познает его руками, ртом, каждой клеточкой своего тела. С
другой стороны, известно, что уравновешенный человек хорошо
делает упражнения на равновесие, а у "гибкого" человека --
гибкое тело. Так где же кончается тело и начинается душа, а где
кончается душа и начинается тело?..
Личность, рассыпавшаяся на кусочки, не может собрать
вместе свое тело, заставить его работать согласованно. Поэтому
дети в Школе либо зажаты, скованны, неуклюжи, либо непрерывно
совершают бессмысленные движения. Задача Школы -- помочь
склеиванию личности. Один из методов -- научить ребенка
искусству управлять своим телом. В Школе есть спортивный зал,
игровые площадки, три раза в неделю университет предоставляет
Школе свой бассейн. Уже понятно, что в Школе каждый может
пользоваться спортивным инвентарем и площадками, когда и
сколько хочет.
Но напрасно стали бы мы искать на площадке нашего
математика Чарли. Поначалу воспитателям никак не удавалось
заманить его туда. Он часами просиживал у окна, наблюдая за
оживленным движением паровозов на близлежащей железнодорожной
ветке. Паровозы -- его страсть. Он и себя представляет таким
паровозом -- огромным, неповоротливым, несущим страшный запас
разрушительной силы. Чарли все время кажется, что стоит только
дать себе волю, начать двигаться, как он сойдет с рельсов и
пойдет крушить все вокруг. И никто не сможет его остановить.
Но вот что важно. Ведь Чарли -- умный парень. Он прочел
про паровозы все, что смог достать и понять. В его голове --
уйма самых разнообразных знаний, от устройства тормозов до
законов термодинамики. Но это -- мертвые, абстрактные значения,
они не помогают ему разобраться в мире, который его окружает, в
себе самом. Не умеешь двигаться -- не умеешь познавать мир,
знание твоей души перекошено на один бок. Есть и взрослые
толстые и неуклюжие математики, которым блестящее умение
манипулировать абстрактными символами не помогает избавиться от
страха перед жизнью.
Все же Гейл удалось постепенно раскачать Чарли и вытащить
его на воздух, на площадку, где возились дети. Чарли забрался
на небольшую горку и стоял там, боясь двинуться с места.
-- Беги вниз!-- кричит ему Гейл.
-- У меня не работают тормоза, я не смогу остановиться,--
отвечает ей Чарли-паровоз.
-- Не бойся, я тебя остановлю.
Чарли поверил и бросился вниз. У подножия горки он со всей
силой врезался в воспитательницу. Если бы она упала. то
неизвестно, как бы дальше пошли его дела. Но каким-то чудом она
устояла, и в этот момент между ними что-то возникло, произошел
какой-то особый контакт. С этого "что-то" и началось
выздоровление Чарли. Он стал ходить в бассейн, научился делать
простые упражнения. Паровозы свои он не забыл. У него появилась
новая игра. Держа перед собой склеенный им самим макет
паровоза, он стал носиться по Школе, издавая паровозные гудки.
Другие дети охотно включились в эту игру, с притворным страхом
разбегаясь от него во все стороны. Чарли похудел. Но не от
упражнений и беготни, конечно. И не оттого что стал заметно
меньше есть. А оттого что началось наведение порядка в его
душе, одним из проявлений которого и является правильный обмен
веществ.
...Нам, взрослым, очень важно сознавать, что дети верят --
мы сможем защитить их от них самих. Особенно порабощенные дети,
которые, накопив в себе пороховой погреб ненависти, боятся
"взлететь на воздух". Дети должны чувствовать, что мы сильнее,
умнее, опытнее их и в любой момент готовы прийти им на помощь.
А то ведь бывает и так. Один папа всегда старался поддаваться
своему сыну, когда они возились на полу, проиграть ему в домино
и в беганье наперегонки и т. д. Папа очень любил своего сына и
хотел таким образом вселить в мальчика уверенность в
собственных силах. А в результате мальчик попал к
Беттельгейму...
