- Есть, - говорю я. - Но я не верю, что мы дойдем.
Харт не задает ненужных вопросов. Если я что-то делаю - значит, на то
есть причины. Захочу объяснить - значит, скажу о них сам...
- Сообитанию уже не нужны люди. У него теперь есть мы.
- Вы?
- Несколько десятков молодых и здоровых людей, когда-то спасенных им
от смерти. Не знаю, - говорю я, и эти слова отдаются во мне стыдом и
болью, - по доброте или так, как срывают с упавшего дерева плод, чтобы
посадить семечко рядом с домом.
- Там у вас деревня?
- Не знаю, как сказать. Там остров, большой и плодородный... Кто
хочет - сеет. Кто хочет - ловит рыбу. Промежуточное поколение, Харт. Наши
дети войдут в Сообитание и смогут жить, где захотят. Эти - нет. Они не
могут.
- А ты?
- Я - часть Сообитания, Харт. Я могу войти в Общую Память и открыт
для нее. Я многое могу, но я отвечаю.
Он не спросил, что такое Общая память. Жители границы всегда
понимают, что можно спросить. Он спросил:
- Значит, теперь ты против _Н_е_г_о_ идешь?
- Да.
- А выстоишь?
- Не знаю, Харт, - говорю я, и сам удивляюсь себе. Странно, что я
могу сказать это вслух, и совсем непонятно - что человеку. - Я пока
единственный такой в Сообитании. Я не знаю, как оно поступит со мной. Если
оно уже считает меня разумным, оно просто закроется для меня. Мой выбор -
это моя судьба, и я за него отвечу. Но если оно считает мой разум
незрелым, оно может сделать со мной все. Я могу умереть, могу стать
другим, могу сам убить тех, кого надеюсь спасти. Я только надеюсь, оно не
сделает так со мной, я привык доверять его доброте.
- Н-да, - сказал Харт, - а я-то хотел...
- Нет, Харт. Сейчас я не посмею вас повести.
- А я не говорю, чтобы всех! Пяток охотников понадежней...
- Нет, Харт. Они все умрут на второй или третий день, и может быть
это я их убью. Я пойду только с теми, кого я сюда привел. Я открыт для
Общего, - говорю я ему, - и оно будет знать все, что я собираюсь сделать.
Если я сумею дойти и сумею вернуться, я попробую увести вас на Остров.
- Всех?
- Всех, кто захочет пойти.
- Н-да, - сказал Харт. - Не всякий захочет.
Джер не хочет с нами идти.
Вчера, наконец, появился Ортан. Явился, как ни в чем ни бывало, как
будто это в порядке вещей - исчезнуть на несколько дней, не сказав ни
слова.
Ты не права, он думает не так, как мы.
Мне плевать, как он думает, он не смел пропадать так надолго!
Он поведет нас в Нелюдье, если мы согласимся пойти. Есть Остров
Людей, где нам ничего не грозит, но мы туда, скорее всего, не дойдем.
Илейна жалась ко мне, Норт спорил и горячился, а Джер глядел на меня
и молчал, и я подумала: не пойдет. И я подумала: как я пойду без него? Кто
мне поможет? Кто меня защитит? На кого - единственного! - я смогу
положиться? Последний в Мире, кто помнит отца и Эрда. Последний, кто
остался из Обсерваты, от прежней жизни... от жизни... от всего.
Я не хочу уходить из Мира. Я боюсь. Я не могу.
Я не могу остаться - я поклялась, а здесь я не сберегу Илейну и
Норта.
Мне очень хочется увидеть, какое море...
Мы с Джером ушли на обрыв - в безлюдное место, где можно поговорить
наедине. Где можно глядеть на утраченный мир и думать о том, что осталось.
- Странно, - говорю я ему. - Для отца Обитаемый мир был клеткой. Он
страдал от того, что дела политики и войны накрепко привязали его к
Обсервате. Он и тебя полюбил за то, что ты так яростно пробивался к
Границе.
- Да, госпожа. Было. Только ведь тогда было и куда воротиться. А ныне
уйти-то уйдешь, а ворочаться некуда. Ты не гневайся, госпожа, - говорит
он, - а в Нелюдьи я вам не подмога. Вы и с Нортом-то наплачетесь, а со
мной бы и подавно.
- Почему?
