которых растут цветы, но это цветы не для них, а для персонала лагеря.
Ухоженные растения призваны радовать глаз палачей, для который
беспощадное убийство ни в чем не повинных людей является работой, и
которые, как рабочие на заводах, всячески украшают свое предприятие.
Прямо в конце аллеи, после цветника, находится невысокое красивое здание
с оригинально отделанными воротами, а позади него видны расположенные
неподалеку мрачноватые серые здания, и над некоторыми из них высятся
трубы. Из труб идет дым, который ветром относится в сторону. "Это
сладковатый привкус дыма пропитывает воздух", - понимает женщина; этот
привкус везде, и от него никак нельзя избавиться. Итак, перед ней -
крематорий, а дым – это то, что осталось от людей, ведь он раньше был
людьми. Ужас захлестывает все ее существо - ей страшно, дико страшно, и
очень хочется жить, а еще больше хочется проснуться от этого кошмара. Она
трет глаза руками, таращится, но ничего не помогает – она уже давно не
спит. В отчаянии женщина щипает себя за руку; боль, вначале резкая,
пульсируя, постепенно, пропадает, а перед глазами у нее все то же, что и
было раньше.
Их ведут большой колонной, и она знает, куда их ведут. Она молится,
молится горячо и истово, вкладывая всю свою душу, молится о спасении и
идет вместе со всеми. Бежать не удастся – слишком много вокруг автоматов
и собак. Я смотрю в ее душу и вижу, что возвращаться ей пока еще рано:
она еще слишком мало прочувствовала в этом месте.
Внезапно рядом с ней у кого-то не выдерживают нервы, и он с криком
выбегает из толпы. Сухой треск выстрелов, злые лица солдат, надрывный лай
разъяренных псов, со стоном падающее согнувшееся тело, грубые крики
команд... – и колонна идет дальше, скованная страхом, и она придет туда,
куда не хочет идти, и с ней будет то, что запланировано с ней сделать.
Неизбежность со всей очевидностью предстает перед ней, перед женщиной из
будущего, и она вспоминает все то, что ей когда-либо ей рассказывали об
этом месте. Теперь она знает, что ждет их всех дальше – их ждет душ; душ,
который, как им сказали раньше, нужен в качестве санитарной обработки;
"душ", которым закончится их земной путь, и вместо которого их всех
отравят газом. А после будут они лежать громадным холмом из обнаженных
человеческих тел, и другие, пока еще живые бедняги, будут разносить их по
печам.
И вот они куда-то приходят; ворота закрываются, и с этого момента у нее
пропадают последние робкие надежды на чудо, еще недолго - и все начнется,
чтобы тут же окончательно и навсегда закончиться. Она уже не молится, как
когда-то в колонне, и она уже не проклинает всех и вся, а больше всего
меня, как это делала в поезде, – ее душа опустошена. Их закрывают в
большом зале - машинально, без надежды, молясь, все ее существо
переполняет любовь к жизни и сожаление о таком жестоком конце ее. Я
внимательно слежу за мозгом женщины - мгновения в газовой камере в
ожидании смерти стоят многих лет жизни. Отчаяние охватывает все существо
человека, который когда-то в будущем был актрисой, грусть и тоска
смешиваются со страхом – она хочет жить, но права на жизнь у нее уже нет.
Я вижу, как и куда идет процесс изменения мировоззрения у нее в мозгу, и
когда решаю, что этот процесс пришел в нужную фазу, это означает, что я
достиг поставленной цели и ей пора назад. Я перемещаю ее обратно, в тот
же самый момент времени, из которого и отправил ее в прошлое, и она
появляется передо мной в той же самой одежде, в которой она со мной
беседовала и со своими родными нетронутыми волосами. Я смотрю на нее и
вижу, как женщина, глянув на меня безумными глазами полными слез, садится
на землю и плачет. Все кончилось – она жива, переместившись сюда прямо из
газовой камеры.
