есть хотя бы один несогласный – гений просто объявленный. –
Тогда их просто нет, выходит так? – Ей действительно были
непонятны его размышления. – И не может быть. Но они есть. Их
памятники стоят на каждой площади, а их имена выбиты повсюду.
И сделали это люди. – А при чем здесь вы? – Я обещал им это! И
сделал их вашими руками. Я всегда держу слово! Еще один
аргумент, чтобы ты мне поверила. Миф, пыль, дымка! Но заметь,
они всегда желали этого сами. И если ты где-то или когда-то
слышала: «Плох тот солдат, который не мечтает стать
генералом!», – это зовут меня, меня там ждут, и я всегда рядом
с ними! Ты сама так говорила, помнишь? Тут Лера вспомнила, как
в студенчестве на вечеринке один знакомый ее подруги, курсант,
с увлечением и восторгом говорил о великих битвах, маршалах и
героях. Причем сообщал столь интересные и малоизвестные факты,
что окружающие волей-неволей поддавались его энтузиазму.
Прервать его, как обычно, смогла только она, предложив тот
самый тост. – Ну а герою – геройская смерть. Сама понимаешь, –
мрачно добавил собеседник. – Так что, как видишь, меня всегда
кто-то зовет. Зовут со всех помостов, трибун и площадей, со
всех торжеств, экранов и газет, молодые и седовласые,
поодиночке и толпой, амбициозные и не очень, меня зовут со
всех сторон света, да что там, вопиют! И я ни разу не подвел
их. Во работенка, – с воодушевлением произнес он. – Кто бы
оценил? Только представь, если бы я был лишь мифом, кто бы
помог этим несчастным? Как бы все затянулось? Правда, иногда и
те и другие становятся великими, совершенно не желая этого.
Тогда провал. Лера услышала тяжелый вздох. – Ну, пожалуй, есть
более несчастные, – возразила она. – Там есть кому помочь. Так
сказать, разделение труда, отличные мысли проскальзывают у
вас, у людей. – Поиск свободных людей, – думая о своем,
медленно произнесла Лера. Ее растерянность не осталась
незамеченной. – Ну, предположим, вы должны идти на юбилей,
скажем, примадонны. Ненавидите, но нужно. Одна мысль о том,
что вы не попадете в список приглашенных, повергает вас в
ужас. Так сказать, своеобразная сторона солидарности коллег по
цеху, – ухмыльнулся он. – Что ж, нормальная реакция на тех,
кто отнимает у тебя долю твоей популярности. Тяжелая дань
твоей причастности к этому обществу. Когда они будут у вас на
концерте, они тоже будут улыбаться. Что здесь удивительного?
– Разница между свободным человеком и тем, кто обязан
улыбаться. Улыбаться, ненавидя. Подчиняться, не желая.
Исполнять, мучаясь при этом. Каждый раз плюя себе в лицо. Пара
таких вечеров – и он мой. Существование этой разницы восхищает
и вдохновляет меня многие тысячелетия! Но не они мне нужны.
Именно по ней я определяю… – задумчиво протянул он и запнулся.
– Вот ты смогла бы попробовать? – Что? – Улыбаться, ненавидя.
– Для чего? – Чтобы обделить себя. – Вы говорите загадками. –
Той самой свободой. – Никогда! И ради чего? – А ради чего
полотно Халса «Евангелист Лука» лишило ее себя? – как-то
отсутствующе пробормотал он. – Раньше оно смотрело на людей, а
теперь люди восхищаются им! Знать бы причину, как прикуп, –
можно было бы не работать! – Собеседник рассмеялся. – Впрочем…
– он спохватился, – мне известно, что нет такой силы, которая
заставила бы тебя… поэтому я и… – он снова запнулся. – Вот это
и есть главная удача! К счастью, все реже и реже… или к
сожалению? Нет, все-таки первое. – Вы меня запутали. И в чем
же здесь моя удача? – Твоя? – усмешка появилась на его лице. –
Впрочем, и твоя тоже, – добавил он уже серьезно. – Именно это
дает тебе право разговаривать со мной сейчас. И возможность!
Возможность, о которой весь этот муравейник даже думать не
смел! Оба замолчали. Лера, будто не слыша последних слов,
сосредоточенно о чем-то думала. И тут, словно почувствовав,
что хватил через край, он, смягчив голос, сделал попытку
прервать ее размышления: – А вот хотя бы передача о жизни
звезд шоу-бизнеса. Один человек посмотрит и просто плюнет.
Другой – позавидует. А третьи пойдут убивать, чтобы жить так
же. Ответь на мой вопрос: чья вина больше: убивающих или
звезд? А может быть, тех, кто снял об этом фильм? Ну-ка,
ответь мне. – Мне кажется, что, безусловно, тех, которые
убивают. Ведь два других действия несоизмеримы с убийством. –
Не поверишь, но я тоже думаю именно так! А то один тут мне
выдал такое! Да ты и сама читала – известная книжонка начала
прошлого века. – Кто же это? – Один страшно известный у вас,
да и у нас писатель. Ох, как любил рулетку! Но я ему отомстил.
