было получить благоприятный ответ! Тогда и они, в свою очередь, закричали бы
"ура". И в надежде на ответный отклик сквозь мрачную сень тумана понесся бы
морской привет: "Эй, на корабле, эй!"
Но почему же его не слышно? Почему люди с "Катамарана" стоят,
прислушиваясь к этим голосам, и не подают сигнал, а в их взглядах читается
скорее страх, нежели радость избавления?
Впрочем, достаточно нескольких слов, вырвавшихся у Бена Браса, чтобы
объяснить и это молчание и недовольство, читающееся на их лицах.
-- Проклятие! Это большой плот!
Глава LXXXI. НЕПРИЯТНЫЕ ДОГАДКИ
-- Проклятие! Это большой плот!
Что за странные речи ведет матрос и почему так зловеще звучит его
голос? Откуда эти злые предчувствия? Почему это суденышко, которое они зовут
"большой плот", внушает такой страх всей команде "Катамарана"?
Ну, что касается Бена Браса и юнги Вильяма, здесь все ясно. Пусть
читатель припомнит, как встревожились они сначала, услыхав точно так же, как
сейчас, во мраке ночи, голоса Снежка и крошки Лали; с какими
предосторожностями, с какой опаской они долго не решались приблизиться к
негру, спрятавшемуся за бочками. Вспомним, почему они были так настороже:
юнгу терзал настоящий ужас перед этой шайкой людоедов, которая не задумается
его сожрать, а великодушный его защитник опасался стать жертвой их мести.
Все эти страхи еще не были позабыты и ожили с новой силой при одной
только мысли: а может, большой плот близко?
Снежку незачем было бы так бояться матросов с "Пандоры", если бы не
припомнилось ему кое-что. Как раз перед самым взрывом на невольничьем судне
он понял по злобному обхождению капитана и его помощника, что они считают
виновником катастрофы именно его. Негр знал, что это справедливо, и в то же
время имел все основания полагать, что и остальные матросы отнюдь не
заблуждаются на этот счет. Больше он с ними после этого не встречался, -- и
к счастью для него, так как иначе они наверняка выместили бы на нем всю свою
безудержную ярость. У Снежка хватило ума это понять. И вот почему он так же
сильно, как Бен Брас и юнга, жаждал избежать дальнейших встреч с затерянным
в океане экипажем погибшего корабля.
Маленькой же Лали нечего было особенно бояться. Но она испугалась, видя
страх своих спутников.
-- Большой плот... -- проговорил Снежок, машинально повторяя последние
слова матроса. -- Неужели это он, масса Брас?
-- Разрази меня гром! Не знаю, что и думать. Снежок... Если только это
он...
-- А вдруг он, что тогда? -- спросил негр, видя, что Брас неожиданно
остановился и не договорил.
-- Ну тогда нам несдобровать, попадем в переделку! Навряд ли они
разжились где-нибудь провизией с тех пор, как мы дали от них тягу! Чудно,
право, как это они выжили, если только это действительно матросы с
"Пандоры". Может, им, как и нам, удалось раздобыть мяса акулы, а может, они
ели...
Тут матрос внезапно оборвал речь, взглянув на Вильяма. Видно, то, что
он хотел сказать, не годилось для ушей подростка.
Впрочем, Снежок отлично его понял и в знак согласия глубокомысленно
покачал головой.
-- Опять же, насчет воды, -- продолжал матрос. -- В ту пору у них еще
оставалось немножко, ну а сейчас наверняка вся вышла. Зато рому у них
было--море разливанное! Да это и к худшему, отсюда и пошли все беды. Правда,
во время дождя они могли набрать воду в рубашки или в брезент, как и мы.
Только где уж им--не такие они люди, чтобы об этом позаботиться, когда рядом
стоит вот эдакая бочища с ромом! Ну, а сейчас, я думаю, если у них и было
чего пожрать--ты меня понимаешь, Снежок,--то уж воды ни капли! Подыхают,
поди, от жажды. А раз так...
-- ...а раз так, значит, они отберут у нас всю воду, какой мы
запаслись. Тут нам и крышка!
