Елизавета без слов дала понять: мы вполне единодушны. Но почему имен-
но теперь? Морней ответил:
- Таковы обстоятельства и такова очевидность, и тем не менее они об-
манчивы. Двадцать лет войны за нашу веру не менее действительны и неизг-
ладимы. Сердцем он не может отречься.
Движением плеч она сказала: тогда без сердца. Морней заговорил твер-
же:
- Пять раз менял он исповедание. Из них три раза то был обман по не-
обходимости и принуждению. Теперь будет четвертый и тоже недолговремен-
ный. Это я утверждаю и знаю. Мой король велик лишь своей борьбой за нашу
свободу, больше у него нет ничего. Не забывайте, ваше величество, этот
день и смиренного слугу, который дал вам добрый совет. Никогда не прини-
майте всерьез переход моего государя в другую веру, не лишайте его вашей
помощи и дружбы. - Морней перевел дух, перед тем как отважиться на пос-
леднее, хотя, в сущности, оно пришло ему в голову, только пока он пере-
водил дух. - Королем Французским будет основана собственная господствую-
щая церковь: оба исповедания слиты воедино, и папа устранен из нашей ре-
лигии. - Решительно, ибо все это он теперь вполне постиг и осознал, зак-
лючил он готовой формулой: - Imminet schisma in Gallia [3].
Елизавета поглядела на него, одобрительно кивнула и в ответ лишь ска-
зала, что он из усердия способен на то, в чем ему отказала природа: на
поэтический вымысел.
- Si natura negat, facit indignatio versum [4], - сказала она. Что,
правда, означало также: все сплошь ваша выдумка, и вы не в своем уме. Но
сказала она это по-дружески. Дальше она принялась вразумлять его. - Ваши
слова о борьбе за свободу очень хороши, мой милый. Больше у него нет ни-
чего, чтобы быть великим. Потому он и после своего обращения будет поби-
вать и побеждать его католическое величество короля Испании. В этом я
уверена, и тут я ему помогу. Однако борьба за веру... - В голосе прозву-
чала резкая нота. - Господин дю Плесси, где вы были последние десять
лет?
Он понял: "Я проиграл, и здесь мне больше незачем притворяться, я мо-
гу говорить просто как христианин".
- Служение богу столь же важно, как и служба государю, - признал он.
Елизавета как услышала это, точно сразу состарилась.
- Говоря так, вы подготовляете себя ко второму изгнанию, - сказала
она дрожащим голоском и, казалось, была растрогана до слез. - Вы одарены
силой воображения и убеждения. Вы всячески уговаривали меня, но я - ста-
рая королева, и я знаю, что будет дальше. Ваш господин будет обнимать
вас, протестантов, потому что, говорят, у него доброе сердце, а стоит
вам всерьез воспротивиться ему, как он вас обезглавит. Сама я так посту-
пала со своими католиками, только без объятий. Воля божья здесь одна,
там другая. Обезглавит, - повторила старуха тоскливо, если бы она гово-
рила по-иному, своим обычным четким голосом и с повелительной осанкой,
это было бы отвратительно, невыносимо. Даже и теперь Морнею очень хоте-
лось убежать. - Вас бы я хотела оградить! - сказала она, словно сейчас
лишь вспомнила о нем. - Вы никак не должны пострадать, за вас я замолвлю
слово. Вы служили мне, как своему королю, я ничего не забываю. Но в ка-
честве его посла мне больше не придется вас приветствовать. - С каждым
словом она становилась естественнее и моложе. - Взяв эту новую возлюб-
ленную, он лишил себя протестантской славы. - Возражение Морнея она ос-
тановила жестом. - Мне, королеве, знакомо и это. Кто же теперь будет
участвовать в заговоре против его католической славы? В заговорах всегда
участвуют возлюбленные. - Она сидела прямо, стиснув пальцами концы ло-
котников, глаза стали точно у птицы, серо-голубые и как будто без век.
Вскочила, сделала несколько торопливых шагов; обернувшись, спросила, по-
чти выкрикнула: - Видели вы его?
Морней остолбенел - перед ним было чудовище.
