умственно отсталым?
-- У кибероболочки был сбой при декодировании мыслесигналов, информация
оценена неверно. Но и дядька с каким-то прибабахом, зуб даю. И вообще,
оболочка у нас свежая, зеленая еще, можно сказать...
-- Свежая, зеленая, вы что на базаре?-- уверенно нахамил директор.--
Дайте-ка весточку про этот темный случай в Службу Санации.
Тем временем колеблющийся на ветру дядя Витя захотел поскорее добраться до
гостиницы "Ленинград". Там ему, как труженику села, предоставили лежачее место
на втором ярусе в общей спальне для социально слабых и умственно отсталых. На
первом ярусе, как и полагается, помещались ветераны труда, пенсионеры, на
третьем молодежь, неформалы всякие. Так желательно было б сейчас протянуть ноги
на своей заслуженной койке, но такси-роботы, робобусы, зля его, не спешили на
вызов. Колени дрожали, язык присох, очень хотелось заглотить пива, которое
хранилось у него в номере под подушкой. Дядя Витя нащупал потной рукой в
кармане скомканную денежку и решил рискнуть своими финансами. Замахал частнику,
который как раз выезжал из подворотни дома напротив. Водитель заметил, решил
помочь лоху.
Но тут откуда ни возьмись выскочил робобус, прямо наперерез частнику, тот
едва успел скрежетнуть тормозами. "Садитесь быстро, не теряя общего
времени",-- пискнул токер от имени и по поручению робобуса. "Накося,--
заупрямился дядя Витя,-- теперь уж без сопливых обойдемся". Он обогнул робота,
подошел к частнику и кое-как протянул отягощенную сумками и авоськами руку к
дверце. Но тут пришлось дяде Вите проявить беличью прыть. Робобус чуть проехал
вперед, потом двинул задом, вырулив впритык к тому борту автомобиля, где стоял
дядя Витя. "Вы должны ехать на мне",-- неумолимо провозгласил робобус через
токер. Но дядя Витя решил противиться чужой непреклонной воле до последнего
дыхания. Он побежал с мостовой на тротуар, робобус же последовал за ним. Дядя
Витя не объяснял себе причин, а лишь ставил перед собой задачи: уйти от погони
и сохранить сидоры с покупками. На тротуаре он оглянулся, желая показать кукиш
робобусу, но тот не дал возможности глумиться над собой -- машина неотступно
следовала за человеком. Сельский труженик свернул за угол -- и робобус за ним,
умело прижимая к стене и приговаривая: "Вот теперь ты -- мой".
Выбор был, как всегда, небогат: или полностью принадлежать машине, ущемив
человеческое достоинство, или, расцветая достоинством, становиться красным
пятном на стене. В каком случае меньше дергаться придется -- неясно. Поэтому он
выбрал третье. По дороге ему попался мусорный бак. Он сорвал крышку и нырнул
ласточкой вглубь, упрямо сжимая ручки катулей в кулаках. Внутри дяде Вите не
все понравилось, но на свиноферме запахи тоже были не ахти.
Сориентировавшись в замкнутом пространстве, дядя Витя стал наблюдать за
адской машиной, которая постояла немного, как бы в раздумии, потом ткнула бак
бампером. Бак упал на бок, покатился. Покатился вместе с ним и дядя Витя с
пожитками. Потом изнурительное верчение прекратилось, бак уткнулся в стену и
произнес: "Не кантовать. Опять кантуют, ублюдки".
Едва все соки в дяде Вити прекратили кружиться, как их плеснуло вдоль.
Робобус наезжал и отъезжал, усердно сплющивая бак, который стонал и ругался.
Дяде Вите казалось, что робобус просто захотел приготовить железный блин с
мясной начинкой. "Поди, поди",-- уговаривал селянин робота, как деревенскую
жучку, а потом не выдержал и завыл горестным воем. "Выходи,-- приказал
робобус.-- Будешь за все отвечать".
Дядя Витя смолк, но выходить на расправу не стал, а решил приготовляться к
смерти. Но тут пытка прекратилась. Дядю Витю вытащили из бака, конечно, вместе
с катулями, которые он ни разу не отпустил. Над ним склонилось дружественное
лицо водителя и хмурая физиономия гаишника.
-- Начальник не верил, что в баке человек, пока ты не взвыл,-- заметил
водитель.-- Вот тогда уже ввел код прерывания в робобус.
-- За что? -- бросил вверх дядя Витя.
