с давно выбитыми стеклами, с выдранным двигателем, который унес какой-то
предприимчивый человек, нюхал землю кролик, надеясь отыскать признаки воды.
Почуяв далекую глубинную прохладу подземной воды, кролик принялся обеими
передними лапками рыть землю. Вдруг он замер, поведя носом в сторону днища
старой машины. Почуяв запах змеи, он насторожился. Из темноты донеслось
громыхание дюжины погремушек, и кролик отпрыгнул назад. Ничего не
произошло. Инстинкт подсказывал кролику, что под машиной выкопано змеиное
гнездо, и шум, который подняли детеныши, привлечет внимание матери, которая
отправилась на охоту. Нюхая воздух, чтобы не пропустить появление змеи,
кролик переместился ближе к шоссе, похрустывая гравием под лапками. Он
успел наполовину пересечь асфальтированную полосу, направляясь к
собственному жилищу, когда внезапная вибрация почвы заставила его замереть
на месте. Поводя длинными ушами, кролик повернул голову на юг, в сторону
звука.
Над горбом шоссе медленно всходил сверкающий диск. Словно
загипнотизированный, кролик смотрел на него. Кролику иногда случалось, стоя
над своей норкой, наблюдать за медленно проплывающим над головой белым
диском ослепительного света. Тот диск был больше этого. Иногда диск был
желтым. Иногда его вообще не было там, наверху, а иногда вдоль диска
змеились какие-то полосы, словно щупальцы, и в воздухе оставался запах так
и не пролившегося дождя. И на этот раз кролик не испугался, потому что
возникший из темноты сверкающий диск напоминал тот, большой диск дневного
света. Но вибрация, которую он чувствовал, заставила шерсть на спине
приподняться. Диск становился все больше и больше, и приближающийся с ним
звук становился все громче, звук, похожий на раскаты грома. В следующее
мгновение кролик ослеп. Нервы послали панический сигнал опасности в мозг.
Кролик поспешил к безопасному краю шоссе, бросая вдоль полотна асфальта
длинную бегущую тень.
Кролик находился всего лишь в трех футах от спасительного колючего
куста, когда черный, как ночь, мотоцикл"чоппер" марки "харли-дэвидсон" с
мотором в 750 кубических сантиметров, мчавшийся со скоростью почти 80 миль
в час, сделал небольшую дугу и протаранил позвоночник в точности
посередине. Кролик пискнул, послышался хруст кости, и маленькое тельце
забилось в смертельных судорогах. Огромный мотоцикл, амортизаторы которого
едва почувствовали толчок, понесся дальше на север.
Несколько секунд спустя, извиваясь волнообразно по сухой земле, к
остывающему трупику кролика поспешила гремучая змея. А сидевший на
мотоцикле седок, закутанный в кокон ветра, насколько это позволяла мощность
луча фары, легким движением руля направил машину обратно на центральную
полосу шоссе. Он шевельнул рукой в черной коже перчатки, мотор взревел, как
хорошо накормленная пантера, и метнул мотоцикл вперед, пока стрелка
спидометра не зависла почти на девяноста милях. Укрытый за черным
предохранительным шлемом с опущенным забралом рот водителя улыбнулся. На
водителе была черная кожаная куртка, сидевшая очень плотно, и выцветшие
джинсы с кожаными латками на коленях. Куртка была старая, потертая, и на
спине флюоресцентными красками была нарисована вставшая на хвост кобра с
полностью расправленным капюшоном. Краска уже начала шелушиться и
осыпаться, словно кобра линяла, меняя кожу. Мотоцикл с грохотом уносился на
север, разрезая встающую впереди стену тишины, оставляя за собой
разбуженных дрожащих обитателей пустыни. Аляповато нарисованный плакат -
несколько голубых музыкальных нот, парящих над парой красных пивных
бутылок, показался справа от шоссе. Полотно плаката было, словно оспой,
испещрено старыми дырами от пистолетных выстрелов. Края дыр успели порыжеть
на солнце. Всадник мотоцикла бросил небрежный взгляд на плакат, где
значилось : "Прямо впереди! ВОДОПОЙ!" Ниже было добавлено: " Заправь ее как
следует, приятель ".
"Да, - подумал человек на мотоцикле, - давно пора заправиться".
Две минуты спустя показался первый отблеск голубого песка на черном
фоне ночного неба. Водитель начал снижать скорость. Стрелка спидометра
быстро опустилась до восьмидесяти, потом до семидесяти, шестидесяти...
