или в его собственной голове. Откуда у Конана возникла такая странная
мысль, он сам, наверное, ответить бы не смог.
- Обо всем, - голос звучал изнутри. - Представь себе, что мы просто
два странника, которые встретились на дороге. Расскажи мне о себе. Кто ты
и зачем оказался здесь. Расскажи...
- Нет, сначала расскажи ты.
- Ладно. Я изучаю вас.
- Кого это вас?
- Всех вас, людей.
- Шотландцев?
- Пусть так.
- Так, значит, ты шпион? Шпионишь для англичан? - разочарованно
заметил Конан.
- Нет. Англичан я тоже изучаю. И других людей тоже. Скажем так: я
изучаю всех людей, всех государств и народностей. И поэтому я сейчас
разговариваю с тобой.
- И только для этого ты пришел сюда?
- Я сюда не пришел.
- То есть как? Ты же здесь.
- И да и нет. Я везде.
- Послушай-ка, - раздраженно проговорил Мак-Лауд, - перестань
говорить загадками!
- Не кипятись! Сейчас я тебе все объясню. Я из другого мира, и на
вашей земле никто обо мне ничего не знает.
- Значит, ты лазутчик, которого еще не обнаружили. Шпион какого-то
вражеского государства, которое хочет захватить Шотландию, но боится
признаться в этом. Ты, конечно, солжешь...
- Ты глуп, Конан. Рамирес прав.
- Откуда ты знаешь испанца? Ты следил и за ним тоже?
- Я тебе уже объяснял, что я из другого мира. И мне наплевать на вашу
междоусобную ерунду. Меня здесь вообще нет, и мне нечего делить с вашим
народом!
- Тогда почему же я тебя слышу? - немного успокоившись, спросил
Конан.
- Ты меня не слышишь. Ты же только что сам убедился в этом. Ты меня
думаешь, точно так же, как и я думаю тебя. Понятно?
- Нет. Не понятно, - Конан разочарованно покачал головой, но
почему-то успокоился окончательно.
В конце концов, если "его" нет, то чем "он" может угрожать? И поэтому
Конан спросил:
- Тогда объясни мне все-таки, что тебе нужно?
- Давай отвлечемся от этой темы, - предложил собеседник. - Расскажи
лучше ты мне, что тебе здесь нужно, что ты здесь делаешь?
- Я здесь становлюсь воином, - гордо проговорил Мак-Лауд.
- Как это?
- Меня оставил здесь мой учитель. Он спросил, что я вижу вокруг себя,
а потом ушел. Поэтому я и принял тебя за него. Так что я сижу здесь,
смотрю... Только ничего не вижу. Ты вот пришел, то есть, извини, не
пришел, то есть... Ну, ты понял.
- Так я помешал твоим размышлениям? Я не нарочно. Просто ты уже думал
о конкретных вещах, и я решил...
- Да нет! Ни о чем я не размышлял и ничего еще не почувствовал.
Только тебя...
- Как ничего? Разве ты не почувствовал, насколько это странное место?
Разве это не чудо, что этот пень теплый и на ощупь напоминает шерстяное
одеяло, разве не чудо, что он греет и защищает тебя от холода и холодного
тумана и прохлада не может пересечь его границ? Разве не чудо, что ты
здесь уже почти сутки и тебе не хочется ни есть, ни пить?
- Я об этом как-то не думал, - растерянно признался Конан, и ему
стало стыдно, что все это увидел кто-то без тела и из другого мира, а он,
сидя собственной задницей на этом чуде, ничего не заметил.
- В вашей легенде говорится, что из этого дерева были сделаны круглый
стол и трон короля Артура, который был воином, рыцарем без страха и
упрека, без ненависти. Ты понял, почему так рассказывают?
Горячий воздух висел над землей, размывая очертания деревьев вокруг
поляны. Птичьи голоса стихли, расплавленные жестоким солнцем, и только
звон вибрирующих солнечных лучей наполнял лес. Взгляд Конана упал на
землю. Под стеблями высокой травы ползали муравьи. Там, в тени, они не
страдали от испепеляющего жара полуденного солнца. Занятые своими
муравьиными делами, они не обращали внимания на то, что над ними травяной
купол, который помогает им выжить.