-- За все,-- объяснил гаишник, но про себя решил, что сообщит о происшествии
в Службу Санации. Может, этот мужик только прикидывается простаком.
-- Да робобус просто удружить хотел,-- дал свою версию водитель,--
понравился ты ему, дядька.
Частник свез бедного селянина в гостиницу и даже не захотел взять с него
деньги: "Угощаю... И так уж настрадался, лопух".
Изможденный дядя Витя вошел в переливающийся красками вестибюль. Хотел было
обрадоваться, что он, простой крестьянин, живет в таких знатных хоромах. Но тут
токер все испортил, затрындел высокомерно: "Людям в грязной спецодежде вход не
сюда. Предлагаю немедленно выйти на улицу". Дядя Витя пристально оглядел себя,
одежонка действительно не ахти. Вначале он сконфузился, но потом вспомнил, кто
его так извалял. Это он еще ничего после всех унижений смотрится. "Ваше дело --
прибираться за мной, а мое пачкать, и заткнись",-- выдернув токер из уха,
заявил ему дядя Витя. Он был уже готов на бунт бессмысленный и беспощадный,
поэтому нарочито плюнул на пол и растер свое произведение башмаком.
Облегчившись столь незатейливым образом, дядя Витя положил токер назад, в ухо,
и упал на диван -- немного передохнуть перед тем, как пересечь холл. Чудная
музычка с квакающим пением отключали его от хлопот, из-за курильниц голова
начинала парить, как воздушный шар. Можно было позырить вполглаза на тощих
девок, которые голографически высовывались из рекламных щитов и призывно махали
конечностями. Такие женщины в Пустомерже не водились. Бабоньки в родной деревне
славились совсем другими размерностями.
Холл быстро пустел, и это нравилось дяде Вите -- ощущение такое, что он
царек-королек в личном тронном зале. Ясными глазами дядя Витя принялся
наблюдать, как прячутся в стены рекламные девки, тонут в полу цветочные горшки,
засасываются потолком шторы, а люди торопятся к лифтам. Наконец, дядя Витя
заметил, что в холле совсем один.
Он привстал, еще недоумевая, но уже чувствуя: происходит кое-что именно в
его честь. Он скромно потупился, потом посмотрел по-орлиному гордо, а затем
по-быстрому сник. Кусок стены в одном месте торжественно отполз вбок. Из
пещерного мрака, хитро поблескивая глазками-огоньками, стали выползать
здоровенные черепахи. Нет, это были не черепахи, а похожие на них приземистые
аппараты. И дядя Витя сразу понял, что с такими не договориться. Следом
двинулись другие машины, повыше в холке, рогами-захватами смахивающие на
козлов. Приземистые, пуская струйки пара из-под низа, построились свиньей,
цепью вытянулись перед ними рогатые устройства, и вся эта внушительная рать
покатилась на маленького дядю Витю. "Я ведь предупреждал, теперь вам дороже
обойдется",-- позлорадничал токер.
"Козлы" поднимали на рога и проглатывали всякую мебель, вернее, то, что
попадалось им на пути. "Черепахи" пропаривали и проутюживали освободившиеся
поверхности. Шансов на жизнь вражеская кодла оставляла мало. Дядя Витя, не
выпуская покупок из окостеневших ладоней, стал метаться, как броуновская
частица. Но территория для метаний становилась уже и уже, неприятель двигался
плотнеющими рядами, мимо него не прошмыгнула бы ни мышка, ни сурок. В смятении
чувств дядя Витя бросился к окну, желая убедительными жестами привлечь внимание
прохожих. Но стекло быстро заволокло ядовитой моющей пеной, и дядю Витю успела
заметить лишь стайка мальчишек. Вихрастые сорванцы стали тыкать в него
пальцами, приседать, хлопая себя по коленкам, мотать головами, почти корчиться
от смеха, дескать, ничего более забавного и за деньги не покажут. А когда
труженик села отчаялся получить помощь извне и повернулся к своим мучителям
лицом, ткнуться было уже некуда. "Черепахи" взяли его в железные клещи,
какой-то "козел" вздыбился перед ним, поднял на рога и стал подносить к своему
разверстому зеву.
Надломленный психически, сжатый физически, дядя Витя хотел уже сложить ручки
на груди -- нате, жуйте меня, оболочки, козлы проклятые, раз заслужили по праву
сильного. Но вдруг послышалась ласковая музыка со словами про любовь. Он уперся
ногами и вывернул голову по направлению звука. Совсем рядом одна вестибюльная
колонна распахнулась и показала вход в лифт. Дядю Витю так поманило уютное
розовое нутро подъемного средства, что он моментально продумал комбинацию.
