его сегодня утром, он наставил револьвер на меня. Он говорил, что я
заслуживаю смерти за то, что говорила грязные слова, когда Джинни
это слышала. Она всегда была чиста и прекрасна, говорил он, а я всю
жизнь была вонючей лягушкой.
Я сняла ночную рубашку, не знаю точно почему. Я просто хотела,
чтобы он видел меня. Он говорил, что мое тело похоже на мужское
лицо, длинное, мрачное, с красными глазами, безносое, как у
сифилитика, и с глупой, маленькой бородой. - Она разглаживала
руками грудь и живот и ниже к центру тела. - Он приказал мне
убираться и сказал, что убьет меня, если я снова зайду в его личную
комнату. Я сидела и смотрела, как занимается заря. Некоторое время
спустя, когда совсем рассвело, я слышала, как он вышел и уехал на
"фиате". Я отправила детей в школу и затем начала уборку дома. С
тех пор и убираюсь.
- Вы сказали, что его нет в колледже?
- Нет. Звонили из деканата и спрашивали, не болен ли он. Я
сказала, что болен.
- Он взял с собой револьвер?
- Не знаю. Я не была в кабинете и не намерена туда входить. Он
так и останется неприбранным.
Я произвел быстрый обыск в кабинете. Пистолета не было. Я
обнаружил в ящике письменного стола около двадцати вариантов первой
страницы книги Таппинджера о французском влиянии на Стефена Крейна.
Самый последний вариант, над которым Таппинджер работал, когда я
пришел к нему в понедельник, лежал сверху на столе.
"Стефен Крейн, - гласило начало, - жил подобно Богу среди
сверкающего города своего Разума. Где он обнаружил прототип для
своего города? В Афинах, мраморного подобия Запада, или в
божественных предначертаниях, завещанных нам Августином в его
"Граде Божьем"? Или в Париже, городе искусства? Возможно, он
смотрел на тело потаскушки с картины Мане. Возможно, блестящий град
его интеллекта был сотворен из созерцания грязного разврата".
Для меня это звучало как тарабарщина. И это свидетельствовало,
что Таппинджер сходил с ума, и началось это еще тогда, когда я
первый раз пришел к нему.
Помимо бессмысленной рукописи на столе лежал черновик тех пяти
вопросов, которые он составил для Мартеля. Ознакомившись с ними
так, как они представились Таппинджеру, я понял, что они имеют для
него личную значимость. Он использовал их, возможно, бессознательно
для общения с теми силами, которые толкали его к самому обрыву:
опасная сексуальная связь, лицемерие, чувство вины, боязнь тюрьмы.
Человеческая душа, заключенная в железу внутренней секреции.
Если для меня вопросы звучали слишком однобоко, то потому, что
это были своего рода ответы, составленные Таппинджером в
соответствии с его представлениями и моральным состоянием. Я
вспомнил с некоторым удивлением, что ответом на пятый вопрос был
Сартр, и подумал, что это было связано с тем спектаклем на
студенческом вечере семь лет назад, когда ставилась пьеса Сартра.
Глава 34
Отсутствие револьвера означало, что он у Таппинджера. Я вышел
из дома и достал свой пистолет, лежавший в багажнике машины.
Поскольку на улице бегали ребятишки, я вошел в дом вставить патроны.
- Вы собираетесь убить его? - спросила Бесс. Она уже начала
чувствовать себя вдовой.
- Я не воспользуюсь им, если он меня не заставит. Возможно, я
должен буду защищаться.
- Что будет с детьми?
- Это уж вы решите, что делать.
- Почему я должна? - она сказала это голосом маленькой девочки.
- Почему это было должно случиться со мной?
"Вы вышли замуж не за того человека, в не то время и не по той
причине", - сказал я ей про себя. Но не было никакого смысла
произносить это вслух. Она уже знала это. Фактически, она сама мне
это говорила все время с тех пор, как я встретил ее.
- По крайней мере, вы остались живы. За это надо сказать
спасибо судьбе.
Она подняла руки в жесте отчаяния, почти угрозы.
- Я не хочу остаться в живых таким образом. Не таким путем.
