указующий одновременно предел и его королевской власти, и его права на
любовь.
Он страдал бы еще сильнее, если бы ему вдруг не пришла мысль вгля-
деться в ее образ. Нарисованного он не имел, слишком мало случалось ей
быть подле него. Внутренний взор его силился воскресить ее, что тоже
оказалось тщетно. Потому ли она ускользает от него, что этому не суждено
быть? Или встречал он ее слишком редко, видел бегло, и то, что любил,
было игрой воображения? Но когда он отчаялся увидеть ее внутренним взо-
ром, перед ним действительно предстал образ - только отнюдь не далекой
незнакомки, прозванной новой Еленой. Как живую увидел он женщину, кото-
рая была его бесценной повелительницей и осталась ею. Габриель явилась,
она говорит ему: "Сир! Мой возлюбленный повелитель. - Она говорит: - Не-
даром ваш Великий план зародился в мою пору. Я все знаю о вас - я одна,
ибо под конец я стала вашей плотью и кровью. Не в могиле лежу я, я живу
в вас. Мы не умрем".
Она умолкла и скрылась; он же увидел, какой предмет был перед его те-
лесными очами во время их свидания: скелет в обличье пахаря, мертвец,
который не перестает творить. При этом он испытал небывалое счастье -
пока Габриель была с ним не воспоминанием, а живой действительностью,
усладой и упованием. Он сидел, думал и мысленно перечитывал отчет своего
Морнея. "Мадам Морней познала счастье лишь при завершении своей строгой
жизни. Так ли это? Она исполнилась такого блаженства, что стала молода и
красива. Блаженство приходит перед могилой. Так ли это? Будь отважен и
упрям, не сдавайся". Генрих вслух произнес эти слова. Отныне ему ясно:
смерть придет рано или поздно в том обличье, какое назначено ей - он же
шагает ей навстречу.
К концу марта Луврский дворец стал нестерпим для него. Сюлли велел
приготовить ему комнату в арсенале, там король спал под охраной на-
чальника артиллерии, его солдат и пушек.
- Малоподобающее положение для могущественнейшего монарха Европы, -
сказал он в последний вечер месяца марта, сидя при этом на краю постели,
одетый в шелковый халат, и собирался посмеяться. Но герцог де Сюлли имел
суровый и официальный вид, как будто тысячи зрителей смотрели на них и
что бы они ни делали, предназначалось для всего мира.
- Сир! - молвил Сюлли. - Причин, по которым вам пришлось искать здесь
прибежища, несколько. - Он перечислил их в строго установленном порядке:
- Первая - это ваша дурная слава, вторая - измена ваших союзников. Заго-
вор вашего двора отходит на третье место, ибо при самой лютой злобе ва-
ших врагов он никогда не претворится в действие. А чего стоит заговор
сам по себе! Позвольте привести вам пример сиракузского тирана Дионисия.
Он спасся тем, что позаботился о своей доброй славе, вместо того чтобы
умышленно порочить ее.
- Довольно о древних тиранах, - потребовал Генрих. - Займемся лучше
современными.
Сюлли поднял брови, а также указательный палец.
- Король Англии-с ним, правда, одно горе - только и ждал случая отка-
заться: ради какой-то новой Елены он не вступит в войну. Его министры
опять уже хлопочут об европейском равновесии, что всякий раз бывает дур-
ным знаком. Ваше величество соблаговолили облегчить задачу этим малодуш-
ным людям. Вы, в премудрости своей, показывали вид, будто ваша любовь к
принцессе де Конде непреодолима, почему вы и ставили возврат этой особы
условием европейского мира. Будь вы другой государь...
- Тиран Дионисий, например, - ввернул Генрих.
Рони:
- Я бы сказал: высокий повелитель, великий сиракузский монарх любит
маленькую девочку, пока это ему удобно. Вы давно уже перестали любить
ее. Но вы настаиваете на своих особых правах и королевских привилегиях.
Не хотите сдаваться. Слишком горды, чтобы оспаривать свою пагубную сла-
ву.
Генрих:
- Все становится безразлично, когда летами уподобишься древнему Дио-
нисию.