-- Это-то уж наверняка,--продолжал матрос.--Да ведь им этого
мало--украсть нашу воду, что нам дороже всего на свете. Обдерут все дочиста,
да еще и убьют в придачу... Дай Бог, чтобы это были не они.
-- Что вы говорите, масса Брас? А если это гичка с капитаном и
матросами? Как вы думаете?
-- Что ж, может, и так, -- ответил Бен. -- Они у меня и вовсе из головы
выскочили. Все может быть. Ну тогда еще с полбеды: нам нечего их так
бояться, как тех, с большого плота. Пожалуй, им не приходится так тяжко. Ну,
а если им и туговато, все же их не так много, чтобы нас запугать. Там и
всего-то человек пять-шесть. Я беру на себя троих из шайки; ну а вы с
Вильямом зададите хорошенькую взбучку остальным. Эх, кабы это были они! Но
едва ли: лодка у них хорошая, есть и компас; стоило им только как следует
взяться за весла, так их давно уж и след простыл. Эй, друг, у тебя уши
получше! Навостри-ка их хорошенько да послушай. Ведь голоса матросов с
"Пандоры" тебе все знакомы--попытайся, может, кого и признаешь.
За все время, пока негромко, почти шепотом, шел этот разговор,
таинственные голоса молчали. Сначала, как только они послышались, казалось,
будто разговаривают два-три человека. Впрочем, звуки доносились крайне
неясно, словно люди находились еще далеко или же говорили очень тихо.
Теперь катамаранцы прислушивались, ожидая, не донесется ли до них
какое-нибудь громче сказанное слово, и в то же время им этого вовсе не
хотелось. Они предпочли бы никогда не слышать этих голосов.
Одно время казалось, что их мольба услышана. Прошло целых десять
минут--и ни звука, ни голоса...
Сначала молчание успокоило их. Но вдруг в уме у Бена Браса мелькнула
новая догадка--и все его думы и стремления приняли совершенно иной оборот.
А что, если они слышали голоса совсем чужих людей? Почему это
обязательно должна быть команда погибшего невольничьего судна: либо
негодяи-людоеды большого плота, либо капитанская шайка на гичке? Кто знает,
может, все-таки это разговаривают матросы на палубе китобойца?
Бывший гарпунер об этом прежде не подумал. А теперь догадка так
потрясла его, что он с трудом заставил себя сдержать крик: "Эй, на корабле!"
Но помешала другая, быстро мелькнувшая мысль, которая снова призвала
его к осторожности. Если эти люди, голоса которых они слышали, не команда
китобойца, а матросы с невольничьего судна, то окликнуть их--значит,
наверняка навлечь неизбежную гибель на себя самого и на своих спутников.
Он шепотом поделился своими мыслями со Снежком, на которого они
произвели точно такое же впечатление. Негру так же страстно хотелось
крикнуть: "Эй, на корабле!" -- и в то же время он сознавал, насколько это
опасно.
Противоречивые чувства боролись в груди у обоих друзей. Как больно было
думать, что тут же, рядом, так близко, что можно его окликнуть, находится
корабль, который мог бы спасти их от всех опасностей! И, быть может, корабль
так и пройдет мимо, бесшумно скользя по воде, скрытый от их взоров этим
густым туманом. Еще какой-нибудь час, и он очутится далеко в океане, и
никогда больше его команда не услышит зова наших скитальцев.
Одно-единственное слово, один возглас -- и они спасены! И все-таки
катамаранцы не решались: ведь этот крик может выдать их врагу и погубить.
Ими овладело сильное искушение: рискуя жизнью, дать опасный сигнал.
Несколько секунд они колебались -- молчать или окликнуть: "Эй, на корабле!"
Но осторожность советовала замкнуть уста, и под конец восторжествовало
благоразумие.
Такое решение было принято не случайно. Бывший гарпунер пришел к нему
путем размышлений, основанных на его прежнем профессиональном опыте.
