- Ну, господа, чего вы все время толкаетесь... Здесь дуэль или не
дуэль? А, господа?..
Зал маленького ресторанчика начал постепенно заполняться
посетителями.
- Ну и долго вы так упражнялись? - спросил, утирая слезы, Датворт.
- Этого я не знаю, - гордо ответил Рассел. - Я, честно говоря, вообще
ничего не помню. Мне потом об этом человек пять рассказывали, но все
называли разное число. Один даже сказал, что "полторы дюжины". Но это
бред. Он колол меня всего-то восемь раз. Это я насчитал потом на себе.
- Да, совсем немножко. Интересно, что с ним было, когда он посчитал
все эти "разы"?
- Ничего не было.
- Совсем ничего?
- Нет, я же говорю! Я пришел в себя, попросил у него прощения...
- Ты это помнишь или тебе опять кто-то рассказал? - хохотал Датворт.
- Рассказали, конечно... Но все-таки, я же попросил прощения! Я
сказал: "Я приношу вам свои извинения за то, что назвал вашу жену сучкой.
Еще раз извините. Живите долго и счастливо".
- Да, это ты сказал. Но что ты сказал ему потом? Об этом говорила вся
Европа. "Передайте ей, что мы с Мишелем будем ждать ее завтра... то есть
уже сегодня... у мадам Жу".
- Кто тебе это рассказал? Бэссет растрезвонил?!
- Читал я об этом. Исторический факт. Так что неизвестно еще, кто из
нас больший алкоголик.
- Конечно, ты.
- Сейчас мы это проверим.
Чернокожий жестом подозвал официанта и потребовал еще пива и еще
виски.
- Мы здесь ненадолго, зашли расслабиться, - по второму разу повторил
он, заказывая дополнительные две бутылки. - Давно с другом не виделись...
- Но, - продолжил разговор Рассел, - мои пьянки никогда не
заканчиваются трагически. А ты Майкла все-таки убил.
- Ничего себе не заканчиваются! По твоей вине тогда молодому
цветущему юноше напрочь отстрелили задницу. Помнишь?
Шатаясь из стороны в сторону с чувством честно выполненного долга, де
Монтегю шел в поля, рассуждая тихим срывающимся голосом:
- ...и извинился... потому что он бегает и толкается, а это значит...
не дуэль... какое-то чертово безобразие... а значит, честь спасена...
вперед, друзья!..
Слуга де Бэссета бросился к карете, нырнул вовнутрь и через мгновение
появился с двумя пистолетами в руках. Он забегал вокруг своего обалдело
стоящего хозяина, голося и пытаясь вложить в его руку огнестрельное
оружие. Наконец ему это удалось.
- Вот, вот... Убейте этого негодяя! Такие оскорбления надо смывать...
- Пошел вон!
Де Бэссет отпихнул слугу и направился к карете, даже не замечая у
себя в руках пистолет. Слуга заюлил у него на пути:
- Ваша милость, сейчас я его приведу, да? А вы его...
- Ну надоел же... - сквозь зубы процедил дуэлянт и, подняв руку,
чтобы дать затрещину, увидел оружие. - Сейчас я тебе...
- Нет! - не своим голосом заорал слуга, бросаясь бежать. - Хозяин, не
надо! Нет...
Звук выстрела перекрыл его голос, заржали испуганные лошади... Когда
дым рассеялся, на краю поляны стоял человек, держась руками за спину чуть
пониже поясницы. Глаза его были закрыты, а лицо исказила гримаса боли.
- Хозяин, за что? - проговорил он и медленно упал в траву лицом вниз.
Адриан даже не обернулся, уходя все дальше и дальше.
- Этот юноша отделался легким испугом, - оправдывался Рассел. - С ним
ничего страшного не произошло. А задница зажила за каких-нибудь десять
дней.
- Только ты так лихо засветился, что тебе пришлось срочно сматываться
в Америку, - напомнил чернокожий.
- Но зато все обошлось. А в Америке я встретил тебя. Так что все к
лучшему...
- Все к лучшему! - передразнил его Датворт. - Из-за тебя тогда чуть
не начались новые средние века. Еще немного - и стали бы жечь колдунов.
Спасибо Великой французской революции, что отвлекла всех от этого
полезного дела.
