одного человека, не пресытился, все участники, к общему восторгу, про-
шествовали по мосту, перекинутому над залой и над шумом. Зрителям предс-
тавлялся случай вблизи подивиться на них или пожелать их, в зависимости
от того, были ли это блестящие вельможи или верблюды, красавицы с гибки-
ми телами или неуклюжие уродцы. Кое-кто припоминал, что видел подобные,
но менее совершенные увеселения при дворе Валуа. Недаром последняя из
этой династии, мадам Маргарита, была душой всего зрелища, ей мы обязаны
им. Генриху зрелище было не по вкусу, прежде всего из-за воспоминаний.
Он, весело принимал в нем участие, даже шествовал по мосту, одетый
богом Марсом. Надеялся только, что никто не призадумается над этим наря-
дом, а главное, испанский посол. Генриху нужно заполнить время, пока
пробьет час: так он порешил со своим Рони. Ему необходимо отвлекать ев-
ропейские дворы и особенно свой собственный, дабы ни один глаз не следил
за стрелкой часов, которая движется неудержимо. Однако в суете и вихре
развлечений Генрих испытывал одно желание: быть одному, обдумывать свое
дело, накапливать силы, не уставать, чтобы не возникло сомнений.
Известно, что в это время охота утомляла его. С давних пор она была
для него лучшим отдыхом; теперь он, сойдя с коня, прямо ложился в пос-
тель. Однако неясно, была ли это усталость только телесного свойства.
Даже смех обессиливал его в ту пору, хотя он любил пошутить с друзьями;
а к друзьям он причислял всех, кто прошел с ним через жизнь. Насчет роли
д'Эпернона сомнений нет, но ведь он такой старый товарищ. Право же, глу-
хого подагрика нетрудно поднять на смех, если искать мишени для шуток.
Двор, однако, предпочитал высмеивать честных друзей короля. Маршал Рок-
лор держал свою дражайшую половину у себя в провинции и никогда не пока-
зывал ее, предоставляя догадываться почему. Быть может, по причине како-
го-нибудь изъяна, не то она глуха, не то глупа. Семейные обстоятельства
старого вояки служили неисчерпаемым источником острот; ничего удиви-
тельного, если в конце концов насмешки зашли слишком далеко. Уж не пото-
му ли, что при этом присутствовал король? Случилось это однажды вечером
в его присутствии, и он помешал Роклору обнажить шпагу. Он взял маршала
под руку, и оба покинули общество.
- Пожалуй, я чересчур долго вторил их смеху, - сказал Генрих. Маршал
проворчал:
- Я осел, что обиделся на шутку.
Генрих:
- А была ли это шутка и в кого она метила?
Роклор недоуменно качает головой.
Генрих:
- Вы меня поняли?
Роклор, решившись:
- У д'Эпернона здесь слишком много друзей.
Генрих:
- Скажите лучше: сообщников.
Роклор, довольно неуверенно:
- Сообщников, если хотите.
Генрих, оглядевшись по сторонам:
- В мой кабинет нельзя. Потайная дверь, может быть, лишь притворена.
Роклор!
- Сир, я слушаю.
- Достанет в вас бодрости снова выступить в поход?
- Как всегда, - сказал маршал чересчур громогласно. Он счел вопрос
короля коварным. Уж: не собираются ли его отставить? Генрих увлек его за
выступ стены.
- Будьте осторожны, королева, кажется, не спит, она ведь беременна.
После нашего путешествия в Савойю прошло... несколько лет. Вы не замеча-
ли, что точный счет можно вести лишь двум третям жизни, а последней уже
нельзя? Молодость кажется бесконечной, старость - точно один день.
Роклор, в виде самозащиты:
- Мы с храбрым Крийоном часто припоминаем, что сделано нами в каждый
час вашего последнего похода. И задаемся вопросом, когда же нам снова
будет так привольно житься.
Генрих:
- Рад за вас и за храброго Крийона. А я? Мне, например, лучше бы не
встречаться вновь с королевой Наваррской.
Роклор, убежденно:
- Женщины для нас крест, это всегда было и будет истиной. Их надо ос-
тавлять дома, для чего война - лучший предлог.
