заброшенной на землю с враждебной, давно уже мертвой планеты.
Мы прощупывали взглядами горизонт на западе, пока у нас не заболели
глаза. Ничего. Совершенно ничего. Ничего, кроме бесконечной пустыни. Мы
обшарили поверхность безбрежной реки от самого севера до самого юга, в
пределах 180 градусов, - и ничего не заметили. Прошло три минуты. Все равно
ничего. Я почувствовал, как мои кровяные тельца потихоньку смерзаются в
ледышки.
В робкой надежде, что, может быть, мы уже миновали "Дельфин", обойдя
его с севера или с юга, я повернулся и уставился на восток. Это было
нелегко, от морозного штормового ветра на глаза мгновенно навернулись слезы,
но все же терпимо: теперь не приходилось укрываться от острых ледяных
иголок. Я медленно обвел глазами еще один полукруг окоема, сделал паузу,
потом обвел еще раз и еще. И схватил Хансена за локоть.
- Взгляните-ка туда, - сказал я. - На северо-восток. Четверть мили,
полмили - не больше. Что-нибудь видите?
Несколько секунд Хансен исподлобья вглядывался в указанном мною
направлении, потом тряхнул головой.
- Ничего не вижу... А вы что, по-вашему, видите?
- Не знаю. Не уверен. Мне кажется, там, в этой ледяной вьюге, что-то
светится. Чуть-чуть. Может, просто такое место - более светлое.
Добрых полминуты Хансен разглядывал поверхность ледяной реки, прикрывая
глаза ладонями. Наконец заключил:
- Совсем плохо. Я ничего не вижу. Может, глаза у меня испортились за
последние полчаса, но я даже представить не могу, что там что-то есть.
Я отвернулся, дал отдохнуть слезящимся от напряжения и ветра глазам,
потом снова уставился вдаль.
- Черт бы его побрал! - сказал я. - Не уверен, что там что-то есть. Но
не уверен, что там и нет ничего.
- Ну, а что именно вам кажется? - устало, без особой надежды спросил
Хансен. - Свет?
- Вертикальный луч прожектора. Луч, который не в состоянии пробить эту
ледяную мглу.
- Это просто самообман, док, - уже почти обреченно заметил Хансен. -
Вам просто очень хочется это увидеть. Кроме того, получается, что мы уже
миновали "Дельфин". А это невозможно.
- Ну, почему же невозможно? Как только мы стали карабкаться на эти
проклятые торосы, я потерял ощущение времени и пространства. Нет, это вполне
возможно.
- Вы все еще видите что-нибудь? - В голосе у лейтенанта звучали
пустота, безразличие, он явно не верил мне и даже разговаривал нехотя.
- Может быть, у меня тоже испортилось зрение, - признался я. - Но, черт
меня побери, все равно я не уверен, что ошибаюсь.
- Ну, ладно, док, давайте двигаться дальше.
- А куда двигаться?
- Откуда я знаю? - У него так стучали зубы от пронизывающего нас
морозного ветра, что я едва мог разобрать слова. - По- моему, это уже не
имеет особого значения...
У меня даже дыхание перехватило, когда именно там, где мне чудилось
свечение, не больше чем в четырех сотнях ярдов от нас, бурную ледяную реку
вдруг пробила ярко пылающая ракета, - оставляя позади искрящийся след, она
унеслась высоко-высоко прямо в чистое небо. Она поднялась на пять или шесть
сотен футов над нами и там взорвалась, рассыпавшись ослепительно яркими
красными звездочками, ураганный ветер подхватил эти звездочки и понес на
запад, и они, постепенно угасая, стали медленно опускаться на землю,
оставляя небо гораздо более пустым и холодным.
- Ну? Что теперь скажете? Имеет значение, куда идти? - спросил я у
Хансена. - Или, может, вы и этого не заметили?
- То, что я только что видел, - благоговейно произнес лейтенант, - это
самое прекрасное зрелище, которое сын моей дорогой матушки когда-нибудь
видел... И когда-нибудь еще увидит! - Он хлопнул меня по спине так, что я
едва не свалился с тороса. - Мы сделали это, док! - заорал он во все горло.
