платья, лежащие друг на друге, словно с двенадцатым часом ночи они
пустились в пляс и рухнули потом на тех местах, где их застали первые лучи
зари. Здесь было и кое-что похуже - более свежие покойники, неуспевшие
превратиться в скелеты. Они были покрыты слоем черных мух. Гейл видела, что
десятки надгробий были опрокинуты, могилы разрыты. Над пустыми ямами
возвышались холмики земли.
- О, бо-о-о-же! - сказал Джек, когда дыхание бриза принесло с собой
запах гниения. - Кто-то перевернул здесь все вверх дно! - Он снял крышечку
с объектива своего "Канона" и вылез из машины.
- Джек! - позвала вслед Гейл. Она сама себе казалась холодной и
липкой, как старая тряпка. В тени дерева, не более чем в десяти футах
вправо от нее что-то лежало, и она не могла смотреть в ту сторону. Ей
казалось, что в голове звенит громкое жужжание мух. - Какого черта! Куда
ты?
Джек уже щелкал затвором камеры.
- Трейс будет не против получить несколько снимков, - сказал он, в
голосе его чувствовалось сильное возбуждение, но лицо стало белым, и палец
на спуске камеры дрожал. - Как по-твоему, сколько тут разрыто могил?
Двадцать? Тридцать?
Она не ответила. Затвор аппарата продолжал щелкать и щелкать. С тех
пор, как он два года назад подписал контракт с газетой, Джеку приходилось
делать снимки автокатастроф, трупов самоубийц, убитых-жертв, а один раз
даже целого святого семейства чиканос, которые полностью сгорели,
обуглившись до черноты во время взрыва газа в доме с неисправной газовой
системой.
Трейс печатал его снимки, потому что они соответствовали девизу
газеты: "Мы печатаем все, что видим!" Джек ко всему этому привык, потому
что был профессионалом, и ему необходимы были деньги для работы над своими
фильмами. Лос-Анжелесский "Тэтлер" был одной из последних газетенок типа
"море крови", и иногда Джеку приходилось снимать и в самом деле
труднопереносимые вещи. Он крепко сжимал зубы и полагался на мускульный
рефлекс пальца, нажимающего на спуск затвора.
"Если это часть существования людей, - говорил Трейс, - то в нашей
газете для этого найдется место".
"Но здесь совсем другое, - подумал Джек, делая снимок скелетообразных
останков леди в зеленом платье. - Что здесь произошло? Старое зло в чистом
виде или нет? Это самое черное зло, какое только может существовать. - По
спине его побежала дрожь. - Добро пожаловать в "Сумеречную Зону"
(Популярный в США фантастический телесериал)."
Когда к нему подошла Гейл и тронула за руку, он так резко отскочил в
сторону, что вместо кладбища сфотографировал облака.
- Что здесь произошло? - спросила она. - Кто... что все это сделало?
- Вандалы. Может, "Ангелы смерти" или какой-нибудь дьявольский культ.
Кто бы они ни были, но поработали они здесь уверенно, усердно. Мне
приходилось раньше иметь дело с вандализмом на кладбище - ну, знаешь,
перевернутые надгробия и так далее, - но никогда ничего подобного! Боже, ты
только посмотри!
Джек по широкой дуге обошел пару раскрошившихся скелетов и достиг
массивного склепа, построенного из резного камня. Вся верхушка его была
сорвана. Он заглянул вовнутрь и ничего там не обнаружил, кроме слоя пыли и
каких-то истлевших тряпок на самом дне. Пахло сыростью и затхлым, как в
высохшем колодце. "Чья же это усыпальница? - подумал он. - Тирон Паур?
Сесил В. Де-Милл?" Кто бы здесь ни лежал, теперь он превратился в пригоршню
праха, серой пыли на дне. Он сделал шаг назад, чтобы сфотографировать
склеп, едва не споткнувшись при этом об ухмыляющийся скелет в темном
костюме.
В нескольких ярдах от Джека стояла Гейл, глядя на разрытую могилу.
Сделанная красивыми буквами надпись на надгробии гласила: "Мэри Конклин". В
грязи на дне могилы были разбросаны желтоватые кости, соединяемые теперь
лишь паутиной полуистлевшей тончайшей ткани.
- Джек, - сказала Гейл тихо, - кажется, это не просто вандализм.
- А? Что ты говоришь?