Генрих кладет руку ему на плечо, стоит теперь рядом с ним и говорит в
пространство:
- А мы разве с годами становимся приятнее? Трудно отрицать, что и мы
под конец можем надоесть. Долгое время мы были законодателем мод и соз-
давали моду, моду на весельчака, моду на вольнодумца, моду на благодете-
ля народа.
Роклор:
- Моду на храбрость, рассудительность, моду на Францию, моду на слу-
жение женщинам.
Генрих:
- Моду на рогоносцев. Словом, моду. Как бы ее ни называть, она надое-
дает, и мы вместе с ней. Люди жаждут противоположности, хотя бы она не
сделала их счастливее. Неужто вы думаете, что моему сыну Вандому на
пользу итальянский порок?
На это маршал не нашел утешения для отца, который имел от прелестной
Габриели, именно от нее, сына с извращенными наклонностями.
Генрих, повернувшись к стене:
- Что я знаю.
Под чем он подразумевал не только различные способы любви. "Имею ли я
еще право на мой Великий план? Предприятие новое, трудное, вполне ре-
альное - в такую пору жизни, которая приобретает нереальность от дружных
желаний убрать меня".
Роклор видел: минута слабости, он понимал больше, чем можно предполо-
жить. После краткого колебания он решился, обнял за плечи своего госуда-
ря, рука у него при этом дрожала, но он промолвил:
- Наварра. - На ухо своему государю: - Мой принц Генрих Наварра.
Король привлек его к себе, обнял за шею, поцеловал в обе щеки. Обра-
тился к нему на "ты", как в давние времена. Произнес:
- Роклор, ты был всех нас красивее от побрякушек, которые навешивал
на себя, особенно в бою.
- В бой! - вскричал маршал. Увидев, что господин его приложил палец к
губам, он шепнул: - Там мы не умрем. Скорее здесь.
Генрих посмотрел на него долгим глубоким взглядом. Простецу всегда
открыта истина. Нужно быть как можно проще.
Сперва оба оглядели все углы и закоулки, не подслушал ли их кто-ни-
будь. Потом Генрих пошел к себе в кабинет.
ТОЧНО ОДИН ДЕНЬ
В ту пору он познакомился с "Дон-Кихотом" в брюссельском издании 1607
года. Бассомпьер читал вслух, но не мог продолжать от смеха. Генрих на-
дел большие очки, взял книгу и вполголоса стал читать комические приклю-
чения рыцаря печального образа. Хоть он и вторил смеху своего слушателя,
однако ему было при этом не по себе. Говорят, короля Испанского весьма
распотешил этот роман. Почему все смеются? Человек думает, что борется,
а в действительности его водят за нос. Он хранит в сердце вымышленную
повелительницу, на самом деле она низкого звания, но он даже не пригля-
делся к ней. Он принимает баранов за войска, служанку за богиню и жаждет
подвигов, нелепость которых ясна всем, только не его помраченному рас-
судку. Единственный, кто предан ему, это его оруженосец, верный слуга.
Верный слуга понимает не больше того, чем ему дано.
"Счастье еще, - подумал Генрих и рассмеялся от души, - что мой на-
чальник артиллерии не коротышка и толстяк, а господин его не долговязый
и тощий. Успокоимся на том". Он держался за бока, Бассомпьер также; для
передышки они взялись за "Амадиса Галльского", настоящий рыцарский ро-
ман, где битвы подлинны, а дамы благородны. Кроме того, Генрих неизменно
изо дня в день отводил полчаса "Театру агрикультуры": так называлось со-
чинение по сельскому хозяйству, которое он очень одобрял. Век живи, век
учись, особенно в нашей области. Пашня и пастбище - вот два сосца, пита-
ющие государство, сказал когда-то Рони. Его королю запали в сердце эти
слова, и сердцем он прилепился к здешней стране, меж тем как план его
охватывал мир.
По его мысли Европа возродится для новой, всем понятной действи-
тельности, едва честолюбивое стремление Габсбургов к вселенской монархии
будет пресечено. "Право же, тут дело посерьезней, чем борьба с баранами
и ветряными мельницами. Скорее этим занимается вселенская монархия, хи-
мера на веки вечные, а наша ясная идея союза свободных народов рано или
поздно одержит победу. "Что я знаю" сюда не подходит. Это мы знаем. И
доказательством служит то, что, имея в виду самые отдаленные цели, мы ни
на миг не теряем почвы, а продолжаем ближайшее простейшее дело, наряду с
Великим планом, который тоже прост".
