дни своей безмятежной юности царевич следовал за ним повсюду, когда это
позволяли обстоятельства и неусыпные наставники, порою досаждая Камбизу
своим присутствием, но не замечая этого. Предложи кто-нибудь Бардии
превратиться в тень брата и тот согласился бы незамедлительно и не
раздумывая, готовый на что угодно, лишь бы никогда не разлучаться с ним.
Некоторые проявления этой пылкой братской любви были непонятны для
взрослых, и с их точки зрения безрассудны: не раз в детстве упрашивал
Бардия своего старшего брата, чтобы тот уступил ему уже ношенный нательный
хитон. И когда недоумевающий Камбиз уступал настойчивым просьбам, радости
Бардии не было предела, и он долго не менял одеяний, издававших так
полюбившийся ему запах брата. С уходящими в вечность годами чувство это не
ослабевало, и все оставшиеся в Персиде, не участвовавшие в походе Камбиза
великие знали, как тяжело переживает сейчас царевич продолжительную
разлуку со своим братом.
Быть может, единственный, кто не замечал этой любви, или принимал ее
как должное был не способный ни понять, ни испытать подобное чувство,
привыкший к угодливости и раболепию окружающих первенец Кира, наследник
престола, властный Камбиз.
Став царем и собираясь в поход на Египет, он не взял с собой Бардию,
несмотря на его неоднократные просьбы, оправдывая свой отказ тем, что оба
сына Кира не должны одновременно подвергать себя опасности. Ведь войско
фараона многочисленно и достаточно сильно, и все может случиться...
Понимая неоспоримую правоту Камбиза, вынужденный подчиниться, Бардия
тем не менее тяжело переживал предстоящую разлуку. Что говорить о
мягкосердечном Бардии, если даже у сурового, никогда не проявляющего
родственных чувств Камбиза во время торжественного прощания на глазах
выступили слезы, которые он поспешил смахнуть, посчитав это слабостью,
непростительной для мужа, предназначенного судьбой царить над всеми
народами Азии.
Так что же могло измениться сейчас, о чем дознался с помощью своих
соглядатаев Камбиз, решившись на святотатственный поступок: вероломное
убийство своего единоутробного брата?!
Любой приказ владыки был для Прексаспа законом, волеизъявлением
божества. Единственное, что так и осталось непонятным для него: каким
образом ему удастся убить в тайне от персов царевича? Вельможа понимал
желание владыки, чтобы о смерти Бардии никто не дознался до поры до
времени - весть о ней способна переполошить всю державу; достигнув ушей
злоумышленников, она может подтолкнуть их к восстанию. Да и в интересах
самого Прексаспа так организовать покушение, чтобы никто из любопытных
смертных не присутствовал при этом и не помешал ему.
Но как проникнуть незамеченным к Бардии сквозь плотную толпу
окружающих его оросангов? [оросанг (древнеперс.) - имеющий заслуги перед
государством и царем] Каким образом вынести труп из переполненного слугами
дворца, если даже у спального покоя царевича стоят неподкупные стражники
со скрещенными копьями? Разве что бесплотный дух способен пройти мимо них
незамеченным!
И тогда тревога поселилась в сердце Прексаспа - как ни напрягал он
свой ум, озарение не соизволило снизойти к нему. Не раз просыпался он
среди безмолвной ночи весь в холодном поту от того, что кто-то, стоящий в
изголовье, голосом Камбиза, гулким, словно исходящим из мрачного
подземелья, напоминал ему неустанно: "Тайно! Ты должен убить его тайно!
Тайно! Тайно!" Порою царедворцу казалось, что он близок к помешательству.
Со всеми своими тревогами и сомнениями предстал Прексасп перед царем.
Внимательно выслушав его, владыка персов и мидян задумался, словно забыл о
присутствии вельможи.
