мужчиной с властной, типично армейской внешностью, знакомой Риксу с
детства. Возраст нисколько не уменьшил ни властность его взгляда, ни силу
голоса, и его грубое лицо вполне могло принадлежать сорокалетнему
человеку, только на висках проступала седина, а высокий аристократический
лоб прорезали несколько глубоких морщин. Челюсти Уолена Эшера выступали
вперед, как нос боевого корабля, а тонкая мрачная линия рта редко
изламывалась улыбкой.
Рикс никогда не мог понять, как работает мозг отца. У них не было ни
общих интересов, ни общих тем для разговора. Уолен управлял делами и
поместьем, как диктатор. Все свои разнообразные деловые планы он всегда
держал в секрете от семьи. Когда Рикс был ребенком, Уолен часто запирался
в кабинете и подолгу не выходил. Рикс знал только, что к отцу приходило
много военных.
Когда Уолен был рядом, он обращался с детьми, как с солдатами своей
личной армии. Утренние поверки, строгие правила, регламентирующие, как
вести себя, как одеваться, и грубая брань, если они что-то нарушали.
Особенно доставалось Риксу. Он считался ленивым и бездеятельным.
Если Рикс "перечил", не надраивал ботинки до блеска, опаздывал к
столу или еще как-нибудь нарушал неписаные правила, то широкий кожаный
ремень отца, названный им Миротворцем, опускался на его ноги и ягодицы,
оставляя красные полосы, обычно в присутствии Буна, хихикающего за спиной
отца. Бун, напротив, был мастер разыгрывать примерного сына. Он был всегда
безукоризненно одет, всегда чист и опрятен и всегда заискивал перед отцом.
Кэтрин тоже научилась искусству всегда держать нос по ветру и в основном
избегала оскорблений. Маргарет, всегда занятая приемами и
благотворительностью, знала, что лучше не стоять на дороге у Уолена, и
никогда не принимала сторону Рикса. Правила, говорила она, есть правила.
Рикс однажды видел, как Уолен сбил с ног слугу и бил его ногами по
ребрам за какое-то мнимое нарушение обязанностей. Если бы не вмешался
Эдвин, Уолен мог бы и убить несчастного. Иногда поздно ночью, когда все в
доме уже спали, Рикс, лежа в постели, слышал, как отец выходил из своей
комнаты в коридор и расхаживал взад и вперед, давая выход нервной энергии.
В такие ночи Рикс боялся, что отец ворвется к нему с горящими от гнева
глазами и набросится на него с такой же яростью, с какой крушил ребра
слуги.
Но в благодушном настроении Уолен мог вызвать Рикса в свою огромную
спальню с темно-красными стенами и тяжелой черной викторианской мебелью,
принесенной из Лоджии, и велеть ему читать вслух Библию. То, что обычно
Уолен желал слушать, было не главы с духовным содержанием, а длинные
перечни кто за кем родился. Он требовал читать их снова и снова, и, когда
Рикс запинался на каком-нибудь имени, черная трость нетерпеливо стучала по
полу.
Когда Риксу было десять лет, он после одной особенно неприятной
встречи с Миротворцем сбежал из дома. Эдвин нашел его на автобусной
остановке в Фокстоне. Они долго беседовали, и когда Рикс разразился
слезами, Эдвин дал ему слово, что, пока он жив, Уолен больше никогда не
будет пороть его. Обещание выполнялось все эти годы, хотя насмешки Уолена
стали более язвительными. Рикс оставался неудачником, белой вороной,
малодушным слабаком, скулящим при виде того, благодаря чему Эшеры
процветали и жирели в течение поколений.
Рикс заставил себя пойти наверх, и его сердце забилось сильней. На
двери от руки было написано: "НЕ ХЛОПАТЬ". Рядом стоял стол, а на нем -
коробка с зелеными хирургическими масками.
Он взялся за дверную ручку и резко отдернул руку. Запах разложения
сочился из этой комнаты, Рикс чувствовал его, как жар от печи. Он не знал,
сможет ли он вынести то, что ждет его там, и внезапно его решимость
улетучилась. Он начал пятиться вниз по лестнице.
Но в следующее мгновение решение пришло само.
Ручку повернули изнутри, и дверь открылась.
