них, облегчая себе душу где попало. Посетители дешевых харчевен выслуши-
вали его с невозмутимым видом. Бог весть, принимали ли они его всерьез.
Он слал исступленные проклятия убийцам, стоявшим в ту пору у власти в
его стране, воскрешал картины зверств, пророчил неминуемые кары небесные
и земные, - а слушатели только спрашивали:
- Вы и сами всему этому верите?
Морней той далекой поры однажды отдал свое платье в починку портному,
и тот с готовностью согласился послушать его, пока сам будет шить; жена
портного привела и других обитателей дома. Прошло довольно много време-
ни, прежде чем одержимый одной мыслью изгнанник заметил, что он выстав-
ляет себя на посмешище, чуть ли не в одной рубашке - ибо снятая одежда
была у него единственная, - и вместе с телом обнажает душу. Он тотчас
умолк, и слушатели тоже не произнесли ни слова, пока портной вновь не
одел его. После чего одна из соседок принесла ему кружку пива и сказала:
- Наверно, все так и было, как вы рассказываете, но уж очень это да-
леко отсюда. Я не знаю ни одной женщины, которая до того бы обезумела,
чтобы пить кровь.
После этого урока молодой Морней не решался более обнаруживать свои
чувства - Казалось бы, совершившиеся события должны потрясти весь мир,
так они чудовищны и так громко вопиют к богу, и что же - на расстоянии
всего сотни миль, в том же христианском мире, они волнуют не больше, чем
вымысел, и притом не слишком удачный. С тех пор изгнанник опирался лишь
на знание, которое остается истиной за всеми границами и везде находит
общий язык. Так принято думать.
Однако он напрасно обходил всех лондонских книгопродавцев, предлагая
им напечатать свои богословские труды. Одних отпугивали кое-какие взгля-
ды, считавшиеся запретными в этой, хоть и протестантской, стране. Другие
требовали, чтобы автор писал не по-латыни, а по-английски. Единственной
прибылью, которую он извлек из посещения книжных лавок, было знакомство
с некоторыми учеными и знатными лицами. Многих он заинтересовал, они
приглашали изгнанника к себе, вели с ним споры, а детей их он обучал
французскому языку. Одним из них был лорд Барли.
У него были сыновья, старший - одного возраста с Морнеем, человек по-
истине светлого ума. Для него несчастье Морнея не было чем-то естествен-
ным. "Оба мы одной веры, оба стремимся к духовному совершенству и стоим
за высшую человечность, к тому же оба, одинакового происхождения, и, ос-
тавляя в стороне неравенство двух аристократий, ибо английская стоит вы-
ше, он похож на меня, как я на него, так что судьба могла бы при желании
поставить одного из нас на место другого". Все это видел человек светло-
го ума, но ничем не выражал удивления, почему именно ему удалось избег-
нуть невзгод. "Я сижу в безопасности, а ему пришлось спасаться бегством.
Он ограблен, он под угрозой, он всячески обездолен. Мне все идет
навстречу, прекраснейшее будущее открывается предо мной, потому что, при
всем сходстве с ним, я англичанин. Да хранит господь нашу королеву!"
Сын лорда благодарил свою звезду, но в нем была живая душа, и он ясно
ощущал свою причастность к чужим судьбам, крушения которых можно было бы
избегнуть. Неповинны только скудоумные. Кто разумеет, обязан вступиться
и действовать, чтобы христианство, как одно целое и единое здание, само
не было сокрушено творимым злом, которое мы созерцаем со стороны. Предс-
тавим себе христианство как единое здание, состоящее из отдельных посте-
пенно суживающихся кверху башенок, последние из коих уходят в необозри-
мую высь. Страстный мечтатель тотчас же набросал эту картину, хотя обыч-
но он рисованием не занимался. Внизу были столбы, обособленные, но смеж-
ные, как Англия, Франция и другие страны и королевства. На них покоится
все здание. Но вдруг в стройную картину врывается злокозненный бес с
зажженным факелом. Не ведая, что творит, он поджигает первый столб,
вслед за тем загорается второй, потом и многие другие. На все это смот-
рит христианин, и хотя с тоскою прижимает руки к груди, однако не пыта-
ется отвратить беду. Как ни странно, но беды не приключается. Над разру-
шенными подпорками здание остается цело, словно витает в воздухе; вер-
хушки его уходят в необозримую высь. Когда творец картины показал ее из-
гнаннику, тот, вглядевшись в нее, сказал:
- Зло полно тайн. Ваша картина изображает не что иное, как мистерию
зла.
