затерянное в самом сердце величественных гор. Площадка, поросшая густой
ярко-зеленой травой и миниатюрными, истерзанными ветром кустами, уходила в
пропасть буро-серым утесом, нависшим над глубиной огромным куском омытого
дождями и вылизанного воздушными потоками камня.
Спешившись и оставив коней на траве, где те замерли, послушно
уткнувшись в зеленый ковер, люди прошли к обрыву и долго смотрели, как
из-за большой гряды напротив выплывала огромная грозовая туча. Солнце,
испугавшись ее свинцовой мощи, поспешило сдаться в плен, нырнув за серые
решетки плотных облаков.
Только черные полоски бесстрашно парили в небе. Это птицы, чувствуя
приближение грозы, купались в беснующихся в вышине потоках. Почти не
шевелясь, птицы то резко меняли направление, послушные воле
разбушевавшейся стихии, то вдруг начинали отчаянно бороться с ней,
исступленно дергая крыльями.
Понаблюдав за бесконечным танцем пернатых, стоявшие на краю пропасти
люди пошли обратно. Свист ветра в ушах нарастал, вытеснив все остальные
звуки. Поэтому, когда сталь ударилась о сталь, ничего не изменилось. Так
же выл ветер, так же носились в серой пустоте черные полоски.
Фигурки двух сражающихся на мечах людей протанцевали по плато, а
после, оставив траву ненасытным лошадям, перешли на голый утес,
возвышающийся над горной страной. На мгновение даже солнце выглянуло из
своей темницы. Взглянув на дерущихся, оно сразу же потеряло к ним интерес
и скрылось обратно, жалуясь на головную боль от перемены погоды.
Внезапно из рук одного из людей выпал сверкающий меч и, кувыркаясь,
полетел в оскаленную пасть каменного провала. Солнце замерло, решив
пронаблюдать исход поединка. Меч падал. Подойдя к обрыву, люди склонились,
глядя вслед падающему оружию. Так и не дождавшись, пока закончится этот
долгий полет, один из стоящих - тот, у которого выбили меч, - рванулся за
ним в пропасть.
Оставшийся стоять наверху поступил еще глупее. Открыв в удивлении
рот, он закричал:
- Рамирес! - и, бросив свой меч в пропасть, с минуту помедлил и тоже
ринулся вниз.
Головная боль у солнца разразилась с новой силой. Оно прорычало
сквозь огненные зубы:
- Идиоты!
И, плюнув дождем, убежало за серую стену туч отдыхать от безумств
этого мира.
Они шли по песчаному берегу, усыпанному мелкими ракушками и корявыми
сучьями деревьев, принесенных сюда приливом.
- Каким ты теперь себя чувствуешь, Мак-Лауд?
- Мир, который вокруг меня, теперь во мне. И я тоже в нем, - ответил
Конан, падая на песок. - Я счастлив.
Рамирес расстегнул застежку плаща, и тот бесформенной массой упал с
его плеч. После чего испанец сел рядом и принялся стаскивать с ног
промокшие сапоги.
- Нам остается запомнить совсем немного, - улыбнулся он.
По ступеням поросших кустарником шхер спустился огромный олень с
раскидистым деревом ветвистых рогов на голове. Он грациозно подошел к
большему кусту и, беспечно шевеля ушами, начал объедать сочные листья.
- Ты видишь его? - тихонько спросил Рамирес, стараясь не шевелиться и
указывая взглядом на благородное животное.
Конан медленно приподнялся на локте.
- Это вожак, - прошептал он.
Рамирес покачал головой и приказал:
- Вставай.
Олень встрепенулся, заметив присутствие незнакомцев. Подняв голову,
он спрыгнул на пляж и, не останавливаясь, побежал туда, где виднелась
тропинка, по которой можно было подняться наверх, на спасительные уступы
шхер. Выбивая из земли сильными копытами небольшие камни и положив рога на
спину, он бежал прочь так вдохновенно, словно уходил от настигающей его
стрелы.
- Представь, Конан, что ты стрела. Ты начинаешь уходить назад. Ты
уходишь назад все дальше и дальше, чувствуя внутренностями пружину тетивы.
