выхватив глазами отдельные строки из середины свитка, он понял, что в его
руках не тайный донос. Невольно оглянувшись на дверь, как будто кто-то мог
следить за ним, начал он читать.
"Царевичу, сыну Кира, моему господину, - твой раб Пирхум. Да будет
мир царевичу, моему господину.
Открыли мне страшную тайну всевидящие боги: "Ослепленный злобою царь
персов и мидян Камбиз задумал умертвить в тайне от персов и остальных
своих народов брата Бардию. Послал он в Персию из своего лагеря под
Мемфисом вельможу, чье имя Прексасп. Велел ему царь убить царевича. Сообщи
об услышанном царевичу, дабы успел он предпринять ответные меры, если не
хочет в расцвете сил своих отправиться в страну, откуда нет возврата".
Тотчас же после откровения богов, объятый ужасом за царственную особу
моего господина, вместилище ангельской доброты и божественного величия,
пишу я эти строки, мой господин.
Поверь своему верному рабу - не лжет он. Открыто его сердце и чисты
его помыслы. Вели своим слугам схватить Прексаспа, когда он приблизится к
твоему дворцу, чтобы выполнить задуманное Камбизом. Вели своим слугам
схватить близких и родных того, кто согласился на убийство, вели доставить
их пред твои царственные очи. Испугавшись за их участь, сознается во всем
Прексасп, и тогда ты, мой господин, убедишься, что не лгал тебе верный раб
твой Пирхум.
И еще вот о чем поведали мне бессмертные боги: "Будет Бардия царить
над народами Азии. Должен он восстать против злокозненного Камбиза и
свергнуть отринутого богами с трона, иначе рано или поздно акинак
подосланного братом нерассуждающего убийцы вонзится ему в спину и прервет
нить его жизни".
Это велели мне всевидящие боги передать царевичу, моему господину".
В первую минуту Губар не знал, что и подумать, настолько невероятным
и неправдоподобным было то, о чем говорилось в необычном письме.
"Кто этот Пирхум, написавший и отправивший свиток? Если судить по
письму, он либо халдей, либо ассириец - именно таким, уже устаревшим
стилем писались когда-то донесения, предназначенные для ассирийских владык
и вавилонских царей. И, если судить по этому письму, отправитель уже не
молод, по всей вероятности, он был одним из приближенных ко дворцу
Набонида. Видимо, он и сейчас сохранил свое влияние, если смог вложить
этот свиток в опечатанную сумку гонца тайком от наместника. А может быть,
он нашел более простое решение: подкупил курьера? Но кто бы то ни был этот
неведоомый Пирхум, каким образом узнал он о решении Камбиза убить брата
Бардию, если находился в Вавилоне или в одном из пунктов вблизи дороги,
ведущей из этого города в престольные Сузы? Неужто и вправду именно его
избрали всевидящие боги, чтобы уведомить ни о чем не подозревающего
царевича?" Выходец из племени магов, а поэтому и сам маг, воспринявший с
детства все их секреты, наблюдения, обряды, учения и мифы, Губар был
хорошо знаком со всеми теми ухищрениями, к которым прибегают порой
служители бессмертных богов, чтобы одурманить сознание людей, не гнушаясь
при этом ничем, даже обманом. И все-таки, несмотря на это, а может быть
как раз благодаря этому Губар искренне верил в существование
многочисленных богов, населяющих небесные чертоги. Ни тени сомнения не
зародилось в нем при чтении строк, которые говорили о том, что боги
снизошли до смертного и открыли ему наяву или во сне тайный замысел
Камбиза. Так древние ваятели, искусные и одухотворенные мастера, испытав
на себе силу воздействия созданного ими же прекрасного произведения
искусства, искренне верили, что в изваяниях из камня, металла или
пластичной глины живет тот бог или богиня, кого изображает данная статуя.
