Калифорнии.
- К тому же это почти подлинное имя.
- Подлинное?
- Настолько же подлинное, насколько подлинны все
генеалогические претензии. Дед Педро, отец ее матери, носил имя
Мартель. Он, может быть, и не был аристократом, в точном смысле, но
он был образованным парижанином. Он прибыл из Франции молодым
инженером "Ла Компани Универсаль".
- Я не знаю французского, профессор.
- Это название компании, которое Лессепс дал своему предприятию
по построению канала, - большое имя для грандиозной аферы. Она
обанкротилась где-то до 1890 года, и прародитель Мартеля потерял
свои деньги. Он решил остаться в Панаме. Он, как любитель,
занимался орнитологией, и особенно его интересовала флора и фауна.
С течением времени он превращался все больше в местного жителя
и провел свои последние годы с девушкой из одной из деревень. Педро
говорил, что она происходила из первых рабов, которые боролись с
Фрэнсисом Дрейком против испанцев. Он претендовал на то, что
является прямым потомком Дрейка через нее, - этим и объясняется имя
Фрэнсис. Но я думаю, что это была его чистейшая фантазия. Педро был
весьма изобретательным фантазером.
- Это опасно, - сказал я, - тогда возникает желание
соответственно и вести себя.
- Полагаю, что так. Во всяком случае, эта деревенская девушка
была бабушкой Педро по материнской линии. Его мать и он взяли от
нее имя Доминго.
- Кто был отцом Педро?
- Он не знает. Мне кажется, и мать его не знает. Она вела
беспорядочную жизнь, это мягко говоря. Но она поддерживала традиции
деда всю жизнь.
В Панаме существуют устоявшиеся определенные французские
традиции. Мать Педро научила его французскому одновременно с
испанским. Они вместе читали дедовы книги. Старик был достаточно
образованным - в его библиотеке имелись книги начиная от Ла Фонтена
и Декарта до Бодлера. Педро получил вполне приличное образование во
французском. Можете понять, почему он так увлекся языком. Он был
трущобным мальчишкой, с индейской и рабской кровью в своих венах,
так же как и французской. Эта тяга к французскому была его
единственным отличием и единственной надеждой на отличие.
- Как вам удалось все это узнать, профессор?
- Я занимался с парнем и наблюдал его. Он подавал надежды,
возможно очень большие, и страстно хотел говорить с кем-нибудь, кто
знает Францию. Я провел там год по университетскому обмену, -
добавил Бош мимоходом. - Кроме того, на своих повышенных курсах по
французской композиции я использовал одно пособие, которое по
случаю заимствовал у Таппинджера. Студенты должны были писать
сочинение на французском, где бы они объясняли, почему они изучают
язык. Педро выступил с потрясающим рассказом о своем деде и о
величии - величии Франции. Я поставил ему "А" с плюсом за это, мою
первую за многие годы преподавания в колледже. Это источник большей
части того, что я вам рассказываю.
- Я не знаю французского, но, безусловно, хотел бы посмотреть
это сочинение.
- Я отдал его обратно Педро. Он сказал, что пошлет его домой
матери.
- Вы знаете ее имя?
- Секундина Доминго. Она, должно быть, была второй дочерью у
матери.
- Если судить по ее второму имени, она никогда не была замужем.
- Очевидно, нет. Но мужчины были в ее жизни. Однажды вечером я
угостил Педро слишком большой порцией вина, и он рассказал об
американских моряках, которых она приводила домой. Это было во
время войны, когда мальчик был очень мал. У него и матери имелась
всего одна комната и одна кровать в комнате. Он должен был ждать на
улице, когда у нее находились клиенты. Иногда ему приходилось ждать
всю ночь.
Он был предан своей матери, и я думаю, эти обстоятельства
повлияли на его психику. В ту ночь, о которой я говорю, когда он
выпил лишнего по моей вине, он пустился в дикие разглагольствования
о своей стране, ставшей затоптанным перекрестком мира, и что сам он
порождение и суть этой грязи: белых, индейцев, негров. Он, похоже,
считал себя живым олицетворением Черного Христа с Номбре де Диос,
знаменитой панамской религиозной скульптуры.