Это та сила, благодаря которой ты сможешь быть тем, кем ты должен быть. И
ты уходишь назад, а сила растет, - Рамирес положил руку на плечо Конана. -
Но быть стрелой может любая железка. Представь себя, Конан, вот этим
оленем. Ты видел, как он победил. Он обогнал стрелу, потому что его сила -
это сила, сохраняющая жизнь. И он быстрее, чем стрела. Вперед, Мак-Лауд!
Рамирес рванулся с места и полетел, подымая тучи брызг, по полосе
воды, облизывающей пляж.
- Я чувствую его! Я слышу!.. - закричал Конан и побежал следом.
Легкое гибкое тело стелилось по воздуху, не ощущая собственного веса,
словно его несла вперед неведомая сила.
Конан и Рамирес прошли по изнывающему от зноя лугу и, миновав
поросший вереском и тоненькими чахлыми кленами холм, углубились в
прохладный полумрак леса. Миллиарды листьев плотным занавесом закрывали
солнце, не давая ночной прохладе и сумраку уйти из-под их мягкой тяжелой
защиты. Ковер из густой травы и широких листьев папоротника, украшенный
камнями, скрытыми целиком под бархатом мха, был влажен. Рамирес поднялся
на пригорок, Конан последовал за ним.
- Сегодня ты узнаешь, каким ты стал воином.
Он приставил клинок к груди Конана. В один миг клеймора оказалась в
руке шотландца и отразила нападение. Еще один выпад, зазвенела сталь, и
Конан вновь застыл в стойке, готовый встретить новые атаки. Его ничего не
выражающие глаза смотрели куда-то вдаль, за Рамиреса, как будто его вообще
не было.
- Очень хорошо, - испанец тоже встал в стойку.
Его тонкие усы приподнялись, обнажая ряд ровных зубов.
Еще раз описала восьмерку древняя катана, пытаясь достать тело
Конана, но клеймора успела перехватить последний взмах.
- Отлично. Ты просто молодец, - восторженно произнес Рамирес,
останавливая руку над головой.
Улыбка появилась и на губах шотландца. И тут же Рамирес превратился в
грозовую тучу, сверкающую молнией меча. Сталь заплясала в воздухе
молниеносными разрядами, и Конан снова провалился в бездонную пустоту боя.
Но вдруг что-то произошло. Седая туча блеснула последней вспышкой,
которая, встретившись со вспышкой клейморы, растворилась. Голубое лезвие
выпало из рук Рамиреса, отлетая в сторону, и испанец упал рядом с ним в
заросли папоротника.
Меч Конана лег на его грудь, касаясь острием подбородка. Рамирес
замер, но в его лице не было ни страха, ни удивления. Ничего. Оно было
таким же, как и всегда, когда он разговаривал с Конаном, словно они все
еще продолжали неоконченный разговор. Он лежал на земле и ждал, чувствуя,
что его собеседнику предстоит ответить на сложный вопрос.
Напряжение в руке Конана возрастало с каждой секундой.
Мак-Лауд увидел, что его учитель находится во власти одного страшного
человека, сжимающего в руках меч. Кто он, этот человек?
Конан вспомнил все, что произошло с тех пор как пришел Рамирес, как
тот стал его учителем - и понял, что готов отдать за него жизнь. Поэтому
надо было что-то делать, чтобы сейчас спасти испанца.
Черты лица убийцы... Знакомые... Кто же он, этот человек?
Но разве это так важно, кто он? Если нужно просто уничтожить его и
его смертоносную сталь, которая, становясь все тяжелее, стремится
упасть...
И поэтому Конан подошел и опустил клинок на шею этого человека.
Убийца из деревушки Глен-Финен умер. И родился Конан Мак-Лауд.
- Вставай, мой добрый брат, - произнес он, помогая Рамиресу
подняться.
Сутулый парнишка принял поводья из рук Конана и отвел коней в
просторное стойло.
- Дай им отборного овса. Слышишь, отборного!
Рамирес бросил вслед своим словам серебряную монетку. Паренек ловко
поймал ее и, улыбнувшись, отправил в складку одежды под поясом.
- Не понимаю, Конан, зачем мы пришли на этот праздник?
Он пристально всматривался в лица проходивших мимо людей.