- Таким тоже можно. Жизнь, которой вы живете, может быть вашей
собственной.
Будущее пугало ее.
- Не оставляйте меня наедине с собой.
- Я должен это сделать. Почему бы вам на время не пригласить
одного из ваших друзей?
- У нас нет друзей. Они отошли от нас давным-давно.
Она казалась потерянной, лишней в своем собственном доме. Я
попытался поцеловать ее на прощание. Это была неудачная мысль. Ее
губы не реагировали, тело словно одеревенело.
Мысли о Бесс не покидали меня, тяжелые и горькие, всю дорогу
через город к дому Фэблонов. Возможно, где-то в подсознании, где
плавают чудовища в холодной темноте, Бесс была даже увлечена этой
любовной историей своего мужу.
Джинни была дома, и он находился с ней. Серый "фиат" стоял под
дубом. Когда я постучал в переднюю дверь, они ответили сразу оба. У
него были красные глаза и бледное лицо. Она дрожала.
- Может быть, вы заставите его замолчать, - сказала она. - Он
говорит часами не останавливаясь.
- О чем?
- Я запрещаю тебе говорить. - Голос Таппинджера был хриплым и
какой-то неестественный. - Убирайтесь отсюда, - обратился он ко мне.
- Пожалуйста, не уходите, - попросила Джинни. - Я его боюсь. Он
признался, что убил Роя и других. Об этом он говорит весь день. Все
о причинах, почему он должен был убить Роя. И он выдвигает
различные причины. Подобно тому, что Рой наклонился над бассейном,
чтобы вымыть свое окровавленное лицо, и ему стало так жалко его,
что он столкнул его в бассейн. Чтобы у него была легкая и быстрая
смерть. Затем, как у Святого Георгия и дракона: Рой продавал меня
Кетчелу, и с этим надо было что-то делать, чтобы остановить сделку.
- Она говорила хриплым презрительным тоном.
Таппинджер произнес, отшатываясь от нее:
- Ты не должна издеваться надо мной.
- Это именно издевательством называется, - она повернулась ко
мне. - Истинная причина проста. Вы догадались об этом прошлой
ночью. Я была беременна от него, и Рой каким-то образом узнал, что
Тапс был отцом ребенка.
- Вы заставили меня думать, что это был Питер.
- Я знала, что сказала это. Но я не покрываю больше Тапса.
Он как будто задыхался.
- Джинни, ты не должна так говорить. Кто-нибудь может услышать
тебя. Почему бы нам не войти вовнутрь?
- Мне нравится здесь.
Она прислонилась к дверному проему. Он боялся оставить ее. Он
должен был слышать, что она могла сказать.
- Что вы делали в Теннисном клубе в ту ночь, профессор? -
спросил я.
Его глаза забегали, потом застыли.
- Я прибыл туда по чисто профессиональным причинам. Мисс Фэблон
была моей студенткой с февраля. Я консультировал ее, и она мне
доверяла.
- Ничего подобного, - сказала она.
Он начал выплескивать поток непрерывных слов, пытаясь найти в
них какую-то опору:
- Она призналась, что ее отец с помощью мистера Кетчела
собирался послать ее в школу в Швейцарии. Я думал, что мой совет
как ученого будет им полезен, и я отправился в клуб предложить свою
помощь.
Я прибыл туда слишком поздно, чтобы помочь. Я увидел мистера
Фэблона, пересекавшего лужайку, и, когда я заговорил с ним, он меня
не узнал. Он шел к территории бассейна, очевидно вымыть свое
окровавленное лицо, и, прежде чем я успел что-то спросить его или
остановить его, он свалился в бассейн. Я сам не пловец и попытался
вытащить его с помощью шеста с гарпуном на конце, который там
висел...
- Вы использовали этот шест, чтобы держать его под водой.
- Это странное обвинение. Почему вы так говорите?
- Фрэнсис дал мне полное описание того, что произошло той
ночью. Тогда я ему не поверила. Я решила, что он делает это из
ревности. Но сейчас я этому верю. Он видел, как вы толкнули Роя и
держали его под водой при помощи шеста.