- Ну и что? Зато это были неплохие времена. Мы много путешествовали,
много дрались...
- И много пили.
- И очень много пили, - подтвердил Рассел. - Ведь это именно из-за
бум-бума у тебя были тогда неприятности?
- Да. Только почему "были"? Они у меня всегда есть, и всегда из-за
выпивки.
- Но тогда, насколько я помню, тебя хотели повесить?
- Хотели. Я украл у надсмотрщика бутылку джина и немного расслабился,
- зажмурился Датворт, вспоминая, как ему тогда было хорошо.
- Ну да, а расслабившись, отделал его же так, что чуть не убил, -
помог воспоминаниям Нэш.
- Это потому, что он был неправ. Сказал, что меня срочно надо
повесить в наказание за плохое поведение и пьянство. Сам, гад, не
просыхал, а еще воспитывал. Не мог же я терпеть такие издевательства. Вот
и...
...Обгоревшие останки форта возникли на ярко-рыжем ковре выжженной
солнцем прерии как диковинный мираж. Раскаленный воздух дрожал, и черные
силуэты развалин шевелились в дьявольской пляске. С трудом передвигая
ноги, Дусул дошел до поваленных бревен разрушенного частокола форта и
тяжело опустился на колени, лаская руками обгоревшие останки дерева. Сил
не хватало даже для того, чтобы пошевелить веками и хоть на мгновение
прикрыть от солнечных лучей воспаленные глаза.
Дусул не знал, сколько он прошел. Десять миль или тысячу. Он только
помнил, что промелькнула длинная череда дней и ночей. Сколько их было? На
ногах висели свинцовые колодки усталости. Все дни изматывающего блуждания
по прерии его преследовала только одна мысль: что люди с плантации могли
пуститься в погоню, и тогда - конец. Виселица, и... И он не сможет
умереть, а притвориться не по-лучится, и они раскроют его тайну.
Всматриваясь в горизонт, он не видел ничего, кроме плывущего марева,
исходящего от земли. Жара звенела, создавая иллюзорные озера у самого края
земли, расточительно выплескивавшие свои голубые бездны за горизонт.
Вода.
Только сейчас Дусул понял, насколько обезвожено его тело. Это была
уже не жажда. Внутри была такая же пустыня, как и снаружи.
Но самое страшное, что пустыня царила во всем теле. Оно настолько
высохло, что остался только скелет, обтянутый пергаментом кожи, которая
посерела и была иссушена так, что даже солнечные ожоги, лопаясь, не
кровоточили, а лишь выпускали капельку бесцветной жидкости и тут же
затягивались, образуя уродливые, неразглаживающиеся рубцы. Самым страшным
было, однако, другое: начавшие подсыхать глаза видели все хуже и хуже.
Превозмогая боль во всем теле, он поднялся на ноги и, шатаясь, вошел во
двор уничтоженного форта. Когда именно произошло сражение, определить было
невозможно. Остовы строений успели зарасти чахлой травой, выгоревшей под
беспощадными лучами. Она окутывала все вокруг призрачным желтым туманом.
Дусул обошел развалины по периметру. В квадрате фундамента одной из
сгоревших построек он обнаружил целую гору лошадиных и человеческих
костей. Похоже, индейцы после битвы собрали сюда все трупы бледнолицых.
Очертания фундамента указывали на то, что это была конюшня. Лошади, скорее
всего, сгорели во время внезапно начавшегося пожара, пока люди сражались.
Обогнув незаросшую могилу, Дусул оказался рядом с небольшой деревянной
постройкой.
Странник растащил в стороны верхние доски, перевесился через разбитые
обгорелые бревна сруба заброшенного колодца и заглянул вовнутрь. Из
темного провала пахло сыростью и гниющей древесиной. Это был настоящий
фимиам, и Дусул двинулся навстречу божественному запаху жизни. Ноги сами
по себе распрямились и, перевалившись через край, он упал в прохладный
мрак колодца. А потом пил, пил, пил... Вода холодным потоком вливалась в
тело, впитывалась кожей... Он отмокал, приобретая свой прежний вид,
наливаясь водой, как воздушный шар воздухом, пока не превратился вновь в
высокого и крепкого чернокожего.