3
Одетая в униформу сиделка в хирургических перчатках и маске,
закрывавшей нижнюю часть лица, уставилась из Тихой Комнаты на Рикса. На ее
руках были хирургические перчатки. У нее были темно-карие глаза,
окруженные паутиной морщинок.
Запах гниения волной выкатился из Тихой Комнаты и ударил в Рикса с
почти осязаемой силой. Он крепко вцепился в перила и стиснул зубы.
Миссис Рейнольдс прошептала:
- Маска, должно быть, вам поможет, - и показала в сторону коробки.
Он взял одну и надел. Внутри маска была проложена ватой, но особого
толка от нее не было.
- Вы Рикс? - Сиделка была крепкой женщиной примерно пятидесяти пяти
лет с коротко подстриженными вьющимися волосами стального серого цвета.
Рикс заметил, что глаза у нее покрасневшие.
- Конечно, это Рикс, дура чертова! - донесся из темноты грубый, едва
ли человеческий голос, похожий скорее на скрежет. Рикс окаменел.
Мелодичный голос его отца превратился в рычание зверя. - Я же говорил вам,
что это должен быть Рикс, не так ли? Немедленно впустите его!
Миссис Рейнольдс приоткрыла дверь пошире.
- Быстрее, пожалуйста, - сказала она. - Слишком много света вредно
для его глаз. И помните: говорить как можно тише.
Рикс вошел в комнату с высоким потолком и обитыми резиной стенами.
Единственным источником света была маленькая лампа с зеленым абажуром на
столе, за которым сидела миссис Рейнольдс. Свет от этой лампы простирался
не более чем на фут. Перед тем, как миссис Рейнольдс закрыла дверь, Рикс
успел разглядеть лишь мрачную меблировку комнаты.
Он увидел кровать отца, покрытую канапе. Там, под пластиковым
кислородным тентом что-то лежало. Рикс поблагодарил Бога за то, что дверь
закрылась раньше, чем он успел разглядеть это хорошенько.
В темноте он слышал слабое чириканье осциллоскопа. Прибор находился
слева от кровати отца. Рикс видел на нем бледно-зеленый зигзаг, отражавший
работу сердца Уолена Эшера. У отца было болезненное, булькающее дыхание.
Шелковая простыня шуршала на кровати.
- Вам что-нибудь нужно, мистер Эшер? - спросила сиделка.
- Нет, - раздался измученный голос. - Не орите, черт подери!
Миссис Рейнольдс вернулась на свое место, оставив Рикса одного, и
продолжила чтение романа Барбары Картлэнд.
- Подойди ближе, - скомандовал Уолен Эшер.
- Я здесь ничего не вижу...
Последовал резкий вдох.
- Т_и_ш_е_! О, Боже, мои уши...
- Прошу прощения, - прошептал Рикс, вконец лишившись присутствия
духа.
Осциллоскоп зачирикал быстрее. Уолен смог заговорить лишь когда
сердцебиение замедлилось.
- Ближе. Ты сейчас споткнешься о стул. Шагни влево. Не зацепи кабель,
идиот! Еще левее. Отлично, ты в пяти шагах от ножки кровати. Проклятие,
парень, неужели обязательно так _т_о_п_а_т_ь_?
Приблизившись к кровати, Рикс почувствовал лихорадочный жар,
исходивший от тела отца. Он коснулся канапе, и пот потек вниз по его руке.
- Хорошо, хорошо, - сказал Уолен. Рикс ощущал на себе его
внимательный, изучающий взгляд. Силуэт на кровати с легким шуршанием
подвинулся. - Так, значит, все-таки приехал? Повернись. Дай мне тебя
рассмотреть.
- Я не призовая лошадь, - буркнул Рикс себе под нос.
- Ты и сын не призовой. Одежда на тебе болтается. Что, работа
писателя не дает достаточно пищи для твоего стола?
- У меня все в порядке.
Уолен хмыкнул. - Что-то не верится. - Он замолчал, и Рикс услышал,
как жидкость булькает у него в легких. - Уверен, ты узнал эту комнату, не
правда ли? Во время приступов ты, Бун и Кэтрин скрывались здесь. Куда ты
уходишь теперь?
- У себя дома я проложил стены туалета картоном для лучшей
звукоизоляции и оборудовал дверь так, чтобы она не пропускала свет.
