Он узнал, что юноши ничего не делают, ибо ремесла находятся в упадке.
- Все оттого, что ваши сыновья ничему не учатся. Где они? Подать их
сюда! - приказал король, а так как мальчуганы, естественно, были в толпе
зевак - где же им еще быть, ведь с улицей, на которой родился, расс-
таться нелегко, - король немедленно передал их мастеру. И каждого погла-
дил по голове. Только от этого, ни отчего другого, обе матери заплакали.
Другие женщины вторили им, и картина получилась бы очень назидательная и
поучительная, если бы Рони и дубильщик не стали снова ожесточенно торго-
ваться из-за платы за учение. Наконец приближенный короля широким жестом
вручил мастеру деньги, при этом у него на пальцах сверкнули драгоценные
каменья. Напоследок король наказал мастеру давать юношам вдоволь белого
хлеба и вина; если же они окажутся совершенно неспособными к работе, то
половина платы за учение останется мастеру; остальную сумму он должен
принести в Лувр.
Расчетливость короля больше расположила к нему людей, чем его щед-
рость. А потому они расступились перед ним и очистили середину улицы без
вмешательства солдат. Но случилось так, что как раз в эту минуту, словно
по расписанию, на улице появились носилки; на раскрашенном лакированном
балдахине колыхались перья, перед домом дубильщика носилки остановились.
- Это улица Де-ла-Ферронри? - спросила сидевшая в них дама одного из
носильщиков. Но тут к носилкам уже подоспел господин де Рони, он настой-
чиво зашептал:
- Мадам, ради бога, замолчите. Вас привела сюда чистая случайность,
мы ведь так сговорились.
- Простите. Какая я стала беспамятная. Я позабыла свою роль, - сказа-
ла Габриель, вид у нее правда был болезненный и усталый. Господин де Ро-
ни предпочел за нее произнести следующую фразу, чтобы она не сбилась
опять.
- Как странно, что мы встретились в таком большом городе! Можно поду-
мать, будто здесь только одна улица.
Это была реплика для Генриха, который не замедлил ее подхватить. В
это время колокола на соседней церкви прозвонили обеденный час.
- Мадам, - заговорил король, держа шляпу в руке, - я как раз торопил-
ся домой, чтобы сесть за стол в один час со всеми порядочными людьми. -
Народу явно понравилось, что его обычаи так строго соблюдаются. Когда
слуги уже поднимали носилки, Габриель поспешила вставить еще одно заме-
чание: она вообще все время нарушала заранее предусмотренный порядок.
- Сир! Какая странная вывеска на доме, из которого вы только что выш-
ли.
Генрих оглянулся. На стене было изображено сердце, увенчанное короной
и пронзенное стрелой.
Генриху становится страшно, он сам не знает, почему холодный ужас
сжимает ему сердце. Увенчано и пронзено. Обратившись к Габриели, он го-
ворит:
- Мадам! Есть сердце, которое по вашей милости испытывает ту же
участь: увенчано и пронзено.
Он сказал это тихо, для нее одной. Взял кончики ее пальцев, которые
она ему протянула, и так сопровождал сидящую в носилках даму сквозь
одобрительно перешептывающуюся толпу. Рони следовал за ними, лицо его не
выражало ничего, кроме гордого достоинства. А за личиной мелькала мысль:
"Галиматья". Только это ей и нужно. Впрочем, его личное мнение о пре-
лестной д'Эстре и без того было раз навсегда составлено и гласило: она
глупа. Однако с недостатком ума, равно как и с другими ее опасными ка-
чествами, он склонен был мириться и пока что ладить с ней. Деятелям мо-
лодого государства необходимо держаться друг друга, ибо в новую власть
начинают верить только после того, как она в сознании людей примет опре-
деленные формы.
