доме у окна стоял человек и, не снимая шляпы, с вызовом смотрел на коро-
ля. Должно быть, он полагал, что терять ему нечего, он все равно занесен
в черный список. Люди короля хотели броситься в дом и вытащить наглеца,
но король остановил их, чем, по общему мнению, нарушил принятый порядок.
На пути из Нотр-Дам в Луврский дворец король умилялся каждому при-
ветственному возгласу; но втайне он был смущен и раздражен неподобающей
безмятежностью приветствовавших. Он открыто шагал по столице, которая
наконец-то была в его власти, и знал, что непременно должен показать ей
эту власть и отнюдь не довольствоваться одиночными приветственными возг-
ласами, время от времени раздававшимися из той или другой кучки людей.
Но в тысячу раз больше было тех, что не отрывались от обычных занятий на
кухне и в лавке и разве что говорили между делом:
- Очень разважничался король оттого, что попал в Париж? Ничего, скоро
утихомирится.
В некоем провинциальном городе, под названием Оз, в незапамятные вре-
мена молодой король Наваррский пировал на базарной площади с бедняками и
богачами, которые сперва опасались, что он перебьет их, потому что они
отказались добровольно открыть ему ворота. А он ел вместе с ними. Благо-
даря ему они узнали, что существует такое новое понятие - "человеч-
ность", и были чрезвычайно удивлены. Ведь мы остаемся неизменны весь
свой век, и Генриху хотелось, как ни велика была его столица, обнять ее
всю целиком и расцеловать в обе щеки. Но между Озом и Парижем на всем
пути сквозь десятилетия стоял двойной ряд латников - воплощение многок-
ратного опыта, и потому короля трогал и вместе с тем раздражал каждый
приветственный возглас здесь, между Нотр-Дам и Лувром. В сущности, он
ожидал стычек, и действительно без них дело не обошлось.
Какой-то священник, вооруженный протазаном, возмущал против него на-
род. Старый убийца, еще из времен Варфоломеевской ночи, до того бесно-
вался, что упал, сломав свою деревянную ногу и ружье. Из окон целились в
людей короля. Генрих сам наблюдал попытку соорудить баррикаду, это было
похоже на настоящую жизнь, иначе он совсем бы сбился с пути. Стараниями
своих врагов он нашел верный путь и благополучно добрался до Луврского
дворца. Сидел за столом в большой галерее, обед был приготовлен, все
придворные и слуги на местах, все имело такой вид и происходило так,
словно его ждали в течение восемнадцати лет. Он ел, ни о чем не думал,
избегал смотреть по сторонам; только повторил приказ, чтобы испанцы, ес-
ли им дорога жизнь, к трем часам покинули город.
Герцог Фериа, наместник его католического величества, все еще не мог
взять это в толк, он по-прежнему занимал часть предместий. Генрих велел
пригрозить ему, и Фериа, не будучи военным, в конце концов покорился. Он
внял угрозам немногим раньше, чем парижские приверженцы Филиппа, облада-
тели его восьмидесяти тысяч пистолей; впрочем, деньги были растрачены,
да и вера во властителя мира пришла к концу. Центр города от Нотр-Дам до
Лувра был прочно во власти короля, но ближе к окраинам копошились до-
вольно жалкие остатки былой Лиги. Это были бесноватые всех степеней и
сословий, они размахивали оружием, напускали на себя устрашающий вид;
часом позже они покажутся смешными, но покамест они все еще внушали
страх и даже почтение, оттого что отчаянно отстаивали заведомо гиблое
дело.
Что же произошло? Безоружная толпа народа встретила их на их же тер-
ритории. Это были по большей части дети, они звонко выкликали:
- Да здравствует король!
При виде толпы наступающие остановились. За детьми следовали конные
герольды с трубами: они возвещали мир и прощение. Далее появились су-
дейские чиновники, и перед ними бесноватые наконец сложили оружие. Они
огляделись, увидели, что делать больше нечего, раз им идут навстречу,
как всем другим людям, и протягивают им руку. Многие из них совсем рас-
терялись, видя, как изменяется житейский опыт и не в силах сразу отре-
шиться от старых привычек. К чему теперь ярость, жестокость и крайне за-
носчивый взгляд на жизнь, когда дети и законоведы в решительную минуту
подают пример мужественного миролюбия. Некоторые из бесноватых тут - же
на месте поплатились жизнью, не выдержав чересчур стремительного перехо-
да от безумия к разуму.
