решающее влияние на всю мою судьбу.
Этот человек был капитаном китоловного судна. Мы встретились с ним не
на борту его корабля, так как судно его стояло в Нью-Бедфорде, а просто на
набережной Нью-Йорка. Я отправился на борт одного корабля, отходящего в
Западную Индию, предложил свои услуги, но, по обыкновению, получил отказ.
Возвращаясь по набережной, я раздумывал о своих злоключениях, когда чей-то
голос окликнул меня:
- Эй! Молодой человек! Причаливайте, чтобы я мог сказать вам пару
слов!
Так как эти слова не могли относиться ни к кому другому, то я
обернулся и тотчас узнал человека, беседовавшего на шканцах только что
оставленного мною судна. Он подошел ко мне и сказал:
- Вы хотите пуститься в плавание, не правда ли, мой мальчик? - И, не
давая мне времени ответить, продолжал: - Ни слова. Я прекрасно знаю, что
это так. Так вот, не угодно ли совершить маленькое путешествие со мной? У
вас вид неженки, но это неважно. Не один такой уже найдется на борту
"Летучего облака". У нас безопасно и не так плохо. Работа подчас тяжела,
но я думаю, вы не обратите внимания на эту мелочь. Вас не должно это
останавливать, если в ваших жилах течет кровь моряка, а в вас она есть, я
уверен, достаточно взглянуть на вас. Итак, что сказали бы вы, если бы я
предложил вам стать blubber hunter?
Во время этой странной речи, из которой я понял только половину, он
не переставал перекатывать сигару из одного угла рта в другой, вынимал ее,
снова брал в зубы и производил впечатление человека, жующего табак, а не
курящего. Его сигара, длинная регалия, была измята и изгрызена пальца на
два от губ. Такой странный способ курить и еще нечто - что именно не знаю
- необычайное во всей фигуре моего собеседника заставили меня
предположить, что он либо не совсем в здравом уме, либо смеется надо мною.
Последний его вопрос только укрепил меня в этом мнении. Я не имел ни
малейшего понятия о том, что мог бы представлять собою blubber hunter.
- Ну, нет! - сухо и коротко ответил я. Его фамильярность меня сильно
покоробила. - Всем чем угодно, только не blubber hunter, - закончил я с
глубочайшим презрением.
Я уже хотел повернуться к нему спиной, но более внимательный взгляд,
брошенный мною на этого оригинала, вдруг переменил мое мнение о нем. Это
был человек в самом расцвете сил. Ему могло быть лет сорок - сорок пять. В
выражении его темно-красного лица не было ничего отталкивающего: напротив,
в нем просвечивала веселость. Оно было несколько комично, благодаря
своеобразной манере курить сигару. Эта сигара, крепко зажатая в зубах,
всегда образовывала острый угол относительно поверхности его лица. Ее
горящий кончик то поднимался до самого носа, то опускался ниже подбородка.
Выслушав мой сухой и невежливый ответ, он вынул сигару изо рта, потом
осмотрел меня с ног до головы и произнес:
- Всем чем угодно, только не blubber hunter? Да вы чудак, осмелюсь
сказать! Как! Вы мечтаете наняться на корабль, вы согласны на любые
условия - не отрекайтесь, я сам это только что слышал, - и вы
отказываетесь сделаться китоловом! Позвольте заметить, молодой человек,
что вы можете напороться на гораздо худшее. Несмотря на ваш надутый вид,
мои молодцы на "Летучем облаке" имеют право считать себя не менее важными
особами, чем вы!
Он повернулся и уже начал быстрыми шагами удаляться, как я понял свою
ошибку. Действительно, с той минуты, как он вынул изо рта свой "снаряд",
выражение его лица совершенно изменилось: в нем уже не было признака
глупости или иронии, оно стало решительно и серьезно.
- Постойте, сударь! - позвал я его тоном человека, который
раскаивается и извиняется, я почувствовал, что обязан это сделать. - Я
понял, что выщло недоразумение, прошу вас извинить меня. Я не знал, что
такое blubber hunter. Если бы я знал, что это значит "китолов", я бы
сейчас же сказал "да", и я очень счастлив сказать "да"!
