большого труда подавить в себе подобное ощущение. Никому, пожалуйста, не
рассказывайте, не то я стану отрицать это.
- К несчастью, - продолжал Тариен, - нужно сделать еще слишком много.
Больше, чем может успеть мое поколение. Скорее всего, именно вам предстоит
добиться окончательного успеха, когда все наконец поймут, что не может
быть безопасности ни для кого в отдельности, что мира не будет до тех пор,
пока ведущие войну не поймут ее невыгодности...
Я мог бы процитировать или пересказать всю его речь, Конни. Он так
хорошо говорил. Если кто-то и может объединить передравшиеся планеты в
Конфедерацию, то только он. Он говорил об отдаленных планетах, о мужестве,
долге, кораблях, несущих идеалы сквозь звезды.
- В конце концов, - сказал он, - не оружие войны определит нашу
судьбу, а оружие, которое сметало правительства угнетателей и амбициозных
завоевателей с тех пор, как мы построили первый печатный станок. Или
вырезали первые символы на табличке. Свободные идеи. Свободные идеалы.
Всеобщая порядочность.
Время работает на нас. Противник, с которым мы сражаемся, который
угрожал бы, если смог, нашему существованию, не может военными кораблями
одолеть могущество разума, творящего великое!
Раздались первые редкие аплодисменты, потом они быстро разрослись и
набрали силу. Одна из выпускниц, высокая, девушка с гордой осанкой,
встала, ее черные глаза горели от возбуждения. Я сидел недостаточно
близко, чтобы разглядеть слезы, но знаю, они были. Один за другим к ней
присоединились другие, пока все не поднялись на ноги.
Тариен снова призвал к молчанию.
- Сейчас лучше вспомнить тех, кого мы потеряли, потому что они дали
нам наше будущее. Они купили для нас время. Но придет час, когда мы сможем
праздновать победу вместе, когда выполним свою задачу и дадим отпор нашим
угнетателям.
На мгновение все застыли. От наступившей тишины звенело в ушах.
Тариен поклонился.
- От лица моего брата и всех, кто сражается от вашего имени,
благодарю вас.
Конни, это было великолепно! Вряд ли на поле нашелся хоть один
человек, который не поменял бы с радостью свое нынешнее положение на
какую-нибудь военную профессию и хорошую палубу под ногами. Чего еще можно
желать от жизни, кроме как присоединиться к деллакондцам?
Ну, я вижу, как ты презрительно усмехаешься: вот Кэндлза несет,
должно быть, стареет. Господи, помоги мне! Мы приближаемся к самому
важному экзамену, который предстоит сдать нашему народу. И когда через
много лет мы оглянемся назад, мне хотелось бы знать, что и я внес свой
вклад...
Мне стало жаль посла, похожего на одинокий неловкий манекен,
съежившийся перед лицом такой бури.
Напуганный Хендрик вышел на середину сцены. Мы забеспокоились,
спрашивая себя, что будет дальше.
- Почтенные гости, - произнес он голосом, лишенным эмоций, - члены
факультета, выпускники, друзья университета. Наш следующий оратор - посол
ашиуров М'Кан Кеолтипесс.
Вдалеке, почти у горизонта, над линией деревьев взлетел скиммер. Мне
показалось, я слышу шорох его магнитных двигателей.
Посол неуклюже поднялся. Ему было явно не по себе, то ли от местной
гравитации, немного большей, чем на Токсиконе, где он работал до этого, то
ли от понимания ситуации, не знаю. Лейша встала рядом. Она выглядела
вызывающей и невозмутимой одновременно. Очевидно, она успела овладеть
собой. И (тебе бы это понравилось) Лейша буквально взбудоражила толпу,
предложив послу руку и проводив его к трибуне.
Он занял свое место, возвышаясь, как башня, над переводчицей. Из
складок его одежды раздался какой-то треск, и Лейша достала блокнот.
