навстречу им с противоположного конца вышла королева Елизавета. Много-
численная свита, следовавшая за ней, разделилась пополам и выстроилась
по обе стороны залы. Если бы не множество кавалеров и дам, Морней все
еще ждал бы ее британское величество, в то время как она уже стояла пе-
ред ним, - впрочем, их разделяло большое пустое пространство. Она пока-
залась ему меньше, чем прежде. Туловище как-то осело на длинных ногах, и
волосы не были высоко взбиты, как раньше. Что это, - на голове у Елиза-
веты чепец!
Вот все, что заметил посол при входе. Остальное он разглядел, уже
очутившись в трех шагах от нее, когда выпрямился после почтительного
поклона. Королева не была нарумянена, только налет синей и черной туши
вокруг глаз несколько смягчал взгляд. Благодаря подрисовке он не подсте-
регал и не вперялся, точно взгляд сокола - серо-голубой и как будто без
век. Все черты ее обострились за это время и постарели. Вернее, старости
было дозволено наложить на них свою печать - наблюдатель был поражен
тем, как ослабела воля великой женщины, всю свою жизнь он видел в Елиза-
вете Английской стойкую, непреходящую мощь, даже в физическом смысле.
Если бы не ее долгое правление и неувядаемая молодость, что стало бы в
Европе со свободой совести, чья бы порука и поддержка укрепляла мужество
короля Наваррского, впоследствии Французского, во времена величайшего
одиночества? Вдруг Морней заметил, что из-под чепца у нее выбилась тон-
кая прядка седых волос. Он побледнел и с трудом мог приступить к речи.
Впрочем, речь эта была такой же данью церемониалу, как и все, что
происходило сегодня. Королева стоя слушала торжественное приветствие ко-
роля Французского, произнесенное его чрезвычайным послом сначала по-ла-
тыни, затем по-английски. Для ответа она села-поднялась на четыре ступе-
ни к стоявшему на возвышении креслу, но не с той легкостью, как еще не-
давно. Наоборот, она двигалась медленно - быть может, умышленно подчер-
кивала свою медлительность. Тут Морней перестал ей верить. Перемена была
слишком разительна, слишком неожиданна; к тому же ее нарочитая тяжело-
весность дала повод одному из придворных предложить ей руку: то был граф
Эссекс. Елизавета даже не взглянула на него, едва прикоснулась к его ру-
ке, но вся величавость разом возвратилась к ней. На возвышении, в узком
и тугом корсаже, сидит королева, одетая в темно-серый шелк, сменивший
яркие ткани, которые она носила прежде, невзирая на лета. Ее фавориту на
вид, пожалуй, не больше двадцати шести весен, лицо у него слишком глад-
кое, чтобы можно было определить точнее, - держится он по-юношески бес-
печно, несколько вольно, хотя и с достоинством, но почему одна из его
стройных ног осталась на весу? Помогая старухе подняться на ступени, он
принял именно такую позу. Пусть знают посторонние наблюдатели и спешат
разнести весть, что его роль при дворе больше, чем королеве угодно пока-
зать. Он мог быть господином, одно лишь средство нашла она уйти от его
чар, - быстро состариться. Всем своим видом дает он это понять. Почти-
тельность его только показная, и даже бесспорная грация кажется обманчи-
вой. Галантный кавалер не замедлит преобразиться, если его покрови-
тельница не примет мер. Стройная нога недолго останется на весу: короле-
ва, следи за каждым шагом ненадежного юнца, который из чистого задора
может сделаться для тебя бичом и грозою вместо былой забавы.
