тая отговорка. Спор, как и раньше, идет о новой Елене. Против этого го-
ворило многое, стоило только вглядеться повнимательнее.
Во-первых, юную пленницу больше не чествовали в Брюсселе трапезами и
танцами. Ее письма к королю приходилось подделывать; ее излияния вряд ли
могли кого-нибудь убедить, да и его тоже. Конде, со своей стороны,
чувствовал, что Брюссель его предает. В самом деле, эрцгерцог и инфанта
рады были бы никогда с ним не встречаться. Эрцгерцог, пронырливый чинов-
ник, никак не думал, что его упорные ссылки на честь и справедливость
приведут к таким последствиям. Теперь его гонцы летали во все стороны, в
Мадрид за деньгами, в Рим за посредничеством. Папа Павел Пятый в самом
деле послал чрезвычайного легата; однако король Франции, не дожидаясь
его суждения, тотчас назвал ему путь, которым намеревался следовать: че-
рез Люттих в Юлих. Для вторжения в испанские Нидерланды стягивались в
громадном количестве войска. Но это было ничто по сравнению с истинной
мощью короля и его союзников.
Во главе Габсбургского дома стояли два весьма посредственных власти-
теля, император Рудольф и король Испании Филипп Третий. У них на службе
не было министра, равного Сюлли, их войска не подчинялись одно-
му-единственному полководцу. Их страны враждовали между собой, их народы
были склонны к возмущению. Сам император имел противника в лице своего
брата Матвея. На всемирную державу, которая заявляла бессильные, но не-
мыслимые требования, в самом деле ополчилась вся Европа, что каждому
легко подсчитать. В начале мая 1610 года были готовы к выступлению: на
стороне Италии шестьдесят тысяч человек и сорок шесть пушек, французские
войска, папские, савойские, венецианские, все под началом француза Ле-
дигьера. На границе Испании, на обоих концах Пиренеев, сосредоточились
две армии по двадцать пять тысяч человек каждая. Тринадцатого мая ко-
роль, у которого оставался всего лишь этот один день, возвел в маршалы
герцога де ла Форса.
На немецкую ветвь австрийского дома через Юлих и испанские Нидерланды
надвигалось двадцать пять тысяч французов с двенадцатью тысячами швей-
царцев и ландскнехтов, под начальством короля. Англия, которая присоеди-
нилась в конце концов вместе со Швецией и Данией, поставляла двадцать
восемь тысяч солдат, протестантские князья в Германии выдвинули тридцать
пять тысяч; Соединенные провинции, а также протестанты Венгрии, Богемии,
Австрии - по четырнадцать тысяч. В совокупности Европа собрала: двести
тридцать восемь тысяч солдат с двумя сотнями пушек. На долю Франции
пришлось две пятых. Военный фонд союзников превышал сто пятьдесят милли-
онов ливров.
Подобные усилия, обещавшие далеко не обычную войну, предпринимались и
претерпевались во имя того, чтобы ставшая непереносимой вселенская мо-
нархия была низвергнута еще до тех бед, которыми она грозила. До гибели
Европы и ее бесценной культуры; до распространения варварства из центра
материка; до того, как у народов на долгие годы будут отняты права и
свобода совести, до новой религиозной войны на целых тридцать лет. Эти
усилия предпринимались со времен Вервена, когда король победил Испанию.
Тому уже двенадцать лет. Медленно росла и развивалась его личность, пока
его Великий план не стал по праву ее достоянием. Его дипломатия, его
предназначение, его престиж медленно привлекали к себе Европу; и соеди-
нили наконец в руках одного никогда не виданную мощь князей и республик,
их войска, их деньги - спустя двенадцать лет.
Довольно трудно утверждать: король Франции готовится к войне, дабы
добыть себе из Брюсселя метрессу. А таково именно было ходячее мнение.
Достаточно, чтобы его подхватила одна партия. Партия, которой движет не-
нависть к народам и людям, существует везде и будет существовать везде и
всегда. Пусть этот век переходит в другой, и каждый последующий перерож-
дается в свою очередь. Жизнь будет беспрестанно менять свое лицо. Убеж-
дения будут называться по-иному. Одно остается неизменным: здесь люди и
народы, там их извечный враг. Но и друг есть у них, некогда король Фран-
ции, Генрих - и он тоже непреходящ, что они понимают и никогда вполне не
забывали. Его убьют только временно. И все-таки его убьют.