Есть еще одна опасность, которая подстерегает детей на
пути овладения движением. И кроется она в нас, родителях. Это
психическое насилие: "Вот когда ты научишься прыгать на одной
ножке, тогда ты будешь молодец". Вариант: "А вот Анечка уже
давно умеет кататься на велосипеде". В переводе на детский язык
это означает: сейчас я тебя не люблю. Вот когда ты научишься
делать то-то и то-то, тогда, может быть, я буду тебя любить. Мы
загоняем ребенка в угол, где он окружен со всех сторон жуткой
смесью любви, насилия, страха, унижения. Если его хрупкая душа
не сможет с этим справиться, он станет защищаться. Один путь --
торможение, я уже вскользь о нем упоминал. Ребенок замирает в
углу, спасаясь болезнями, аллергиями, обжорством. Другой путь
-- беспорядочная сверхактивная деятельность. Ребенок все время
на взводе, от его неконтролируемых движений летит на пол
посуда, вечно что-то ломается, рвется. Он врезается во
взрослых, лезет на стену, кричит и т. д. Каждый защищается как
может.
У Беттельгейма в Школе каждый достоин уважения уже сейчас,
каждого принимают таким, какой он есть, а не каким станет в
будущем.
Тут самое время остановиться и объяснить, почему Школа
Беттельгейма называется Школой. Ведь часто учреждение подобного
рода любит называть себя "домом". Оно как бы говорит ребенку:
"Это твой дом, твоя новая семья. А воспитательница будет твоей
мамой". Беттельгейм считает, что достаточно той неразберихи,
которая творится в душе у ребенка. чтобы не добавлять туда еще
и эту. Мама - это значит, что она тебя любит просто потому, что
ты есть, независимо от того, какой ты -- хороший или плохой.
Мамина любовь всегда с тобой. Папиной любви надо добиваться,
стараясь быть таким, каким он хочет тебя видеть. Мима, папа и я
-- вот структура, каркас, на котором ребенок строит свою душу.
А Школа -- это не дом, там ничего такого нет. Ни мам, ни пап.
Это школа, где учатся жить. Она как бы говорит: "У тебя
трудности -- мы тебе поможем с ними справиться. Воспитатели,
доктора, повара, горничные -- твои помощники. Ты достоин
уважения, как и всякая человеческая личность, но любовь,
извини, тебе не гарантирована. Если у тебя с Патти или с Гейл
возникнут близкие отношения -- это ваше личное дело. Но ты
должен сознавать, что это отношения двух независимых, свободных
людей".
Но -- поразительное дело! -- такие отношения все-таки
возникают, и случиться это может где угодно. Например, в ванной
комнате. Удивительно, как много значения придает наша
цивилизация чистоте. Мать заставляла шестилетнюю Люсиль часами
просиживать на горшке, мыться с мылом по десять раз в день...
Она постоянно и скрупулезно проверяла у Люсиль чистоту.
(Заключенные в концлагере также постоянно подвергались таким
процедурам.) И все же Люсиль любила это. потому что это были
единственные моменты ее близости с матерью. И в Школе Люсиль
много времени проводила с Гейл в ванной комнате и туалете,
просиживая часами на горшке или моясь под душем.
-- Посмотри, Гейл, я уже чистая? Надо, наверно, еще раз
намылиться.
-- По-моему, ты уже чистая, Люсиль. Но если хочешь, мылься
еще.
-- Ну хорошо. Я сейчас еще раз, и все.
В это время в душевую ворвалась стайка детей. Они
прибежали с улицы, мокрые, грязные, и тут же заляпали грязью
весь пол. Гейл, увидев странный блеск в глазах Люсиль, вдруг
сказала:
-- Послушай, Люсиль. Если ты так хочешь вымыться еще раз,
так уж испачкайся сначала, чтобы тебе было, что мыть! Она не
успела договорить, как Люсиль была уже вся с ног до головы
вымазана в грязи. И вновь между ними возник тот самый контакт,
ради которого, собственно, и создана Школа.