Если это китобойное судно, рассуждал Бен Брас, то оно должно вернуться
на поиски кашалота. Команда знает, что кит убит: об этом говорят и буи и
флаг. Бен Брас был уверен, что матросы непременно захотят вернуться на
розыски кашалота. Именно эта уверенность все время поддерживала в нем
надежду и заставляла его так долго оставаться подле кашалотовой туши. Не
каждый день удается подцепить посреди океана этакую находку--кашалота,
который может дать без малого сотню бочек спермацета! Он знал, что такое
сокровище не бросишь на произвол судьбы, а попытаешься отыскать во что бы то
ни стало.
Все говорило за то, что голоса послышались с китобойца. А в таком
случае команда, задавшаяся целью найти кита, едва ли решится продолжать путь
в тумане. Скорее они лягут в дрейф и станут дожидаться, покуда погода не
прояснится. Таким образом, катамаранцы все-таки могли надеяться, что, когда
туман рассеется, они увидят страстно желанный корабль на месте. И они решили
хранить молчание.
Было еще очень рано. Заря только занималась. Когда появится светило и
его могучие лучи разгонят мрак, тогда только наши скитальцы убедятся
окончательно, чьи это голоса: людей или же людоедов, этих чудовищ в образе
человеческом!
Глава LXXXII. НЕОФИЦИАЛЬНОЕ СЛЕДСТВИЕ
Им не пришлось дожидаться, пока спадет туман. Задолго до того, как
солнце приподняло дымку с океана, катамаранцы уже знали, кто их соседи. Нет,
то были не друзья, а смертельные враги, те самые, которых они так боялись.
Открытие не заставило себя долго ждать. Дело обстояло так.
Все трое, Снежок, матрос и Вильям, по-прежнему оставались на туше
кашалота, внимательно вслушиваясь. Бен Брас с юношей стояли, а негр
полулежал, приникнув своим большим ухом к коже кита; видно, он считал, что
так слышнее.
Напрягать слух им, однако, не пришлось. Когда наконец донесся звук --
это оказался человеческий голос, да такой громкий и грубый, что даже глухой
мог бы его расслышать.
-- Черт побери! -- воскликнул кто-то с явным изумлением. --
Поглядите-ка, ребята! Среди нас мертвец!
Если бы эти слова произнес сам демон тумана, они не могли бы сильнее
потрясти ужасом наших скитальцев, стоявших на спине у кашалота. Иностранный
акцент и кощунственное ругательство могли изобличать любого, говорившего
по-французски, но самый голос нельзя было не признать по его тембру: слишком
часто гремел он у них в ушах с такими же резкими, неприятными интонациями.
-- Ох, да это масса Легро! -- пробормотал негр. -- Каждый скажет -- это
он!
Друзья не ответили Снежку. Впрочем, ответа и не требовалось. В тумане
зазвучали новые голоса.
-- Мертвец? -- вскричал другой моряк. -- Ну да, так и есть. Кто такой?
-- Да это ирландец! -- воскликнул третий. -- Смотрите, его убили! Вот и
нож торчит меж ребер. Зарезан!
-- Ну, это его нож! -- произнес кто-то. -- Как мне не узнать! Ведь
раньше он мне принадлежал. Взгляните, там, на ручке, должно быть проставлено
имя хозяина. Он тут же его и вырезал, в тот самый день, как купил нож у
меня.
Наступила пауза, матросы замолчали, словно желая проверить сказанное.
-- Правильно! -- сказал один из них, продолжая вести самочинное
следствие. -- Вот оно, имя, -- Ларри О'Горман.
-- Он покончил с собой! -- произнес еще один, раньше молчавший матрос.
-- Это самоубийство!
-- А что мудреного? -- подтвердил другой. -- Так или иначе, ему была бы
крышка. Вот парень и надумал: чем скорее, тем лучше, да и с плеч долой!
-- Как так? -- спросил еще один, видимо, не согласившись с мнением тех,
которые высказывались до него. -- Зачем же помирать было ему одному, а не
всем нам?
-- Забыл, что ли, брат, сегодня ему драться с мосье Легро?
-- Нет, не забыл. А что с того?
-- А ну-ка, пораскинь мозгами!
-- Никак не пойму, почему именно он был на очереди отправиться к
праотцам, а не кто иной. Эй, ребята, смотрите! Дело тут нечисто! Ирландца
зарезали его собственным ножом! Это-то ясно. Вряд ли это он сам над собой