Это удивило автора картины, он склонился над листом бумаги, словно
увидел его впервые. Морней же, прошедший долгий и поучительный путь изг-
нанника, ощутил при этом гордость за то зло, которое претерпел, ибо оно
есть частица тайны. И никогда не переставал про себя называть его так,
хотя в действительной жизни утверждал добро; а в добре нет ничего зага-
дочного.
В юности он со своим английским другом больше увлекался игрой в мяч
или гребными гонками, нежели учеными беседами. Они обменивались книгами,
еще чаще делились товарищами и подругами, по-братски и невинно как теми,
так и другими. Темза - река, воздух и берег - переливалась влажными неж-
ными красками, в солнечные дни здесь бывало по-детски радостно всем, не
исключая изгнанника с отмеченным страданием челом. Как быстро развеялся
благовонный рай - прогулки, песни, цветы, поцелуи, укромная ласка в бе-
седке, трепетные звуки скрипки, несущиеся из-за холма. Как быстро разве-
ялся благовонный рай! Изгнанник возвращается на родину, он выбирает себе
государя, которому хочет служить, и ездит от его имени ко дворам, чаще
всего в Англию. Тут уж поистине не до детских забав. Теперь тамошние жи-
тели для него только лишь предмет дипломатических упражнений, и нет сре-
ди них ни приятных, ни простых. Однако он всегда причаливает к этому бе-
регу, к этим меловым утесам с облегченным сердцем, словно попадает к
друзьям. Между тем у него здесь только один друг. Но тот сполна отблаго-
дарил его за дружеские чувства к этой стране. Страну любят за образ мыс-
лей, за веру и древнюю славу, а это все ей самой хуже видно, чем тому,
кто лишь наезжает сюда и причаливает к ее утесам.
Лорд Барли унаследовал титул отца и был первым лордом казначейства в
королевстве. Чрезвычайный посол направился к нему раньше, чем к постоян-
ному посланнику своего короля. Он подошел к дому, вокруг которого реяли
облака, так одиноко стоял этот дом, а внизу был берег с рыбачьими хижи-
нами. Морней застал своего друга в просторной комнате, где министр над-
зирал за несколькими писцами; здесь было сосредоточено управление финан-
сами страны. При появлении гостя писцы с любопытством подняли головы. Он
стоял под их взглядами до тех пор, пока взгляды не опустились сами со-
бой, потому что для любопытства не было пищи. Выждав приличную паузу,
благородный лорд сказал:
- Надеюсь, ваше путешествие сошло удачно, - после чего провел его в
свой личный кабинет. Только там они обменялись рукопожатием и долго
вглядывались друг другу в лицо. Как бы оправдываясь, он сказал: - Ты не
изменился. - А настоящая причина была в том, что им доставляло радость
глядеть друг другу в глаза. - Положение тяжелое, - начал Барли, когда
они уселись на жестких черных стульях. Морней понял, что ему хотят по-
мочь высказаться. Он с трудом проглотил слюну. - Вы к этому привыкли! -
добавил Барли.
- Я и не падаю духом, - с трудом произнес Морней.
- В прошлый раз вам пришлось здесь нелегко, но под конец вы своего
добились.
- Потому что ваша королева справедлива и верна себе, - добавил Мор-
ней. Он повторил: справедлива, и еще раз сказал: верна себе. О ком думал
он, кто не был ни тем, ни другим? Он поспешно обуздал свои безмолвные
мысли и сказал вслух: - Мой король внутренне тверд по-прежнему, потому я
и служу ему все эти годы. Его положение неустойчиво, но отнюдь не он
сам. Ваша королева недовольна, что он не хотел взять измором свою столи-
цу. А что еще хуже, до ее британского величества дошел слух, будто мой
король склонен отказаться от истинной веры.