- Бьюсь об заклад, ты сидишь там, как в утробе. В тебе всегда было
что-то такое, что жаждало вернуться в утробу.
Рикс пропустил последние замечание мимо ушей. Темнота и запах
разложения угнетали. Болезненный жар бил ему лицо, как солнце.
- Куда уходят Бун и Кэт, после того, как ты переехал сюда?
- Бун устроил за своей спальней собственную Тихую Комнату, а Кэт
сделала нишу в стене в своем туалете. У них редко бывают приступы. Они не
понимают, что я здесь испытываю. Они всегда жили в Эшерленде, где
безопасно. Но _т_ы_ - ты представляешь себе этот ад, не так ли?
- У меня не так уж и много приступов.
- Не много? Как тогда назвать то, что ты испытал вчера в Нью-Йорке?
- Тебе Бун рассказал?
- Я слышал, как он рассказывал это Маргарет вчера вечером в гостиной.
Ты забываешь, как хорошо я могу слышать, Рикс. Я слышал, как ты говорил с
ними внизу, я слышал, как ты поднимался, я слышу сейчас стук твоего
сердца. Это нарастает. Иногда мои чувства обострены более обычного. Это
накатывается волнами. Но ты понимаешь, о чем я говорю, не так ли? Эшеры не
могут долго жить за воротами Эшерленда. Это факт, который, я уверен, ты
начал осознавать.
Глаза Рикса привыкли к темноте. Перед ним на кровати лежало что-то
похожее на коричневую костистую мумию, страшно истощенную. Она лежала
неподвижно, но когда костяная сморщенная рука вытянулась, чтобы подтянуть
простыню, холодок пробежал по спине Рикса. Чуть больше года назад в Уолене
Эшере было более шести футов роста и весил он сто восемьдесят пять фунтов.
Скелет на кровати весил раза в два меньше.
- Нечего на меня пялиться, - проскрежетал Уолен. - Настанет и твое
время.
К горлу Рикса подступил комок. Когда он снова смог говорить, он
сказал:
- Не заметно, чтобы жизнь в Эшерленде пошла тебе сильно на пользу.
Так что - что так, что иначе.
- Ты не прав. Мне шестьдесят четыре года. Мое время почти истекло.
Взгляни на себя! Тебя можно было бы принять за моего брата, а не за сына.
Каждый год жизни за воротами Эшерленда разрушает твое здоровье. Твои
приступы становятся сильнее. Скоро твоей маленькой утробы будет
недостаточно. В один прекрасный день ты попробуешь там спрятаться - и
слишком поздно обнаружишь, что видишь полоску света. И тогда ты ослепнешь
и сойдешь с ума, и никто тебе не поможет. Перед этим, - в его голосе
появились нотки отвращения, - у меня не было приступов пять лет. Хадсон
Эшер знал, что здешний воздух, покой и уединение благотворно влияют на
Недуг. Он построил это имение, чтобы его потомки могли жить долго и
полнокровно. У нас здесь собственный мир. Ты либо безумен, либо
собираешься совершить медленное самоубийство, если хочешь жить где-либо
еще.
- Я уехал потому, что хотел идти своим путем.
- К_о_н_е_ч_н_о_. - Из-под кровати раздалось бульканье. Естественные
отходы, понял Рикс. К Уолену тянулись трубки, которые отсасывали жидкость.
- Да, ты определенно пошел своей дорогой. Некоторое время писал рекламные
объявления в каком-то магазине в Атланте. Затем получил работу продавца
книг. А после был корректором в какой-то местной газетенке. Потрясающие
достижения, что одно, что другое. Да, и еще - твои успехи в личной жизни.
Стоит ли нам сейчас обсуждать твою неудачную женитьбу и ее последствия?
Рикс сжал челюсти. Он почувствовал себя ребенком, которого опять
порют Миротворцем.
- Значит, я избавлю тебя от этого. Поговорим о твоих литературных
достижениях. Три романа, полные несусветной чуши. Я знаю, что последний из
них попал на короткое время в список бестселлеров. Говорят, если посадить
обезьяну за пишущую машинку, она когда-нибудь создаст сонет Шекспира. - Он
приостановился, давая как следует прочувствовать боль от порки. Ребенком
Рикс упорно старался не плакать, когда Миротворец был в деле, но боль