- Это ведь ярмарка, Рамирес, - Мак-Лауд сиял, различая в разноцветной
толпе бордовое платье своей ненаглядной Герды. - Неужели у вас в
Испании... То есть у вас в Египте...
- У нас в Испании... - Рамирес неопределенно хмыкнул. - Наверное,
есть... Конечно есть! Просто я не очень люблю эти шумные сборища, - и,
встрепенувшись, словно только что проснулся, произнес: - Да! Герда же
очень хотела побывать тут. Тогда все ясно.
Они прошли между рядами съехавшихся сюда со всей округи торговцев и
покупателей, между импровизированными столами и гружеными повозками.
- Герда очень хотела побывать здесь, - повторил Конан.
Дорогу им преградила шумная группа, следящая за представлением,
устроенным бродячими менестрелями и трубадурами. Играя на лютнях и
дудочках, в сопровождении больших армейских барабанов артисты пели
издевательские стишки об английском короле и его окружении. Зрители весело
приплясывали вместе с ними, пытаясь повторить припев липнущей к языку
мелодии.
Рамирес прошел сквозь толпу и лениво бросил мелкую монетку к ногам
поющих.
- Ты что, интересуешься политикой? - удивленно спросил его Конан,
продолжая оглядываться на артистов, когда они выбирались из балагана.
- Нет, - Рамирес покачал головой. - Просто они хорошо играют. Мне
понравилась их музыка. А тебе?
- Хм... Меня не интересует ни то, ни другое.
- А что тогда? - Рамирес прищурился. - Герда?
- Конечно, Герда! Я давно хочу тебе сказать, брат... Я хочу иметь
семью.
- Мы не можем иметь семью, - покачал головой Рамирес.
- Почему?
- Семья останавливает мысль. Ты тогда не сможешь быть воином, -
твердо сказал испанец.
- Нет. Я не могу ее оставить. Она будет несчастна.
- Она все равно будет несчастна.
- Она будет счастлива, когда у нас появятся дети...
Рамирес взял его за руку, останавливая, и тихо сказал:
- У бессмертных не может быть детей.
- Но что я... - Конан вдруг почувствовал, что земля под его ногами
закачалась, и тихим испуганным голосом спросил: - Что же я смогу сказать
ей?
Он взглядом указал на приближающуюся к ним девушку.
Герда подошла к ним и, опустив на землю мешок, в котором что-то
трепыхалось, обняла Конана за шею. Тот подхватил ее на руки и принялся
быстро кружить. Девушка громко завизжала, и Конан поставил ее на ноги.
- Они будут жить у нас, - она указала на копошащийся мешок. -
Подождите меня где-нибудь неподалеку, пожалуйста. Я пойду купить себе
новое платье, ведь сегодня праздник.
Герда двинулась к воткнутым в землю рогатинам, на которых висели
разнообразные тряпки. Навстречу ей из-за большой телеги с криком и
улюлюканьем внезапно выбежала ватага мальчишек, одетых в огромные, висящие
на них мешками отцовские рубахи и сползающие на глаза шлемы. Облепив Герду
со всех сторон, они стали кружить вокруг нее, вскидывая вверх деревянные
мечи и копья. Девушка, улыбаясь, подняла руки вверх, понарошку сдаваясь в
плен на милость победителя.
Щуплый долговязый парнишка, по-видимому, бывший в этой армии вожаком,
в лучших рыцарских традициях склонился в почтительном поклоне и, положив
на землю свое грозное оружие, приподнялся на носочки и попытался
поцеловать Герду в губы. Она отшатнулась, и с хохотом схватив сорванца под
мышки, перенесла его к повозке, словно взяла в плен, и отпустила ему
легкий подзатыльник.
Мальчишка почесал патлатую голову, напялил на нее упавший шлем и
повел свою армию дальше в поход, голося и присвистывая.
- Ух, сорванцы, - прокричала Герда им вслед и, счастливо улыбаясь,
пошла своей дорогой.
- Она прекрасна, - восхитился Конан и двинулся вслед за ней.
- Ты должен оставить ее, брат, - тяжело вздохнув, пробормотал
Рамирес.
Конан, ничего не ответив, зашагал в сторону дерущихся на
импровизированном помосте полуобнаженных борцов. С минуту он наблюдал за