Рони внезапно меняется, голос делается насколько возможно мягким:
- Сир! Возлюбленный государь мой! Не смешивайте только последнюю лю-
бовь с завершением жизни. Одно совсем не равнозначно другому. Освободясь
от привычных цепей, большое сердце будет впредь биться лишь во имя выс-
ших трудов.
Генрих пошевелил губами, сжал их и просто протянул руку своему верно-
му слуге. После этого Рони попросил у него две недели на размышление. За
это время министр успеет разгласить, что роль новой Елены кончена.
- А пока что будем бить в барабан, но людей не выставим. Скажем, что
у нас нет денег. У короля Испании их в самом деле нет. Эрцгерцог в Брюс-
селе и так уже начал увольнять солдат. - Сир! Много лучший повод ри-
нуться в бой, чем была новая Елена, вы всегда найдете в Клеве, Юлихе и
Берге. По человеческому разумению, вам не подобает вести войну на два
фронта.
Война на два фронта обычно не пугала начальника артиллерии. Король
поднялся с края постели, спокойно заявил он свою волю:
- Вам дано две недели, господин начальник артиллерии. И больше ни
единого дня. Если я должен один нести ответственность за свою войну, хо-
рошо: буду один. Для двух фронтов я велел изготовить себе двое доспехов.
На фронтах они защитят меня, спрашивается: защитят ли здесь? Две недели
- срок долгий. Господин начальник артиллерии, вот увидите: они убьют ме-
ня.
Король лег в постель и вскоре уснул. У его изголовья стоял на страже
его Рони. Надо бы ему всегда стоять на страже!
Когда король проснулся, было первое апреля, ранний утренний час. Под
сильным конвоем воротился он в Луврский дворец. Жандармы из охраны коро-
ля не покидали его, они окружали весь его кабинет, двери, окна, письмен-
ный стол. Как услышали это заговорщики, смятение охватило их. Король во-
ротился из арсенала, полный новой твердой решимости, он всем нам угото-
вит заслуженную участь. Мы опоздали. Маркиза де Вернейль бросилась ис-
кать защиты у господина д'Эпернона; опустив на лицо покрывало, она
окольными путями отправилась к нему на дом сообщить ему, что оба они по-
гибли. Человек в фиолетовом кафтане, по знаку герцога, вышел из комнаты.
О нем в разговоре не было упомянуто; и даже нечистая совесть не подска-
зала госпоже маркизе, кто он такой.
Д'Эпернон без конца спрашивал "как" и "что", впрочем, принял новости
довольно легко, когда разобрался в них. Спешить некуда, заявил он. Если
кто-нибудь вздумает посягнуть на известное лицо, что совсем недостовер-
но, известное лицо в конце концов предоставит такую возможность. Кабине-
ты не вечно полны солдат. Некий испанский доктор богословия предсказал
на нынешний год знаменательную кончину. Это отчасти убедило госпожу мар-
кизу. А некий немецкий математик даже указал самой жертве чисел опреде-
ленный день, четырнадцатое мая. Госпожа маркиза наполовину успокоилась.
Д'Эпернон заметил: события, которые не предвещены, могут быть под сомне-
нием. Но они наступят обязательно, едва в них поверят - особенно тот,
кого они касаются.
Этим же утром молочная сестра королевы впала в умоисступление. Вооб-
ражаемый шар, который застрял у нее в горле, теперь уж никак нельзя было
проглотить. Между припадками удушья она откапывала золото, с которым со-
биралась бежать. Ее красавец супруг узнал при этом о тайниках, которые
были неизвестны даже ему. С каждым мешком, который извлекался наружу, он
становился все неяснее. Тут же непосредственно им овладел очередной
приступ ярости.
- Мы - такие знатные господа! Высокородный Кончини, высокородная Га-
лигай - и чтобы мы бежали от короля, который только числится королем?
Вот выдумала. Когда регентша у нас в руках.
- Пока она ненавидит короля, - возразила карлица. - А потом? Словом,
ты должен спать с ней.
- Твоя вина, что раньше мне это не было дозволено, - крикнул он, за-
неся кулак над больной гадиной.
А она, отчаянно давясь:
- Болван, сам не постарался раньше. Чтобы это было сделано! Не смей
на глаза мне показываться, пока не добьешься своего.