Из всего, что произошло сегодня, - а событий было немало, - король
желал одного, желал настойчиво и страстно и сам хотел видеть это воочию.
Он поднялся на башню ворот Сен-Дени и стал у окна. Три часа, сейчас они
пойдут. Почему же не идут испанцы! Вот и они наконец! Они шагают тихо и
шляпы держат в руках. Никто не говорит ни слова, глаза у всех опущены.
Это были самые горделивые из смертных и если не себя самих, то державу
свою считали бессмертной. Хотя они и раньше теряли города, но ни из од-
ного еще не удалялись, как отсюда, без борьбы, просто потому, что время
их ушло и они покинуты собственным повелителем.
Дождь поливал их. Они не сгибали спин; на тележках везли они свое
имущество, которое было невелико, ибо они никогда не крали. Их многочис-
ленные дети поспешно семенили, чуя беду, собаки их бежали повеся уши.
Одна женщина крикнула с повозки:
- Покажите мне короля! - Долго глядела на него. Потом крикнула гром-
ким голосом: - Добрый король, великий король, молю бога, чтобы он дал
тебе счастья! - Вот какова была гордость испанской женщины.
В наглухо закрытой карете спешил прочь папский легат. Король хотел
помахать ему вслед, но сам пока еще не понял, почему не поднялась у него
рука для иронического жеста. Герцог Фериа, тощий и суровый, вышел из ка-
реты, чтобы отдать, долг вежливости победителю. Он поклонился с досто-
инством и, размеренно шагая негнущимися ногами, прошел мимо Генриха,
прежде чем тот успел вымолвить слово. Испанские солдаты вновь окружили
карету герцога. Кроме них, войско составляли неаполитанцы, немецкие
ландскнехты и валлоны, сокращенный перечень народов всемирной державы.
Последние командиры сурово оглянулись на короля, когда он крикнул им
вдогонку:
- Кланяйтесь вашему повелителю, но не вздумайте возвращаться! - Пони-
зив голос, он добавил только для окружающих: - Желаю ему выздороветь. -
Это вызвало дружный смех.
Генрих сдерживал свою радость, боялся дать ей волю, он не был уверен
в самом себе. "Если у нашей жизни есть цель - нам она неведома и достиг-
нуть ее нельзя. Тем не менее мы стоим над городскими воротами, а испанцы
удирают". С большим удовольствием чувствовал он, что ноги у него промок-
ли. "Испанцам придется совершать весь долгий путь в облепленных грязью
башмаках. Должно быть, ясная стояла погода, когда вы шествовали сюда с
юга, и занимали мое королевство, и располагались в моей столице? Я был
ребенком, когда впервые услышал, что на свете существуют враги и что мои
враги - вы. Поглядите на мою седую бороду, нелегко пришлось мне из-за
вас. Нелегко, когда я в это вдумаюсь; но честный враг помог мне бездумно
и радостно провести полжизни. Сегодня я получил награду - за труд в де-
сять раз больший, чем несут другие, но все же получил. Прощайте, идите
своим путем, честные враги!"
Взор его затуманился, спускаясь, он оступился. В Лувре его ждали де-
ла, он сказал:
- Я охмелел от радости. О чем вы толкуете? - Долго шагал он в молча-
нии по галерее, внезапно остановился, прошелся важно, не сгибая колен, и
взмахнул воображаемой шляпой. Да, он осмеял исполненный достоинства и
печали поклон герцога Фериа. Присутствующие поняли, кого он передразни-
вает, и не одобрили его. Он же до конца дня утверждал, что не знает, где
находится. - Господин канцлер, - обратился он к другу госпожи Сурди, -
могу я поверить, что нахожусь там, где нахожусь?
