должное, потому-то они и удалились прочь, как истинные, достойные вашего
величества враги. Но те, что остались здесь, не смеют выставлять себя
вашими врагами, это теперь не ко времени. От них ждут мгновенного прев-
ращения в ваших друзей и верноподданных; и не просто из страха перед на-
казанием, что было бы вполне понятно и согласно с человеческой природой.
Нет, без всякого наказания, только под действием вашего непостижимого
милосердия, сир, всяческим изменникам, убийцам, неистовым подстрекателям
и присяжным лгунам надлежит сразу покориться и обратиться к истине. Сир!
Вы лучше других понимаете, что никто из них этого не хочет, даже если бы
и мог. Вот вам вторая причина, почему эти залы опустели.
- А третья? - спросил Генрих, так как Д'Арманьяк умолк и занялся ка-
ким-то делом. - Причин ведь было три?
- Есть и третья, - медленно повторил дворянин, после того как высек
огонь и зажег несколько восковых свечей. - Хорошо, что ваши достопочтен-
ные старейшины принесли свечи. Сир! А теперь посмотрите по сторонам. Вы
за целый день не успели оглядеться в своем Луврском дворце.
Генрих послушался и тут только заметил, что все кругом опустошено.
Недаром в самый разгар своей беспокойной и многоликой радости он упорно
ощущал, будто находится вовсе не там, где находится. Это Лувр - но опус-
тошенный... Впечатление подтвердилось после того, как он и господин
Д'Арманьяк со свечами прошли вверх и вниз по гулким лестницам и галере-
ям. В комнате старой королевы Екатерины Медичи, именовавшейся мадам Ека-
терина, первый его взгляд упал на ларь, на котором Марго, его Марго,
имела обыкновение сидеть, зарывшись в большие кожаные фолианты. Он не
замедлил убедиться, что ларь - только мираж, созданный неверным пламенем
свечей и его воспоминаниями, а действительность - пустое место.
Мертвы, как и многие прежние обитатели дворца, были его покои. Вот
сюда, в один из давних дней, вошли двое в черном, развернули на столе
лист бумаги с изображением вскрытого черепа, а мать юноши Генриха только
что умерла от яда, и та, кого он считал отравительницей, сидела против
него. Стола уже нет, значит, нет и всего остального. Самое яркое прошлое
бледнеет, когда не видно стола и ларя. Однако заглянем в другую комнату:
там высокий камин все еще поддерживают мраморные фигуры Марса и Цереры
работы мастера по имени Гужон. При виде их в памяти всплывает то, что
некогда произошло здесь. Из призрачных глубин поднимается карточный стол
и зловещая партия в карты. Кровь неиссякаемой струей сочилась тогда
из-под карт, как знамение для игроков, и все они действительно умерли, и
нет уже их карт, и нет уже их крови.
Вот тут, между гобеленами, которых теперь нет, с криком пробежал Карл
Девятый и, чтоб не слышать воплей убиваемых, захлопнул вот это окно, на
котором сейчас отсутствуют занавеси. От своей Варфоломеевской ночи искал
прибежища в безумии. Он представлялся помешанным во время всего путе-
шествия по дворцу, которое было путешествием по преисподней. Бесчислен-
ные мертвецы... "Друзья и враги, где вы? Куда делась Марго? Раз нет оп-
рокинутых кресел и нет вышивки, желтой с фиолетовым, - она покрывала
двух молодых мертвецов, которые лежали тут друг на друге, - значит, и
ничего не было. Без декораций нет и действия; история теряет опору, ког-
да исчезает соответствующая обстановка. Я рад, и мне не верится, что я
нахожусь там, где нахожусь", - пробежала в мозгу одинокого человека зау-
ченная мысль, когда он, держа перед собой огарок свечи, бродил все мед-
ленней, все тише, вернее, крался вдоль стен.
Единственный живой его спутник отправился в старый двор, называемый
Луврским колодцем, разыскать на кухне челядь и добыть чего-нибудь на
ужин. Время от времени он кричал снизу ободряющие слова: д'Арманьяк был
встревожен состоянием духа своего господина и во что бы то ни стало хо-
тел принести ему вина. Генрих в самом деле был близок к галлюцинациям. В
большой галерее на него внезапно пахнуло ветром. В окнах, только что
закрытых, между тусклых рам, ему привиделись очертания людей, он узнавал
кавалеров и дам прежнего двора, они оттесняли друг друга, чтобы посмот-
реть на воронье. Стая ворон спустилась в Луврский колодец, приятный им
запах приманил их, и, когда стемнело, они набросились на свою добычу.
