- А это можно?
- Да, - ответил он неохотно. - Если защищаться. Только не оружием.
Оружием нельзя.
Мы отдохнули за день, идти легко и приятно; мягкий ветер слегка
разбавляет зной. Фоил, как бабочка, носится возле нас: то убегает, то
возвращается, мелькает то слева, то справа; чистый восторг, ясная детская
радость, теплые волны окатывают меня, гасят печаль и согревают душу.
Кажется, мне все-таки нравится здесь...
Быстрые темные пятнышки на горизонте. Ортан? Но он спокоен и
отвечает, не глядя:
- Неил. Они умные, как этэи.
Фоил сердито фыркнул, и я засмеялась. До чего же приятны простые
вещи!
Быстрый табун почти домчался до нас. Незнакомые грациозные легкие
звери - они мельче, чем рунги, но, пожалуй, так же красивы. Здесь все
красиво, с удивлением думаю я, это какой-то обман, так не бывает...
И опять словно мягкий шелест в мозгу, дуновение мысли. Какие-то мысли
пролетали рядом со мной. Фоил сердито топнул ногой, табун повернул и
умчался.
Поссорились?
- Немного, - с улыбкой ответил Ортан. Улыбка взрослого человека,
который смотрит на ссору детей. - Вожак сказал, что Фоил делает то, чего
не надо делать. А Фоил ответил, что в табуне есть белый теленок. - И
отвечает на мой молчаливый вопрос: - Это значит, вожак не заботится о
табуне. Он позволил самкам есть плохую траву. - И опять в его голосе и во
взгляде спокойная твердая нежность. - Фоил будет хорошим вожаком.
- По виду он молод.
- Да. Он еще ни разу не дрался.
Мимолетное темное облачко: печаль или тень тревоги? - но оно уплыло,
и снова светло.
- Если все будет хорошо, когда мы доберемся до моря?
- Дней через десять. Но все хорошо не будет.
- Все хорошо не будет, - сказал я ей, и смутная тень на душе вдруг
превратилась в мысль. Это была одинокая мысль - такая же, как в Хаосе. Она
пришла откуда-то изнутри, чужая, чуждая Сообитанию, людская.
Общее хотело, чтоб я привел их сюда.
Я улыбнулся Элуре и отошел от них. Я не хочу, чтобы в ней просочилась
моя тревога.
Мы не прорвались через Границу - нас пропустили. Просто нас слегка
попугали, чтобы я не успел усомниться и не вернулся назад.
Я незаметно ускорил шаг, они далеко позади, но это не страшно, я
открыт, я чувствую все вокруг. Мир наполнен и пуст; ха зеленой чертой
горизонта тугое движение, жаркое беспокойство - скоро Трехлуние, все
готовятся к брачной поре. Но это там, далеко, а здесь тишина. Это значит:
Сообитание уволит от нас живое, чтобы мы не сумели нарушить закон.
Общему нужно, чтобы я привел из сюда. Почему? думаю я. Если Общее
хотело того же, что я, почему для меня закрылась Общая Память? Для чего
был нужен обман в Границе?
Оно хочет совсем не того, что я. Оно знает, если бы я понимал, чего
оно хочет, я бы не стал приводить их сюда.
Холодные, неприятные мысли - мертвые и тяжелые, будто камень в мозгу.
Общее не может так со мной поступить. Между разумными невозможен обман.
Сообитание может так поступить со мной. Оно начало Изменение, включая в
себя людей, а когда идет Изменение, Сообитание подчиняет себе даже Общую
Память.
Почему я это знаю? думаю я. Как я могу это знать? Неужели я все-таки
связан с Общим?
День был долог и безмятежен. Мы шли по красивому, очень пустому краю,
Ортан был молчалив, Фоил вдруг присмирел, и уже не носился вокруг, а
степенно шагал рядом с нами.
Странно, но я совсем не верю в опасность. Мне хорошо и спокойно,
словно все уже сбылось и нечего больше желать.
Это неправильно, думаю я лениво, что-то не так. Надо...
Мне ничего не надо. Только идти и молчать, пусть вечно будет покой,
тишина и чувство, что все уже сбылось.
Норт и Илейна взялись за руки, молчат и идут, как во сне.
Сон, думаю я, надо стряхнуть, но я не могу, так хорошо во сне...