Он пришел в себя, когда несколько высокопоставленных членов Лиги по-
торопились засвидетельствовать ему почтение. Он отвечал резко и повер-
нулся к ним спиной, из чего все опрометчиво решили, что каждому воздает-
ся по заслугам. Однако король позволил себе этот гневный порыв, потому
что еще не обуздал свою радость. Несколько часов спустя Генрих принял
такие изъявления покорности, которые никак не могли быть искренни; ста-
рейшины города принесли ему меду и свечей и посетовали на свою бедность,
после чего он похвалил их, хотя бы за доброту сердечную. А сам прежде
всего послал гонцов за папским легатом, чтобы воротить его. Чего ни пот-
ребует легат, пусть коленопреклонения, пусть земных поклонов, верный сын
церкви готов на любое, самое невероятное, самоуничижение.
Однако священнослужитель в наглухо закрытой карете продолжал свой
путь. О том, настигли ли его гонцы короля, в этот вечер в Луврском двор-
це ничего не узнали. Дворец стоит посреди столицы, сегодня король захва-
тил в свои руки власть. Завтра весть прогремит на весь мир; сейчас в
ночные часы она летит по дорогам, завтра сознание смертных проникнется
величием короля, ибо полученная им награда за труды живительна для всех.
Казалось бы, ничто не может устоять перед его именем, он всех более
прославлен на земле; но под проливным дождем, по топким дорогам - а все
они ведут в Рим - движется, удаляясь, наглухо закрытая карета.
Король Генрих у себя в Лувре видел ее перед глазами, крохотную, точно
насекомое, но явственно различимую. И этот ползучий зверек окажется про-
ворнее Фамы, хотя она крылата. Он поспеет повсюду, раньше имени короля.
Всякий раз, как при дворах и среди народов станут говорить: "Король
Франции вошел в свою столицу и взял в руки власть", те же голоса возра-
зят: "Рим отринул его". - Тогда все пойдет насмарку, и я в самом деле не
буду находиться там, где нахожусь". По привычке он говорил прибывающим
посетителям:
- Я безмерно рад, что нахожусь там, где нахожусь, - но теперь это бы-
ли только слова.
Невольное подергивание плечом показывало теперь уже почти всем прихо-
дящим, что они докучают, и они исчезали один за другим. Король не мог бы
припомнить, по каким залам или покоям своего Луврского дворца он бродил.
Порой он останавливался, хватался за голову, словно осененный новой
мыслью; но мысль была все та же. "Я выпустил карету и даже хотел пома-
хать ей вслед. Рука у меня не поднялась; теперь только я знаю - почему".
- С какими вы вестями? - крикнул он испуганно, увидев перед собой
нескольких нежданных посетителей, и оказался прав в своих предчувствиях:
это были вестники бед. Они рассказали, что один неосторожный капуцин был
убит в своем монастыре за то, что посоветовал монахам признать короля.
Генрих пожал плечами, словно это была безделица.
Но тут же у него на глаза навернулись слезы. Правда, он ответил бол-
тунам:
- Очень любезно со стороны моих врагов, что они сами себя казнят. Они
избавляют меня от лишнего труда. - После чего и эти гости по движению
его плеча заметили, что им пора удалиться. Он остановил одного из дворян
и поручил ему немедленно отправиться к госпожам Гиз и Монпансье. Они бы-
ли его противницами и теперь, наверно, трепетали перед его местью. Они
могут успокоиться и положиться на его дружбу, велел он передать им. Под
конец он остался один.
- Д'Арманьяк, куда все девались? - Первый камердинер появился из ка-
кого-то укромного угла, сперва обошел все покои и подтвердил, что никого
нет. Затем он высказал свое мнение в пространственной речи, ибо он давно
наблюдал за своим господином; так поступал он всегда, а потому точно
знал весь ход событий и нынешнего дня, того дня, когда господин его взял
в свои руки власть.
ВОЗВРАТ
- Сир! Все посторонние лица удалились, и даже ваши приближенные поки-
нули дворец по многим причинам, из которых я вижу три. Во-первых, вы ни-
кого не задерживали и не просили остаться, даже наоборот. Во-вторых, вы
сегодня были на редкость радостны, а большинству недоступна ваша ра-
дость. Этого нельзя сказать про испанцев. Они одни вполне отдают вам