Перестал упираться ногами, резко выдохнул, крутанулся вниз головой, выдрался из
захвата, услышал треск своих штанов, упал на живот, протиснулся под "козлом",
перемахнул через "черепаху" и прыгнул, метясь в лифт. Проглиссировав, влетел в
кабину точно, как шайба в ворота. По дороге он ревел, что младенец, только на
октаву ниже. Дядя Витя еще приподнялся, как раненый воин, ткнул носом в кнопки
и снова повалился. Лифт стал взлетать к небесам -- так показалось растекшемуся
по полу телу. И катули, как части организма, остались при нем! Райские
впечатления усилились, когда двери бесшумно разошлись, и в кабину вполз мягкий
душистый туман. Дядя Витя поднялся без боли и поплыл-поплыл в этом мареве,
вкушая блаженство.
Тут и гурии возникли, оголенные, как и полагается. Их объемы напоминали
Настюхины телеса, а вот глаза -- южный овощ маслину. Эх, и Настеньку бы сюда за
компанию, она беленькая, эти -- смугленькие, прямо картинка, мелькнуло в
затуманенной голове дяди Вити. Разодранные штаны, удерживаемые до поры силой
воли, стали спадать с него, а руки вместе с сумками потянулись к нежным
созданиям. Однако гурии, заметив дядю Витю, сразу превратились в гарпий и
фурий. Они напали на него, стали царапать и терзать, драть в клочья и клевать,
кусать и обзывать на южных языках: гуль, зебб и шайтан. А дядя Витя был уже
обмякший, беззащитный, безропотный, лишь мог приговаривать: "Только сумки не
бейте". Потом появился мужчина в халате, чалме, туфлях с загнутыми носками на
ногах, с шампурами в руках. Дядя Витя понял, что доходчиво объяснить свое
появление он не сумеет и будет нанизан на шампуры человеком южной
национальности. Если только сам не взбесится.
И дядя Витя взбесился. Возбудил в себе злое начало и стал "объяснять". С
криками "ура" и "русские не сдаются" пошел в атаку, а также выставил вперед
авоську с коньками.
Хозяин гарема был смят и отброшен вместе со своими острыми шампурами.
Северная ярость одолела южную страстность. Натиск дяди Вити был так грозен и
пассионарен, что недавно еще мирный труженик проскочил несколько помещений и
оказался на каком-то помосте.
Ему захотелось остановиться, но он был уже в воздухе, слегка повисел и
отправился вниз, где его поджидала зима. Вначале дядю Витю ожгло, потом ничего,
привык, но изо рта вместо слов вышли пузыри.
Повсюду была ледяная вода. Из-за этой воды дядя Витя догадался, что
действие происходит в бане. Однако всплыть не удавалось, сидоры тянули его на
дно. Вокруг уже захороводили тени товарищей по работе, тучей обозначилась
Настюха, они напевали: "Прощай, милый мой, наверно, наверно, не быть нам с
тобой". Тут что-то впилось ему в уши и потащило вверх, к белому свету, кислород
ворвался в съежившиеся легкие, а глаза увидели бороду гаремщика.
-- Слушай, дай рука,-- сказал южанин,-- нэ пажалеешь. Я тэбя раскусил. Твой
нэ хател мой женщын. Салам тэбе.
-- Нет, не салам. Не брошу вещи,-- прохрипел дядя Витя,-- все равно ты меня
зарежешь.
-- Нэ хачу тэбя резать сэгодня. Мой учился Гарвард, Сорбонна, Массачусетский
тэхналагический. Мой рэзать и взрывать только гордый враг, -- напомнил добрый
магометанин и, сохранив дяде Вите жизнь, неожиданно расщедрился.-- Я тэбя
атпущу.
Наконец жителю солнечной пустыни (или горы) удалось зацепить упирающегося
дядю Витю полотенцем и втащить на бортик бассейна.
-- А я все равно магометанство не приму,-- продолжал словесно сопротивляться
дядя Витя.
-- Ой, нэ в тот рай попадешь, гдэ ни адной, панимаэшь, женщыны, --
предупредил окончательно подобревший горец (или пустынник) и отвел сочащегося
жидкостью дядю Витю в его номер, поддерживая, как дорогого гостя, под локоть.