- Мы это сделали! Ты смотри, откуда и силы взялись! О дом, наш дом, наш
милый дом! К тебе идем, к тебе идем!..
Через десять минут мы были уже дома.
Глава 6
- О Господи, как здесь чудесно, - вздохнул Хансен в счастливом
ошеломлении, переводя взгляд с капитана на меня, потом на стакан в своей
руке, на капли воды, стекающие с меховой одежды, на потолок капитанской
каюты и снова на капитана. - Тепло, светло, уютно - о дом, мой милый дом!..
А я уже думал, что никогда больше его не увижу. Когда поднялась эта ракета,
шкипер, я как раз высматривал местечко поудобнее, чтобы приткнуться там и
помереть. И это не хиханьки, это вполне серьезно.
- А доктор Карпентер? - улыбнулся Свенсон.
- А у него что-то не в порядке с головой, - заявил Хансен. - Он все
никак не решался признать поражение. Ослиное упрямство, иначе не назовешь...
Хансен говорил так бессвязно, ни к селу ни к городу, не потому, что
испытывал ошеломляющее облегчение и раскрепощенность, такие обычные для
людей, только что переживших стресс и величайшее напряжение сил. Он был
слишком крепок духом для этого. Это знали и я, и Свенсон. Тем более, что мы
уже минут двадцать как вернулись на корабль, успели все рассказать,
напряжение спало, спасательная операция близилась к счастливому завершению,
и жизнь постепенно обретала свои привычные, будничные формы. Но когда
опасность позади и все входит в нормальную колею, человеку свойственно
возвращаться мыслями в пережитое. Я прекрасно знал, что стоит сейчас у
Хансена перед глазами: обугленное, изуродованное, бесформенное тело того,
кто когда-то был моим братом. Он не хотел, чтобы я говорил об этом, он не
хотел, чтобы я даже думал об этом, хотя, разумеется, отлично понимал, что
это выше моих сил. Люди с добрым сердцем очень часто бывают внешне именно
такими - жесткими, суровыми, даже язвительными: добрые люди не любят
щеголять своей добротой.
- Как бы там ни было, - снова улыбнулся Свенсон, - вы оба можете
считать себя самыми везучими людьми на земле. Ракета, которую вы заметили,
была у нас из третьей серии, последней перед погружением, мы и так их
пускали около часа... Так вы уверены, что Ролингс, Забринский и уцелевшие
полярники пока в безопасности?
- Дня два не о чем беспокоиться, - заверил Хансен. - Все будет в
порядке. Конечно, там холодрыга, и многим из них желательно поскорее попасть
в госпиталь, но их жизнь пока в безопасности.
- Прекрасно. Ну, что ж, пусть будет так. С полчаса назад трещина
перестала смыкаться, но это уже не имеет особого значения, мы в любое время
можем нырнуть или остаться на какое- то время здесь. Главное, мы нашли
неисправность в ледовой машине. Работа чертовски сложная и кропотливая, но
через несколько часов, думаю, все будет в порядке. По-моему, нам стоит
подождать, пока закончат ремонт. Мне вовсе не улыбается вслепую отыскивать
тонкий лед возле станции, а потом лупить наугад торпедой. Раз время нас не
поджимает, лучше подождем, пока заработает наш эхолот, потом аккуратненько
пощупаем ледяное поле и выпустим торпеду точно в центр полыньи. Если там лед
не толще четырех или пяти футов, мы проделаем в нем дыру без особых хлопот.
- Так будет лучше, - согласился Хансен. Он допил медицинский спирт из
своего стакана - а это получше любого бурбона, - неуклюже поднялся на ноги и
потянулся. - Ну, что ж, впрягаемся снова в служебную лямку. Сколько у нас
сейчас торпед в боевой готовности?
- По последним докладам, четыре.
- Пожалуй, пройдусь помогу малышу Миллсу с подготовкой к пуску. Если
вы, конечно, не против, шкипер.
- Я, конечно, против, - мягко заметил Свенсон. - Почему - вы сами
поймете, если глянете одним глазком в зеркало. У вас сейчас не хватит
силенок поднять даже снаряд для зенитной пушки, что уж там говорить о
торпеде. Тем более, в воскресенье вы тоже не сходили на берег. Так что
спать, Джон, спать! Несколько часов поспите - а там посмотрим.