Генрих учредил в Париже королевскую библиотеку, она должна стать дос-
тоянием народа. Он успеет основать музей ремесел и ботанический сад за
тот срок, что ему еще отпущен. На существовании одного зиждется многое.
Он перестал охотиться, охота его утомляла. Зато он неутомимо изучал при-
чины нищеты. А "Театр агрикультуры" он скорее созерцал, чем читал.
Крестьяне на полях воочию показывали ему свои нужды. Он силился помочь
им - как будто завтра не могла разразиться война. Ногами на пашне, серд-
цем в своей стране, в мыслях простое и смелое видение будущего: на су-
ществовании одного человека строится многое. Но этой поре жизни уже
нельзя вести счет - она проходит, точно один день.
Маркиз де ла Рош, королевский наместник в странах Канада, Ньюфаунд-
ленд, Лабрадор, потерпел кораблекрушение; его экипаж пять лет пробыл на
пустынном острове, сам он в лодке добрался наконец до Франции. Вернулся
он разбитым человеком. Но его примеру последовали другие, то были старые
приверженцы истинной веры или новые представители торговых обществ. Гос-
подин де Мон получил полномочия вице-короля и вел торговлю пушниной,
имея королевские привилегии, что возбуждало зависть. Для борьбы с конт-
рабандой у него было три сильно вооруженных военных судна. Он засевал
землю, строил дома, укреплял колонию. Она состояла из семидесяти двух
человек; первая зима убила половину. Во вторую только шестеро умерло от
цинги.
Король стоял за господина де Мона, когда все осуждали его или подни-
мали на смех; об этом старались торговцы пушниной, которые не могли до-
пустить, чтобы их ремесло превратилось в королевскую привилегию и дело
государства. К чему это приведет? Начинает король с одного товара, а под
конец вся внешняя торговля окажется в руках его правительства. Все поч-
тенные люди не замедлили поднять голос против бессмысленных бредней; они
высмеивали фантазеров. Затаив ярость, они вооружились смехом против за-
теи короля, пока он не уступил и они снова не получили право устанавли-
вать цены. В этом деле он был одинок и действовал против своего Рони,
который не понимал, к чему оно могло бы привести; в данном случае он
скорее поддержал бы купцов, нежели своего короля и его странную выдумку
сосредоточить в руках правительства внешнюю торговлю.
Одно удается, другое нет. Генрих дважды посылал еще по три корабля с
ремесленниками и их семьями, дабы положить начало "Христианско-французс-
ким республикам" по ту сторону океана. Старый приверженец истинной веры
основал город Квебек. Имя его - Самюэль де Шамплейн. Ни разу Генрих не
допускал туда ко всему привычных искателей приключений; самые смелые его
предприятия обошлись без них. Туземцы, успевшие выучиться его языку, ез-
дили к нему, он беседовал с ними. Когда Шамплейн пустился в последнее
плавание, чтобы донести ему об открытых озерах Гурон, Мичиган, Онтарио,
король, надо полагать, порадовался бы. Только его уже не было.
В его собственном доме помещались ремесленники, он часто посещал их
мастерские. Один вырезал гравюры по дереву. Генрих вошел, унес к себе в
кабинет лист, который как раз был оттиснут, вгляделся в него, когда сел
в кресло. На ходу, как прежде, теперь всего не сделаешь, да и сидя тоже
нет. На листе был изображен скелет, вспахивающий поле. Смерть в обличье
пахаря. Пусть мы умрем, все равно мы не сдаемся и дело наше будет про-
должаться.
НЕСЧАСТЬЕ В СЧАСТЬЕ
Мария Медичи была в ту пору дурно настроена, весьма раздражительна,
состояние ее дошло до постоянной озлобленности. Своему Рони Генрих приз-
навался, что даже не может говорить с ней, не то что получить от нее
утешение и помощь.
- Вот возвращаюсь я домой и вижу ее лицо, холодное и презрительное.
Пытаюсь с ней целоваться, миловаться, шутить. Все напрасно! Отдохновения