Очевидно, в нем находилась запись речи, которую она должна была читать. Но
посол сделал знак, призывая отложить ее. Мы стали свидетелями старой игры,
когда заранее приготовленное обращение выбрасывают прочь. Он ощупал
складки своего капюшона, спустил его на плечи и остался с непокрытой
головой, мигая от яркого солнечного света.
Он оказался очень стар, его пергаментное лицо выражало страдание.
Единый настрой, созданный Тариеном Симом, продолжал существовать, но,
казалось, толпа отступила на несколько шагов назад.
Посол вытянул длинные сухие пальцы с множеством суставов, туго
обтянутых серой плотью. Они плясали в солнечных лучах, и в их грациозных
движениях было нечто такое, от чего у меня по спине пробежал холодок.
Лейша следила за его пальцами, потом кивнула. Вероятно, она
колебалась при переводе его первых "фраз", но ашиур, очевидно, настаивал.
- Посол благодарит меня, - сказала она, - и понимает, как для меня
это нелегко. Он говорит: "Я понимаю ваш гнев в этот час". - Руки плели
свой сложный узор. - Я хотел бы поприветствовать президента Хендрика,
уважаемых гостей, преподавателей, выпускников и их родителей. И особенно,
- он повернулся к Тариену Симу, сидящему далеко от него, - доблестного
представителя мятежников, противника, которого я предпочел бы называть
другом.
Ашиур остановился, и мне показалось, что я вижу на его лице искреннее
сожаление.
- Мы желаем всем вам счастья. В связи с сегодняшним событием, когда
молодежь выходит вперед, чтобы испытать свои знания и строить свою жизнь,
мы особенно ясно понимаем, что мудрость у них еще в будущем. Учитывая
обстановку, в которой мы сегодня встретились, это справедливо для обеих
наших рас.
Голос Лейши, сначала слишком высокий и немного нервный, приобрел свое
обычное звучание. Ее, конечно, нельзя сравнить с Тариеном Симом, но она
все же была очень хороша.
- Выпускникам я хотел бы сказать, - продолжал посол, - что мудрость
состоит в том, чтобы определить истинно важное, с подозрением относясь к
любому взлелеянному убеждению, истинность которого настолько очевидна, что
ее нет нужды подвергать проверке. Мудрость народа состоит в определении
предела, до которого его представителям дозволено ошибаться.
Он остановился, давая Лейше возможность перевести дух.
- Сегодня я предпочел бы не говорить о политике, однако мой долг
перед вами и перед моим народом заставляет меня ответить посланнику Симу.
Сказав, что имеет место крупный конфликт, он, к сожалению, прав. Но борьба
идет не между ашиурами и людьми. Она идет между теми, кто хочет найти
способ уладить наши разногласия мирным путем, и теми, кто верит только в
военное решение. В эти мрачные дни вам необходимо понять, что у вас есть
друзья среди нашего народа и враги среди вашего собственного.
Наша психологическая реакция друг на друга создает напряжение, но его
можно преодолеть. Если мы захотим. Если будем настойчиво добиваться этого!
В любом случае, я умоляю вас не использовать его как основу для морального
осуждения. Если мы совершим это преступление друг против друга, то возьмем
на себя огромную историческую ответственность.
Я целиком согласен с замечанием посланника Сима. Несмотря на различия
в культуре, внешности и восприятии, у нас есть один дар, который имеет
огромное значение: мы - мыслящие существа. В этот день, под этим солнцем я
молюсь о том, чтобы мы сумели им воспользоваться. Я молюсь о том, чтобы мы
остановились в своем безрассудном беге и подумали!"
Я с опозданием заметил, что эта запись имела звуковую пометку: она
предназначалась для другой книги, где предполагалось рассмотреть влияние,
которому подвергался Уолдорф Кэндлз в молодые годы. Я удивился, почему
события приняли такой ужасный оборот, если все, казалось, стремились
поступать, как надо? Разве понимание ничего не стоит?
Не могу ответить на эти вопросы, подозреваю только, что в конфликте
есть нечто неумолимо привлекательное, и мы до сих пор не поняли природу
этого зверя.
