столицы, не выпало ни единой капли благодатного дождя. И, быть может,
Прексасп остался бы здесь навсегда, рухнув на текучий песок, сраженный
солнечным ударом, если б поиск затянулся. Но вельможе посчастливилось,
судьба готовила ему другой удел, и за очередным барханом он нашел,
наконец, то, что искал, и до самых сумерек просидел над холодным трупом
сына в тени, отбрасываемой нависающей над ним вершиной известняковой
скалы. На следующий день, когда он вышел из шатра, многие в лагере не
узнали вельможу - волосы на его голове стали белыми, и даже в густой
волнистой бороде заструились тонкие серебряные нити.
В лагере персов, среди утомленных от непривычного бездействия и
истосковавшихся по родным и близким воинов Камбиза с быстротой лесного
пожара распространились слухи о странном недомогании владыки, с которым
опытные знахари и маги не могут ничего поделать. К тому же приближалась
зима, и поредевшие полчища азиатских воинов ждали приказа о возвращении в
Персиду. Особенно нетерпеливыми были рядовые воины - меченосцы и метатели
дротиков; игра в поистертые кости и в "чет и нечет" уже набила оскомину и
не могла, как в первые дни, сгладить их однообразные, словно окружающая
местность, будни. Раздраженные, готовые вспыхнуть подобно раданаку
[раданак (мидийск.) - нефть] при малейшей обиде, завоеватели обнажали свои
акинаки по любому поводу и без малейшего повода, и кровавые поединки между
представителями различных племен Азии стали повседневным явлением, хоть и
пресекались неукоснительно привлеченными звоном оружия военачальниками,
беспощадными к нарушителям дисциплины.
В последствии никто из персов не мог вспомнить, кто первым принес в
наэлектризованный лагерь не лишенную правдоподобия весть о том, что
единокровный брат Камбиза, младший сын Кира Бардия поднял мятеж на родине,
и вся Персида и Мидия уже подчинились тому, кто отменил подати и военную
службу на три года. Многие в лагере не верили этим непроверенным слухам,
но все-таки спешили распространить их дальше, дабы они могли достичь
царского шатра и заставить Камбиза отказаться от новых честолюбивых
замыслов, заставить его вернуться во главе сохранивших ему верность войск
на вышедшую из повиновения родину.
Однако сам царь еще долго оставался в неведении - никто из вельмож не
решался сообщить царю то, о чем шептались даже обозные рабы. Но когда в
лагере появился глашатай, посланный Бардием (о том, что царским троном
завладел самозванец, а истинный Бардия, сын Кира, убит, знал достоверно
только Прексасп) и объявил собравшимся воинам, чтобы они не подчинялись
приказам Камбиза, а, выстроившись в боевые колонны, самостоятельно
возвращались к родным очагам по уже знакомым дорогам, последние сомнения
даже самых верных царю персов рассеялись - слухи оказались достоверными.
Вестник Бардии призывал воинов смять царских телохранителей, связать
Камбиза и с кляпом во рту доставить его в Персиду, бросить к ногам
истинного владыки, любимца Ахурамазды. Связать того, кто своими
неслыханными злодеяниями против людей и нечестивыми поступками по
отношению к бессмертным богам опозорил доброе имя благочестивого Кира!
Смелая речь мужественного глашатая пришлась по сердцу воинам, и они
громкими криками одобрения не раз прерывали его.
Только тогда поразившая его весть достигла ушей Камбиза, и он тотчас
же велел призвать к себе Прексаспа.
- Прексасп! - обратился он к явившемуся на его зов вельможе. - До сих
пор я знал тебя как самого верного, самого исполнительного своего слугу.
Ты всегда отличался беспрекословностью, точностью исполнения любого моего
повеления. И я, посылая тебя с тайным наказом в крепость Сикайтавати, ни
мгновения не сомневался, что ты исполнишь все в точности. Но ты не
оправдал моих надежд, ты не исполнил моего наказа, ты обманул ожидания
своего владыки, и вот закономерный результат: Бардия вышел из повиновения,
то, чего я так боялся, свершилось! Он восстал, и теперь персам предстоит
воевать друг с другом, а не покорять соседние народы во славу Ахурамазды!