- Ну, мой мальчик, - сказал он, останавливаясь, - я тоже сразу
сообразил, что произошло недоразумение. Я оставляю в стороне всякие
выражения, которые могли бы показаться неясными, и снова предлагаю вам
вопрос: хотите вы вступить в общество китоловов?
- Я не мечтаю ни о чем другом и предпочту этому что угодно!
Я говорил сущую правду: в эту эпоху профессия китолова, по крайней
мере в Соединенных Штатах, была в большом почете, и ею составляли себе
состояния. Меня же привлекала романтическая сторона - приключения,
опасности, дерзкие вылазки, когда чувствуешь себя на волосок от смерти, -
одним словом, все, о чем всегда торопятся рассказать журналы. Это был как
раз тот образ жизни, о котором я мечтал, и эта жизнь сама шла ко мне!
Бесполезно говорить, что я поймал случай на лету и тут же выразил
согласие служить на "Летучем облаке".
- До завтра! - сказал мне мой капитан. - Я вам дам все необходимые
указания. Вы найдете меня в гостинице "Корабль и якорь", у пристани Пек.
Спросите капитана Дринкуотера с "Летучего облака". Наш корабль стоит на
якоре в Нью-Бедфорде. В десять часов, мой мальчик! Будьте точны, если
хотите стать blubber hunter.
Затем он снова засунул в рот сигару, сильно прикусил ее и оставил
меня на набережной одного.
2. "ЛЕТУЧЕЕ ОБЛАКО". РОЖДЕСТВЕНСКОЕ УТРО ПОСРЕДИ ОКЕАНА
На другой день ровно в десять часов я явился в гостиницу "Корабль и
якорь".
Когда я уходил от капитана, мы уже формально скрепили договор,
заключенный накануне между нами устно, и я стал частью экипажа "Летучего
облака". Капитан сказал мне, где найти судно, и приказал отправляться туда
немедленно. Сутки спустя я был в Нью-Бедфорде, на борту "Летучего облака",
а через неделю мы уже шли по Атлантическому океану в направлении мыса
Горн.
Понятно, жизнь на борту китоловного судна значительно отличалась от
той, которую я вел до сих пор. Что касается общества, оно могло бы быть
интеллигентней. Оно состояло из полусотни человек, преимущественно
уроженцев Америки, но были представители и других стран и разных наций.
Но, так как я подписал свой контракт не для того, чтобы найти подходящее
общество, а из жажды приключений, то уже заранее подготовился к известным
неприятностям. В сущности, мое первое впечатление не было особенно
неприятным, потому что окружающая обстановка оказалась даже лучше, чем я
ожидал. Через два дня я пришел к убеждению, что грубость моих товарищей
более кажущаяся, чем действительная: жизнь, какую они вели на судне,
наложила свой отпечаток на их характер и внешность. Уже через два дня я
этого попросту не замечал, и они явились мне такими, какими были на самом
деле. Я не скажу, что среди них не было людей испорченных, но большинство
оказались славные ребята.
Отличительной чертой экипажа "Летучего облака" было известное чувство
собственного достоинства и корректность, которых мне не случалось
наблюдать у людей этого класса. Что касается дисциплины, то можно было
подумать, что мы находимся на военном корабле. Явление это очень частое на
американских китоловных судах. Объясняется оно очень просто: нередко можно
видеть, как молодые люди высшего общества заключают контракты для службы
на китоловных судах, - конечно, не из корысти, а из любви к приключениям.
Я сам мог служить тому примером.
Есть и еще одна причина, объясняющая подобное чувство собственного
достоинства среди команд американских китоловных судов. Все члены экипажа
- юнги или матросы - являются в некотором роде совладельцами корабля, или,
по крайней мере, могут рассчитывать на известную долю барыша от
предприятия. Конечно, изббегать всего, что может повредить успеху дела, в
их прямых интересах. Достаточно одного удачного рейса в продолжение года
или менее, чтобы каждый матрос опустил себе в карман маленький клад,
заработанный, без сомнения, тяжелым трудом, но дающий теперь возможность
заняться иным делом, если охота за китами не пришлась ему по вкусу.