Ортан остановился и поднял руку. Он стоит, огромный и черный,
рассекая желтый закат. День ушел. Но куда он ушел? Почему он кончился так
внезапно?
- Здесь вода, - говорит Ортан. - Останемся тут. Погоди, - говорит он
мне. - Будет ночь. Мне надо беречь силы.
Будет ночь, и небо уже догорело; посерело, обуглилось, разлетелось
брызгами звезд. Выше, выше, совсем высоко, темнота и звезды, и остренький
лучик света, одинокая блестка огня. Белая искра, сияющий шар, огромное,
медленное, серебряно-голубое. Оно опускается, опустилось, впитало зелень
травы и голубые отблески неба.
Корабль, подумала я удивленно. Значит, он был? Какой большой!
Давным-давно... Я чувствую это давно, между днем корабля и ночью, в
которой мы, словно бы пласт времени, тугой и прозрачный. Нет! Живая,
упругая, добрая плоть; она обступает и обнимает меня теплым кругом
мгновенных существований. Я есть, мы - есть, тогда - и теперь, давно - и
сейчас, никогда - вечно.
Живущее время в одновременности бытия, и мне почему-то совсем не
страшно, хоть рядом со мной те, что умерли так давно, что видели это
своими глазами. И те, что живут сейчас - они тоже рядом со мной и смотрят
со мной сквозь время глазами тех, кто умер.
- Общая Память, - сказал мне кто-то. - Осторожно, Элура, ты входишь в
Общую Память. Я рядом, сказал он, не бойся. Я сумею тебя закрыть.
- Кто вы? - спросила я у тех, что вокруг, и они ответили.
- Общая Память. Мы - те, что живут и жили. Не бойся, Это было давно.
Этот было давно, и мир вокруг корабля менялся. Словно в сказке,
исчезла зелень травы: черная раненная земля, а на ней - поверх боли -
душная корка. Серая каменная броня, серые домики - будто из-пол земли,
серые тени странных чудовищ. Живые - но не живые, словно бы разумные - но
не способные мыслить. Они изменяют мир и убивают; тысячи смертей
безвозвратных и бесполезных, потому что они ничего не дают живым, потому
что смерть уносит, не забирая, тех, кто должен оставить потомство, и тех,
кто не должен.
И - люди. Наконец-то я вижу людей. Они далеко. Они за невидимым,
которое убивает, они внутри непонятных серых. Мне странно: это они,
божественные предки, которых я обязана почитать. Прекрасные и всемогущие,
пришедшие звездным путем, от которых остались нам лишь предания и неяркие
блики знаний. Серые пугливые тени, убивающие из страха. Страх окружает их
стеною из смерти, мозг их глух - разум не может к нему пробиться, а если
внешняя мысль вдруг коснется его - он цепенеет в тяжелом испуге.
Значит, и они боялись себя...
Они боятся, но Общее окружает, просачивается, проникает к ним, и я
уже среди людей - в поселке и в корабле. Их лица, их запах, их голоса; я
слышу слова, но они лишены смысла. Одежда, приборы, непонятные вещи. И
все-таки я кое-что узнаю! Но все сменяется слишком быстро: люди, дома,
начиненные смертью башни; рушится лес - ствол за столом, серые твари
вгрызаются в трупы деревьев, море, огонь, непонятное, бурая кровь в
зеленой воде.
И - уже не мелькает. Я внутри корабля. Странное место, которое мне
почему-то знакомо. Чем-то знакомо, но я не пробую вспомнить чем, потому
что слова вдруг обретают смысл. Мне трудно их понимать. Я никогда не
слыхала, как звучит Древний язык, и мне нелегко совместить написанное со
звучащим.
Двое, связанных уважением и неприязнью. Два знакомых лица, хоть я
уверена, что одно я не видела никогда, никогда и не могла бы увидеть его -
и остаться дивой - но я его знаю. А второе - я встречала его много раз
измененным в бесчисленной череде портретов, и живым - хотя и другим - я
его тоже знаю. Капитан Савдар. Первый Капитан. Полубог.
Он был совсем не похож на бога. Высокий, крепкий, рыжеволосый, с
суровым и упрямым лицом.
А второй - невысокий и черноглазый - он, пожалуй, красив; мягкий,
сдержанный - и опасный, как бездымный вулкан, как лесной пожар,
затаившийся в еле тлеющей искре.