Хансен не стал спорить. Впрочем, с коммандером Свенсоном не очень-то и
поспоришь. Лейтенант направился к двери.
- Вы идете, док?
- Да, сейчас. Приятных сновидений.
- Спасибо. - Он положил руку мне на плечо, и в его усталых, налитых
кровью глазах появилась улыбка. - Спасибо за все. Всем спокойной ночи!
Когда он ушел, Свенсон сказал:
- Паршиво было?
- Да уж, не воскресная прогулка для одиноких старушек.
- Похоже, лейтенант Хансен считает, что чем-то вам обязан, - неожиданно
поинтересовался Свенсон.
- Мало ли что он считает. Он действовал лучше некуда. Вам повезло со
старшим помощником.
- Это я знаю... - Он поколебался, потом негромко проговорил: - Обещаю,
что больше не буду об этом вспоминать, но... В общем, мне чертовски жаль,
доктор.
Я глянул на него и медленно кивнул. Я знал, о чем он говорит, знал, что
он не мог этого не сказать, но в таких случаях трудно найти для ответа
что-нибудь подходящее. Поэтому я просто заметил:
- Не он один - шесть человек погибли, коммандер. Он снова заколебался.
- А мы... Мы будем забирать мертвых с собой в Британию?
- Можно еще капельку этого великолепного бурбона, коммандер? Боюсь,
запасы медицинского спирта у вас за последнее время здорово уменьшились...
-Я подождал, пока он наполнит стакан, потом продолжил: - Мы не будем
забирать их с собой. Это ведь даже не трупы, это просто куски горелого мяса,
их и узнать-то невозможно. Пусть остаются здесь...
У него словно камень упал с души, он понял, что я это заметил, и
поторопился переменить тему:
- А это оборудование для обнаружения и слежения за русскими ракетами?
Что с ним? Уничтожено?
- Не знаю, я не проверял...
Скоро он сам обнаружит, что там нет ничего похожего на это
оборудование. Как он отнесется ко всему тому вранью, которое я наплел им с
адмиралом Гарви в Холи-Лох, мне даже представлять не хотелось. Да мне сейчас
было и не до этого. Это было несущественно, все вообще было несущественно
после того, что случилось. Внезапно я почувствовал усталость, спать не
хотелось, но силы покинули меня, поэтому я неловко встал, сказал "Спокойной
ночи" и вышел из каюты.
Когда я вернулся к себе, Хансен уже лежал в койке, а его меховая одежда
была разбросана как попало. Я проверил, спит ли он, освободился от своего
теплого снаряжения и положил "манлихер-шенауэр" обратно в чемодан. Потом
тоже растянулся на постели, но сна не было ни в одном глазу, хотя измотан я
был до крайности.
Я был слишком встревожен и растерян, чтобы спать, сразу множество
проблем ноющими занозами вонзились мне в мозг. Я встал; надел рубашку,
холщовые брюки, отправился в центральный пост и провел там большую часть
ночи, слоняясь из угла в угол, поглядывая, как два оператора ковыряются в
перепутанных внутренностях ледовой машины, читая приходящие отовсюду
телеграммы с поздравлениями, перекидываясь парой слов с вахтенным офицером и
чашка за чашкой глотая невероятное количество кофе. К рассвету, как ни
странно, я почувствовал себя свежим и полностью отдохнувшим.
За завтраком в кают-компании царило всеобщее оживление. Моряки были
уверены, что дело сделано, весь мир считал, что свою задачу они выполнили
превосходно, да они и сами думали точно так же. Никто, похоже, не
сомневался, что Свенсон сумеет пробить во льду дыру в нужном месте. Если бы
еще на этом торжестве не присутствовал призрак, в роли которого оказался я,
они бы чувствовали себя совсем безмятежно.
- Сегодня утром вам не помешает выпить по лишней чашечке кофе,
джентльмены, - сказал Свенсон. - Полярная станция "Зебра" все еще ждет нашей
помощи, и хотя я уверен, что никто больше не погибнет, но все равно там
чертовски холодно и неуютно. Ледовая машина на ходу почти час, так, по