– Неужели кто-то может считать по-другому? – воскликнула Лера,
но, заметив, что должна была удивиться совсем иному в их
разговоре, опустила глаза. – И как же он это объяснил? – Не
просто по-другому. А объяснил прелюбопытно. Он-де считает, что
вина последних не больше, чем вина тех, кто толкнул их на
убийство. Но не этим он поразил меня. Он утверждал –
применительно к нашему случаю, конечно, – что и на них эта
вина не заканчивается, а простирается на тех, кто делал
рекламу к этой передаче, на тех, кто принимал решение о ее
показе. Но главное, на бесчисленное множество людей, так или
иначе причастных к ней: на тех, кто производил оборудование
для съемки, изготавливал пленку, наконец, кто кормил весь этот
персонал. Короче, на всех, кто на этом сделал деньги. Но даже
сюда он притянул массу других, ни в чем не повинных людей. Он
объявил виновными всех, кто сталкивался с вышеупомянутыми
лицами в жизни и одним этим учил их, пусть даже просто не
препятствуя, создавать такое. Только представь себе, сюда
попадают и те, кто родил их, и даже те, кто был хоть как-то
знаком с их родителями! – Так это же все человечество! –
Именно так, на всех он и делил вину. Причем поровну! То есть
убийца виновен не больше, чем посторонний человек, мирно
поедающий салат по утрам. Я, конечно, дослушал этот бред, но
мы расстались. А какое было у меня к нему предложение!
Закачаешься! Лера медленно подняла глаза и тихо сказала: – То
есть каждый из нас виновен во всех преступлениях мира
одинаково? – Представь себе! Все и во всем! А значит, одни
виновные судят других, не более виновных, чем они. – Где-то я
уже это слышала, – тихо, будто про, себя прошептала Лера. –
Что мы все о судьях да о виновных? – возбужденно продолжал он.
– Сейчас я реформирую массовую культуру, больше того –
массовое сознание! Вот это размах. Только сейчас появились
такие возможности. Спутниковая связь, передача
голографического изображения, Интернет! Дух захватывает! И
использую все это только я. А те, – он ухмыльнулся, – те от
народа так же далеки, как и сто лет назад. Нет, по-моему, даже
дальше. Скоро начнем жечь книги! Ты не представляешь, как
быстро люди забудут Достоевского. А эти глупцы! Думают,
напомнив о нем сериалом, станут сильнее, возродят
нравственность? А когда будет десять тысяч каналов, десять
тысяч сериалов, где же взять-то тысячи идолов? Посмотри на
книжные полки! Только я спасаю положение, это же так очевидно!
– Он радостно потер руки. – Я… Тут он осекся: ошарашенное
выражение лица женщины неожиданно напомнило ему, для чего он
здесь. – Ты ведь еще там могла заметить, что на первое место
уже выходит действо, зрелище, а не талант? – несколько
виновато пробормотал он. Лера выдохнула. «Держись», –
мелькнуло в голове. – Ничего не поделаешь. Скажем, внешность
певца или его голос, конечно, все менее важны. Звезду может
сделать технический и медицинский прогресс! Честно говоря,
жаль, что пробиваются не самые достойные и талантливые. – Да
как же ты не понимаешь? Идет кропотливая, ювелирная работа –
целенаправленное уничтожение позитивного творческого начала в
человеке. Лера удивленно подняла на него глаза. – Да, да. Я же
говорил, что мы думаем одинаково. Поверь, я твой
единомышленник здесь. Идет замена творческого начала
искусственно вызванными эмоциями, страстью. И люди хотят
этого, иначе они будут видеть мир таким, как он есть. А это,
согласись, неприятное зрелище. А если у тебя еще есть
склонность к состраданию… Мука! А так часть времени ты вне
мира. Если так пойдет и дальше, на что я надеюсь не без
оснований, скоро не нужен будет талант художника, писателя, а
все время человека займу я! Да что там художника! Врача,
повара! Все будет заменено приятным для людей суррогатом.
Му2ка превратится в блаженство! Предлагаю поучаствовать. – Но
ведь страсть – это не только то, о чем вы говорите. Это еще и
любовь! – Верно. Когда основатель мрачного КГБ говорил одному
из своих соратников: «Знаете, сколько людей привела в
революцию любовь?» – он не лукавил. – Другими словами, вы
хотите сказать, что… – Ты угадала! «Знаете, сколько людей
любовь сделала убийцами?» – вот что имел тот в виду.
Неожиданно он внимательно посмотрел на нее. – Эй, ты что,
окаменела? Здесь такое бывает. Не каждую переоценку можно
выдержать. С этими словами он дважды щелкнул перед ее глазами
крючковатыми пальцами. Лера подняла на него глаза. – Ну вот, а
то напугала ты меня. Так я продолжу. Сначала я попробовал
заменить талантливые картины низкопробными сериалами –
удалось! Человеку очень понравилась замена диалога с совестью
другими диалогами. Чудный природный голос я заменил
искусственным, подарив такую возможность любому. Тяжелые для
него романы – бульварной стряпней, чтобы занять время в пути.
Попробуй оторви от книги взгляд, увидишь такое! Я уж не говорю
о развлечениях плоти – изумительный эффект! Ну а дальше
пошло-поехало! Сейчас я отниму хлеб у композиторов, и все
пойдет как по маслу. Одна проблема – с критиками. Ну да
придумаем что-нибудь! – Но ведь это будет совсем не то, ради
чего жив человек! – Во-первых, людям нравится. Во-вторых,
жизнь становится легче. А облегчить им ее – моя главная
задача. Конечно, я не приветствую таланты. Точнее, отношусь
двояко. Посуди сама, что давал талант людям? Имея голос или
талант художника, человек вкладывал в исполнение душу. Он
говорил с людьми. Он звал их. Он дарил им способность
разговаривать с собой, способность отличать добро от зла. Это
не входило в мои планы. Для того, чтобы занять людей другим,
этого не требуется. Зато как мешает! Ты не представляешь,
каких трудов мне стоило внести раскол в эту лавину талантов.
Особенно в эпоху Возрождения. Честно говоря, почти потерял
надежду. Если бы я не нашел тогда одного флорентийца… Одним
незаконченным его произведением я и сейчас отвлекаю миллионы.
Да, были времена. Но я отвлекся. Однажды я нашел беотказный
прием для своих целей. Человек очень падок на чужое мнение,