Что ты скажешь в оправдание?
- Владыка, - не замедлил с ответом Прексасп. - Я и сам теряюсь в
догадках, от чьего имени ораторствовал этот глашатай, пользуясь своей
неприкосновенностью, освященной традициями и богами. Если верно, что
мертвые не оживают, то глашатай послан кем угодно, только не Бардией. Я
убил его ударом акинака, выполняя твою волю. Верь мне, владыка, Бардия
мертв, я убил его, я лишил его жизни так, что ни один человек не проведал
об этом!
- В таком случае, кто послал в мой лагерь глашатая?
На этот раз Прексасп задержался с ответом.
- Мне кажется, владыка, я знаю, кто сейчас восседает на троне Кира в
Сузах, - ответил, наконец вельможа. - Это маг Гаумата, брат мага Губара,
мидийца, твоего домоуправителя. Ведь Бардия и Гаумата были похожи как две
капли воды. Видимо, преступные братья воспользовались поразительным
сходством царевича и Гауматы, и, заручившись поддержкой мидийских вельмож,
не участвующих в походе, решились отнять у тебя власть над народами
Азии...
- Прежде чем решиться на такое, они должны были быть уверены, что
царевич мертв, что он не предстанет неожиданно и не разоблачит самозванца
перед народом. Но ведь ты утверждаешь, что о смерти царевича никто из
персов не мог дознаться!
- Истинно так, владыка, если только демоны зла не вмешались и не
открыли тайну одному из братьев... - вельможа запустил свои унизанные
перстнями пальцы в густую бороду. - Но зачем гадать, владыка? Гадание -
занятие магов и жрецов. Вели доставить сюда глашатая, и я уверен, что он
подтвердит мою правоту...
Камбиз беседовал с Прексаспом с глазу на глаз, поэтому царю самому
пришлось выйти из шатра, чтобы послать за глашатаем, уже собиравшимся в
обратный путь. Понурый, в глубоком раздумье вернулся Камбиз в шатер и
уселся на свое ложе. Царь уже давно потерял прежнюю ясность мышления, и
сейчас ему казалось, будто у его ног разверзлась бездонная, кишащая
химерами пропасть.
Наконец снаружи послышался скрип сухого потревоженного песка, - это
один из телохранителей Камбиза, выполняя царскую волю, вел в шатер
вестника Бардии.
Крупная, шарообразная голова, низкая и плотная, приземистая фигура
глашатая выдавали в нем потомка шумеров, жителей низовьев Тигра и Евфрата.
Держался он смело, но без вызова. Вестник не стал целовать ноги владыки,
а, остановившись в пяти шагах от царского ложа, лишь слегка склонил
голову.
- Камбиз, сын Кира, я пришел к тебе по твоему зову. Спрашивай, и я
отвечу на любой вопрос, если ответ мой не принесет вреда моему повелителю.
Тому, кто послал меня в твой лагерь!
- Ты настоящий муж, храбрый человек, но ты ошибаешься - я твой
владыка! - ровным голосом произнес Камбиз.
- Ты был им, сын Кира, но уже давно огни на твоих алтарях потушены во
всех храмах по приказу Бардии.
- Ты слышал, Прексасп, что он сказал?! - Камбиз мрачно уставился на
глашатая. - Я еще жив, а мои огни уже потушены!
- Слышал, владыка, но позволь задать вопрос этому бестрепетному
посланцу посягнувшего на твой трон! - Прексаспу не терпелось как можно
скорее покинуть шатер, слишком мрачные воспоминания пробуждались здесь в
не избавившемся от сердечной боли царедворце.
- Говори!
- Скажи нам ты, чье имя нам неведомо: кто послал тебя в наш лагерь на
берегу Пиравы? Бардия, или кто-либо из его слуг?
Глашатай переступил с ноги на ногу.
- На этот вопрос я могу ответить, он не принесет вреда моему
повелителю... Я получил приказ моего владыки явиться в лагерь Камбиза из
уст мага Губара, царского домоуправителя. Сам же Бардия разъезжает сейчас
по сатрапиям и собирает войско на случай, если Камбиз не уступит без
кровопролития трон.