И вдруг перед его глазами пронесся нескончаемый поток птичьих гнезд,
мышиных нор и человеческих домов, мелькали какие-то странные животные,
которых он никогда не видел, их дома, опять дома людей, но сделанные
почему-то из снега или из каких-то листьев, как будто... Поток жизни омыл
душу и умчался, но он мог вернуться.
"Да, я понял, - подумал Конан. - И еще я понял, что это только
легенда".
- Ты будешь воином, - тихо сказал голос.
- Я буду воином, - согласился Конан. - Потому что пришло мое время
встать под удар вражеского меча во имя того, кто назвал день моего
появления в этом мире, кто послал мне учителя, кто сам является моим
учителем и кто показал мне силу, которая поддержит меня всегда и везде,
где бы я ни был. Мне надо еще научиться ею пользоваться, но я стану
воином.
Оранжевые блики ложились на траву. Уставшие после трудного дня
солнечные лучи пробивались сквозь плотную шапку листвы косыми нитями,
вышивающими мягкие тени на зеленом бархате поляны. С каждым стежком они
теряли свою силу, потому что клубок золотого солнца катился все дальше и
дальше, убегая за горизонт.
Фиолетовые клубы сумерек обняли пушистый лес. Ночной холод опускался
резкими бодрящими волнами, оседая крупными каплями вечерней росы на
широких травинках. Полукруг луны выплыл из лесного мрака, и тусклый
желтеющий свет боязливо повис над верхушками деревьев. Поляна
преобразилась. Желтый сверкающий ковер лесным озером лежал перед Конаном,
а пень, словно белый остров, стоял посреди этого великолепия.
Наклонившись, Конан увидел перед собой только одну капельку,
замершую, скованную страхом под великим и бескрайним небом на дне лесного
колодца. В капельке отражался полумесяц, такой же желтый и великолепный,
как и на небе; и он точно так же дарил свет своему маленькому миру. В
капле отражался какой-то город. По его улицам ходили маленькие человечки с
крылышками и без них, маленькие барышни в высоких островерхих шапочках.
Они что-то пели, играли на маленьких дудочках и танцевали.
Конан прислушался. Ноты капельками упали в бездонное небо. Звуки,
льющиеся из росинок, сливались в тоненькие трели, которые сплетались в
музыку. Она гремела на весь лес, она гремела везде, где росли потомки
великого дерева жизни.
Тело Мак-Лауда, повинуясь этому ритму, задвигалось в странном танце.
- Пойдем домой, мой мальчик...
- Ты уходил отсюда стариком, Рамирес.
- Это было давно. Целую жизнь назад. Пойдем домой.
- И ты опять молод.
- И я опять старик. Пойдем домой.
- А разве мы не дома?
- Конечно, дома. Пойдем домой.
- Пойдем.
Бой был изматывающим. Рамирес наносил удары с неимоверной быстротой.
Конан сдерживал атаки испанца, каждый раз стараясь отбросить противника
хоть на несколько шагов, чтобы получить вожделенное мгновение передышки.
Парируя прямой выпад Рамиреса, шотландец отлетел в сторону, словно листок,
подхваченный ураганом. Лезвие клейморы лязгнуло о скальную плиту и
застряло в узкой трещине в камне.
Времени для извлечения оружия из ловушки не было. Беспощадный испанец
поднес меч к горлу Конана.
- Ты снова мертв, - проговорил он спокойным ровным голосом.
Мак-Лауд опустил меч и выпрямился, тяжело дыша.
- Я опять что-то не так делаю, - прохрипел он, - но никак не могу
понять, что именно.
- А что тебя смущает?
- Неужели я слабее тебя?
- Нет.
- Но тогда почему же я не могу остановить твои удары, а ты
останавливаешь мои не глядя. Почему через несколько минут боя я устаю, а
ты, упражняясь часами, дышишь так же ровно, как и в первые минуты
тренировок, и не чувствуешь усталости?
- Я рад за тебя. И горд, - сказал Рамирес. - Ты видишь то, что должен
видеть. Ты научился видеть, но ты не умеешь дышать.
- Разве можно не уметь дышать?
- Разве можно так быстро забыть, что с тобой только что произошло?