Впереди уже были видны голубые неоновые буквы "Водопой", светившиеся над
входом в приземистое деревянное здание с плоской пыльной красной крышей.
Вокруг строения, словно усталые осы вокруг улья, сгрудились три автомашины,
джип и пикап-грузовик, большая часть голубоватой краски которого уже
облупилась до красной грунтовки.
Водитель мотоцикла завернул на заросшую сорняком площадку стоянки и
выключил двигатель. Грохот мотоциклетного двигателя тотчас же сменился
носовым голосом Фрэдди Фендера, поющего о "растраченных днях и пропавших
ночах". Водитель опустил ножку подставки, позволяя черному "харли" легко
податься назад, словно присевшему отдохнуть зверю. Когда он отошел от
машины, мускулы его были напряжены, словно струны рояля, и в той точке, где
сходятся ноги, жарко пульсировало.
Он отстегнул ремешок шлема под подбородком и снял его, обнажив лицо с
резкими хищными чертами, белое, как только что высеченное из мрамора. В
темневших на этом необыкновенно белом лице провалах глазниц скрывались
белые зрачки, чуть разбавленные розоватостью сосудов. На расстоянии они
казались розовыми, как у кролика, но вблизи было видно, что это глаза змеи
- холодные, блестящие, немигающие, гипнотизировавшие. Волосы у него были
желтовато-белые, коротко стриженные. Голубоватые вздутые вены на виске
пульсировали почти что в ритм с грохотом ударника из музыкального автомата
- джук-бокса. Он повесил шлем на ручку мотоцикла и направился к зданию,
бросив взгляд на стоявшие возле него машины. В кабине грузовика на полке
лежала винтовка, у одного автомобиля на заднем бампере была сделана
надпись: "Нацепи всем им рога!", над зеркальцем заднего вида в джипе
болталась пара зеленых игральных костей.
Когда водитель мотоцикла вошел в обширную комнату, где в жарком
воздухе стлался сигаретный дым, все шестеро мужчин, находившиеся там - трое
играли в карты, двое у бильярдного стола, один за стойкой бара - подняли на
него глаза и замерли. Мотоциклист-альбинос по очереди ответил на каждый
взгляд, потом сел на один из табуретов у стойки, и кобра на его спине в
полумраке комнаты показалась цветовой вспышкой. После нескольких секунд
тишины один из игроков ударил кием по бильярдному шару. Удар прозвучал,
словно выстрел...
- А, дерьмо! - воскликнул один из игроков, широкоплечий мужчина в
красной клетчатой рубашке и пыльных "левисах", которые не меньше сотни раз
побывали на колючей проволоке. У него был тягучий техасский выговор. - По
крайней мере, я подпортил тебе удар, а, Метти?
- Ну, в самом деле, - согласился Метти. Ему было под сорок, и состоял
он, казалось, из одних ног и рук. Кроме того, у него были рыжие волосы и
нахмуренный лоб, блестевший от пота из-под грязной ковбойской шляпы. Он
медленно жевал зубочистку, стоя у самого стола и не спеша оценивал
положение шаров, одновременно поглядывая на этого странного белесого типа
углом глаза.
Владелец бара, полный мексиканец с татуированными предплечьями и
черными глазами, которые словно были придавлены тяжелыми веками, двинулся
вдоль стойки бара, следуя за мокрой тряпкой, которую его ладонь толкала
вперед.
- Чем могу? - спросил он альбиноса и взглянул ему в лицо. В то же
мгновение ему показалось, будто в позвоночник ему ткнули альпенштоком. Он
бросил взгляд в сторону Слима Хокинса, Бобби Хейзелтона и Рея Коупа, уже
третий час сидевших за своим регулярным покером, в который они всегда
играли в пятницу по вечерам. Он заметил, что Бобби ткнул Рея локтем в ребра
и ухмыльнулся, качнув головой в сторону бара.
- Пиво, - тихо сказал альбинос.
- Момент.
Лучи, владелец бара, с облегчением отвернулся. У этого мотоциклиста
вид был уж слишком экстравагантный, грязноватый и нездоровый. Едва ли это
взрослый мужчина, скорее всего, ему лет девятнадцать или двадцать. Лучи
взял с полки пивную кружку, из стучащего холодильника бутылку "Одинокой
звезды". Из джук-бокса полился голос Долли Партон, которая начала петь о
том, как "горю я, малыш, горю". Лучи подтолкнул кружку вдоль стойки в
направлении альбиноса, и тут же быстро отодвинулся, натирая тряпкой
деревянный прилавок. У него было такое чувство, что он потеет в жарком
сиянии полуденного солнца.