- Но ведь ты утверждал перед моими воинами, что Бардия отменил
воинскую повинность всех моих народов сроком на три года! - вмешался в
разговор Камбиз. Он по-прежнему оставался спокойным. - Скажи, кому же ты
солгал, мне или моим верным воинам?!
- Владыка распустит свое грозное войско тотчас же, как только ты
отдашься в его царственные руки, доверившись Ахурамазде. Но венценосный
Бардия понимает, что ты не уступишь без борьбы свой трон, и поэтому
вынужден готовиться к будущим битвам.
- Ты нравишься мне, глашатай моего врага, ты мужественный человек, и
поэтому ни один волос не упадет с твоей головы. Спеши к своему господину и
доложи ему, что я возвращаюсь в благословенную Персиду, скоро мы скрестим
свои акинаки, и да рассудит нас Ахурамазда!
Пятясь к выходу, вестник покинул шатер. Следом за ним вышел и
телохранитель.
- Прексасп, можешь ли ты рассеять мои сомнения? - пристально глядя на
вельможу, спросил Камбиз, когда они вновь остались вдвоем. - Поклянись
духами своего очага, что Бардия мертв! Я хочу знать правду. Я устал нести
тяжкий груз своих многочисленных злодеяний, они давят меня к земле...
Молчи, молчи! Я знаю, о чем говорю! Поверь, я не хочу сейчас обнажать свой
меч, доставшийся мне от отца, против родного брата, с кем вместе я сидел
на коленях Кира. Если смерть обошла Бардию стороной, если мой брат жив, то
пусть царствует, если желает. Я устал нести бремя власти. Но я не устану
быть ему верной опорой! Я понял, что безраздельная власть мне не по силам,
она иссушила душу и сделала черствым сердце. Итак, ты уверен, что Бардия
мертв?
- Царевич мертв, владыка, клянусь тебе в этом духами моего дома, моим
мужским достоинством и незапятнанной честью! Бардия в стране мертвых, и
сейчас я сожалею об этом вместе с тобою!
- Я верю тебе, мой верный Прексасп! Ты всегда был покорен моей воле,
я же за верную службу причинил тебе тяжкое горе, от которого
преждевременная седина покрыла твою голову. Прости, Прексасп, своего
владыку, не ведал он, что творил в ту роковую минуту - Ахурамазда отнял у
него разум! Верь мне, я готов ходить в грязных отрепьях и жить подаянием,
если бы это могло вернуть из страны мертвых твоего мальчика, - голос
Камбиза задрожал. Увидев слезы на глазах Камбиза, царедворец бросился ему
в ноги. - Встань, мой верный Прексасп. Теперь, когда Ахурамазда вернул мне
разум, я обещаю тебе сразу же по возвращении на родину назначить тебя
сатрапом Мидии, моей самой лучшей провинции... А теперь ступай к себе...
Вечером я соберу военный совет, на котором решим, как нам следует
поступать дальше...
После быстротечной беседы с глашатаем самозванца на лицо Камбиза
легла тень обреченности. Он не созвал, как обещал это Прексаспу, совет
военачальников. Теряя драгоценное время, царь два дня и две ночи провел
неотлучно в своем шатре, погрузившись в глубокое, бесплодное раздумье.
Опытный полководец, он прекрасно понимал, что только быстрые, решительные
действия могут спасти положение. Молодые, плохо обученные, еще не знакомые
с запахом освобожденной мечом крови, воины Гауматы не смогут выдержать
грозного натиска его покрытых шрамами ветеранов. Каждый из них,
обветренный горячими суховеями Азии и иссеченный злыми песками Ливии,
стоит в битве трех, а то и четырех необученных новобранцев. В этом и
только в этом преимущество Камбиза над Гауматой в данный момент!
И это благо, которое трудно переоценить, что вор Гаумата объявил себя
Бардией, сыном Кира, Ахеменидом. Объяви самозванец, что он из рода
Увахштры, рода, из которого, начиная с Дейоки, вышли все мидийские цари,
вплоть до последнего, не имевшего наследников Астиага, и в этом случае
пламя восстания могло перекинуться на другие сатрапии. И тогда... Страшно