Фаворит очень не понравился чрезвычайному послу, а потому его крайне
порадовало то, что произошло дальше. Эссекс поспешил захватить место
впереди. Адмирал, гофмаршал и все приближенные расположились полукругом
позади королевского трона, меж тем как Эссекс вел себя так, словно для
них главное лицо - он, а королева только марионетка в его руках. Он кив-
нул своему дяде Лейтону, тот обратился к другому придворному, и, нако-
нец, третий выступил со свитком исписанной бумаги - неохотно, видно бы-
ло, что двор шокирован. Но Эссекс ни на кого не обращал внимания, он не-
терпеливо прищелкивал пальцами, чтобы тронную речь королевы поскорей пе-
редали ему и чтобы он, а не кто другой, вручил ее. И в самом деле каза-
лось, будто он один имел на это право, так небрежно и вместе с тем поч-
тительно протянул он ее величеству развернутый свиток. В тот же миг ее
величество резким движением оттолкнула бумагу, и та упала на пол. А ко-
ролева начала речь. Лицо фаворита, оставшегося ни при чем, сперва приня-
ло глупое выражение, затем постепенно омрачилось. Что с ним было дальше,
не узнал никто, ибо Эссекс, тихо ступая, попятился и исчез за спиной дя-
ди.
Голос королевы звучал ясно и повелительно, как всегда, он долетал за
колонны и портьеры, дамы раскрывали рты: ведь подобную силу можно даже
вдыхать. Елизавета назвала короля Французского единственным христианским
государем, который поднял меч против Испании, - при этом она встала и
выждала, пока не затих одобрительный шепот двора. Затем милостивыми сло-
вами отпустила обоих послов. Низко склонившись, они увидели, что свиток
исписанной бумаги лежит на прежнем месте. Они удалились, пятясь к две-
рям, повернувшись лицом к королеве; Морней, глядевший зорко, заметил,
что Елизавета спустилась по ступеням вбок и при этом наступила на сви-
ток.
Королева выждала всего пять дней, чтобы неофициально пригласить к се-
бе Морнея. Он пришел пешком и застал Елизавету одну за столом с книгами.
Во дворце он никого не встретил. Дипломат воспользовался этим обстоя-
тельством, чтобы воздать должное счастливому положению монархии, которая
не является военным лагерем и не ставит у дверей двойных караулов, но
видит свою опору в справедливых законах. Елизавета, милостиво при-
ветствовавшая Морнея, после первых его слов склонила голову так, чтобы,
глядя на него снизу вверх, молчаливо вопрошать, что он думает в действи-
тельности. Она очень заботилась о своей безопасности, независимо от то-
го, преграждали ли ее солдаты путь каждому встречному или нет; и он, ко-
нечно, это знал. Но он думал только, как бы подойти к главному, к тому,
что король Французский открывает век мира внутри страны, такой же, каким
Англия обязана своей великой королеве. Отсюда некоторые странности и ко-
лебания в поведении его господина, которые могут показаться непонятными.
Этими словами он намеревался перевести разговор к слухам о перемене ве-
ры. Королева оставила их без внимания.
- У меня были все основания жаловаться на короля
Франции, - сказала она отчетливым, ясным голосом, заученным и испы-
танным в публичных выступлениях. И неожиданно прибавила: - Он должен был
взять Руан вооруженной рукой, для того я ему и посылала оружие.
Морней припомнил: "Еще два года назад она казалась страждущим бесп-
лотным духом, потому что ее Эссекса нельзя было оторвать от Руана. А те-
перь это женщина, которая смирилась. Сейчас она без чепца, видны белые
пряди, и рыжие не начесаны сверху, а прикрыты, как золото, которое пря-
чут.
- Париж: он мог взять измором, - сказала она затем, но уже менее ре-
шительно, чем то, что говорила о Руане. Морней тотчас же привел доводы,
которые подготовил заранее: король должен щадить жизнь своих подданных,
даже если они восстают против него. Ибо и ему и им надлежит, по воле
божьей, жить общей жизнью.
Она еще раз вгляделась в него, стараясь понять, в какой мере он лука-
вит. После чего сказала просто:
- Я одобряю вашего государя.
Посол поклонился в знак благодарности. "А перемена веры?" - подумал
он. Она пояснила ему более доверчиво, чем раньше, что именно она одобря-
ет.
- Ваш государь - истинный король. Он предпочитает покупать свои горо-
да, нежели обращать их в развалины. Для этой цели он пользуется торгаша-
ми и пройдохами, вроде Рони.
- Это верный слуга, - решительно возразил Морней.
Елизавета кивнула.