- Ты прав, мой верный Прексасп, оговоренное мной ограничение весьма
затруднит тебе выполнение задачи, - вымолвил наконец царь. - И все же о
смерти Бардии никто не должен знать до тех пор, пока я не вернусь в
Персию. А я застрял здесь, как бревно в болоте, и, как видно, еще не скоро
смогу покинуть этот край. Египтяне побеждены в битве, но еще не
покорены... А за время, которое мне предстоит здесь провести, враги смогут
растерзать Персиду, дознавшись о смерти Бардии, и о том, что я все еще
далеко, за много переходов от родины, - Камбиз еще раз внимательно
всмотрелся в лицо Прексаспа. - Бардия должен умереть!
- Велики, видимо, прегрешения царевича, если ты решился на это,
владыка!
- Безумный Бардия готовит мятеж... Безраздельная власть над Персидой
не дает ему покоя, снится ночами... Но не станем отвлекаться, ты и так
слишком задержался в лагере... Я научу тебя, каким образом ты сможешь
избежать всех затруднений.
- Я весь внимание, владыка!
- Это время года Бардия обычно проводит в крепости Сикайтавати,
развлекая себя охотой в горах Мидии и долгими беседами с магами об учении
Спитамы Заратуштры. В крепость эту ведет потайной ход, прокопанный еще при
Киаксаре. Проложили его рабы, захваченные при взятии Ниневии. Начинаясь в
спальном покое, он выходит на поверхность в заросшем густым кустарником
овраге. Об этом потайном ходе знали до сих пор только члены нашей семьи, а
теперь и ты будешь знать о нем. Вечером я пришлю в твой шатер план
местности вокруг Сикайтавати. Мне не раз приходилось охотиться там в
золотую пору моей юности, и я хорошо знаю там каждый кустик, словно был не
охотником, а загонщиком зверей. По приметам, которые я укажу тебе в своем
плане, ты без труда найдешь потайной ход, ведущий в опочевальню царевича.
- Я запечатлею его в своей памяти, как лицо матери!
- После полуночи ты проникнешь в опочевальню, убьешь Бардию способом,
который сочтешь наилучшим, но так, чтобы ни одна капля крови не пролилась
на ложе и не рассказала утром встревоженным слугам о том, что произошло
минувшей ночью; затем вынесешь труп потайным ходом и закопаешь его в
овраге. Царевич не достоин церемоний при погребении, которых
придерживались и которые завещали нам наши предки! - Камбиз умолк.
Внимательно слушавший царя Прексасп кашлянул, отвернувшись в сторону.
- Разреши, владыка, я продолжу...
- Говори! - в голосе царя сквозило неподдельное удивление.
- Закопав тело царевича в овраге и закидав его тяжелыми камнями,
которые я приготовлю заранее, я вновь проникну подземным ходом в спальный
покой, со всею тщательностью закрою лаз, чтобы утром никто не догадался,
что им пользовались совсем недавно. Ведь царевича рано или поздно кинутся
искать. Затем, переодевшись в одежды Бардии, я выйду через двери, ведущие
в спальный покой. При свете факела стражники примут меня за царевича, и
кто из них посмеет остановить меня?! Минуя их, я взойду на крепостную
стену и с помощью веревки спущусь в ров. Вряд ли еще кто-нибудь кроме
стражников, будет бодрствовать в эту ночь, сжигая в плошках дорогое масло
или жир, и я надеюсь, что не будет нежеланной встречи с одним из оросангов
Бардии. А наутро все решат, что Бардия покинул крепость столь странным
способом, никого не предупредив и не приказав никому следовать за собою. И
все в Сикайтавати будут изо дня в день ждать его возвращения...
- А чтобы все произошло так, как мы с тобой задумали, я дам тебе
письмо, в котором потребую от Бардии, чтобы он немедленно прибыл ко мне.
Ты оставишь его в опочевальне на таком месте, где оно наутро сразу же
бросится в глаза слугам...
