужчине:
- Его просто убили, Торкас. Не думаю, чтобы он желал ей такой судьбы.
- Так кто он был: человек или бог?
- Человек, но его сделали богом. Погоди, Торкас, - сказал он устало,
- давай я расскажу тебе все. Я видел Энраса дважды, - сказал он, - но не
мог с ним говорить, потому что был в Ланнеране тайно.
- Почему? - спросил удивленный Таркас.
Он прикрыл глаза, сжал и разжал кулаки. Можно сказать: это мое дело.
Можно солгать. Но не зачем открывать рот, чтобы сказать пол правды. И
нельзя себя унижать, замарав ложью язык.
- Род Вастасов кончался на мне, - сказал он хрипло. - Я говорил с
В_е_д_а_ю_щ_и_м_ и вопрошал _О_т_в_е_ч_а_ю_щ_и_х_, но имя свое я не назвал
никому. Ланнеран полон жадных ушей и грязных ртов. Или я должен потешать
ланнеранскую чернь своею бедою?
- Прости, отец.
- Я закрыл лицо, но не закрыл ни глаз, ни ушей. Я видел как бурлит
Ланнеран от вестей, принесенных Энрасом из Рансалы. Это были страшные
вести, и я не знал, должен ли я им верить. Все, что я слышал, я слышал из
третьих ртов, а рты в Ланнеране лгут. Суть этих слухов: Энрас вышел в море
и встретил Белую Смерть. Белая Смерть уже сожрала все земли южнее Эфана и
теперь подбирается к нам. Все мы обречены на гибель, но Энрас, кажется,
знает путь к спасению. Правдой было одно: Энрас принят с великим почетом и
Соправитель Лодас отдал ему дочь.
Меня это встревожило, Торкас. Род Ранасов не любили в Ланнеране. Они
- бродяги и храбрецы, и городу трусов они непонятны. Коль Ланнеран готов
породнится с Рансалой, значит, беда действительно велика.
Я захотел увидеть Энраса - и увидел. Я не мог с ним говорить, но я
слушал, что он говорит другим. И я понял: с чем бы он не пришел - это не
сказки.
- Не все сторонятся лжи, отец!
- Он не нуждался в лжи. Телом он был могуч, лицом приятен, нравом
спокоен и разумен речью. Я решил, что задержусь в Ланнеране, чтобы
спросить его самого.
- Ну?
Он покачал головой.
- Не прошло и двух дней, как грянула новая весть. Энрас в руках
блюстителей и будет казнен. Лодас сам выдал зятя Черным.
- Ну? - опять хрипло выдохнул Торкас.
Он не весело усмехнулся.
- Ланнеран обезумел, сынок. Уши слышали, а языки разнесли то, что
Энрас сказал Лодасу, когда его уводили. "Несчастный, - сказал он будто бы,
- теперь ты всех погубил." Эти трусы мычали от страха и ждали казни, но
никто не посмел напасть на тюрьму. - Поглядел на Торкаса и сказал угрюмо.
- Со мной было десять воинов, Торкас, Такема не может воевать с
Ланнераном.
- И ты дождался конца?
- Да, - ответил он так же жестоко. - Я хотел узнать и узнал.
- Что?
- Мир погибнет, - сказал он просто. - Я сам видел, ка Энрас сделался
богом. Пока он был человеком, он был снисходителен к людям, а теперь он их
презирал. Он смеялся над ними, когда уходил. Он дал убить свое смертное
тело, глумясь над теми, что сами сгубили себя.
- А мать?
- Один из моих людей заметил ее в толпе. Я не думал ее забирать.
Хотел найти ей укромный дом и женщину, чтобы за ней ходила. Но когда к ней
вернулся разум и она сказала, что носит дитя... Нет, - сказал он, - я не
солгу: не ради нее и не ради ребенка. Чтоб заслужить милость того, кто
ушел от нас в гневе, и защитить Такему. Но я награжден сторицей, Торкас,
потому что у меня есть ты.
- А родичи... Энраса из Рансалы?
- Была война, - неохотно ответил он. - Ланнерану пришлось выплатить
виру. А потом... Рансалы нет, Торкас, она умерла. Море ушло от Рансалы, и
Ранасы ушли вслед за морем. Говорят, они построили множество кораблей,
сели на них и уплыли.
И - тишина. Он молча глядит на обрывок света, на жалкий, чахнущий
огонек. Будь мой соперник жив, я бы сразился с ним. Силой рук или силой
ума, но я мог бы с ним сразиться. Но что я могу, если он не вытащит меч и
не скажет в ответ ни слова? Он забирает Торкаса, как когда-то забрал
Аэну...
- Ты не прав, отец, - сказал Торкас не громко, и он поглядел на него.
Поглядел - и отвел взгляд. Потому что не Торкаса это были глаза, совсем
чужие глаза, словно кто-то глядит через его лицо. Твердая теплая темнота,
мрак Начала, что все вмещает в себя, но сам непрогляден для смертного
взора. Уже?
- Ты неправ, отец, - мягко сказал ему Торкас. - Мне нужен ты, а не
он. Я не знаю, как человек становится богом, но мне не нравится, когда
презирают слабых, и смеются над тем, кто не может себя защитить. Мне нет
дела до Энраса, но я хочу знать. Жизнь моей матери и моя... Это глупо если
не знаешь, из-за чего... Если ты позволишь, я съезжу в Рансалу, когда
минуют трудные дни.
- Ты волен ехать, куда захочешь, но в Рансале нет людей.