- У него были наклонности к пророчеству?
- Если и были, я об этом не знал. Я не психиатр. Я
действительно думаю, что Педро - несостоявшийся поэт, символ
идеализированной души, который унаследовал слишком много проблем. Я
признаю, у него были некоторые странные идеи, но даже они не были
лишены смысла. Панама для него была больше, чем страна, больше, чем
географическая связь между Северной и Южной Америками. Он думал,
что она представляет собой базовую связь между душой и телом,
головой и сердцем, и что североамериканцы разрушили эту связь. - Он
добавил: - И теперь мы убили его.
- Мы?
- Мы, североамериканцы.
Он поковыривал кусочки мяса, лежавшие на его тарелке. Я
посмотрел на горы. Над ними пролетал реактивный самолет, и в небе
осталась белая полоса.
Я уже имел представление об Аллане Боше, и он мне нравился. Он
отличался от людей старого типа, как Таппинджер, который был так
занят собой и своей работой, что превратился в социального
эксцентрика. Бош казался искренне озабоченным, когда говорил о
своих студентах. Я сказал что-то по этому случаю.
Он пожал плечами, выразив таким образом свое удовольствие по
поводу комплимента.
- Я учитель и не хочу быть никем другим.
После паузы, вызванной ворвавшимся шумом от толпы студентов
вокруг нас, он продолжил:
- Я сожалел, когда узнал, что Педро ушел из колледжа. Он был
почти самым интересным студентом, какого я когда-либо имел здесь, в
Иллинойсе. Я преподавал только в двух местах.
- Ваш друг Таппинджер говорит, что иммиграция охотилась за ним.
- Да, Педро попал в страну нелегально. Он должен был покинуть
Лонг-Бич и затем это место, на один прыжок опередив людей из
иммиграции. По сути дела, я намекнул ему, что они сделали о нем
запрос. И не стыжусь этого, - сказал он с улыбкой.
- Я не предам вас, доктор Бош.
Его улыбка стала несколько кривой и оборонительной.
- Боюсь, я не имею докторской степени. Я потерпел неудачу у
тех, кто этим командует в Иллинойсе. Можно было бы попытаться
снова, на нет уже в этом большого смысла.
- Почему же?
- Тапс тогда уже ушел. Я был одним из его главных протеже. И я
унаследовал какую-то долю его невезения. То, что с ним случилось,
не придавало мне, конечно, бодрости. Я подумал, что, если такое
может случиться с одним из наиболее перспективных ученых в нашей
области, может случиться с кем угодно.
- А что случилось с ним в Иллинойсе?
Бош замолчал. Я подождал, а затем решил подступиться с другого
конца:
- Он все еще ведущая фигура в вашей области?
- Был бы, если бы подвернулся подходящий случай. Но у него нет
времени для своей работы, и это сводит его с ума. Когда выделяют
ассигнования, они его обходят. Он не получает продвижения даже в
таком невзрачном колледже, как Монтевиста.
- Почему?
- Им не нравится, как он причесывает свои волосы, полагаю.
- Или как причесывает их его жена?
- Думаю, она тоже имеет к этому отношение. Но откровенно, я не
люблю пересказывать факультетские сплетни. Предполагалось, что мы
будем говорить о Педро Доминго, по другому - Сервантесе. Если у вас
есть еще вопросы, пожалуйста, я готов рассказать все, что знаю.
Иначе...
- Откуда у него это имя - Сервантес?
- Я думал об этом в ту ночь, когда он уехал. Он всегда мне
казался донкихотским типом.
Я подумал, но не сказал, что слово это больше подходит к самому
Бошу:
- И вы послали его к Таппинджеру?
- Нет, я, возможно, упомянул о нем когда-то, но Педро
отправился в Монтевисту из-за девушки. Она была новичком, по-
видимому, очень способная к языкам.