- Убивать там нельзя, - говорит Джер. - Хоть малую зверушку убьешь -
а жив не будешь. А у меня-то руки скорей головы: сперва бью - потом думаю.
- Ты - мой старый и верный друг, - говорю я ему. - Неужели теперь ты
меня оставишь? Я боюсь, - говорю я ему, - я все-таки женщина, Джер. Я
всегда притворялась, будто не знаю страха, но это неправда, Джер, я очень
боюсь!
То он глядел под ноги, а теперь посмотрел мне в лицо, и в его глазах
была непривычная ласка.
- Не гневись, госпожа! Мне ведь с тобой расставаться, что душу
терять. Авось не обидишься, коль напоследок скажу: всегда я тебя любил и
на тебя радовался. И не иду с тобой, чтоб не сгубить тебя. Другой у тебя
нынче защитник. Простишь мне дерзкое слово?
- Говори.
- Кровь кровью, госпожа, а плоть плотью. Ортан на тебя сразу глаз
положил, он все для тебя сделает.
- Зачем ты мне это говоришь?
И он отводит глаза и отвечает грустно:
- Не свидимся мы с тобой боле, моя госпожа!
- Завтра мы уходим, леди Элура, - негромко сказал мне Ортан. Он
соизволил явиться к нам - во второй раз за все эти дни - и уселся рядом со
мной. Как хозяин. Как будто имеет на это право.
- Мы готовы, - сухо сказала Элура. - Локаи были очень щедры, снаряжая
нас.
- Нам действительно надо спешить, - мягко ответил он. - В пору
Трехлунья нам надо быть далеко от Границы.
- Почему?
- Так надо. Я пока не смогу объяснить. - Помолчал и сказал: - Нам
придется идти пешком. Ваши рунги здешние. Им нельзя в Сообитание.
- А как же Фоил?
- Он принадлежит Сообитанию. Ему можно.
- А ему ничего не грозит?
- Нет. Это мой поступок. За него отвечаю я.
И впервые он показался мне неуверенным и усталым.
- В чем дело, Ортан? Ты передумал?
Он покачал головой и сказал с трудом:
- Я хотел тебя попросить. Тебе придется меня опасаться, леди Элура.
Как только мы спустимся на равнину, возьми меня на прицел. Я думаю, если
это случится, это случится сразу... вы сможете вернуться назад.
- Что ты говоришь, Ортан? Как ты смеешь так говорить?
- Это буду не я, леди Элура. Если оно... - он замолчал, подыскивая
слова, а потом заговорил медленно и раздельно. - Общее... то, к чему я
приобщен... до сих пор оно было моей силой и моей... свободой? - чуть
усмехнулся, пожал плечами. - Если свобода - это знание о том, что _н_а_д_о
делать, значит, я был свободен. Но теперь я делаю то, что не надо, и оно
может меня изменить. Сделать другим. Заставить делать то, что я не хочу
делать. Я не говорю, что так будет. Только - что это возможно. Если это
случится, тебе придется меня убить, потому что иначе я, скорее всего, убью
вас. Тебе надо будет стрелять наверняка, потому что если я не умру
сразу...
- Ортан! - тихо сказала Элура. - Ортан!
- Может быть, оно не сделает так, если будет знать, что ты готова
меня убить. А если сделает - сделай и ты. Мне не надо жить, если это
случится.
- Тогда зачем это все? Зачем мы идем?
- Чтобы дойти, - сказал он спокойно.
Локаи так же внимательны и любезны. Что-то за этим, конечно, кроется,
хоть я и не знаю, что. Во всяком случае, нас снарядили на славу, и сам
Харт отправился нас провожать, а он в этом племени человек не последний.
Мы едем молча, Харт с Ортаном впереди - походе, что это и есть
разгадка: им от Ортана что-то нужно. Я не хочу об этом думать. Я не могу
ни о чем думать. Я думаю лишь об одном...
Спустились с безлесного склона в лощину. Стремительный, говорливый
ручей, шершавые камни, округлые будто старая кость, зеленая лента кустов
вдоль воды. Последние часы в Обитаемом Мире.
Джер прав: легко уходить, когда есть куда возвращаться. Мы безумцы,
если уходим. От своих корней. От развалин родного дома. От могил наших
предков. От непохороненных трупов друзей. От традиций. От памяти. От
себя...