Сон
Ложиться спать страшно. Этот переход от бодрствования ко
сну очень похож на переход от жизни к смерти. Не зря этот мотив
так часто встречается в сказках. Мы уходим из этого мира, а
удастся ли вернуться, и когда? Отношения ребенка с временем
очень сложные, для него завтра -- это все равно, что для нас --
наше следующее воплощение в другой жизни. Но, кроме глубоко
запрятанного страха смерти, страха разлуки, есть еще и просто
страх натворить что-нибудь нехорошее во сне. Дети, которые и
днем-то не очень уверенно могут собой управлять, боятся ночи,
потому что ночью сознательный контроль полностью отключается.
Часто дети, которые боятся намочить постель, просят
воспитателей будить их ночью. Здесь позиция Школы такова: нет,
будить мы тебя не будем. Если намочишь постель -- ничего
страшного, это бывает с каждым. Подрастешь -- и это прекратится
само собой.
При отходе ко сну в спальне можно наблюдать такую картину.
Гейл, собрав вокруг себя группу любителей послушать сказку,
читает им тихо что-нибудь спокойное. В другом углу Патти играет
с ребятами в тихую игру. Кто-то начинает потихоньку
раздеваться, и просит почесать спинку. Воспитательницы
стараются уклониться. Выяснилось, что чесание спинки,
поглаживание, массаж перед сном -- сильное возбуждающее
средство.
На каждой тумбочке -- что-нибудь вкусное. Это не
специальная еда, не ужин -- ужин уже был. Это просто для
успокоения души. Затем все утихомириваются, и гасится свет. Но
не совсем -- в спальне полутьма. Все коридоры и комнаты Школы
тоже чуть-чуть освещены. И часто ночью можно видеть маленькое
привидение, мучимое бессонницей, слоняющееся по школе,
заглядывающее в класс, на кухню или в комнату, где спит
воспитательница.
x x x
Школа спит, а мы можем подвести итоги. Приблизились ли мы
к пониманию того, как склеиваются здесь детские души, прожив в
Школе один день вместе с ее воспитанниками? Есть ли здесь
какой-то порядок, система ? Система есть, и опирается она на
два краеугольных камня -- поступки ребенка и личность
взрослого. Ребенок строит свою личность самостоятельно,
используя в качестве каркаса личность близкого ему взрослого
человека, а в качестве цемента -- свои поступки. Роль Школы
заключается в том, чтобы создать вокруг ребенка такую среду, в
которой он может найти подходящий каркас и которая поощряет его
к совершению поступков.
Начнем с поступков. Я перечислю снова список основных
школьных "свобод": ходить и смотреть куда угодно -- в Школе нет
запертых дверей, можно даже зайти в учительскую и посмотреть
свое дело, уходить из школы -- приходить в школу; учиться -- не
учиться; играть -- не играть, мыться -- не мыться; есть -- не
есть; тратить карманные деньги по собственному разумению.
Свобода в Школе -- это не просто "сладкое слово". Это
терапевтическое средство. Ведь если тебя не заставляют, то даже
чистка зубов может стать поступком. И наоборот, если ты со всех
сторон окружен принуждениями и понуканиями, то совершить
самостоятельный поступок почти невозможно. Это проблема и для
взрослого человека. Много ли мы совершили поступков за всю
жизнь? Беттельгейм вспоминает один важный случай из его
лагерной жизни, когда он, еще совсем новичок, сидя в столовой,
брезгливо отодвинул от себя тарелку с баландой. Его сосед,
рабочий-коммунист, просидевший уже несколько лет, сказал: "Если
хочешь быстро сдохнуть, тогда можешь не есть. Но если ты решил
выжить, то запомни: ешь всякий раз, когда дают есть, спи или
читай, как только представится свободная минута, и обязательно
чисти зубы---по утрам".
Не сразу Беттельгейм понял смысл этого правила. Старый
рабочий перечислил ему все, что в лагере не заставляют делать.
Не много, но и в лагере есть возможность для самостоятельного,
автономного поведения. Поступки -- это не только то, что мы
делаем. Это еще и то, что делает нас.