Вместо ответа он, вихляя бедрами, повернулся своим соблазнительным
станом и благополучно выскользнул в дверь.
Среди дня королю доложили о доне Иниго де Карденасе. Король пообедал
у себя в кабинете - без аппетита, о чем свидетельствовали обильные ос-
татки. По стенам стояли его жандармы. При входе посла они взяли ружья
наперевес. Посол отпрянул, но вовсе не от испуга. От неловкости. Ему и
так тягостно было это посещение. Он откладывал его со дня на день, но
приказ из Мадрида не допускал больше промедлений. Теперь он неожиданно
наталкивается на неподобающее поведение этого короля. От него дон Иниго
никак не ожидал ничего подобного; вельможа, лишенный самоуверенности,
чувствовал себя раньше вполне сносно подле этого безыскусственного чело-
века. Величие, еще не извратившее своей сути, всегда просто. Каждая из
встреч с ним была для дона Иниго истинной отрадой. И вдруг - ружья напе-
ревес. Значит, ход их беседы предрешен.
Король повернул свое кресло, указал на второе в пяти шагах от себя и
спросил:
- Вы понимаете шутку?
Начальнику своих жандармов он сказал:
- Это еще не настоящий. Ему самому это было бы скорее в тягость.
Ружья к ноге!
Все приклады стукнули об пол. Минута тянулась бесконечно. Послу приш-
лось начать без приглашения.
Посол:
- Я послан сюда королем Испанским, моим повелителем, дабы ваше вели-
чество соблаговолили сообщить мне, к чему вам столь мощная армия. Не
против него ли?
Король:
- Если бы я так провинился перед ним, как он передо мной, он вправе
был бы жаловаться.
Посол:
- Настоятельно прошу ваше величество сказать мне, чем погрешил ко-
роль, мой повелитель. - Последнее было сказано вызывающим тоном, тем бо-
лее что дон Иниго предвидел обвинения короля Франции и склонен был сог-
ласиться с ними.
Король:
- Он совершал нападения на мои города. Он подкупил маршала Бирона,
графа д'Оверня, а ныне не выдает мне принца де Конде.
Посол:
- Сир, он не мог закрыть двери перед принцем, который искал его защи-
ты. И вы поступили бы не иначе, если бы чужеземный принц искал у вас
прибежища.
Король:
- Я бы постарался разрешить спор и отослать его обратно на родину.
Помимо этого, ваш повелитель ни за что не соглашался дать деньги взаймы
императору, теперь же отсчитал сотни тысяч ливров на поддержку войны
против моих друзей и союзников.
Посол:
- Вы перед лицом всего мира ссужали деньгами голландские Нидерланды.
Повторяю, я хочу знать, не против короля ли, моего повелителя, держите
вы столь мощную армию.
Король встает с кресла:
- Я прикрываю броней мои плечи и мою землю, дабы защитить себя от
удара, и поднимаю меч, дабы нанести удар всякому, кто заслужит мой гнев.
Посол, стоя и сдерживая дрожь:
- Что же мне доложить королю, моему повелителю?
Король, поворачиваясь спиной к послу:
- Можете докладывать ему, что вам угодно.
Он послал за герцогом де Сюлли, чтобы тот решил, означает ли это
объявление войны.
Две недели сроку дал ему Генрих. Если я должен один нести ответствен-
ность за свою войну, хорошо: буду один.
ПАРТИЯ
Если допустить, что это было объявление войны, то Европа всячески
постаралась не понять его. Сюлли получил две недели отсрочки, даже много
больше. У министра Вильруа и ему подобных явилась при этом возможность
стать в позу добродетели. Ради бога, только бы не проливать кровь! Это
значит, кровь своих сторонников. Здесь они составляют меньшинство, хотя
и деятельное; большинство они имеют у врагов короля, вот почему Вильруа
и ему подобные против кровопролития. Если бы дело обстояло иначе, он бы
так не хныкал. Со слезами на глазах предостерегал он господина Пекиуса,
который состоял послом обезоруженного эрцгерцога. Вскоре последовал пок-
леп из Брюсселя: король доведен своей страстью до полного безумия. Те
сведения, которые герцог Сюлли распространяет в последнее время - прос-