Она посмотрела на меня, и в ее глазах я увидел самого себя: весь в белых
одеждах; и не голос у меня, а - глас; и не лицо у меня, а - лик; а на
глазах - черная повязка, и над головою - нимб. А надо мной синее-синее
небо, дует прохладный ветер с моря, и мои босые ноги стоят на песке; и
вокруг шум океанского прибоя, неторопливый и властно входящий в
истерзанную переживаниями душу и подчиняющий ее ритм своему ритму и
музыке. Таким я и останусь в ее памяти навсегда – всемогущим существом
вне добра и зла.
- Когда захочешь, приходи ко мне, и я все тебе объясню, - говорю ей я и
ухожу.
Мы снова встретились не скоро. Наша встреча произошла примерно через
полгода после моих экспериментов над человечеством, а она, тем временем,
все так же, как и раньше, снималась в кино. Мы встретились после шумного
банкета, устроенного в честь окончания съемок фильма, – она подошла ко
мне и первой заговорила со мной. Празднование проходило на пляже,
глубоким вечером, когда тихий шум прибоя и свежий соленый ветер придавал
нашей встрече особое очарование. Мы были одни.
- Здравствуй, - сказала она мне, и в ее глазах было уверенное спокойствие
и самоуважение.
- Здравствуй, - поздоровался с ней и я тоже.
Море шумело, с серебряным отсветом переливались волны, неподалеку
слышались голоса людей, радующихся окончанию работы.
- Я бы хотела пригласить тебя выпить со мной, - предложила она, - в
качестве благодарности и в знак того, что между нами нет никаких трений.
То, что ты тогда сделал со мной, пошло мне на пользу. Теперь я чувствую
себя гораздо увереннее в жизни, по-другому смотрю на мир, а также играю
лучше, чем прежде. Взглянуть в глаза смерти, оказывается, полезно для
дальнейшей жизни. Я стала другой, я стала лучше – и я благодарна тебе за
помощь.
- Я удивлен тому, что ты благодаришь меня, ибо это для меня
неожиданность, - ответил ей я, – ведь люди по природе своей неблагодарны,
но лично тебе - спасибо; ну, а что касается алкоголя, то я уже давно не
пью.
- Совсем?
- Да, с недавних пор – совсем. Есть три рода веществ, к которым
человечество имеет тягу – это наркотики, никотин и алкоголь. Наркотики
делают из человека сначала раба, а потом и животное – человек перестает
быть человеком, и я вполне согласен с тем, что за их распространение
наказывают высшей мерой наказания. Никотин тоже вреден для здоровья и
дает стойкую привычку, а значит, употребление его в моих глазах является
глупым и ненужным. Это напрасная трата здоровья, времени и денег.
Алкоголь же не дает быстрого стойкого привыкания, но вреден тоже, поэтому
к нему я отношусь как к небольшому неизбежному злу. Из этих трех видов
веществ я для себя выбрал алкоголь, потому что он наиболее безвреден, и
болезненное влечение к нему наступает через относительно долгий
промежуток времени употребления. Раньше я выпивал по несколько раз в год,
но в послевоенные годы у меня пропал к нему интерес, поэтому теперь я
совершенно не пью.
- Странный ты человек, - в раздумье сказала актриса, - может быть,
поэтому ты и обладаешь таким могуществом(?)
- А ты бы хотела получить его, мое могущество? – спросил ее я.
- Конечно, это было бы замечательно! Я не знаю насколько оно велико, но,
судя по тому, что ты сделал со мной, оно впечатляюще.
- А одиночество – ты не подумала о нем, ведь я одинок со своей властью. Я
один такой среди людей, всегда один и живу с этим уже достаточно долго. А
ты не подумала об ответственности, ведь моя сила с легкостью может
причинять боль и страдания? А душевная боль других людей – ведь я вижу ее
и сопереживаю ей, и знаю, что могу помочь, но не всем... У меня нет
никого, кто был бы мне опорой и нет ничего, за что стоило бы держаться. У
меня нет дома, и поэтому мне некуда возвращаться: я везде чужой. То, к
чему стремятся люди – золото, слава и власть над другими людьми мне ни к
чему , ведь у меня уже сейчас есть власть над временем, вещами и
свойствами вещей – мне не к чему стремиться в этом мире, в котором я живу
сегодня, – в мире людей.