Она взглянула на него, едва замечая поющих над головой птиц, которым
не было дела до забот смертных.
- Гробы, - сказала она. - Где они?
Джек замер, опустив камеру. Он смотрел на тяжелую бетонную плиту,
которая раньше прикрывала склеп. "Сколько же она может весить? - подумал
он. - И в склепе тоже не было гроба".
- Гробы? - переспросил он. Струйка пота, словно ледяная вода, побежала
по его ребрам.
- Гробов нет вообще. Кажется, все содержимое было выброшено наружу, а
сами гробы украдены.
- Но это... на это способен только ненормальный, - тихо ответил он.
- Тогда проверь все могилы, черт побери! - Гейл едва не кричала.
Тошнота судорогой сводила желудок. - Найди в них хоть один гроб! Пойди,
посмотри!
В этом не было необходимости. Джек оглянулся. Солнечный зеленый пейзаж
теперь напоминал поле древней битвы. Где все павшие солдаты были оставлены
гнить там, где они упали. Стали жертвами стервятников и псов. Исчезли
гробы? Он опустил "Канон", и камера свободно повисла на ремне, показавшись
Джеку необычайно тяжелой, словно ее отягощало запечатленное на пленке
свидетельство преступления какого-то ужасного и жуткого зла, - Исчезли
гробы?
- Кажется... нам лучше вызвать полицию, - услышал он собственный
голос. Джек попятился от оскверненной могилы, наступил на оторвавшийся
череп, и тот треснул под его каблуком, словно издав вопль муки.
3.
- Не возражаете? - спросил Палатазин у молодой женщины с блестящими
веками, которая сидела напротив него по другую сторону его служебного
стола. Он держал в руке пенковую трубку, которая когда-то была совершенно
белой, а теперь стала черной, как уголь.
- Что? Ах, нет, все нормально.
Акцент выдавал в ней уроженку средне-западных штатов.
Он кивнул, чиркнув спичкой и поднес пламя к трубке. Эту трубку ему
подарила Джоанна в первую годовщину свадьбы, почти десять лет назад. Она
была вырезана в виде мадьярского князя, конника-воина, из тех, что
ворвались в Венгрию в десятом веке, сея смерть и разрушение. Большая часть
носа и один глаз успели уже сколоться. Теперь вырезанное на трубке лицо
больше напоминало борца-нигерийца. Палатазин убедился, что дым не попадает
девушке в лицо.
- Ну что же, мисс Халсетт, - сказал он, бросив быстрый взгляд на лист
блокнота перед собой. Чтобы выделить для блокнота место, ему пришлось
сдвинуть в сторону целую гору газетных вырезок и желтых
папок-бумагодержателей. - Значит, это ваша подруга вышла на работу на
Голливудский бульвар во вторник вечером. К повороту подъехала машина. И что
было потом?
- В машине сидел какой-то тип, странного вида. - Девушка нервно
улыбнулась, сжав маленькую пурпурного цвета сумочку, которую пристроила у
себя на коленях. Ногти у нее были обкусаны почти до самых корней. В другом
конце кабинета сидел детектив Салливан Рис, мужчина модного сложения и
черный, как трубка Палатазина. Он сидел, скрестив на груди руки, и наблюдал
за девушкой, время от времени взглядывая на Энди.
- Сколько этому человеку могло быть лет, как по-вашему, мисс Халсетт?
Она пожала плечами:
- Не знаю. Меньше, чем вам. Трудно сказать, потому что сами знаете,
ночью на бульваре свет такой яркий и цветной, ничего нельзя сказать о
человеке, если он не стоит у тебя прямо перед носом.
Палатазин кивнул:
- Черный, белый, чикано?
- Белый. На нем, на лице то есть, у него были такие очки с толстыми
стеклами, и от этого глаза у него казались очень большими и таким смешными.
Парень этот... так Шейла сказала... плотный. Не очень здоровый, но
мускулистый, хотя и не высокий. Волосы черные или темно-каштановые. Очень
коротко подстриженные. И побриться ему тоже, кажется, не мешало бы.
- Как он был одет? - спросил Рис. Голос его звучал мощно и серьезно.
Когда он учился в школе Дюка Эллингтона, то пел басовую партию в хоре, и
пол в аудитории вибрировал.
- Э... голубая штормовка. Светлые брюки.
