поспешила вслед за исчезнувшей. Но та исчезла навсегда.
Эскоман хотела бежать через открытую напоказ кухню: там ждал поли-
цейский офицер. Она сбила его с ног, но налетела на других агентов, те
набросили ей на голову толстые платки, затем ее связали.
Из тюрьмы она умудрялась все еще слать предостережения и призывы; од-
нажды их взялся передать аптекарь королевы. Мария Медичи выслушала его.
Свои драгоценные документы Эскоман с трудом переправила министру Сюлли.
Он не скрыл их от короля, правда, вычеркнул сначала опасные имена. Пер-
вым стояло имя королевы; но ведь коронование ее все равно неизбежно. Ко-
роль ездит по улицам под охраной своих жандармов. Еще несколько дней, и
он выступит в поход. Какой смысл раньше времени отравлять его и без того
нелегкую жизнь.
Для того чтобы вынести из темницы, где была заточена спасительница,
письменные улики, судьба избрала мадемуазель де Гурней, приемную дочь
господина Мишеля де Монтеня. Те же действующие лица через всю жизнь, те-
перь они стекаются, Генрих, на вашу кончину. Мудрейший из ваших мертве-
цов шлет последнее тщетное предупреждение.
ГОСПОДЬ БЛИЗОК
Жандармы-телохранители короля были новым отрядом, они существовали
меньше года, лишь с тех пор, как король не был спокоен за свою жизнь у
себя в столице. Их знамя было из белого шелка, заткано золотом с молнией
в виде эмблемы и следующей надписью: "Quae jubet iratus Jupiter". Куда
бы ни повелел Юпитер во гневе - жандармы из охраны тут как тут. Гнев,
угроза молнией - столица не узнавала своего короля Генриха. Столько вре-
мени ее улицы видели его без провожатых на коне или пешком. Он расспра-
шивал народ. Того, кто дернул его за плащ, он остановил взглядом. Из
чьей-то руки выпал нож, а король пошел своей дорогой.
В одном из дворов Лувра посадили березку, но она трижды падала. Ко-
роль сказал:
- Какой-нибудь немецкий князь счел бы это за дурной знак, а подданные
его твердо решили бы, что смерть его близка. Я же не трачу времени на
суеверия.
Врач Лаброс передал ему, чтобы он остерегался четырнадцатого числа
мая месяца, и даже предложил королю заранее описать его убийцу. Дело бы-
ло бы нехитрое. Генрих пожал плечами. Он производил смотр своим полкам,
старым гугенотам, воинам Иври, французским гвардейцам храброго Крийона,
своим швейцарцам. Ежедневно посылал он войска к границам королевства.
Сам же намеревался последним перейти границу с риском опоздать.
Король не думает избегать людей, все равно ему не избежать своей
судьбы.
- Бодро вперед, навстречу моей судьбе, - были его слова.
К себе он не подпускал никого, кроме солдат. В заключение дневных
трудов ему оставался его начальник артиллерии, их военный совет в арсе-
нале. Все проекты и приказы, которые оба они наносили на бумагу, храни-
лись там до вручения начальствующим лицам под их ответственность. В ка-
бинете короля ничего бы найдено не было, он редко переступал его порог.
Очутившись наедине у себя в кабинете, он становился бесконечно одинок -
ему начинало казаться, что навсегда. Тяжелый шаг жандармов за дверью ни-
чему уже не помогал. Что может внешняя защита против внутреннего бес-
силья?
"Однако не все - ложь. Нам говорят прямо в лицо: отслужил свое. Кру-
гом твердят, шепчут, умалчивают: старик, похотливый, переживший свой век
и не доросший до нового. Нет, мы могли бы обогнать и его и последующие
века, это мы знаем. Мы черпали самые различные уроки, какие только может
вместить человек ныне и впредь. Тут были сомнение и добрая воля. Тут бы-
ли падения, кары, взлеты, победы, излишества и самоограничение. Ничего
не презирать, вот чему научили нас, как бы иначе мы стали под конец
простым человеком? Потомки и истина ждут простого человека, которому
сначала пришлось пройти скользкий путь. Но теперь? Но тут? Только шаг
жандармов показывает, что мы еще живы. Однако срок наш истекает скоро.