- Дафен, - сказал капитан Савдар, - мне не нравится эта планета. Вам
угодно считать ее безопасной, но - черт побери! - когда насмотришься этих
планет, что-то такое появляется - чутье? Так вот, она мне не нравится!
- Это прелюдия к разговору о пункте три?
- Да! - сказал капитан. - И нечего улыбаться! Я возражал и возражаю.
Координаты планеты немедленно должны быть переданы в Бюро регистрации.
Не-мед-ленно!
- А я настаивал и настаиваю, - ответил Дафен спокойно. - Капитан, вы
не вчера получили этот приказ. Вы ознакомились с ним перед полетом и
вполне могли отказаться. Тогда согласились, значит, теперь уже не о чем
говорить. Всего три пункта, - сказал Дафен. - Первые два выполнены - и тут
у нас нет претензий. Вы доставили нас сюда. Вы обеспечили высадку и
закрепление. Дело за главным, капитан. Теперь мы должны исчезнуть.
Оказаться забытыми на несколько сотен лет.
Они сидят и смотрят друг другу в глаза; капитан в ярости, а его
противник спокоен. Так спокоен, что вспоминаешь бездымный вулкан и тлеющую
в буреломе безвредную искру.
- Вы! - сказал капитан. - Безумец! Вы просто проклятый идиот, вот что
я вам скажу! Вы понимаете, какой опасности подвергаете ваших людей? Вы
понимаете: если что-то случится, вам никто не сможет помочь? Черт вас
побери! А я? Какого дьявола я из-за вас рискую своим экипажем? Дафен, -
сказал он угрюмо, - я требую, чтобы вы разблокировали передатчик!
- И об этом вы не вчера узнали, - равнодушно ответил Дафен. - Степень
риска была указана в договоре и учтена при оплате. Вам предложили рискнуть
- и вы согласились. А что касается нас... Капитан, - сказал он, - задайте
себе вопрос: почему вы получили такой приказ? Почему Федерация согласилась
на это?
- Кто бы не согласился! - проворчал капитан. - После резни, что вы
устроили на Элоизе...
- Не резня, а война, капитан! - отрубил Дафен, и глаза его вспыхнули
темным, жестоким блеском. - Мы потеряли не меньше людей, чем новые
поселенцы, но о наших потерях не принято вспоминать! Мы - мирные люди, -
сказал он угрюмо. - Мы всегда уступали - пока могли. Некогда мы покинули
Старое Солнце, потому что там нам не давали жить так, как мы считали
правильным и разумным. Нам пришлось покинуть десять планет, капитан!
Стоило нам приручить и обжить планету, как на ней появлялись вы - с вашей
моралью, с вашей нетерпимостью, с вашей узколобой привычкой мерить все на
один аршин! И мы уходили - пока могли уходить. А когда не смогли -
случилось то, что случилось. А теперь мы ушли совсем, - сказал он
спокойно. - Человечество согласно о нас забыть, а мы в нем всегда не
слишком нуждались. Я думаю, - жестко сказал он, - что чем скорее "Орринда"
покинет планету, тем лучше будет для нас и для вас. Мне очень не нравится,
как экипаж относится к поселенцам!
- А мне, по-вашему, нравится, как поселенцы относятся к экипажу?
Значит, вот как все началось. Значит... но это уже ничего не значит.
На миг я проснулась в своей, сегодняшней ночи, где спят Илейна и
Норт, а Ортан не спит, он сидит и смотрит на нас, и серебряный лунный
свет...
Серебряный лунный свет потянул меня вверх, я плаваю в воздухе, я
улетаю. Все выше и выше - из ночи в свет, в огромное золотистое утро. Все
выше и выше, а внизу зеленые шкуры гор, зеленые покрывала равнин в
синеющих жилах рек, и звонкая тишина - нет! шум, грохот, песня, нет,
словно бы разговор, но голосов так много, что их не разделить, и жизнь,
жизнь! кругом и во мне, и радость - всепроникающая, растворяющая,
прозрачная радость.
Радость одновременности всех существований, бесконечности жизней, что
вне тебя - но они причастны к тебе, они прикасаются, согревают, продлевают
тебя. Страх - и все-таки радость. Сопротивление - и все-таки радость. И
