посланий; некоторые - с помощью барабанной связи, другие, письмами - с
верховыми гонцами. Часть из них я слышала - просьбы насчет кобыл и
породистого скота для возобновления стад Руата, призыв ко всем
бездомным направляться в холд. Иногда упоминалось и о марках, что
щедро давал взаймы отец Алессана; но даже сейчас его наследник
взыскивал долги только с северных холдов, почти не пострадавших во
время эпидемии. Всех мужчин Алессан разослал по округе - они должны
были проверить состояние небольших поселений, подсчитать запасы,
выяснить, засеяны ли поля.
Работа не приносила мне радости, и постепенно я начала замечать, что
и остальных охватывает такое же чувство. Мы трудились упорней и
тяжелей, изготавливая сыворотку, но в те дни наши сердца горели
радостным ожиданием. Теперь же равнодушие и холодная сдержанность
Алессана словно заморозили обитателей Руата. Холд был прибран, запасы
подсчитаны, все зримые последствия эпидемии устранены - конечно, кроме
трех могильных холмов на речном берегу. Оклина посадила у крыльца
цветущий кустарник, однако часть растений сразу же завяла, словно лучи
яркого весеннего солнца не могли справиться с холодом, который
источали теперь стены Руата.
Я мучилась, вспоминая разговор с Алессаном. Неужели мои слова
вызвали в нем такие страшные, пугающие изменения? Но ведь я хотела
спасти его, предотвратить самоубийство, которого он так жаждал!
Дней через десять после смерти Мориты, во время нашей унылой
вечерней трапезы, Алессан вдруг поднялся и попросил внимания. Вытянув
из-за пояса тонкий пергаментный свиток, он непререкаемым тоном
объявил:
- Лорд Толокамп оказал мне честь, дав соизволение на брак с его
дочерью, леди Нерилкой.
Много позже мне попался на глаза этот свиток, завалявшийся в углу
сундука. На самом деле согласие отца выражалось в крайне
оскорбительной форме; он писал: "Если желаешь, возьми ее. Она мне
больше не дочь". Вряд ли тогда Алессан был настроен щадить мои
чувства; и то, что он сделал это, больше свидетельствует о его
великодушии, чем сухой тон и холодные глаза.
Среди сидевших за длинным столом прокатился удивленный шепот. На
меня, однако, никто не посмотрел, даже Тьеро. Десдра, вернувшаяся в
Руат пятью днями раньше, невозмутимо уставилась в тарелку.
- Леди Нерилка? - робко спросила Оклина, обратив к брату широко
раскрытые глаза. - Ты знаешь ее?
Алессан кивнул.
- Род руатанских владетелей должен быть продолжен, - сказал он с
безрадостным смешком. - Рилл придерживается того же мнения.
Все повернулись ко мне; замерев, я глядела в стену, пытаясь сдержать
лихорадочное биение сердца.
- Теперь я вспоминаю, где видел тебя! - воскликнул Тьеро и улыбнулся
- первый голос, первая улыбка среди наступившего безмолвия.
Поднявшись, арфист склонил голову: - Поздравляю, леди Нерилка.
Оклина, всплеснув руками, подбежала ко мне и обняла, плача и смеясь
одновременно:
- О, Рилл, Рилл! Это действительно ты?
- Итак, лорд Форта не возражает, - твердый голос Алессана перекрыл
поднявшийся гул. - У нас есть арфист и достаточное число свидетелей,
так что формальности не займут много времени.
- Но нельзя же делать все так... так стремительно! - возразила
Оклина, хрустнув пальцами.
Я взяла ее руку в свои ладони.
- Именно так, Оклина! У нас полно работы и слишком мало марок, чтобы
устраивать торжественную церемонию.
Ее милое личико стало испуганным; я знала, что она боится за меня.
Встав, я подошла к Алессану. Он протянул мне руку, и мы повернулись
лицом к собравшимся. Мой лорд достал из кошелька золотую свадебную
марку - видимо, она была приготовлена заранее, - и, согласно обычаю,
попросил меня стать госпожой его дома, матерью его детей, почитаемой
превыше всех в холде Руат. Я взяла монету, украшенную выгравированной
на ней датой, и повторила слова формального согласия. Губы мои едва
двигались, когда я обещала стать матерью его детей, почитаемой превыше
всех в стенах Руата. Но таков был наш уговор!