- Кто это сказал?
- Сам Тапс сказал, и, по правде, я сам разговаривал с ней. Он
привез ее с собой на наш весенний фестиваль искусств. Мы ставили
пьесу Сартра "Нет выхода", а она никогда до этого не видела ни
одной постановки на французском языке на современную тему. Педро
находился там, он влюбился в нее с первого взгляда.
- Отуда вы знаете?
- Он мне сказал. Нет это было иначе, он показал мне некоторые
сонеты, которые написал о ней и ее идеальной красоте. Она была
очень хороша, одна из ярких блондинок, и очень молода, не больше
шестнадцати или семнадцати.
- Она уже не такая молоденькая и не такая невинная, но еще
очень красивая.
Он уронил вилку с шумом, который слился с гулом от разговоров в
зале.
- Вы утверждаете, что знаете ее?
- Она вдова Педро. Они поженились в прошлую субботу.
- Ничего не понимаю.
- Если бы я сказал вам об этом, вы бы больше переживали. Он
решил жениться на ней семь лет назад - возможно, в тот вечер, когда
смотрел пьесу. Вы не знаете, предпринимал ли он что-нибудь тогда
или впоследствии?
Бош подумал над вопросом.
- Уверен, что нет. Уверен с моральной точки зрения. Это была
одна из тех тайных страстей, которые носят в себе латиноамериканцы.
- Подобно Данте и Беатриче?
Он с некоторым удивлением посмотрел на меня:
- Вы читали Данте?
- Я попотел над ним. Но должен признать, я процитировал другой
источник. Она сказала, что Педро следил за девушкой такими глазами,
как Данте смотрел на Беатриче.
- Кто на свете мог это сказать?
- Бесс Таппинджер. Вы знаете ее?
- Естественно, я ее знаю. Можно сказать, она авторитет в
отношении Данте и Беатриче.
- В самом деле?
- Я не считаю, что это серьезно, мистер Арчер. Но Бесс и Тапс
играли в свое время вполне сравнимые роли: интеллектуал и идеальная
девушка. У них были очень нежные платонические отношения, прежде
чем реальная жизнь взяла над ними верх.
- Не могли бы вы сказать немного проще? Меня интересует женщина.
- Бесс?
- Оба Таппинджера. Что вы имели в виду, когда сказали, что
реальная жизнь взяла над ними верх?
Он изучал мое лицо, чтобы понять мои намерения.
- Не будет вреда, если я вам скажу. Практически каждый в
Ассоциации Современных Языков знает эту историю. Бесс была
второкурсницей, изучавшей французский в Иллинойсе, а Тапс -
подающим надежды молодым ученым на факультете. Они оба
довольствовались этими платоническими отношениями. Они были как
Адам и Ева до своего падения. Это может казаться романтическим
преувеличением, но все было так. Я был при этом.
Затем реальная жизнь просунула свою отвратительную голову, как
я сказал. Бесс забеременела. Тапс, конечно, женился на ней, но тут
началась запутанная история. В те дни иллинойское заведение было
пропитано пуританским духом. Что хуже, помощник декана женского
отделения обрушилась на самого Тапса и буквально устроила на него
охоту. То же делали и родители Бесс. Это была парочка буржуазного
воспитания из Оук-Парка. Итогом всего этого было то, что
администрация уволила его за аморальное поведение и отправила в
ссылку, - преподавать в Монтевисте.
- И он пребывает в ней до сих пор?
Бош кивнул головой:
- Двенадцать лет. Это много времени, чтобы заплатить за такое
незначительное прегрешение, кстати совершенно обычное. Учителя
женятся на своих студентках очень часто, с пистолетным
аккомпанементом или без него. Тапс, по моему мнению, сделал вполне
реальный шаг и почти разрушил себе всю жизнь. Но мы углубились куда-
то далеко в сторону, мистер Арчер. - Молодой человек взглянул на
свои часы. - Уже половина второго, а у меня встреча со студентами.
