ворота, то значит, я увижу ее и ударю так, чтобы мяч полетел именно по
ней, а не как-нибудь еще.
Такая точность у меня была не только в футболе, но и в обыденной жизни,
просто там, в игре, я был на виду, на меня смотрели болельщики, сидящие
на трибунах и у себя дома, а потому это было заметно. Но если
присмотреться, то все мои движения стали гораздо более точными, по
сравнению с теми, которые были у меня раньше: я мог спокойно брать два
предмета обеими руками, причем одновременно, и делать с ними совершенно
различные манипуляции, причем руки совершенно не обязательно должны были
находиться в поле моего зрения, - и это не вызывало у меня каких-либо
сверхусилий. Раньше, до Халы, я был ярко выраженным правшой - теперь же у
меня были две абсолютно одинаковые по качеству работы руки и ноги, хотя
правая рука и правая нога были развиты гораздо сильнее, но со временем и
левая рука с левой ногой разовьются до той же самой степени. Это все Хала
- для мира Халы слишком большая роскошь быть или правшой, или же левшой -
это недостаток, наличие которого смерти подобно, вот почему в том мире
все живые существа развиты симметрично.
А на поле я действовал обеими ногами, причем с одинаковой
результативностью, и это было естественно. В процессе игры я все время
присматривался к игрокам противника, к их манерам игры для того, чтобы
научиться приближенно предсказывать их поведение и, соответственно, проще
было обыгрывать их. Когда я серьезно включался в игру, а это бывало
тогда, когда я хотел этого, тогда я играл настолько мощно, что переставал
чувствовать сопротивление обороны противника.
Я забивал из любой позиции с расстояния до тридцати метров от ворот, хотя
обычно я забивал с расстояния двадцать - двадцать пять метров, а уж с
меньшего - тем более. С тридцати-тридцати пяти метров я забивал только со
штрафного - мне нужно было время, чтобы сосредоточиться для мощного и
точного удара, поэтому с игры на таких расстояниях я забивал плохо - мяч
хоть и летел в ворота, но вратарь обычно успевал его поймать. Находясь в
центральном круге, мне время от времени удавалось перебросить мяч через
вратаря в прямо в ворота. Выйти один на один с вратарем мне мешала моя
точность - мне было проще забить мяч, чем обыгрывать сначала защитников,
а уж потом и вратаря, правда, время от времени случались такие игровые
ситуации, когда передо мною оказывался только лишь один вратарь, - и
тогда я или бил, или же обыгрывал, но в любом случае забивал.
Тренер был в восторге от моей игры и в ужасе от моей физической формы. Он
говорил, что именно из-за нее я и не бегаю весь матч, а в основном стою,
лишь изредка по-настоящему включаясь в игру, и он был прав. А так я
стоял, периодически ходил возле ворот противника, не делая вообще никаких
попыток поиграть, но затем открывался, потом мне давали пас, и я или
просто бил по воротам, бил без обработки, в одно касание, или же
обыгрывал игрока противника и все равно бил по воротам, или же отдавал
отличную передачу, или же, в худшем случае, если не видел ничего другого,
то тут же отбрасывал мяч другому игроку.
Много денег я не заработал, но не потому, что играл недостаточно хорошо,
а потому, что клуб, в котором я состоял, был не богатым, а так, средним
по финансам. Я знал, что если мне действительно нужна большая зарплата,
то мне необходимо переходить в богатый клуб, и желательно побыстрее. С
футбольной и околофутбольной обстановкой я уже освоился, привык к
болельщикам на трибунах, к их крикам и шуму, привык к назойливому
вниманию репортеров. Я понимал их интерес ко мне - удачная игра плюс
героическое прошлое создали ко мне определенный интерес. Из-за этого же
интереса мне время от времени приходилось давать интервью прессе; я не
стремился к популярности, однако мне приходилось отвечать на разные
вопросы, в большинстве своем несерьезные. В процессе общения с
корреспондентами я старался соблюдать меру: слишком много говорить -
глупо, а недостаточно - тем более; недоговаривая какие-либо мелочи, даешь
повод окружающим выдумывать, а выдумки обычно носят оттенок глупости и
сенсационности, что нежелательно.