Не сжигайте силы свои до полуночи. Господь близок, а присные его
спят. Господи, как было мне дождаться тебя чистым от греха. Ты караешь
меня орудием моей вины. Мне надлежало меньше любить, играть и подчинять
себе людей, тогда бы я не устал прежде времени. Спрошу я тебя: с чем это
сообразно? Чтоб чувства остались неразумны, меж тем как дух настолько
окрылен, что под конец способен охватить столь Великий план? Ты подашь
мне совет, господь, примириться со всем, как бы я ни приступал к тебе, с
проклятиями или молениями. Итак, я отхожу от тебя. Можешь благословить
меня после".
- Уж скорее бы, - сказал Генрих и взглянул на скелет в обличье паха-
ря. Час был предутренний, последняя свеча мерцала перед картиной, нако-
нец погасла и она. - Уж скорее бы, - говорит Генрих.
На тринадцатое было назначено коронование королевы Марии Медичи, ре-
гентши королевства. В Сен-Дени по окончании церемонии Генрих представил
собравшемуся народу дофина как его короля. По обычаю короля Генриха,
доступ был открыт всем без различия сословиям, всему народу, сколько бы
его ни скопилось. Среди простолюдинов сразу же возникло движение, едва
Генрих выставил вперед дофина и громко произнес:
- Вот ваш король.
Простые люди, впрочем и почтенные тоже, не могли взять это в толк. А
знатные подумали: он дает понять, что регентство будет преходящим. Он и
его потомки останутся. Это подтвердилось поведением самой регентши.
Только что собор был недостаточно обширен, недостаточно высок, чтобы
вместить ее великолепие, ее гордыню. А тут вдруг она заплакала.
Без сомнения, в слезах излилась ее радость, ибо она знала: новый ко-
роль Людовик, за которого будет править она, скоро уже вступит на прес-
тол. Так как посвященных было немного, большинство дивилось. Король, ко-
торый часто совершал военные походы к намеченным целям, на сей раз как
будто решил отречься от власти и отправиться в поход с неизвестным наз-
начением. И одному человеку тяжко долгое время ждать событий, которые
можно назвать так или иначе, но каждое из них одинаково страшно. Толпе
же это совсем непереносимо. Король Генрих всегда был близок народу, и
народ хочет быть спокоен за него. Нельзя безнаказанно довести народ до
того, чтобы он трепетал за самую дорогую ему жизнь. Многие оглядывались,
тут же в соборе ища убийцу. Они разорвали бы его в клочья, и наваждение
кончилось бы. В интересах общественного спокойствия все были довольны,
что король по крайней мере назначает себе преемника, прежде чем покинуть
пределы королевства. Коронация регентши завершилась вздохом облегчения,
сама она никак не ждала этого. При всем своем торжестве она порядком
дрожала от страха. Еще десять минут, и она не выдержала бы.
Когда Мария Медичи с короной на голове возвращалась в Лувр, кто об-
рызгал ее с балкона водой и назвал при этом: "Госпожа регентша"? В бе-
шенстве она крикнула:
- Вечный весельчак, можешь теперь отправляться к своей львице.
То была некая певица, ее пение не имело себе равных, три соловья буд-
то испустили дух от зависти к ней. В довершение всего Мария узнала, что
регентство дано ей, собственно, на словах; она становилась лишь членом
совета, и другие голоса значили не меньше, чем ее голос. При этом следо-
вало ожидать, что голос герцога де Сюлли будет иметь больший вес. Ему
Генрих признался, что ожидает от коронования королевы величайших бед.
Это он мог сказать с полным правом.
Последний, кто предостерег его в тот день, тринадцатого числа, был
его сын Ванд ом, сын Габриели. Генрих ласково взял под руку юного толс-
тяка; повел его через всю большую залу, которая вскоре опустела. Прид-
ворные держались угрюмо, даже те, кто был предан королю. От избытка по-
давленности никто и не подумал подслушивать.
- Чего ты требуешь? - спросил Генрих сына Габриели. - Видишь ли, мать
твоя, моя бесценная повелительница, верила всяческим предсказаниям. Я
разделял ее страхи даже во сне. Но в конце концов умерла она не от отра-
вы, а естественной смертью. В тайниках души она чувствовала себя созрев-
шей для смерти. Мы лишь для виду бежим наперегонки с убийцей. Проворней
всегда оказываемся все-таки мы.