Видение рассеялось, ибо д'Арманьяк крикнул снизу, что заметил в одном
из дальних окон полоску света. Если и это ошибка, то он пошлет за вином
кого-нибудь из караульных солдат, разве можно, чтобы господин его остал-
ся трезвым в такой вечер, как сегодня.
- Потерпите немножко, сир!
Нет, терпение было в настоящую минуту самой последней из добродетелей
короля. Внезапно он встрепенулся: приближались крадущиеся шаги - почти
неслышно, даже для его тонкого слуха; однако его предупредило какое-то
чувство, то же чувство возврата к былому, которое показало ему кавалеров
и дам прежнего двора. Но с духами надо обходиться, как с живыми. Кто
признается им, что принимает их за нечто иное, тому они могут стать
опасны. Он высоко поднял огарок и в решительной позе ждал, что будет.
Появилась согбенная фигура человека, которого легко можно было при-
нять за нового маршала Бриссака; на протяжении шага Генрих заблуждался.
Но именно этим шагом фигура вступила в полосу слабого света, и тут обна-
ружилось чуждое лицо, даже более, чем чуждое, - совсем потустороннее.
Глаза потухшие, черты стертые. Под белыми волосами какое-то расплывчатое
белесое пятно, нельзя дотронуться до него рукой, не то все исчезнет. А
это было бы обидно.
- Меня зовут Оливье, - сказал призрачный голос.
Генрих заметил, что видение еще более сгорбилось и что оно явно испы-
тывает страх. Но страх - последнее из чувств, которое когда-либо прояв-
ляли духи. Перед чем еще, в самом деле, им дрожать? А видение, назвавше-
еся Оливье, дрожало.
- Убирайся прочь, - крикнул Генрих, не столько рассердившись, сколько
желая испытать видение. И оно ответило:
- Не могу. Я прикован к этому дворцу.
- Очень жаль, - сказал Генрих по-прежнему резко, хотя и порядком уди-
вившись, какие силы могли приковать кого бы то ни было к опустошенному
Лувру. - Давно ты здесь?
- С незапамятных времен, - раздался ответный вздох. - Сперва краткие
годы радости, а затем бесконечные - возмездия.
- Выражайся яснее, - потребовал Генрих, ему стало жутко. - Если ты
явился с какой-нибудь вестью, я хочу понять, о чем идет речь.
Тут призрак, именуемый Оливье, упал на колени - правда, очень осто-
рожно и бесшумно; однако в движении явно не было ничего призрачного;
просто жалкий человек опустился телесной своей оболочкой еще на одну
ступень самоуничижения и к тому же заскулил.
- Сир, - сказал он. - Пощадите мои преклонные лета. Какая вам корысть
вешать меня. Мебель все равно не вернется. Я и так уже давно расплачива-
юсь за то, что был бесчестным управителем вашего Лувра.
Генрих понял, и этого было достаточно, чтобы он успокоился.
- Ты опустошил весь дворец, - подтвердил он. - Отлично. Ты крал, ты
сплавлял все на сторону; это для меня вполне очевидно. Не мешает еще уз-
нать, как это происходило, а главное, как можно было, чтобы дворцом ко-
ролей Франции управлял такой паяц.
- Да я и сам теперь не понимаю, - ответило с пола жалкое отребье. -
Однако, когда я получил эту должность, все дружно одобряли назначение
такого почтенного человека, который всегда толково управлял собственным
имуществом. Никто не сомневался, что он убережет от убытков и французс-
кую корону. Я сам мог присягнуть в этом. Сир! Я отнюдь не был паяцем,
но, к сожалению, на себе испытал, как становятся им.
- Как же?
- Причин много.
- Должно быть, три.
- В самом деле, три. Сир! Откуда вы знаете?
Он прервал себя, чтобы заскулить еще жалобнее. Затем умоляюще протя-
нул руки, ладонями кверху.