Так как Барли молчал, и молчание было суровое, Морней тихо спросил:
- Вы верите этому? - И добавил, возвысив голос: - Бог свидетель, что
я уверен в противном.
- Тогда вы лучше, чем кто-либо, способны убедить королеву, - послы-
шался ответ.
- Поможете вы мне, Барли, как в прошлый раз?
- Старый друг, - отвечал благородный лорд, стараясь попасть в прежний
задушевный тон, - в прошлый раз дело было донельзя простое, не сравнить
с тем, о чем предстоит договариваться теперь. Мысли королевы были тогда
заняты мужчиной. Все мы были молоды.
- Молоды? Ведь прошло только два года.
Министр смутился, принялся высчитывать. Верно, два года назад короле-
ва еще любила, еще страдала. Но он не остановил Морнея, и тот сказал:
- Только два года, что могло измениться за этот срок? Страстная нату-
ра вашей великой королевы всегда останется таковой, будет ли поводом
мужчина или нечто неизмеримо более важное, чем мужчина, а именно: рели-
гия. Но я уж и из-за графа Эссекса обливался кровавым потом.
Министр снова подумал свое, не прерывая чрезвычайного посла: "Страсти
легче осилить, чем мудрость. Как могу я влиять там, где больше не волну-
ются и не страдают".
- Я уж и из-за Эссекса обливался кровавым потом, - повторил Морней, -
каково мне придется на этот раз.
"Ты будешь удивлен, старый друг", - хотелось предсказать лорду Барли.
Однако он только произнес:
- Дорогой мой, на этот раз вы сами больше будете говорить и горя-
читься, нежели ее величество. Вам нечего бояться вспыльчивости королевы.
- Это верно, Барли? Когда Эссекс, несмотря на приказания королевы,
медлил откликнуться на ее зов и оставался при армии во Франции, предпо-
читая навлечь на себя ее немилость, только бы не пропустить прибытия
герцога Пармского, сколько угроз и упреков сыпалось тогда на мою голову!
Почему мой король лично не принял Эссекса и не оказал ему должных почес-
тей? Почему мой король легкомысленно рисковал собственной жизнью, и, что
непростительнее всего, почему он выдвинул английские войска на передовые
позиции, а Эссекса, самого Эссекса, заставил сражаться впереди? Немед-
ленно подать сюда графа Эссекса, ни один английский солдат не будет пос-
лан против знаменитого Пармы до тех пор, пока Эссекс не вернется ко дво-
ру! Французские дела опостылели королеве. Еще один гневный выкрик, и ко-
ролева почувствовала себя дурно, она и так не спала ночь; на том беседа
закончилась.
- Два года назад, - повторил Барли, опустив глаза. Потом поднял их и
сказал: - Морней, не забудьте, что вы говорите о прошлых временах. В
конце концов вы все же получили войска, хотя и после вашего отъезда,
когда вернулся Эссекс. Мы оба, Морней, имели некоторое влияние на вели-
кую королеву, потому что мы не замечали - не нарочно, а просто по
свойствам нашей натуры и нашего образа мыслей, - не замечали и не желали
знать обстоятельств, при которых любая женщина похожа на всех остальных.
Вы, Морней, приятны королеве.
- Приятен до сих пор? Во время моего отсутствия меня, кажется, очер-
нили в ее глазах.
- Ну, это просто смешно, - сказал Барли, встал и действительно засме-
ялся, обрадовавшись, что тягостный разговор принял более безобидный обо-
рот. - За вашим столом, когда вы осаждали Париж, кто-то посмеялся над
плохим французским языком королевы. Она позабыла об этом со свойственным
ей великодушием, и вы будете приняты так, как того заслуживаете. Вы ис-
пытанный друг нашей страны и ее повелительницы.
В общем, свидание оказалось ободряющим для Морнея. Можно было счесть
хорошим предзнаменованием и то, что королева уже на третий день назначи-
ла аудиенцию чрезвычайному послу. Парадная карета дожидалась у дома пос-
ла, аккредитованного при королеве, и господин де Бовуар ла Нокль отпра-
вился вместе с Морнеем. За каретой следовал почетный английский эскорт.
В ту минуту, когда оба дипломата переступили порог парадной залы,