Сознание вернулось резким ударом. Перевернувшись на спину, он
посмотрел наверх. В квадрате колодца было видно ночное небо, на котором
горели яркие звезды. И в то же мгновение в его мозгу, обжигая сознание,
вспыхнула мысль: "Меч"!
Развязав на груди узел, он сбросил с плеча тонкую веревку и вынул
из-за спины большой тряпичный сверток, в котором хранилось самое ценное,
что было у него. Размотав грязные тряпки, Дусул извлек из них большой
ятаган.
Вставив широкое лезвие в щель между бревнами, он подтянулся на нем,
цепляясь пальцами рук и босых ног за скользкую от сырости обшивку
колодезного штрека. Перемещая меч и упираясь в стены руками и ногами,
Дусул постепенно выбрался из колодца, используя меч как опору.
Над прерией висела ночная прохлада. Он прошел всего ярдов десять, не
больше, и опустился на траву, поглощенный внезапно набросившимся на него с
яростью бешеного льва сном. Спал он до тех пор, пока приближающееся
фырканье и топот конских копыт не разбудили его.
Дусул подскочил, крепко сжимая в руке оружие. Солнце уже выползло
из-за горизонта и висело в белой дымке, пытаясь разогнать свежесть ночи.
Он осмотрелся. Пегий жеребец мирно пасся неподалеку от него. В дорогой
сбруе с серебряными накладками, покрытый красной попоной, он скорее
походил на ярмарочное животное, чем на коня, который привез своего хозяина
черт знает куда через всю пустыню. Владельца, однако, нигде видно не было.
"Неужели приблудился?" - мелькнуло в голове Дусула.
Но сам же с собой не согласившись, он принялся оглядываться с двойным
энтузиазмом. Во-первых, конь был упитанный и бодрый, щипал траву и не
рвался к колодцу, а во-вторых, страшно заболело в груди, а это кое-что
значило.
Квадратная фигура внезапно возникла возле Дусула, словно выросла
из-под земли. Человек был среднего роста, с невероятно широкими плечами,
укутанный в длинный, до пят, лазурный плащ; опять же - рыжие волосы,
зеленые глаза...
- Доброе утро, - громко произнес незнакомец. - Наконец-то ты пришел.
Я жду тебя здесь уже почти год. Я рад.
Он сбросил плащ, под которым обнаружилось крепко скроенное тело,
одетое в короткую тунику. Потом вскинул руку, и Дусула отбросило назад
волной боли, от которой ему пришлось зажмуриться и стиснуть зубы, чтобы не
закричать. Глухо простонав что-то нечленораздельное, Дусул собрался в
комок и приготовился к отражению последующих атак.
Незнакомец хрипло рассмеялся. Только теперь Дусул заметил в его руке
короткий римский меч.
- Я вижу, что ты узнал меня, - незнакомец радостно улыбнулся, - и
тоже рад долгожданной встрече. Пока мы не начали, я хочу тебе передать
привет. От твоего учителя. Он мертв. Я убил его, и он почти не
сопротивлялся. Он знал, что я сильнее его, а значит, сильнее тебя. Поэтому
пора приступать.
Холодная волна прошла по спине Дусула. Не произнеся ни звука в ответ,
он набросился на человека в тунике, бешено вращая ятаганом. Бой длился
считанные секунды. Зазвенели, сходясь, клинки, рассыпали звон металла над
пробуждающейся ото сна прерией. Люди двигались быстро и бесшумно.
Создавалось впечатление, что две сверкающие иголки мелькают в руках
невидимой швеи, сшивая прозрачный жаркий воздух, а за ними мелькают две
нитки. Черная и белая.
Разрубленное пополам белое тело упало на песок, заливая его потоками
крови. Дусул отошел в сторону, отирая пот со лба.
Серебряные молнии и голубые искры окутали лежащего, подтягивая
половинки друг к другу. Резкий поток обрушился на чернокожего, сбивая с
ног, поднял с земли тучу пыли и человеческие останки и, поддерживая,
соединил в одно невредимое тело. После этого, свернувшись в воронку, ветер
стих так же внезапно, как и возник.
- Ты самонадеян и глуп, асарус, - взревел восставший противник,