- Кто-то да есть! - сказал Торкас нетерпеливо. - Я возьму с собой
пятерых и вернусь до начала Суши.
- Не загадывай, - устало ответил Вастас. - И не вздумай заглядывать в
Ланнеран. Там тебя сразу сделают богом.
5. РАНСАЛА
На третье утро они оторвались от гор и рысью поехали между холмами.
Еще не началась сушь и не спалила траву. Короткая серая шестерка на
спинах холмов и серая даль, и тяжелая тишина. Как тускл и безрадостен мир
и как безлюден! И в этом пустующем мире мы еще убиваем друг друга?
Два дня в безопасности опустевшего края - и начали попадаться пустые
селенья. Не разоренные - просто люди ушли, когда в последнем колодце
иссякла вода. Они старались держаться подальше: в пустых домах обычно
селится нечисть. Опасные порождения Великой Суши, которым почти не нужна
вода. И все равно эти твари напали ночью, хоть мы и разбили лагерь вдали
от домов. Колючие, безглазые, черные твари, они прорывались сквозь пламя и
тучу стрел. Людей защитили плащи и кольчуги, но искусанный дорм околел к
утру.
А к середине дня, в самую духоту, они увидели, наконец, башни
Рансалы. На сером выжженном берегу, над серой гладью бывшего моря она
возникла, словно из сна, веселым легким скопищем башен. И так не хватало
за ними моря...
Безлюдье и зной, лишь звенит тишина, но гладки и прочны стены
Рансалы, закрыты окованные ворота - Торкас сроду не видел столько железа,
сколько было на створах огромных ворот.
Он поднял рог и протрубил сигнал: "Я - путник, я прошу приюта", - и
звук без эха сгинул в темноте. Тайд осторожно тронул за плечо, и Торкас
поглядел ему в глаза. Он знал: придут и отворят. Его здесь ждала судьба.
Пришли и отворили. Огромный человек, немного выше Торкаса и много
шире в плечах. И темное широкое лицо, которое ничто не прикрывает, так
странно, так тревожно знакомо...
- Я - Торкас из рода Вастасов прошу у тебя приюта для себя и своих
людей.
- А я Даггар из рода Ранасов, седьмой брат по старшинству, изгнанный
из рода. Коль тебя это не страшит, добро пожаловать в мои руины!
Веселый зычный голос - прогремел и тоже сгинул без эха.
- Спасибо, - сдержанно ответил Торкас. Даггар посторонился. Они
проехали сквозь мрак прохода в огромный гулкий двор.
Величье даже в запустенье. Я думал: замок Вастасов величав, а тут я
понял он убог и тесен.
Даггар направил нас к громадине крытых стойл. Здесь были сотни
дормов, а теперь лишь наши.
- Вода есть, - сказал Даггар, - мы, Ранасы, умеем добывать воду из
камня. Вот с кормом худо - мы скотины не держим.
- Ты тут не один?
- Со мной жена и трое слуг - те, кто меня не оставил.
- Корм у нас есть, а вода кончается.
Даггар усмехнулся. Умно и насмешливо он усмехнулся, отошел от дверей
сдвинул огромный камень. Нам бы не сдвинуть его втроем. В темной скважине
тускло блеснула вода.
- Подземное хранилище?
- Да, - лениво ответил Даггар. - Ночи прохладны, а море, - слава
богам! - еще не совсем пересохло.
Для Торкаса не было смысла в этих словах, но что-то в нем знало, что
это значит, и он стиснул зубы, досадуя на себя. Нельзя быть тем, и другим.
Или я - или...
Дом, в который привел их Даггар, был прекрасен и величав. Огромные
гулкие комнаты, роспись на стенах - веселая зелень, счастливая синева,
ликующий мир, которого не бывает. И Торкас подумал: а если бывает? А если
таким и должен быть мир?
Тускнеет под слоем пыли богатая мебель: роскошные ложи, златотканые
покрывала, тяжелые кресла, украшенные резьбой. Даггар хохотнул -
бесшабашно и горько.
- Когда бегут, чтоб жить, берут то, что надо для жизни. А этот
хлам... ну, что же, он сгорит вместе с нами.
Привел их в богатый покой, где было с десяток лож, и сказал воинам
Торкаса:
- Отдыхайте. Вам принесут поесть. - И Торкасу: - А ты, господин
Вастас, окажи мне честь, раздели со мной трапезу.
И опять они шли среди роскоши и запустения.
- Ты сказал - седьмой брат, - спросил Торкас. - Сколько же вас -
братьев?
- Мы все одного колена. Отцы и матери у нас разные. Ты ведь сын
Энраса? Он был третий по старшинству.
- Я приемный сын Вастаса, - ответил Торкас, и Даггар без улыбки
взглянул на него.
- Ты прав, что держишься Вастов, здесь живым доли нет. Но пока мы
одни, позволь считать тебя родичем.
- Куда мы идем? - спросил Торкас - чтобы что-то сказать.
- К моей жене, - ответил Даггар. - У Ранасов женщины носят оружие и
не сидят взаперти. Майда будет рада тебя повидать.
Он распахнул тяжелую дверь; новый покой, еще роскошнее прежних
потому, что убрано и опрятно, и высокая женщина поднялась им на встречу.
И, увидев ее, Торкас молча отвел глаза, потому что он понял, за что
Даггара изгнали из рода.
Это было одно лицо, у Даггара грубее и шире, у Майды - нежнее и уже,
но оно повторялось каждой чертой, каждым взглядом и каждым движеньем.