- Я знаю его, - выкрикнула она. - Начала его узнавать. Тогда мы с
большим трудом вытребовали его из Руана, а следовало оставить его там;
казалось бы, я достаточно умудрена опытом. - Длинными своими ногами она
стремительно шагнула вперед, наклонилась над Морнеем: - Исписанный сви-
ток, а? Вы поняли истинный смысл церемонии? Он на переднем плане, а я -
марионетка у него в руках! Ну, так заметьте себе, какова на вид опас-
ность. Ваш король называет это смертельным прыжком. А я не хочу прыгать.
- Крик превратился в стон. - Вашему королю придется обезглавить тех, ко-
го он сильнее всего любил. Скажите ему это! Не забудьте напомнить ему,
чтобы он вовремя предупреждал заговоры. Ему надо распознавать своих вра-
гов раньше, чем они сами поймут, до чего им суждено дойти.
Теперь женщина плакала непритворно, она во весь рост распростерлась
на бархатных подушках ларя; бедное чудовище страдало без злобы и без
стыда. "Я не должен видеть это, - думал Морней и не двигался с места. -
Ведь это королева". Его пронизывала дрожь, трудно сказать - гадливости
или благоговения. Под личиной отречения и старости в ней по-прежнему
теплились страсти, все равно какие. "Конечно, она болеет не за веру, но
за власть и свое королевство", - решил праведник, чтобы только не запо-
дозрить худшего. Все же перед его внутренним взором стал черный эшафот,
и он видел, кто всходит туда.
Он ждал, отвернувшись. Когда он оглянулся, Елизавета сидела за столом
с книгами, одну из них она раскрыла и шевелила губами. Заметила его и
обратилась к нему:
- Вы были погружены в размышления, господин посол. Я покамест читала
по-латыни - не по-французски: как вам известно, я слабо владею французс-
ким языком. Вы, вероятно, задумались о тяжелых временах, а они действи-
тельно могут настать для вас. Новое изгнание, в ваши годы, когда пора
уже на покой!.. Но моя благосклонность к вам неизменна, и я предлагаю
вам убежище.
После этого Морней был отпущен и возвратился в свою гостиницу на Тем-
зе. У него не было охоты идти к кому-либо, ни к постоянному послу, ни -
пожалуй, еще меньше - к лорду Барли. Его комната убранством подражала
дворцовой роскоши - без права и смысла, и в этом несчастный усмотрел
уподобление себе самому. "Отныне мы гроб повапленный. Будь у меня хоть
мужество, подобающее новому моему положению. К королеве я вошел еще жи-
вым человеком: ей пришлось сказать мне, что я выброшен к мертвецам". Он
вспомнил: "Несколько раз я улаживал политические дела, уверяя, что мой
повелитель отречется от своей религии; но сам считал это обманом. А это
стало правдой, и обманутым оказался я сам". Сгорбившись, стоял он у ок-
на; река внизу плыла и сверкала. Некогда были летние дни, Темза-река,
воздух и берег переливались влажными нежными красками. Всем становилось
по-детски радостно, не исключая изгнанника. Некогда были здесь летние
дни.
Морней не был способен долго предаваться чувствительным воспоминаниям
и в отчаяние не впадал. Целую неделю он не выходил из комнаты, сказав-
шись больным, а сам подготовлял научное, весьма убедительно обоснованное
сочинение о необходимости галликанской господствующей церкви. Если бы он
мог созвать собор пасторов и прелатов, совместно с королем, сейчас же в
этой комнате, он был уверен, что добился бы своего. Но работа была сде-
лана, а комната оставалась пустынна и уныла. Тогда Морней развел огонь и
бросил в него исписанные листы. После чего он отправился к послу Бовуа-
ру, без прикрас рассказал ему о неудаче у королевы, но сослался на свой
опыт: она может перерешить, если настаивать. Бовуар должен выхлопотать
ему еще одну аудиенцию. Морней поставит на своем, Елизавета выразит ко-
ролю свое неудовольствие по поводу его перехода в другую веру. Тем самым
она удержит его от невыгодной сделки, подчеркнул Морней. Бовуар согла-
сился, но в душе не желал вмешательства королевы Английской, а господина
де Морнея считал скорее богословом, нежели мастером в искусстве диплома-
тии, хоть он и приводит мирские доводы. Кстати, королева ответила, что
не располагает сейчас свободным временем, однако надеется скоро опять
увидеть господина дю Плесси-Морнея, а ее адмирал предоставит ему для об-
ратного пути судно из королевского флота.