- Я не могу дольше держаться на колене одной ноги и на кончике
пальцев другой, это неестественное положение для тела, я же вдобавок ис-
тощен голодом. Страх веревки долгие годы приковывал меня к этому забро-
шенному дворцу и его глубочайшим подземельям. По большей части я не ре-
шаюсь зажигать огонь, чтобы не видно было света, и за пищей крадусь по
ночам. - И тут же изобразил, как он крадется: на четвереньках вид у него
был совсем собачий. С этой самой последней ступени унижения он произнес:
- А когда я явился сюда много лет назад, я выступал прямо и внушительно
впереди целого полка слуг, и несметные богатства были доверены мне. Этот
вот промежуток занимал стол чистого золота на лапах с рубиновыми когтя-
ми. Ковры на этом вот простенке изображали вытканную пятью тысячами жем-
чужин свадьбу Самсона и Далилы, а также деяния Гелиогабала. - И былой
повелитель замка с необычайным проворством обежал на четвереньках ука-
занные места; видно было, что он давно отвык передвигаться иначе.
- Довольно! - приказал Генрих. - Встань! - Старый плут потряс длин-
ной, как у пуделя, гривой, но все же поднялся, правда, пошатываясь. -
Старый плут, - сказал Генрих с ноткой ободрения в голосе, - поведай мне
твои тайны!
Он надеялся, что сумасшедший запрятал остатки пропавших сокровищ в
чуланы и в труднодоступные тайники Лувра; Генрих припомнил, что ему са-
мому поневоле пришлось обнаружить здесь много убежищ в ту пору, когда
дело шло для него о жизни и смерти. Однако сумасшедший совершенно неожи-
данно завел речь о другом.
- Сир! Я повстречал вас в темноте, после того как улизнул от вашего
дворянина, который заметил мою свечу. Наверно, вы в темноте увидели ста-
рых знакомых. Прежний двор воротился. Воздух наполнился благоуханиями
дам и кавалеров, к ним примешались ароматы кухни. Большие факелы озарили
красным светом ослепительную роскошь зал и покоев.
- До этого дело не дошло, - пробормотал Генрих, пораженный и, к доса-
де своей, снова охваченный трепетом.
- У меня доходило и до этого, - сказал старый плут и даже попробовал
рассмеяться. - Я всегда и неизменно ощущал на себе бдительный взгляд не-
видимых существ, а порой они даже становились видимы. Мне приходилось
расплачиваться за то, что я был человек гуманистически образованный,
сведущий в истории. Мне бы следовало тогда еще удалиться и отказаться от
должности управителя. А что я сделал вместо этого? Устраивал празднест-
ва, пышно пировал с другими богачами такого же толка, терпел всяких блю-
долизов, лишь бы они достаточно правдоподобно изображали прежний двор.
Особенно много было к моим услугам прекрасных и дорогостоящих дам - жем-
чужин, а не дам, они-то и поглотили в конце концов мое состояние.
- Это легко было бы предугадать, старый плут, - вставил Генрих.
- Но если бы я хоть на одну ночь остался во дворце без людей, - про-
шептал сумасшедший, - невидимые существа, которые были повсюду и время
от времени показывали свой лик, непременно свернули бы мне шею.
- Итак, тебе было невыносимо пребывание здесь, - заметил Генрих. - А
второе?
- Второй причиной был дух времени. Весь Париж впал в распутство,
вследствие тяжких заблуждений, меж: тем как ваше величество разыгрывали
победителя в ваших прославленных сражениях, а когда вам приходила охота,
осаждали город и морили нас голодом. Кто не мог швырять деньгами, проли-
вал кровь. Не стану говорить, что это случалось и здесь, во время беско-
нечных оргий.
- Довольна - снова приказал Генрих. - Продолжай! Мало-помалу у тебя
явилась необходимость очистить помещение.
Жалкая фигура пригнулась так низко, что белые космы закрыли все лицо.
- Между тем я при всем высокомерии был полон отчаяния. Сир! Поверьте
просвещенному гуманисту, что отчаяние делает высокомерным, а высокомерие
граничит с отчаянием. Я хотел дойти до конца начатого, в этом и было мое
искушение, я по сию пору горжусь им, ибо оно достойно завершило жизнь