Горя раздвинулись и уползли назад. Робкие, затухающие отроги. Словно
картинка из древней книги с чередой неподвижных волн.
Ортан с Хартом остановились и ждут. Ортан спешился. Они с Фоилом
просто стоят рядом, и это значит, что дальше идти пешком.
Мой Балир! Боевой товарищ, последняя памятка Обсерваты... Я беру его
морду в руки, прижимаюсь щекой к щеке. Все!
Леди Элура отдала повод одному из спутников Харта, отвязала заплечный
мешок и просунула руки в лямки. А самострел висел у нее на груди...
- Возвращайтесь! - сказал локаям Ортан. - Я приду весною, если смогу.
- Пусть солнце вам светит! - сказал Харт. - Будьте живы!
И теперь мы одни, только мы, Норт держит за руку Илейну, а она глядит
на меня. И Ортан тоже глядит на меня, и в его глазах спокойная твердая
нежность.
- Видишь те серые камни? Это граница. Я пойду впереди. Будь
внимательна, леди Элура!
- Онои! - крикнул беззвучный голос. - Онои! Нет!
Она не вздрогнула, не обернулась. Фоил смотрит прямо в глаза, страх и
ярость в его глазах, сейчас он бросится на меня, но Ортан мягким и
властным жестом полуобнял его за шею, они повернулись и пошли.
Рядом. К серым камням. К тому, что может случиться.
- Норт, - сказала Элура. - Догоните меня, когда я буду у тех камней.
- А, может, наоборот?
- С тобой Илейна, - сухо сказала она и подняла самострел.
Проклятая бесслезная боль! Рвет грудь и тупо царапает горло, но леди
Элура спокойно идет по траве, и взгляд ее равнодушен и зорок. Если это
случится, я покончу с собой...
Мы не раз входили в Хаос и не раз покидали его, но еще никогда так не
чувствовали Границу. Никогда она не врывалась в меня дрожью радость и
тревоги и таким удушающим ощущением полноты и огромности бытия.
Они замерли у серых камней, и Общее приняло их в себя.
Знакомое чувство ясности и свободы, спокойной мудрости и беспечной
радости бытия. Прекрасный и легкий мир единственных решений, где все
разумно и правильно, и ничего не болит. Привычным усилием он поднялся ко
Второму Пределу - туда, где приходят ответы. Туда, где он будет прочитан
весь. Туда, где решится его судьба.
Знакомое дружеское тепло, они были рядом, они окружали его, и он
потянулся к ним в радостном нетерпении - и вдруг пустота. Стена.
Пронзительный холод. Решительно, хоть беззлобно, его отшвырнули назад - в
неуверенность, в незнание, в боль. И это так страшно, что лучше смерть.
Так холодно - хоть бросайся в огонь. Так больно, что он упал на колени и в
муке закрыл руками лицо.
Фоил положил мне голову на плечо, нежно и грустно выдохнул в самое
ухо. Я спросил:
Ты вошел?
Да, Онои, ответил он виновато.
Скажи, что я благодарен Общему. Скажи: я верил в его доброту.
Оно знает. Оно говорит: уходи.
Уходи.
Нет! крикнул Фоил. Нет! Нет! яростно вскинув голову, беззвучно кричал
он, и Ортан сумел отнять от лица ладони. Темный, холодный, просвеченный
солнцем мир плоско лежал перед ним, напоминая и угрожая.
Ты умрешь, если останешься с нами, грустно подумал он и поднялся на
ноги.
Я не уйду! крикнул Фоил. Ты мой _т_э_м_и_! Оно больше не говорит,
чтобы я ушел!
Пойдем, сказал Ортан, надо идти.
Он обернулся: где остальные? - и увидел Элуру. Бледная и строгая
стояла она, нацелив на Ортана самострел. Взгляды их встретились: боль,
надежда, безмерное облегчение; губы ее задрожали, она забросила самострел
за плечо, отвернулась и замахала рукой, подзывая Илейну и Норта.
Вот теперь, когда все отрезано наконец, и тяжесть свалилась с души, я
вдруг увидела мир. Харт говорил "равнина", но в этом не было смысла - я
никогда не видела равнин. И то, что я знала из старых книг, тоже не
значило ничего: равнина - это плоское место.
Плоское место - но огромное, без границ. Коричневая земля, поросшая
серой травой, а впереди только небо. Впереди, направо, налево - и лишь за