- Он из числа прежних друзей. А короли ищут новых. Старых они отмета-
ют... - Пояснительный жест. - Когда те отслужили.
Морнею хотелось спросить, дозволено ли новым быть подлецами и измен-
никами. Он промолчал и продолжал слушать.
- Возможно, что он обошелся бы без перемены веры. - Слово было произ-
несено. У посла сильно забилось сердце. Елизавета застыла с открытым
ртом, вслушиваясь во что-то далекое. - Это стоило бы много крови, - про-
изнесла она вполголоса, пожимая плечами. - И век мира наступил бы не
скоро. После каждого его сражения державы задумывались бы, не преждевре-
менно ли признать его. Vederemo [2], - сказал папа. И союзники короля
Французского в конце концов устали бы и потеряли надежду и терпение. -
Неожиданный, пронизывающий взгляд прямо в глаза послу.
Он понял, что настал подходящий миг, и только не знал, как начать. Он
ожидал града упреков; однако Елизавету как будто вовсе не покоробил ро-
ковой слух; она говорила так, будто это правда, и делала вид, будто для
нее это желательно. Морней ей не верил. Великая протестантка не могла
потерять надежду и терпение оттого, что союзник упорно держался своей
веры. Не о себе говорила она. Она подозревала других. Морней предполо-
жил, что под личиной старости и отречения она скрывает свою испытанную
приверженность к истинной вере, и речь ее этого не опровергала. "Время
не терпит; не сделай промаха. Не сознавайся, что король может отсту-
питься от своей веры. Она искушает тебя, чтобы ты заговорил откровенно.
Иначе мы и не предполагали, нам бояться нечего. Мой король не отступит-
ся".
Пока Морней таким образом подстегивал себя, прошло лишь одно мгнове-
ние, и к нему уже вернулась давным-давно приобретенная сноровка вместе
со всей душевной силой. Итак, он начал спокойно, отметил, как преуспела
новая вера и дело освобождения человечества; они нерасторжимы, и именно
поэтому протестантство овладевает миром. Венеция, древнейшая республика,
признала короля Франции, она уповает на него и на его деяния, чтобы от-
делиться от Рима. Самому папе пришлось сказать: "Посмотрим", ибо рано
или поздно он принужден будет снять отлучение с государя, на чьей сторо-
не пол-Европы.
- Он единственный из государей, который поднял меч против Испании. -
Морней точно повторил собственные слова Елизаветы. - И пусть Испания,
чувствуя близость крушения, выставляет новые войска, пусть она доселе
всей тяжестью мертвого тела тяготеет над народами: что она может и чего
достигнет в конце концов? Здесь не только одинокий герой и государь, ко-
торый поднял меч, - здесь народы Европы и борьба за освобождение челове-
чества. Это освобождение может задержаться, но тем увереннее шагнет оно
вперед, оно может потерпеть неудачу, но тем несомненнее будет его посту-
пательный ход. Мой король стоит и сражается на твердой почве: такова во-
ля божья в истории.
Королева слушала и молчала. Выражение ее лица стало почтительным,
точно у внимательной ученицы, в конце концов она совсем перегнулась над
столом, опершись подбородком на ладони. Морней ощутил мимолетно: "Я ще-
голяю умелой речью, она перенимает у меня искусство, и ничего больше? -
У него не было времени остановиться на этой мысли. Он преследовал одну
цель - усилить впечатление и увлечь королеву - чем? - ведь подлинное по-
ложение уже обрисовано. - Правда, я придал ему такой поворот, при кото-
ром мой повелитель может остаться верен истинной религии. Но я не могу
продолжать в этом духе, - признал Морней, - ибо он не останется ей ве-
рен. Он отречется". Впервые это стало для бедного Морнея неотвратимой
неизбежностью, и она открылась ему в его собственной речи под одобри-
тельным взглядом королевы Английской.
Он приподнял обе руки с локотников кресла и, держа их на весу, отвел
глаза. Мгновенно принял он решение, встал, прижал правую руку к груди и
сказал просто:
- Я признаюсь. Мой король отречется от своей веры. Он отважится на
смертельный прыжок, как сам его называет.