Этого нельзя было допустить. Судьба и история были против этого. Но
никто не понимал его, кроме народов в их бессловесных сердцах. Президент
Жаннен, тот самый, что советовал прибегнуть к насилию, когда король
вздыхал о похищенной малютке, воочию увидел начало Великого плана и ска-
зал, что не уверовал в него.
ДОСПЕХИ
Генрих потребовал от герцога Альбрехта, чтобы тот пропустил его войс-
ка через испанские Нидерланды. Это было восьмого мая 1610 года. Так как
этим самым жребий был брошен, он особенно настойчиво пожелал вернуть
дружбу королевы. Когда он выступит в поход, она будет назначена регент-
шей королевства. Невозможно, чтобы она предпочла другие интересы коро-
левству. Волей судеб она его подруга, и если не чувство, то выгода долж-
на привлечь ее на его сторону. Впрочем, он верил и в ее материнское
сердце. Его собственная любовь к детям несокрушима и безраздельна, это
отцовское чувство простого человека. А может быть, он вообще прост?
Случилось, что он вошел как раз в ту минуту, когда Мария ударила до-
фина за то, что он сбросил ее собачонку с подушки, чтобы сесть самому.
Ее раздражение значительно превосходило повод.
- Ты будешь у меня последним, - сказала она Людовику, который в ответ
долго смотрел на нее, как бы спрашивая: кто она, собственно, такая. Ког-
да вошел отец, он бросился было к нему. Генрих сказал:
- Твоя мать подразумевала: последний, который у нее остался бы, если
бы все ее покинули.
Мальчик проскользнул мимо отца в дверь. Родители стояли безмолвно,
оба дышали тяжелее, чем обычно, не знали, с чего начать. В этот же самый
час герцог д'Эпернон крался в ту часть своего дворца, куда ему не случа-
лось заглядывать. Убогая мансарда под крышей; чистильщик серебра, ноче-
вавший там, был сегодня отослан вместе со всей прочей челядью, которая
могла попасться навстречу. Герцог просунул голову, кто-то поднялся с по-
ла, ибо сидеть было не на чем. Прежний судейский писарь, теперь оратор
на перекрестках, только головой покачал.
- Его еще нет? - прошептал д'Эпернон. - Как бы он опять не удрал от
нас вместе со своим ножом и чувствительной совестью!
Это, конечно, никак не могло долететь до Лувра. Меж тем королева
прислушивалась, ее рот непроизвольно приоткрылся, глаза растерянно блуж-
дали. Генрих, который пришел, чтобы поговорить с ней о регентстве, осек-
ся; беспричинный ужас охватил его. Поэтому он сказал только, что в бли-
жайшее время должен обсудить с ней нечто крайне важное.
- Вы? - спросила Мария Медичи. Ее блуждающий взгляд медленно возвра-
тился к нему. Сперва ее взгляд выразил сомнение: "нечто важное, вы?" оз-
начал ее взгляд. А разве вы еще можете что бы то ни было? Сперва в ее
взгляде было только сомнение, затем оно сменилось коварством и, наконец,
насмешкой.
- Мадам, подумайте, кто вы, - настойчиво попросил он. Он боялся пере-
шагнуть тот предел, когда его слова стали бы приказом. Ведь и дофин как
бы спрашивал, кто она, собственно, такая.
- Я думаю о брачных союзах с Испанией, - заявила Мария. - Это предел
моих честолюбивых стремлений, и об этом я думаю.
Генрих напомнил ей, что она стоит выше, чем могла бы стать когда-ни-
будь путем брачных союзов с Испанией. Он воздержался от упрека, что она,
будучи французской королевой, в сознании своем осталась маленькой
итальянской принцессой. Но все же он тем самым натолкнулся на истинное
препятствие, из-за которого неблагополучно сложился его брак - включая и
настоящее свидание: оно тоже не может хорошо закончиться.
Так как неудача разговора была предрешена - разве только махнуть ру-
кой и предоставить все случаю, он заговорил:
- Какой у вас великолепный вид, мадам, вы прямо сияете!