Прежде чем судно было готово к отплытию, Морней пошел проститься со
своим единственным английским другом. Первый лорд казначейства избавил
его на сей раз от необходимости проходить через общую канцелярию, открыв
для него потайную дверь. Морней пригнулся и проник в кабинет черного де-
рева. На столе стояла бутылка кларета - это было излюбленное вино короля
Франции - и два бокала.
- Выпьем за его счастье и благополучие, - сказал лорд Барли, и они
выпили стоя.
Посидели и помолчали.
- Теперь вам известно все, - сказал благородный лорд и поморщился,
словно вино вдруг показалось ему кислым. - У вашего короля по-прежнему
есть союзница против Испании.
"И против религии, - подумали оба. - И против права. Таков наш мир, -
думали они. - Ни одному венценосцу не миновать греха и покаяния". Морней
говорил очень медленно, стараясь вчувствоваться в свои слова:
- Король решается на смертельный прыжок из великого самоотречения, на
которое мы не способны. А где найти мне слова, чтобы прославить мудрость
вашей великой королевы? Ее величество поистине чудесно просветила меня
насчет того, что такое добро и зло.
- Чудесно, - повторил Барли. У него заблестели глаза, и он поднял
указательный палец, словно в памяти у него возникли былые представления
о чудесах. - Я вижу, - сказал он просто, как обычно. - Ваша попытка была
напрасна. Извините, мой друг, что я не решился предупредить вас об этом.
Я знал мудрость королевы, знал также, что осилить мудрость труднее, чем
страсти, а она свои страсти победила.
Морней ничего не возразил - оставил в тайне бесстыдную откровенность
Елизаветы, он и сам был бы рад не присутствовать при этом.
- Между мной и моим королем ничего не изменится, - сказал он только.
- Я знаю свой долг и еще усерднее буду его выполнять после перехода мое-
го государя в другую веру, потому что мой государь окажется в более
опасном положении, нежели раньше.
Барли взглянул на него искоса и бросил:
- Вам самому придется переменить веру.
- Нет, - воскликнул Морней, но сейчас же спохватился и закончил приг-
лушенно - говорило ли в нем смирение или упорство? - Кто я такой, чтобы
отрекаться от истины? Я дивлюсь, что короли это делают и мир продолжает
стоять.
- Выпейте стакан вина, пока я кое-что поищу, - попросил Барли, встал,
нажал какую-то планку в стене, и она повернулась. Немного погодя он на-
шел то, что искал, и разложил на столе лист бумаги, истертый на сгибах и
пожелтевший. Картина по-прежнему изображала старое здание христианства,
состоящее из отдельных, постепенно суживающихся кверху башенок, послед-
ние из коих уходят в необозримую высь. Оба молча смотрели, как врывается
таинственный бес с зажженным факелом, столбы уже горят, рядом, ужасаясь,
но бездействуя, стоит христианин, а здание все же остается невредимым
над разрушенными подпорками, словно парит в воздухе. Наконец Барли заго-
ворил: - Мистерия зла, так назвали вы мой рисунок. Что мы знали тогда -
до тех пор, пока узнали по-настоящему?
- И на что только мы не надеемся вопреки всякой надежде, - сказал
Морней.
Друг передал ему листок, он сложил его по ветхим сгибам и взял с со-
бой.
- Прощай, Филипп! - сказал друг.
Ни один из них не пролил слезы, наоборот, лица у обоих стали жестче.
Однако, против обыкновения, они раскрыли друг другу объятия.
ПОБЕЖДЕННЫЙ
Его католическое величество коленопреклоненно принял отпущение гре-
хов. Духовник провел ладонью по жидким завиткам склоненной головы, затем
помог королю подняться.
- Отдерни занавеску! - приказал дон Филипп патеру с таким пренебреже-
нием, словно говорил с лакеем. В эту минуту он не признавал над собой
никакой духовной власти, потому что был очищен от всех грехов. "Пока они