Чейз обнаружила голографическое сообщение Лейши, отправленное с
Илианды через тридцать два дня после предыдущего послания с Миллениума.
Оно было коротким: "Уолли, посылаю отдельно письменное заявление Киндрел
Ли, которой есть что рассказать о Мэтте. История дикая, я не знаю, чему
верить. Нам нужно все обсудить, когда я вернусь домой".
- Не понимаю, - сказал я, глядя на дату, потом еще раз прочитал
текст. - Послано с Илианды _п_о_с_л_е_ эвакуации. Возможно, даже после
разрушения Пойнт-Эдварда. В чем, черт побери, дело? Зачем она полетела
т_у_д_а_?
- Не знаю, - ответила Чейз, роясь в кипах собранных нами документов.
- А где это заявление?
- Выслано отдельно. По-видимому, среди этих материалов его нет.
14
Разрушение Пойнт-Эдварда (уже после эвакуации) было
непонятным проявлением варварства. Ничто не могло с
большей наглядностью продемонстрировать пропасть между
человеческим разумом и непредсказуемостью чужаков. После
этого разрушения люди испытали такой ужас, что на
мгновение сплотились, почти осознав свою человеческую
общность и грозящую ей гибель. К сожалению, это мгновение
быстро прошло.
Арина Нэш "Война в пустоте"
Любопытно, что могила Мэтта Оландера уже находилась на своем месте,
когда беженцы вернулись на Илианду после войны. Они обнаружили ее на
заросшем травой поле, неподалеку от главного здания вокзала в космопорте
имени Уильяма И.Ричардсона. Ее отмечал одинокий круглый камень, вырезанный
лазером из стены здания, с надписью, сделанной предположительно, тем же
инструментом:
МЭТТ ОЛАНДЕР
Умер 3 авригала 677
ДОБЛЕСТЬ не знает отчизны
Вычурная, в стиле двухвековой давности, надпись вырезана небрежно,
имя и первое слово - крупными буквами. Дата по календарю Илианды
соответствовала времени Эвакуации.
Вокруг места, расположенного в роще, - низкие изгороди из кустарника,
цветущие деревья и дорожки, посыпанные гравием. На жгучем ледяном ветру с
океана полощется знамя Деллаконды с изображением фурии, заключенной в
серебряное кольцо Конфедерации. У подножия флагштока Историческое общество
Пойнт-Эдварда установило в 716-м году каменный знак с бронзовой табличкой.
На ней имя Оландера и фраза, якобы сказанная им одному из товарищей в
последние мгновения эвакуации: "Не дело, если Пойнт-Эдвард встретит
"немых" без единого защитника".
У основания памятника выгравирована резолюция Объединенных Палат,
гласящая, что Мэтт Оландер "никогда не будет забыт Городом, который он не
захотел покинуть".
Это место, куда люди приходят в выходные дни посидеть на скамейках,
полюбоваться чайками и пузырниками. В тот зимний день толпа детишек
запускала ярко раскрашенных змеев. Белое солнце Каспадел прорывалось
сквозь серые тучи, и туристы, высадившиеся из аэробуса, торопливо обходили
рощу, бросая беглые взгляды на надписи, и забирались обратно в аэробус,
где было тепло.
Несмотря на близость вокзала Ричардсона, место казалось довольно
одиноким. Возможно, чувство изоляции вызывали психологические, а не
географические причины. Стоя под навесом высоких кустарников, в
отгороженном пространстве, посвященном исключительно мужеству одного
человека, я продолжал думать о многоликой природе истины. Как отнеслись бы
ко всему этому товарищи Оландера, те, кто презирал даже воспоминание о нем
и намекал Лейше Таннер на его предательство? "Доблесть не знает отчизны".
Где же правда? Что произошло в Пойнт-Эдварде?
- Кто соорудил это? - спросила Чейз.
Она выглядела серьезной, задумчивой, почти подавленной. Ветер трепал