Оклина настояла, чтобы принесли вино - шипучее белое вино Лемоса, -
и все подняли тост за наш союз. Тьеро произнес положенную речь,
сокрушенно заметив, что не приготовил новой песни, достойной
свершившегося события. Меня поздравляли горячо; рукопожатия казались
искренними, одна или две женщины вытирали слезы, но свадьба наша,
конечно, была не слишком радостной. Невесте полагалось улыбаться - и я
улыбалась, хотя губы мои дрожали.
Тьеро вписал в Архивы Руата наши имена и день, когда состоялось
бракосочетание. Затем Алессан взял меня под руку и извинился перед
собравшимися. Так я стала леди Руата.
В ту ночь он был добр и бесконечно терпелив со мной. И лишь одно
разбивало мое сердце - та отрешенность, бездумная покорность судьбе, с
которой он воспринял все случившееся.
В ближайшие дни ничего не изменилось. Я не хотела, чтобы вчерашние
друзья гнули передо мной спины и осталась для всех просто Рилл.
Дядюшка Манчен прислал матушкины украшения вместе с тяжелым сундучком
марок - моим приданым. В его письме было одно место... там, где он
передавал слова отца, сказанные, когда открылся мой побег: "Руат
поглотил моих женщин, и если Нерилка предпочла его родному холду, она
мне больше не дочь".
Дядюшка, добрая душа, решил - пусть лучше я узнаю об этом от него.
Но он соглашался с тем, что я все сделала правильно, и желал мне
удачи. О, как я хотела, чтобы эта добрая удача была столь же зримой,
как драгоценные камни, и я могла показать ее Алессану! С большим
удовлетворением дядюшка добавлял, что поворот в моей судьбе привел
Анеллу в бешенство. Она не поверила сказке о моем падении со скалы,
считая, что я в тоске и печали скрываюсь где-то в холде. После долгих
розысков ей пришлось в конце концов сообщить Толокампу о пропаже. Но
отец был бессилен; пока не пришло письмо Алессана, он не знал, где я
скрываюсь.
Семьи бездомных, на переполненных повозках и подводах, прибывали
непрерывным потоком. Мы с Оклиной кормили их, отправляли женщин в
теплые бассейны холда, стараясь оценить достоинства и недостатки наших
новых поселенцев. С мужчинами беседовали Тьеро, Даг, Пол, Сэйл и
Дифер, обычно - за миской супа и чашкой кла. Удивительно, но решающее
слово часто принадлежало Фергалу; он общался с детьми, по крохам
собирая информацию, и Алессан всегда выслушивал его мнение.
Несмотря на недавнее бедствие, Руат сохранил свой престиж и
оставался притягательным центром для многих, лишившихся своих холдов
или желавших поселиться в новом месте. К нам устремились младшие
сыновья из правящих фамилий Керуна, Телгара, Тиллека и Плоскогорья;
эти люди, в основном - молодые, были превосходными руководителями.
Начали прибывать ремесленники, направленные своими Цехами; с ними шли
фургоны, до верха груженные материалами и инструментом. Пустые залы,
комнаты и переходы Руата постепенно заполнялись людьми; в домиках
предместья вновь раздавались женские голоса и звенел смех детей,
затевавших игры на танцевальной площадке и в окрестных лугах. Разбив
их на группы, Тьеро возобновил школьные занятия. Теперь, куда бы я не
пошла, меня встречали радостные лица и веселые приветствия. Постепенно
наши унылые и мрачные трапезы оживились, обретая видимость былой
непринужденности и сердечности. Так продолжалось до тех пор, пока
М'барак, служивший посыльным между Форт Вейром и Руатом, не объявил о
приближавшемся Запечатлении.