На борту "Летучего облака" было несколько молодых людей вроде меня,
не побывавших еще ни в одном плавании. Но с той быстротой и верностью
взгляда, которые характерны для американцев / простите мне этот легкий
приступ национального тщеславия/, мы быстро научились обращению со
снастями, а немного спустя постигли все, что необходимо делать при
маневрировании корабля. Мы еще не дошли до мыса Горн, как экипаж "Летучего
облака" уже не оставлял желать ничего лучшего. Однако было на этой картине
одно пятно - это наш капитан. Он был далеко не таким, каким, на мой
взгляд, должен был быть.
В буквальном переводе "Дринкуотер" значит "водопийца", но никто менее
не соответствовал имени, которое носил, чем наш капитан. Неизмеримо больше
заслуживал он имя "Дринкрум", то есть "ромопийца". Можно сказать, что он
испытывал ненависть к воде и не пил ее ни капли.Для него и грог был
совершенным грогом только тогда, когда к пинте грога он примешивал
полпинты рома.
Но в своем роде он был неплохой человек, его характер не был дурным.
Трезвый, он был и великодушен и щедр, но под влиянием рома его
необузданность доходила до крайности, и степень ее могла сравниться разве
что с глубиной нежности к любимому напитку - рому "Санта Круц". Не один
раз она ставила в опасное положение его самого, экипаж и судно.
Любимым коньком его было утверждать, что "Летучее облако" - лучшее из
всех известных парусных судов и что оно может нести сколько угодно
парусов,хотя бы ветер переходил в ураган. Это был действительно прекрасный
корабль, но все же я знал суда, которые могли без труда соперничать с ним.
Однако плохо пришлось бы всякому, решившемуся высказать это капитану
Дринкуотеру: такой человек был бы моментально и навсегда вычеркнут из
списков людей, близких капитану. Под влиянием рома, принятого даже в
сравнительно умеренном количестве, он в каждом судне, идущем тем же курсом
или даже в противоположную сторону, видел вызов себе и, бросая дело, не
думая о потерянном времени, приказывал поднимать паруса и начинал гонку,
как будто речь шла о том, чтобы взять приз или выиграть пари.
Однажды мы охотились на кашалота и уже готовились опустить в море
шлюпки, когда на горизонте показался наш соперник, другое китоловное
судно. Оно шло по ветру и тоже гналось за кашалотом, только его кашалот
был крупнее нашего, так как это был самец.
- Клянусь Иосафатом! - издал Дринкуотер свой любимый возглас и,
приставив к глазам подзорную трубу, продолжал: - Если я не ошибаюсь, это
"Дерзкая Сара"... Да, гром и молния! Это она! Вперед, ребята, и покажем
старому Бостоку, как надо охотиться за китом!
Его приказ был тотчас же исполнен, потому что капитан Дринкуотер,
трезв он был или пьян, все равно, не допускал ни малейшего противоречия,
надо отдать ему справедливость. Раз приказ был отдан, он исполнялся,
каковы бы ни были его последствия. Вот и сейчас капитану не пришлось
повторять два раза, и в результате "Летучее облако" несколько уронило свою
репутацию.
Прежде чем мы приблизились на выстрел к "Дерзкой Саре", она уже
спустила шлюпки, кашалот был загарпунен и поднят на борт судна.
Когда мы были с нею борт о борт, капитан Босток стоял на гакборте и
кричал нам в рупор:
- На этот раз, Дринкуотер, слишком поздно! Если бы я знал, что
"Летучее облако" идет за мною, я бросил бы канат, чтобы взять его на
буксир! Лучше вам вернуться к самке, за которой вы, кажется, гнались!
Только идите поскорее, чтобы захватить ее!
Никогда еще я не видел такого выражения печали на лице моего