В то утро Губар, смотритель царского дворца в Сузах встал с головной
болью. Два дня тому назад неизвестно откуда сорвавшийся ураган снес,
словно легкую паутину, строительные леса, возведенные у западной, еще не
достроенной стены новой пристройки к основному комплексу дворцовых зданий
- росло могущество Персии и, как наглядное этому подтверждение, рос и
хорошел царский дворец, заложенный еще при Ахемене. Вместе с рухнувшими
лесами на земле оказались тяжелые медные чаны с гашеной известью, кучи
гипса, алебастра, шамота, смешанного с солями ангобы. Все, что было
заготовлено впрок помощниками Губара и царского ваятеля, все, что было
поднято на леса на спинах не поднимающих глаз под наблюдением тучных
надсмотрщиков, яростные, необузданные порывы ветра сбросили вниз, а потоки
хлынувшего с неба дождя превратили в ни на что не пригодную грязь. Поэтому
и вынужден был Губар сидеть вчера допоздна, подсчитывая убытки при
мерцающем свете масляных светильников, чтобы иметь возможность тотчас же
отчитаться перед грозным царем по его возвращении из покоренного Египта.
Засидевшись далеко за полночь, утомленный Губар не заметил, как кончилось
оливковое масло в одном из светильников, и он начал коптить перед тем, как
совсем потухнуть, заполнив комнату угарным чадом. Губар дышал им,
подсчитывая необходимое количество различных строительных материалов,
которое понадобится вновь заказать владельцам мастерских, чтобы возместить
потери, нанесенные разбушевавшимся ураганом. Поэтому и проснулся он с
тяжелой головной болью. Губар с удовольствием забросил бы все дела и
искупался в бассейне, проточная вода которого подогревается целебными
струями горячего источника. Но его ждали накопившиеся за два дня письма,
прибывшие со всех концов обширной державы и даже из-за ее пределов:
глиняные таблички, папирусные свитки, листы пергамента, деревянные
дощечки, исписанные клинописью, иероглифами, финикийскими "священными
значками", как называли их, прежде чем перенять, древние греки. Еще при
Кире заведовал Губар царской почтой, сохранил он эту почетную должность и
при Камбизе. В его обязанности входило чтение всех писем, доставленных в
Сузы царскими курьерами от сатрапов, наместников городов, многочисленных
лазутчиков, тайных соглядатаев, персидских и иноземных тамкаров,
состоявших на службе у владыки Персиды - их разведовательное рвение
подогревалось персидским золотом. Отобрав наиболее важные с его точки
зрения сведения, Губар спешил доложить о них царю, или же, составив
сводку, пересылал ее туда, где находился отсутствующий во дворце владыка.
Губар владел несколькими языками и выделялся своими обширными
познаниями даже среди магов. Хитрый и гибкий царедворец, он не мог не
понимать какие преимущества дает ему знание событий, происшедших порою за
много парасангов от столицы. Слух о них дойдет до остальных придворных
только через несколько дней, а то и спустя несколько недель. Поэтому он
начинал обычно свой день с просмотра поступивших писем; отложив их
просмотр на день, в крайнем случае на два дня его могло заставить только
из ряда вон выходящее событие, подобное этому урагану, доставившему так
много убытков и новых забот.
Взламывая печати и освобождая курьерские сумки от содержимого, Губар
наметанным глазом сразу заметил некое несоответствие, когда очередь дошла
до сумки, доставленной из Вавилона. В то время как сама сумка и один из
двух свитков, находящихся в ней, были опечатаны цилиндрической печаткой
наместника, второй свиток даже не был перевязан тонкой льняной нитью и не
был опечатан. Смотритель царского дворца мог бы не обратить на это
внимания, решив, что всему виной халатное отношение к своим обязанностям
одного из писцов наместника, если бы вдобавок ко всему пергаментные листы
не отличались друг от друга своим цветом и качеством выделки, словно были
изготовлены в разных мастерских. Решив, что перед ним жалоба одного из
слуг наместника на своего господина, или же донос, вложенный тайно в
курьерскую сумку, Губар отложил было неопечатанный свиток в сторону, но
затем передумал и вновь взял его в руки. Еще только разворачивая его,