- Где моя любовь? – помолчав, продолжил я. - В прошлом; у меня нет ее в
настоящем и не будет в будущем. Можно стремиться к женщине, но я могу
обладать любой женщиной из любого времени и любого народа, какой только
захочу; к тому же, мне совершенно не нужно прибегать к насилию - я могу
сделать так, что любая из них влюбится в меня большой любовью (для этого
мне достаточно всего лишь разобраться в ее психике и, в случае
надобности, немного подкорректировать ее), и я уже не раз успешно делал
это. Я не знаю кто я; знаю только, что я – это путь, но вот куда я иду?
Трудно быть богом... И после этих моих слов, после всей этой боли моей
души, после всей этой печали и грусти ты по-прежнему желаешь обладать
моим могуществом?
- Трудно сказать, - ответила она, - теперь уже я в сомнении... А ты в
действительности можешь поделиться со мной своей властью?
- Поделиться, наверное, смогу, но вот ты принять ее ты не сможешь. Ты, и
другие - такие же, как ты, - все вы люди, обыкновенные нормальные люди, и
вы не выдержите испытание ТАКИМ могуществом. Прав мой "отец" – дать шанс
можно каждому человеку, но только единицы смогут пройти хотя бы половину
пути, не говоря уже обо всей длинной дороге.
- А что это за путь?
- Это путь в твоей душе, в конце которого ты станешь практически богом.
- Зачем ты говоришь мне все это? – удивилась она, - Ведь это, наверное,
тайна. А вдруг о твоих словах узнают люди – что скажут они? – начала
беспокоиться женщина.
- Без доказательств они не поверят ничьим словам, а бегать убеждать
каждого – и умного, и глупого - я не собираюсь, но, чтобы ты не
волновалась, я скажу тебе следующее. Чем отличается ребенок от взрослого
человека? Ребенок говорит то, что думает, и делает то, о чем говорит.
Взрослый же человек вполне может думать одно, говорить другое, а делать
совершенно противоположное – не первое и не второе, а что-либо третье.
Люблю детей. Сейчас я тоже, как ребенок, – просто говорю правду, и больше
ничего. Делай с этой правдой, что хочешь – это твое право. Ты лучше скажи
мне, каков я по-твоему?
- Ты спокоен, силен и мудр, - ответила она, не задумавшись ни на секунду.
- А я предполагал, что ты добавишь еще и "жесток".
- Жесток?! О, нет, ни в коем случае! – воскликнула она. - И хотя я знаю,
что ты убивал людей, но я, да и все остальные люди, так вот, мы считаем,
что ты делал это исходя из каких-то своих побуждений, уходящих корнями
туда, где обычным людям делать нечего. Ты – единственный и неповторимый,
поэтому оценивать тебя и твои побуждения очень трудно: может быть, эти
убийства – следствие войны, и того, что ты тогда вынес, может быть... Но
ты не жесток – ты добр – такова твоя сущность: ты не обидишь слабого и
поможешь в беде. Так считаю я, и так считает большинство; но мне ты
открылся, и теперь я еще больше утвердилась в своем мнении – ты добр, - а
затем, подумав, добавила, – и ты хороший.
Я согласен с ней, я чувствую, но пока еще логически объяснить не могу,
что мой разум и мои понятия о добре и зле гораздо ближе к истинным, чем
человеческие. Люди судят о самих себе и об окружающем их мире, оставаясь
при этом людьми, – и это накладывает на процесс и результат мышления
определенные ограничения и предрасположенности к выводам, которые следуют
из их внутренней логики построения, из их биологии. К примеру, человек
видит только ограниченную часть шкалы электромагнитных излучений – ни
инфракрасное, ни ультрафиолетовое излучение он не видит, как не видит еще
несколько диапазонов электромагнитных волн. С помощью приборов люди
успешно исследуют этот невидимый мир, делают его фотографии, которые
можно рассматривать обычным человеческим глазом, но эти фотографии