Дело все в том, что ты не умеешь дышать и держаться на ногах. А для того,
чтобы этому научиться, тебе нужно совсем немного. Ты просто должен
чувствовать каждый вдох вот здесь, - Рамирес постучал кулаком по пряжке
пояса, на котором висел его меч. - Представь себе, что у тебя здесь
волынка. И ты играешь на ней. Ты надуваешь воздухом мягкий кожаный мешок,
который, наполняясь, становится упругим и может звучать. Только это ты
звучишь своими движениями. Чем сильнее сдавишь воздух в мешке, тем громче
будет музыка. Ты сам волынка и волынщик. Попробуй. Смотри, вдыхай коротко
и быстро носом, а выдыхай медленно, словно поешь, через рот. Ну, что ты
чувствуешь?
- Внутри появляется какой-то упругий теплый шар. Что это?
- Это ты, но это еще не все. Попробуй почувствовать, что дышишь всем
телом, что воздух в тебя поступает и через ноги, и через руки, и через
кожу. На это уйдет чуть больше времени, но это необходимо. Почувствуй
ногами землю, представь, что это шар, большой и тяжелый, и ты его не
можешь поднять. Он лежит на земле и дышит своей поверхностью, и земля
отдает ему свою силу. Этот шар - ты. Этот шар - ты и твой меч. Возьми его,
и попробуем. Но почему теперь ты стал двигаться медленнее?
- Я стал дышать так, как дышишь ты.
- Когда твое тело привыкнет к нужному ритму и ты сможешь себе
позволить не следить за формой своего тела, не думать об этом, а просто
дышать движениями, ты сможешь двигаться так быстро, как тебе будет угодно.
Ведь в одном выдохе волынки может быть один долгий звук, а может быть и
множество коротких. И чем более искусен волынщик, тем быстрее он
перебирает руками, поднося к губам дудочки, тем быстрее меняется звук.
- Почему ты опустил меч, Мак-Лауд?
- Мы деремся с тобой целый день, - Конан посмотрел на Рамиреса
исподлобья.
- Ты устал? - Рамирес положил меч в ножны и подошел к нему.
- Любой бой не может продолжаться так долго.
- Ты болен.
- Что? Я здоров.
- Ты хочешь знать, почему до сих пор я не победил тебя, хотя мог бы
это сделать уже не раз?
- Да. Я думаю, что ты этим унижаешь меня.
- Ты сам унизил себя.
- Нет, мне надоело, что ты издеваешься надо мной.
- Ты болен.
- Я здоров.
- Почему ты опустил меч, Мак-Лауд? Ты не хочешь жить? Да. Я говорил.
Я говорил, что нет ни жизни, ни смерти, ни победы, ни поражения. Я
говорил, что надо идти туда, куда зовет тебя твое сердце. Но я никогда не
учил тебя гордыне. Я говорил тебе, что меч должен думать тобой, а не ты
должен думать мечом. Не ты его хозяин, а он твоя душа. До тех пор, пока ты
держишь его в своих руках, ты жив. Таково твое предназначение. Потому это
не бой продолжается так долго. Неужели ты подумал, что твое предназначение
- бессмыслица?
- Учитель...
- Ты болен. Болезнь - это навязчивая идея. Ты хочешь узнать, когда же
наконец ты сможешь победить меня?
- Учитель...
- Ты уже можешь победить. Но сначала надо избавиться от этого
желания. Желания победить. И от желания показать свои знания. И от других
желаний. И даже от желания избавиться от всех желаний. Если хоть одно
желание, хоть одна идея завладеет твоим разумом, он потеряет свободу и не
сможет бесконечно двигаться. А с ним остановишься и ты. Ты задумаешься и
не сможешь сражаться.
- Рамирес, - простонал Конан, - я никогда этого не пойму. Что же
делать?
- Это очень хорошо. Это не нужно понимать. Нужно быть. Быть в том
состоянии, как будто тебя нет вообще. Ты этого не поймешь и не
почувствуешь, но это почувствует твой меч. Твой меч соединится с твоей
душой - и тогда ничего уже не будет стоять между твоим мечом и твоим
предназначением. Даже ты сам. Пусть когда-нибудь меч почувствует твою
руку, Мак-Лауд.
Два всадника поднимались по узкой тропинке на широкое плато,