- На штормовке были какие-то надписи? Фирменная этикетка?
- Нет, кажется, не было.
Девушка снова посмотрела на Палатазина, внутренне содрогаясь. Близкое
соседство с двумя полицейскими ее нервировало. Патт и Линн сказали, что она
дура, если согласилась идти в Паркер-центр давать сведения копам. Что она
от них видела хорошего, кроме двух задержаний по обвинению в проституции?
Но она подумала, что если попадется опять, то этот коп с печальным
выражением на лице может вспомнить ее, и дело обойдется легко. Приглушенные
звуки телефонных звонков, голоса, шаги за стенами кабинета начали уже
действовать ей на нервы, потому что она была вынуждена явиться в копам в
"чистом" виде - ни кокаина, ни "травы", ни таблеток сегодня утром. Теперь
она едва сдерживалась.
- Ну, хорошо, Эми, - спокойно сказал Палатазин, чувствуя напряжение
девушки. У нее был вид оленя, который почуял запах оружейного металла. - А
машина? Какой она была марки?
- Жук, "фольксваген". Серый или серо-зеленый, кажется.
Палатазин записал оба цвета на листке блокнота.
- И что случилось... с вашей подругой?
- Этот парень открыл дверцу, высунулся и спросил: "Продаешь?" - Она
нервно передернула плечами. - Сами понимаете.
- Он попытался подцепить вашу подружку?
- Ага. И он помахал пятидесятидолларовой бумажкой. Потом сказал что-то
вроде "Уолли кое-что припас для тебя, крошка".
- Уолли? - Рис слегка подался вперед, в потоке солнечного света его
лицо с высокими скулами горело, словно опаленное красное дерево.
- Вы уверены, что он назвал именно это имя?
- Нет, не уверена. Слушайте, все это произошло с моей подружкой,
Шейлой. Как я могу что-то знать наверняка, а?
Палатазин записал в блокнот "Уолли", ниже добавил "Уолтер"?
- А потом? - спросил он.
- Он сказал: "Тебе не придется много стараться. Садись, мы поговорим".
Она сделала паузу, глядя на здание, видневшееся в окно за спиной
Палатазина. - Она почти согласилась. Пятьдесят долларов, верно?
- Верно, - согласился Палатазин. Он смотрел в обеспокоенные глаза
девушки и подумал: "Малютка, как тебе удается выжить?" Если девушке было
больше шестнадцати, он был готов сплясать чардаш перед всеми отделениями
расследования убийств. - Продолжайте, продолжайте.
- Она почти согласилась, но когда начала садится в машину, то
почувствовала какой-то непонятный запах. Что-то, напоминающее лекарство
вроде той жидкости, которой... э... папа Шейлы мыл руки. Он у нее был
доктор.
Палатазин записал "врач?", затем "Работник больницы?"
- Тогда Шейла перетрусила и вылезла из машины и отошла. Когда
обернулась, этот парень уже отъезжал. Вот и все.
- А когда ваша подружка начала подозревать, что это мог быть Таракан?
- спросил Рис.
- Я сама все время читаю газеты. Все читают, я хочу сказать. Все на
бульваре только об этом и говорят, поэтому я подумала, прежде в полиции
должны узнать.
- Если это случилось во вторник, то почему вы так долго ждали, прежде
чем пришли к нам?
Она пожала плечами и начала грызть ноготь большого пальца:
- Я испугалась. И Шейла испугалась. Чем больше я думала, что это мог
быть ОН, тем больше я боялась.
- А ваша подружка не заметила номер машины? - спросил Палатазин,
занеся над блокнотом ручку. - Или еще какие-нибудь особенности внешнего
вида машины?
Она покачала головой:
- Нет, все произошло слишком быстро.
Она взглянула в спокойные серые глаза этого немолодого, плотно сбитого
полицейского, который так напоминал ей одного полицейского офицера по делам
несовершеннолетних из Холта в Айдахо. Только у этого копа был смешной
акцент, он был почти совсем лысым и на ярко-красном с голубыми горошинами
галстуке у него было кофейное пятно.
- Но на самом деле это был не он, как вы думаете?
Палатазин откинулся на спинку своего поворачивающегося кресла. Вокруг
его головы вились струйки сизого табачного дыма. Эта молоденькая
проститутка была в точности такой же, как и любая их десятка тех, кого он