- Сир! Я с радостью узнаю, что вы твердо рассчитываете спастись от
всех покушений. Но нынешняя ночь, ночь на четырнадцатое, может быть ро-
ковой... - На этом Цезарь настаивал.
Генрих хорошо провел эту ночь; королеве же несколько раз пришлось
вставать с постели. Утром четырнадцатого он молился дольше обычного. Шаг
жандармов мешал ему, он хотел даже отослать их. Королева вошла к нему,
что давно уже не было в ее обычае. Она рассказала, какой ее мучил кош-
мар, ей чудилось, будто подле нее лежит его труп.
- И злобный я был труп? - спросил он довольно резко. Она испугалась,
что выдала себя. Кошмар привиделся ей наяву. Вещие сны не томят тех, кто
знает слишком много и оттого не может уснуть. Генрих сказал:
- Не тревожьтесь, мадам, о моей жизни! Еще три дня, и я поскачу на
врага, а с собой возьму своих гвардейцев и жандармов.
Королева пошатнулась и огляделась, ища опоры, но руки своего супруга
она не приняла.
- Всего три дня? - повторила она. Поведение ее могло быть следствием
тревоги за его жизнь, если не считать, что причиной его были другого ро-
да страхи. Как легко упустить время, когда для рискованного предприятия
осталось всего три дня.
Она была в разладе с собой. Неожиданно она стала просить Генриха весь
нынешний день провести дома. Его сын Вандом настаивает на этом. Ее тяну-
ло остеречь его от опасности, она хотела удержаться, не могла и свалива-
ла все на другого. Генрих возразил, что роковая ночь миновала.
Мария:
- По-настоящему роковым надо считать нынешний день, - говорит ваш сын
Вандом, а знает он это от врача Лаброса, которого вам следовало выслу-
шать.
Генрих, про себя: "Пожалуй, следовало выслушать его, он хотел описать
мне убийцу. Но куда бы в конце концов привел след? Королеву мне жаль,
она несчастная женщина". Он подал ей руку. Жизни, которой ему было еще
больше жаль, он не мог подать руку. Вкладывая свою руку в его, Мария го-
това была склониться ниц. Стоило ей пасть на колени, как она призналась
бы во всем. Этого он не желал, он удержал ее за локоть.
- Мадам, - промолвил он, - незачем вам потом укорять себя, что вы ме-
ня побудили остаться дома из страха. Впрочем, мне просто хочется отдох-
нуть.
После обеда он на короткое время стал очень весел. Так как ни у кого
не было охоты смеяться, он вдруг почувствовал усталость, но ко сну его
не клонило. Он лежал и спрашивал каждого входящего, который час. Его
жандармы и слуги входили и выходили. Один ответил:
- Четыре часа, - и по-дружески, как говорили с ним низшие, посовето-
вал: - Вам бы не мешало подышать воздухом, государь.
- Ты прав. Подать мне экипаж, - приказал король.
К постели подошел теперь его престарелый первый камердинер, господин
д'Арманьяк; он расставил ноги, руки, всем телом своим загородил ему
путь.
- Государь! Вы утомлены и не в силах сесть на коня, так лучше примите
в большом дворе крестьян, которые явились сюда и ожидают вас.
- Ты прав, - сказал Генрих и на это. - Это освежит меня.
Внизу он сразу узнал, что это за крестьяне: те самые, за столом кото-
рых он сидел некогда на топком лугу. Прибыл к ним больной лихорадкой и
немилостиво обошелся с ними, потому что они давали есть за шестерых
толстобрюхому дармоеду, сами же голодали. На этот раз они привезли
большой ящик: в таких обычно держат птицу. Однако сквозь щели между дос-
ками видно было съежившееся человеческое существо; на вопросы оно отве-
чало ни на что не похожими звуками.
Среди приехавших король заметил одного крестьянина в шерстяной одежде
грязноватого цвета; тело его успело скрючиться, что было следствием мно-
гих лет и десятилетий тех же рабочих навыков, тягот и неизменной прини-