Все это однако, не мешало игрокам противника регулярно стараться бить
меня по ногам, иногда в пределах правил, а иногда - за пределами, и тогда
судья обычно становился на сторону потерпевшего, то есть на мою, но от
этого боль в ноге не становилась слабее. Сам я старался правил не
нарушать, что при моей технике мне практически всегда удавалось сделать.
Все же следует отметить, что по ногам мне попадали довольно-таки редко,
ибо я тщательно следил за возможными проявлениями грубости со стороны
противника, но все же иногда мне доставалось.
Однажды, в самом начале игры, меня грубо сбили, причинив сильную боль
ногам. Судья, кончено же отреагировал на это, но я получил только
моральное удовлетворение - боль была настолько сильная, что я не на шутку
разозлился. С течением времени она поутихла, однако злость осталась.
Прошло всего четверть часа с начала матча и, судя по игре, соперник нам
попался слабый, так что мы вполне могли выиграть. Я решил сыграть так
сильно, как только мог; на этот поступок меня подвигли следующие причины:
моя злость, слабость противника, неудовлетворенность заработной платой и
наличие оставшегося большого промежутка игрового времени.
Раньше я ни разу не забивал больше пяти-шести голов за матч, теперь же я
был готов на гораздо большее. Я сказал нескольким игрокам, чтобы они
играли на меня, что я готов играть очень мощно, что игра у меня пойдет и
что я уверен в своих силах. Мы атаковали, и я стал забивать. Я все время
подстегивал своих партнеров, побуждая их идти вперед, не останавливаясь
на достигнутом, ведь те голы, которые я уже забил, – этого мне было
слишком мало. После пятого гола в первой половине игры соперник перестал
интересоваться игрой, он стал лишь обороняться, но обороняться
недостаточно собранно, ведь победа была не достижима, а разгромный счет
уже был. Для меня главное - чтобы на достигнутом не остановились игроки
моей команды, чтобы они не перестали идти вперед и давать мне передачи. Я
принуждал своих партнеров атаковать весь остаток первой половины игры,
особенно после шестого забитого мной гола.
В перерыве мой боевой порыв поддержал тренер, и всю вторую половину игры
у меня не было повода упрекнуть команду в отсутствии старательности. Я
забивал мячи на любой вкус, со всех позиций и даже трижды головой (чего
ни раньше, ни позже не делал, и не стремился делать). Мы выиграли с
невероятным счетом - лично я один забил больше двадцати голов, а мои
партнеры забили еще два.
После такой великолепной игры мной, как игроком, стали интересоваться
несколько сильных и очень богатых футбольных клубов. Как мне сказал в
частной беседе один представитель такого клуба: "Игрок ты не плохой, но
тебе будут платить столь громадные деньги еще и благодаря твоей
репутации". Действительно, она у меня была достаточно своеобразная, да и
биография - хоть куда!
В последующих матчах меня показывали на экране больше, чем всех остальных
игроков вместе взятых. Многие зрители, которые раньше почти не
интересовались футболом, стали смотреть игры с моим участием. Я был
доволен сложившейся ситуацией, поэтому с удовольствием подписал новый
контракт с богатым клубом.
Добившись большого постоянного дохода, я наконец-таки получил возможность
всерьез заняться благотворительностью: я дарил деньги на лекарства, на
помощь ветеранам войны, на строительство памятников и реставрацию
культурных ценностей прошлых эпох, на научные исследования; давал
средства зоопаркам, заповедникам и на различные природоохранные
мероприятия, а главное - я помогал золотом быстро, непредсказуемо и
всегда крупными суммами: вдвойне дает тот, кто дает быстро*, мелкая сумма
– это несерьезная помощь, а непредсказуемость – это все-таки одна из черт
моего характера!