- Почему он не вмешался, если он там был? - спросил Таппинджер.
- Почему он не сообщил об этом в полицию?
- Я не знаю. - Она смотрела мимо меня на заходящее солнце. -
Многие вещи я не понимаю до сих пор.
- Вы говорили об этом со своей матерью в понедельник вечером?
- Кое о чем. Я напрямую спросила ее, правда ли, что Тапс утопил
отца в бассейне. Мне, думаю, не следовало бы этого делать. Это
потрясло ее.
- Я знаю, что это так. Я говорил с ней, когда вы ушли. После
этого она звонила Таппинджеру по телефону. Это был ее последний
разговор. Таппинджер приехал сюда и застрелил ее.
Он проговорил неубедительным тоном:
- Я не убивал миссис Фэблон.
- Вы это сделали, Тапс. - Голос звучал мрачно. - Вы убили ее и
на следующий день приезжали в Бретвуд и убили Фрэнсиса.
- Но у меня не было причины убивать кого-либо из них. - В
отрицании звучала нота вопроса.
- У вас была масса причин.
- Что за причины? - спросил я обоих.
Они обернулись и посмотрели друг на друга, будто у каждого из
них был ответ, и не один. Меня поразило любопытное сходство между
ними, несмотря на разницу в поле и возрасте. Они были почти
одинакового роста и телосложения, и черты лица отличались
правильностью форм. Они могли сойти за брата и сестру. Мне хотелось
бы, чтобы так и было.
- Какой смысл в убийстве Мартеля? - спросил я.
Они продолжали смотреть друг на друга, будто каждый из них
видел другого во сне и этот сон надо разгадать.
- Вы ревновали к Фрэнсису, не так ли? - сказала наконец Джинни.
- Это бессмыслица, глупость.
- Тогда вы сами глупец, потому что вы первый заикнулись об
этом. Вы хотели, чтобы я прикрыла все дело.
Я спросил:
- Какое это "все дело"?
Они оба замолчали. Они смотрели на меня с выражением глубоко
осознанного стыда, как дети, застигнутые врасплох за нехорошим
занятием. Я сказал:
- Вы собирались убить его и завладеть его деньгами, ведь так?
Но в конечно итоге мошенник всегда бывает обманут сам. Вы были так
полны собственными мечтами, что поверили в его россказни. Вы не
знали или не придавали значения, что его деньги были получены от
укрывателей подоходных налогов.
- Это неправда, - сказала Джинни. - Фрэнсис на прошлой неделе
рассказал мне все о своей жизни. Это правда, что он начал как
бедный парнишка в Панаме. Но он был прямым потомком Фрэнсиса Дрейка
по линии матери, и у него была пергаментная карта, которая
передавалась в семье и на которой было обозначено место, где Дрейк
зарыл свои сокровища. Фрэнсис нашел сокровища, стоимостью свыше
миллиона долларов в перуанском золоте, на панамском берегу около
Номбре де Дио.
Я не спорил с ней. Больше не имело значения, во что она верила
или говорила, что верит.
- И это неправда, - продолжала она, - что мы собирались убить
его или кого-нибудь. У меня были планы жениться на Питере. Я должна
была развестись с ним и получить возмещение, чтобы Тапс и я могли
бы уехать...
Он замотал головой. Его волосы рассыпались, как у женщины.
- Отправляйся учиться в Европу, - сказал я.
- Да. Тапс думал, что если он вернется обратно во Францию, то
сможет написать свою книгу. Он писал ее в течение ряда лет. Я тоже
была в отчаянии. Становилось противно заниматься любовью наспех на
заднем сиденье машины, или в его офисе, или в общественных мотелях.
Иногда мне казалось, что каждый в колледже, каждый в городе знает о
нас. Но никто никогда не сказал нам ни слова.
- Ты не должна рассказывать ему все это, - сказал Таппинджер. -
Не признавайся ни в чем.
Она вздрогнула:
- Какое значение это имеет сейчас?
- Первоначально вы хотели выйти замуж за Питера и затем
развестись с ним. Это верно? - спросил я.
- Да, но мне не по нутру был этот план. Я согласилась лишь