Для Губара вопрос был не в том, правда или ложь в письме, вопрос был
в том, как именно поступить ему сейчас. Губар был царедворцем Камбиза, и
служил он Камбизу, а не царевичу, и не было ему решительно никакого дела
до того, действительно ли владыка персов и мидян вознамерился убить своего
брата. "Пусть так! - думал он, рассхаживая по комнате. - Что может
измениться в этом случае для меня? Допустим, то, о чем сообщает письмо,
правда, этот неведомый Пирхум не лжет. Но если он узнал об этом, находясь
за сотни парасангов от Египта, значит, об этом говорит весь персидский
лагерь под Мемфисом. А отсюда вытекает, что кто-то уже давно сообщил
Бардии о намерении Камбиза. У каждого владыки были, есть и будут и
единомышленники, и тайные и явные враги, таков уж род человеческий!
Предупрежденный Бардия предпримет, конечно же, ответные меры, чтобы
обезопасить себя. Владея в данный момент всеми ресурсами огромной державы,
он легко рассправится с Кабизом, если только этого пожелает. Что стоит ему
пообещать Амиртею власть над Египтом? И тогда Камбиз, зажатый с одной
стороны Египетским войском и с другой стороны - войском Бардии, окажется в
весьма незавидном положении. И тогда я, бывший доверенный Камбиза, куда
денусь я?! В лучшем случае останусь не у дел! Итак, если то, о чем
говорится в письме, соответствует истине, лучшим выходом для меня будет,
если я тотчас же отправлюсь в Сикайтавати и покажу письмо царевичу. Но
если письмо лживо от начала и до конца, и оно направлено в Сузы, дабы
посеять непримиримую вражду между родными братьями?! Кто же этот
злоумышленник, назвавший себя Пирхумом, с кем он связан? Пусть письмо
лживо, но я не могу не дать ему ходу, сам Камбиз не простит мне этого. И в
этом случае я должен торопиться в Сикайтавати, заручиться разрешением
Бардии на тщательное и доскональное расследование: когда и каким образом
письмо попало в курьерскую сумку. Необходимо найти злоумышленника,
заставить его говорить, и тогда он наведет на след остальных,
участвовавших в преступном заговоре. Я брошу этого неведомого Пирхума к
ногам владыки, если даже для этого мне придется допросить всех курьеров,
начиная с того гонца наместника Вавилона, которому писцы вручили
курьерскую сумку!"
Приняв это решение, Губар не стал медлить. Пока воины, которых
выделил ему начальник охраны дворца, снаряжались в дорогу, он бегло
просмотрел остальные письма. В них не оказалось ничего существенного и
важного. Полчаса спустя он уже выезжал из городских ворот и направил
своего коня в сторону крепости Сикайтавати. На дорогах Персиды уже давно
было спокойно, поэтому его сопровождали только четыре всадника.
Губар поропился, но не потому, что опасность, нависшая над Бардией,
подхлестывала его. Поездка в Сикайтавати отнимет два-три дня, и это в то
время, когда у смотрителя дворца накопилось так много неотложных дел.
Поэтому он избрал пусть неудобный, но самый кратчайший путь к горной
крепости. На большем своем протяжении это была узкая тропинка, на которой
с трудом могли разминуться два путника; она петляла по крутым отрогам
покрытых девственным лесом гор и лишь изредка спускалась в узкие долины.
На ней, обычно безлюдной, можно было встретить разве что одинокого пастуха
в грязной овечьей шкуре, с длинной суковатой палкой, которой он погонял
покрытых репейником овец и коз, или же повстречаться ненароком со
сборщиком меда диких пчел. Толстоствольные вековые древья, могучие дубы и
грабы подступали к самой тропинке, и всадникам нередко приходилось
склоняться к самой холке коня, чтобы проехать под раскидистыми ветвями
деревьев, дарящих живительную тень, но способных также укрыть в своей
буйной листве и дикую кошку, грозу одинокого путника.
Цокот подкованных копыт разносился далеко окрест, отражаясь от
пологих отрогов гор, но, несмотря на это, лес по-прежнему жил своей
жизнью, не обращая внимания на вторгнувшихся в его пределы пришельцев.