Так двигались они: носилки, король, его верный слуга - двигались под
охраной немногочисленной стражи по кишащему людьми Парижу, который еще
так недавно не пропустил бы их безнаказанно. Рони из улицы в улицу тща-
тельно отмечал все, что говорилось. Генрих делал вид, будто ничего не
слышит и занят всецело своей дамой. Однако не упускал ничего. Кто-то
громко спросил в толпе: что это за красотка? На что невежа солдат отве-
тил, оттесняя любопытного с дороги:
- Это королевская шлюха. - Солдат вовсе не думал выразить презрение,
он просто употребил то слово, к которому привык. Однако он был из личной
охраны короля, кругом засмеялись, и, прежде чем смех стал пагубным, Ген-
рих сам присоединился к нему. Таким образом смех остался безобидным.
Он хотел, чтобы и все протекало безобидно. Переход от недавнего без-
закония к господству права должен совершиться незаметно, словно ничего
не случилось. Зато сам он глубоко проникся сознанием, что это решающие
дни как для него, так и для королевства; и чему дашь теперь волю, того
никогда больше не вернешь. По имени он был королем уже пятый год. "Отку-
да у меня взялось столько терпения?" - подумал он про себя. Постоянная
тревога терзала его, ему казалось, что он нужен одновременно повсюду и
каждая минута может быть решающей... Он это тщательно скрывал и от улич-
ной толпы, и от своего подневольного двора, и от своего тайного совета.
Был прост, кроток и благодушен и именно потому вскоре слег в жестокой
лихорадке, той самой, которой всегда расплачивался за тяжкие труды и ко-
ренные перемены в жизни. Пока что болезнь исподтишка завладевала им и по
нему ничего не было заметно. Разве что среди множества людей, у которых
он был на глазах, нашелся бы особенно тонкий наблюдатель. Тому, по край-
ней мере впоследствии, кое-что стало бы ясно. Когда его величество в
урочный час слег в лихорадке и тихо что-то бормотал нараспев в подушку,
- только его сестра и первый камердинер слышали, что это были гугенотс-
кие псалмы; тут-то и можно было сказать: "Ага, вот оно что! Теперь по-
нятны очень многие странности".
Подобного рода заключения были чужды его привычному спутнику Рони;
приближающейся лихорадки он, разумеется, не замечал. Экономика вкупе с
баллистикой поглощали его, - не считая забот о собственном преуспеянии.
Губернатор города Манта - это все, чего ему до сих пор удалось добиться.
Его милостивый, но осторожный государь не спешил вводить протестанта в
финансовую коллегию, члены которой, все сплошь католики, восприняли бы
такое назначение как настоящий переворот. И не столько из соображений
религии, сколько из страха за свой чрезмерные доходы. Расхищение госу-
дарственной казны до сих пор почиталось вполне естественным и дозволен-
ным для целой армии финансовых чиновников, вплоть до самой ее верхушки.
Но вот какое-то чутье подсказало им, что захват власти королем Генрихом
ставит не только под сомнение, но и под угрозу их привычки.
Король пробовал предостерегать их, сначала, правда, в виде шутки, в
тех случаях, когда старался показать свою доступность, а случаи такие
бывали постоянно. Он все еще продолжал водить знакомство с простым лю-
дом, сам разъезжал повсюду, когда того требовали дела, и играл с горожа-
нами в мяч, а выигранные деньги прятал в шляпу.
- Эти денежки я придержу, - заявлял он, - их у меня никто не стянет,
они ведь не пройдут через руки моих финансовых чиновников. - Его слова
немедленно доходили до ушей этих последних, тем не менее они не особенно
боялись короля, который в веселую минуту может сказать лишнее, они чуя-
ли, что опасность надвигается с другой стороны.
В доме, носившем название арсенала, сидел некто и неуклонно проверял
их. Только это и было им известно. Ни единого слова не просачивалось из
уединенного дома, кроме шушуканья их шпионов. Человек, сидевший в строго
охраняемом кабинете, выводил длинные ряды цифр; они показывали, нас-
колько возросли цены, пока еще в изобилии притекало испанское золото.
Заработки не поспевали за ценами; и что же осталось после того, как ис-
сякли потоки пистолей? Дороговизна, привольное житье для немногих преус-
певших и мучительное прозябание для большинства.