На зеленом сукне бильярдного стола с хрустом столкнулись шары. Один из
них вкатился в боковую лузу.
- Вот так, Вил, - протянул Метти. - Значит, должен ты мне теперь
тридцать пять, верно?
- Верно-верно. Черт возьми, Лучи, выключи ты этот дерьмовый ящик.
Человек не может сосредоточиться на игре!
Лучи пожал плечами и качнул головой в сторону стола, где играли в
покер.
- Мне нравиться, чтобы громко! - сказал Бобби Хейзелтон ухмыляясь
поверх своих королей и десяток. Он был наездником в сезонном родео, с
короткой стрижкой и сверкающим золотым зубом. Три года назад он уже
нацелился на первое место по Техасу, когда черный зверь, а не лошадь, по
кличке Твистор, сбросил его и сломал в двух местах ключицу. - Музыка
помогает думать. Вил, иди-ка сюда, я должен помочь тебе носить тяжелый
бумажник, он тебе карман оттягивает.
- Ну, нет! - Метти и так слишком хорошо над ним успел за сегодня
потрудиться.
Вил положил свой кий на полку, бросил быстрый взгляд на альбиноса,
потом на Бобби. - Вы, парни, лучше присматривайте за стариной Бобби, -
предупредил он. - В прошлую пятницу он нагрел меня на полсотни зелененьких.
- Просто мне везло, - сказал Бобби. Он раскрыл карты, разложил их на
столе, и Слим Хокинс сказал мрачно: "дерьмо-о".
Бобби протянул руку к фишкам и забрал их.
- Чтоб мне так везло! - сказал Рей Коуп, наваливаясь на стол. Слим
Хокинс опустошил бумажный стаканчик и снова сказал таким же мрачным
голосом:
- Иисус Христос, ну и жара!
Взгляд его упал на красную кобру, нарисованную на спине мотоциклиста.
"Чертов мальчишка, - подумал он, сузив свои голубые холодные глаза,
обрамленные усталыми морщинами. - Небось не знает, каково зарабатывать себе
на жизнь. Может, он из тех панков, что несколько дней назад грабанули
магазин у Джеффа Харди в Пекосе. - Он смотрел, как альбинос подносит к
губам кружку с пивом. - Ручки у него в перчатках, наверное такие же
беленькие и мягкие, как бедра у Мери Руф Кеннон". У него самого ладони были
большие и мозолистые, покрытые многочисленными ссадинами и шрамами после
десяти лет работы на ранчо.
Голос Долли Партон постепенно затих. На диск опустилась новая
пластинка, некоторое время шипела, как будто горячий жир на сковородке,
потом Вейлон Дженнингс запел о том, как он отправится в Люкенбич, штат
Техас. Метти крикнул Лучи, заказывая новую бутылку "Одинокой звезды" и
свежую пачку "Мальборо".
Альбинос выпил свое пиво и сидел, глядя некоторое время на кружку. Он
начал слегка улыбаться сам себе, словно вспомнил какой-то анекдот, но
улыбка была жуткой и холодной, и Лучи повел зябко плечами, когда случайно
взгляд его упал на лицо альбиноса, альбинос развернулся на своем табурете,
отвел назад руку с кружкой и запустил ею прямо в музыкальный автомат.
Цветное стекло и пластик полетели во все стороны с таким грохотом, словно
одновременно выпалила дюжина ружей. Голос Вейлона Дженнингса перешел в
пронзительный фальцет, потом прогрохотал басом, словно диск проигрывателя
сошел с ума. Замигали лампочки, пластинка окончательно остановилась. В баре
повисла мертвая тишина, нарушаемая лишь позвякиванием осколков стекла,
падавших на пол.
Лучи поднял голову от кружки с пивом, которую он наполнил для Метти.
Он уставился на искалеченный джу-бокс. "Мадре де диос! - подумал он. - Эта
штука обошлась мне пять лет назад в триста долларов!". Потом он повернулся
к альбиносу, который наблюдал за барменом с улыбкой, не более веселой, чем
оскал черепа. Наконец Лучи обрел власть над своим голосом.