И она вдруг блаженно улыбнулась. Он сам не знал, до какой степени
метко попал. "Сейчас, когда ты уйдешь, ко мне придет мой красавец, - ду-
мала Мария. - Мой красавец, мой любимец теперь уж навсегда. Ребенок, ко-
торого я ношу под сердцем, от него. Все счастье и блаженство досталось
мне. А ты, тощий рогоносец, сам думай о себе. Если что с тобой случится,
я здесь ни при чем, я занята другим. Об этом я мечтала спокон веков, я
купаюсь в счастье и блаженстве и заслужила их".
Так думала стареющая женщина, и взор ее был туп.
- Вы разглядываете меня, находите, что я исхудал, - сказал Генрих. -
Этому виной мои многочисленные заботы.
- Ах, так! У вас есть заботы? - спросила Мария, выпятив грудь.
Генрих:
- Вам ничего бы не стоило облегчить их.
Мария лукаво:
- Теперь я разгадала загадку. Вы хотите, чтобы я написала в Брюссель.
Генрих:
- Ив Мадрид.
Мария, удивленно:
- И Конде вы желаете воротить. Одной новой Елены недостаточно. Что же
случилось с вечно влюбленным? А ведь когда-то вам удержу не было, сир.
Чтобы оплакивать бегство девочки, вы ничего лучше не придумали, как
усесться на мою постель.
Генрих:
- Я был вашим другом, иной подруги, кроме вас, у меня не было.
Мария, напыщенно:
- Свою дружбу я вам вскоре докажу. Даже намерение увезти из Брюсселя
красотку вы доверили только одной особе.
Генрих:
- Вам.
Мария:
- Вашей подруге. У вас и на это хватило дерзости.
Кого вы туда послали? Господина д'Эстре. Кто действовал вам на руку?
Мадам де Берни. Вы ничего не скрывали от своей подруги.
Генрих:
- Зачем вы меня выдали?
Мария, с великим торжеством:
- Мой верховой был на месте раньше вашего Ганнибала. А! Брат вашей
шлюхи должен был привезти вам другую.
Генрих, презрительно:
- Мадам, прежде вы умышленно скрывали свои чувства, особенно дружес-
кие. Я готов выслушать сейчас все, что вам угодно сказать.
Мария сверлит указательным пальцем висок:
- Время не терпит, скоро старого дурака свергнут и заточат.
Генрих выкрикивает:
- Вы не выйдете из этой комнаты. Вы арестованы.
Мария, по-прежнему держа указательный палец у виска, почти кротко и
нежно:
- Попытайтесь, посмотрим, на что вы еще годны. Если я не ошибаюсь, вы
вручите своей единственной подруге регентство - дней через пять, после
чего, на шестой, миру предстоит еще большая неожиданность.
Последнее было сказано совсем кротко и нежно, едва слышно. Кто знает,
произнесла ли она это действительно.
Генрих сдержал себя; без всякого перехода он стал спокоен и холоден.
- Мадам, мы разошлись. Мы с вами это знаем, но ни чужеземные дворы,
ни наш двор не должны быть об этом осведомлены. Наоборот, я вам предла-
гаю возобновить внешнее согласие и восстановить наше поруганное досто-
инство, каждый в меру своих сил. Я не только отказываюсь от принцессы
Конде, которая все равно уже забыта, но обязуюсь не иметь больше никакой
женщины. Никакой - при - условии, что вы отпустите господина Кончини.
Тут Мария Медичи принялась украдкой кудахтать. Кудахтанье все усили-
валось, скоро ей понадобился носовой платок, и Генрих подал его. Но
приступ она подавить не могла. Судорожно смеясь, она удалилась.
Дофин стоял снаружи у перил парадной лестницы. Он плевал вниз и каж-
дый раз поспешно прятался. Раздался шлепок, дофин сказал:
- Попал. Прямо в лысину.
- В кого ты попал? - спросил его отец.
- Не знаю. Они все скверные, - сказал бледный мальчик, совсем не ра-
дуясь своей проделке. Он взял короля за руку.
- Куда ты меня ведешь? - спросил король.
- Туда, где мы будем одни, - послышался ответ. - Глубокочтимый отец,
исполните одну мою просьбу. Я хочу видеть ваши новые доспехи.
И они зашагали рука об руку по запутанным переходам, по заброшенным
лесенкам в такие места, куда не ступала ничья нога. В тот же самый час