Отсюда много самоубийств, а также разбой. Как посягательства на
собственную жизнь, так и грабительские налеты обычно объясняются упадком
веры и открытым сопротивлением государственному порядку.
Безмолвный труженик в доме, именуемом арсеналом, открывал иные причи-
ны, их огласка была крайне нежелательна для многих лиц. Они охотно выво-
локли бы его из этого дома. До Сены оттуда не больше ста шагов; неплохо
было бы темной ночью погрузить в ее воды этого человека вместе с его
цифрами, да так, чтобы он не вынырнул никогда. На беду, знаток экономи-
ческих вопросов в то же время и артиллерист. Его докладные записки коро-
лю касаются промышленности и сельского хозяйства, но также и усовер-
шенствования орудий. Во дворе его дома стоят наготове пушки вместе с
орудийной прислугой, поэтому захватить его нелегко. Никогда не выезжает
он без охраны, особенно когда везет королю докладные записки. Конечно, и
эскорт и драгоценности, которыми он увешан, - признаки высокомерия. Но
главное, он насквозь видит почтенных людей, изрядно наживающихся на го-
сударстве. Все говорят о том, что он толкает короля на самые рискованные
мероприятия.
Это было неверно. Никто не понимал Рони, хотя его постоянно видели за
работой. Что он был за человек, к чему стремился? Взорвать башню, зало-
жив в нее уйму пороха, способен всякий. Посреднику не потребовалось мно-
го ума, чтобы выторговать у продажного губернатора город Руан, но отнюдь
не управление артиллерией у своего государя. Оно отдано в руки отца бес-
ценной повелительницы, в руки простофили, который с каждым днем все
больше теряет разум. Господин де Рони, как известно, этого не простил.
Все знали, что у него нелады не только с бесценной повелительницей; в
глубине души, - если предположить, что у человека с каменным лицом есть
глубина души, - он ненавидит своего короля, это вне сомнения. Господин
де Вильруа всем сообщал об этом по секрету, теперь это ни для кого не
тайна. Господин де Рони ненавидит короля, он только - не без основания -
боится быть убитым, если изменит ему. Зато алчность его невообразима;
посулами и наличными деньгами, которые мы вернем себе после его преждев-
ременной смерти, нам не трудно привлечь его на свою сторону. В сущности,
он только того и ждет; этот плут стряпает свои докладные записки лишь
затем, чтобы побольше выжать из нас.
Господин де Вильруа, который так глубоко ошибался в Рони, был убеж-
ден, что весь мир состоит из плутов; опираясь на собственный опыт, он не
понимал, как молено достичь чего-либо иным путем. Он попеременно преда-
вал то Лигу королю, то короля Лиге - обходясь без фантазии и тяги к
притворству, которые побуждали гуманиста и мухолова Бриссака ловко ра-
зыгрывать комедию и обманывать безразлично кого, единственно из любви к
искусству. Это не было свойственно господину де Вильруа, значительно бо-
лее прямолинейному мошеннику. Генрих, знавший толк в людях, с первого же
дня призвал его в свой финансовый совет. Там Вильруа воровал и
усердствовал вовсю. Вот образчик его козней, да еще не самых худших: по-
хитить короля, доставить его в одну из непокорных провинций и открыть
торг его жизнью и смертью. Если мятежники заплатят больше, королю конец.
Если больше заплатит он сам, ему будет сохранена жизнь.
Прекрасно осведомленный насчет господина де Вильруа и ему подобных,
Генрих сначала предоставил им обогащаться вволю, но при этом предостере-
гал их, всегда шутливо, всегда обходительно, даже и тогда, когда само-
лично обращался к ним с предостережением, не доверяясь молве. У господи-
на де Вильруа превосходное поместье, король заезжает туда. Так, случай-
ная загородная прогулка без всякой помпы, двенадцать или пятнадцать гос-
под, без слуг и поклажи; все очень проголодались. Король идет прямо в
коровник, служанка как раз доит коров.
- Сир, добрый наш государь, - говорит она.
- Я добр ко всем, кто честно работает, как ты, - говорит он и просит
налить себе молока. Все дворяне вместе с королем садятся за стол богача