*Сенека.
В моем новом клубе собрались игроки мирового класса, - настоящие мастера
своего дела; среди них я нашел много отличных людей. С этого времени с
деньгами у меня не было проблем, однако в новом клубе у меня оставалась
все та же проблема, что и в старом - забив гол, я никогда не радовался,
не прыгал и не танцевал на поле. Мне все говорили, что надо радоваться,
что зритель пришел порадоваться вместе с командой забитым мячам, а ты,
забив гол, идешь спокойно, как будто ничего и не произошло.
Но на эти мелочи я не обращал особого внимания - теперь, когда у меня
появилось достаточно денег, я, наконец, купил себе большой дом. Кроме
того, мне хотелось завести себе какое-нибудь домашнее животное. Я хорошо
помнил тот свой сон, когда мне приснилось, будто бы я был тигром, поэтому
я и решил обзавестись именно им - большим полосатым красавцем. Амурский
мне не подходил - у нас здесь климат гораздо теплее, чем у него на
родине, поэтому летом ему будет очень жарко - у него такая длинная
шерсть, с которой у меня будет очень много хлопот: она будет оставаться
по всему дому, на всех диванах и коврах. В этом плане индийский тигр мне
подходил гораздо больше: он привычен к теплому климату, да и шерсть у
него гораздо короче.
Но живого тигра в ближайшем магазине не купишь, а брать животное из
зоопарка я не хотел - у такого зверя нет ни решительности, ни ума. Именно
тогда я подумал, что потом, в будущем, когда хищник привыкнет ко мне, с
ним можно будет погулять по Земле, переместившись в то время, когда людей
совсем мало, например, в каменный век, чуть раньше или же чуть позже.
Мне нужен был дикий индийский тигр - и я его достал. Оказывается, поймать
животное - это мелочь, а главное - это получить разрешение властей.
Конечно, без угроз не обошлось - ответственные работники просто не имели
права ловить редкого зверя ради прихоти какого-то фантазера, но индийские
власти в добровольно-принудительном порядке пошли мне на встречу и
поймали крупного здорового самца. Затем, во время карантина пришлось
провести ветеринарное обследование, которое здорово потрепало нервы моему
тигру; потом была транспортировка, нездоровый интерес со стороны средств
массовой информации и законный интерес ко мне и к животному со стороны
контролирующих и проверяющих органов. Мне опять пришлось аккуратно
повлиять на психику определенных людей, как и в Индии, чтобы достичь
нужного мне положительного результата. О деньгах я вообще не говорю -
зверь стоил не просто очень дорого, а совсем очень дорого.
Когда клетку с кошкой, наконец-таки, привезли ко мне домой, то на улице
уже стояла толпа зевак и корреспондентов. Зверь находился в усыпленном
состоянии, он лежал на дне клетки, полосатый и огромный, безучастный ко
всему происходящему. Грузовик опустился на лужайку перед домом, его днище
раскрылось, и машина поднялась вверх, оставив на траве клетку. Я решил,
что она слишком мала для такого большого животного, и зверю в ней явно
должно быть тесно. "Пусть проснется, а затем я его буду дрессировать", -
подумал я и ушел к себе в дом.
На закате я снова подошел к клетке - небо розовело в разрывах между
высокими деревьями и голубовато-серое лежало над головой, - а тем
временем, мой тигр уже очнулся от снотворного и ходил по клетке. Ему было
трудно разворачиваться, низкий потолок едва не касался его ушей -
транспортная клетка предназначена для перевозки, а не для содержания в
неволе.
Я подошел к прутьям, и мы с тигром посмотрели друг на друга. Зверь
фыркнул - я почувствовал мощь и силу скрывающуюся в этом безобидном звуке