Тут каждый из нас вспомнил о Морите, Лери, Орлите с ее выводком - и
об Оклине. Хотя Алессан никогда не упоминал о своих намерениях насчет
сестры, я не сомневалась, что ей будет позволено занять место среди
претендентов на Площадке Рождений Форт Вейра. Все мы понимали, что
частые визиты Б'лериона в Руат обусловлены не только обычной
вежливостью и нетерпением влюбленного всадника.
Итак, однажды Алессан поинтересовался, есть ли у меня
приличествующий событию наряд. Тон у него был довольно мрачный.
- Ты не хочешь идти? - спросила я.
- Хочу, не хочу! Разве это важно? Лорд и леди Руата должны
присутствовать на Запечатлении! К тому же, Оклина станет еще больше
волноваться без нас... - Быстрый взгляд на его лицо подсказал мне, что
иного решения я и не могла ожидать. - Загляни в сундуки моей матери.
Ты слишком высокая, чтобы носить ее одежды, но там, помнится, были
ткани...
Глаза его подернулись грустью и, резко повернувшись, он зашагал в
купальню - отмываться после утомительного путешествия в один из
дальних холдов, предпринятого в тот день.
Вечером он был у меня - как всегда, внимательный и усердный; заснули
мы только под утро. Я не сомневалась, что ребенок еще не зачат, и эта
неудача наполняла меня спокойствием. Сейчас лишь одно казалось важным
- то, что Алессан будет жить еще по крайней мере месяц. Он вызывал мой
интерес с тех пор, как Суриана поселилась в Руате, но теперь я
испытывала совсем другие чувства... Теперь он жил в моем сердце и
столь много значил для меня, что раньше я не могла бы этого
представить при самом необузданном полете фантазии. Я дорожила каждым
его случайным прикосновением, ловила каждое слово, жест, взгляд... Я
копила их подобно скупцу, алчно стяжающему марки, чтобы питать свои
мысли и глаза, когда Алессана не было рядом.
Вместе с Оклиной и двумя женщинами, владевшими иглой, я склонялась
над платьем из мягкой красной ткани. Эта работа была наслаждением;
сердце мое пело, с каждым днем все больше избавляясь от тяжкого груза.
Когда мы все вместе сидели над шитьем, моя новая сестричка начинала
щебетать, рассказывая всякие истории о своем холде, смешные или
грустные... и в некоторых упоминалась Суриана. Оклина знала уже, что
разговоры о моей любимой подруге не расстраивают меня - эта боль
отгорела и прошла.
Нудная и не слишком приятная работа, которой занимались мы с
Алессаном, начала затягивать меня. Я стала находить своеобразное
удовольствие, закладывая основы наших новых предприятий, принимая и
расселяя прибывающих холдеров и ремесленников. Мы были вынуждены
соблюдать жесткую экономию, и мой сундучок с марками не раз
поддерживал наши начинания. К счастью, покойная матушка научила меня
управляться с делами холда.
Главная мастерская целителей с благодарностью возместила Руату
материалы и труд по изготовлению вакцины. Алессан, стиснув зубы,
принял этот скромный заработок. Гордость его страдала, но марки
мастера Капайма позволили нам оплатить изготовленные Цехом кузнецов
плуги, каркасы повозок и колеса. По вечерам мы с Алессаном заполночь
сидели над своими расчетами и записями; мы согласно трудились в
тишине, которую нарушала только Оклина, приносившая скромный ужин.
Изредка мне казалось, что Алессан как будто начинает оттаивать. Потом
воспоминания или какие-нибудь внешние причины вновь погружали его в
тяжелое мрачное молчание.
Так прошел месяц.
Глава 11
Год 1543, двадцать третий день четвертого месяца
Раздавшийся утром грохот барабанов предупредил нас о приближении
всадников. За Оклиной прибыл Б'лерион - е великолепным плащом в руках,
чтобы защитить ее от холода Промежутка. Мы встретили его на ступенях
холда и выслушали традиционные слова - просьбу к Оклине принять
участие в Запечатлении. Спокойным ровным голосом Алессан дал свое
согласие; лицо моего господина оставалось равнодушным, когда он
соединил руки Оклины и Б'лериона.
Слезы блеснули в глазах бронзового всадника; Оклина, плача,
обхватила брата за шею. Алессан решительно расплел ее руки и