Где-то внизу продирался сквозь густой кустарник дикий кабан со своим
ненасытным семейством, внезапно за спиной всадников раздался ни с чем не
сравнимый трубный рев лесного оленя, призывающего отставшую подругу
полакомиться сочной травой, и весь путь Губара и его спутников услаждало
непрерывное пение юрких пташек, притаившихся в густой листве.
Прошло уже несколько часов, как всадники покинули Сузы. На бронзовых
от загара лицах воинов, облаченных в плотные доспехи, блестели капельки
пота, но они не упоминали об усталости даже в разговоре друг с другом.
Глаза их были полны молодого задора и того легкого опьянения, которое
неминуемо появляется у каждого восприимчивого человека при виде
первозданной природы, буйных красок развернувшейся перед ним панорамы и
налитого густой синевой бездонного неба. Только Губар, погруженный в свои
невеселые мысли, не замечал ничего вокруг. Лишь изредка вскидывал он
голову и смотрел вперед, выискивая взглядом поваленное грозою дерево,
неподалеку от которого выбивался из-под земли родник с холодной,
хрустально чистой водой. Гортань Губара, не привыкшего к ограничениям,
давно уже пересохла, а от однообразного и монотонного покачивания вельможе
нестерпимо хотелось спать.
Вода родника, от которой ломило зубы и сводило челюсти, освежила
всех, но все-таки следовало отдохнуть и людям, и лошадям. Губар знал одну
неширокую, но пологую полянку, расположенную чуть выше по склону; взяв за
узду своего скакуна, он стал взбираться вверх, приказав воинам следовать
за ним. Подъем в этом месте не был крутым, и скакуны легко преодолели его,
ведь недаром мидийцы называли этих животных "ослами гор".
Добравшись до полянки, воина стреножили коней, достали запасы
провизии, захваченной в дорогу, уселись прямо на траву и стали есть,
негромко переговариваясь. Губар не последовал их примеру, но не из
чванливости, а из боязни, что цветочная пыльца может пристать к одежде и
оставить на ней невыводимые пятна. Он снял со спины своего скакуна розовый
чепрак, расстелил его на траве и с удовольствием улегся, подложив влажные
еще от родниковой воды руки под голову. Некоторое время он прислушивался к
стрекоту кузнечиков и прозрачнокрылых стрекоз, мирному жужжанию диких пчел
и желтых он с длинным брюшком. Здесь, на высоте, трава не успела выгореть
и пряно пахла, одурманивая сознание; в тени многолетних деревьев было
прохладно, дышалось легко, и он не заметил, как погрузился в сладостный
сон.
Разбудил его еле слышимый, заглушенный листвой деревьев цокот копыт.
Еще находясь а полусне, но уже насторожившись, Губар решил, что это
копьеносцы покинули его, спящего. Насколько ни была дикой эта мысль, в
данном случае она была наиболее правдоподобной: этой дорогой никогда не
пользовались караваны тамкаров, да и отряды царских воинов или местного
сатрапа также избегали ее. Второй мыслью в голове Губара, когда,
приподнявшись с чепрака, он убедился, что молодые воины спят, была мысль о
том, что по глухой горной тропинке идет отряд бежавших от своего хозяина
рабов; похитив где-то лошадей, они пытаются тайком перебраться из пределов
Мидии в Персию, и далее, опять-таки избегая обжитых мест, к себе на
родину.
Другого объяснения Гудар найти не мог.
Встреча с беглыми рабами всегда опасна, не поднимающие глаз дорого
продают приобретенную после побега свободу. Но Губар никогда не был
трусом, к тому же кровь рабовладельца вскипела в нем и ударила в голову.
Если эта догадка соответствовала истине, следовало послать одного из
сопровождавших его воинов в ближайший гарнизон, чтобы там организовали
погоню за непожелавшими смириться со своей участью. И он стал тихо,
стараясь не издавать лишнего шума, спускаться вниз. Он выбрал себе такое
