думал -- он слишком устал.
Ему хотелось только одного -- отдохнуть; и прохладный
ветерок, покачивавший перистую листву акации, убаюкивал его.
Грифы улетели на ночлег в заросли; избавленный хоть на
время от их зловещего присутствия, он скоро заснул.
Но спал он недолго. Снова разболелись раны и разбудили
его. Именно боль, а не лай койотов, не давала ему спать до
утра.
Он не боялся койотов, которые рыскали кругом; они, как
шакалы, нападают только на мертвых или на умирающих, а он знал,
что рана его не смертельна.
Ночь тянулась мучительно долго; страдальцу казалось, что
день никогда не наступит.
Утро пришло наконец, но и оно не принесло радости --
вместе с ним опять появились черные птицы, а койоты не ушли.
Над ним в ярком свете нового дня снова парили грифы, а вокруг
него повсюду раздавалось отвратительное завывание койотов.
Он подполз к ручью и снова напился.
Теперь он почувствовал голод и огляделся в поисках пищи.
Неподалеку рос гикори. На его ветках футах в шести над
землей висели орехи.
Раненому удалось доползти до дерева, хотя это причинило
ему мучительные страдания.
Костылем он сшиб несколько орехов и немного утолил голод.
Что же делать дальше?
Уйти отсюда было невозможно. Малейшее движение причиняло
ему невыносимую боль, напоминая о том, что oн совершенно не
способен передвигаться.
Он до сих пор не знал, что случилось с его ногой, -- она
так распухла, что он ничего не мог прощупать. Все же ему
казалось, что у него раздроблено или вывихнуто колено. И в том
и в другом случае пройдет много дней, прежде чем он сможет
владеть ногой. А что ему делать до тех пор?
Несчастный почти не надеялся на помощь. Ведь он кричал до
хрипоты, но никто не услышал; и, несмотря на это, время от
времени снова раздавался его глухой крик -- это были слабые
проблески надежды, борющейся с отчаянием.
Он был вынужден оставаться на месте. Придя к этому
заключению, юноша растянулся на траве, решив терпеть, пока
хватит сил.
Ему потребовалась вся сила воли, чтобы вынести эти
страдания, и все-таки с его губ иногда срывались стоны.
Совершенно измученный болью, он уже не замечал, что
делается вокруг. Черные птицы по-прежнему кружили над ним; но
он уже привык к этому и не обращал на них внимания даже тогда,
когда свист их крыльев раздавался над самой его головой.
Но что это? Какие-то новые звуки?
Послышался топот маленьких ног по песчаному берегу
ручейка, он сопровождался прерывистым дыханием.
Раненый оглянулся, чтобы узнать, в чем дело.
"А, это только койоты",-- подумал он, увидев десятка два
этих животных, снующих взад и вперед по берегу.
До сих пор юноша не испытывал страха перед этими
трусливыми животными -- он презирал их. Но он встревожился,
заметив их свирепые взгляды и угрожающее поведение. Сомневаться
не приходилось -- они готовились к нападению. Он вспомнил, как
ему рассказывали, что эти животные, обычно трусливые и
безвредные, набрасываются на человека, когда он слаб и не может
защищаться, особенно если их возбуждает запах крови.
А он был весь изранен шипами кактусов. Его одежда
пропиталась кровью. В душном воздухе распространялся тяжелый
запах, и койоты не могли не почуять его. Очевидно, этот запах
дразнил хищников, доводя их до неистовства.
Как бы то ни было, юноша не сомневался, что они собираются
на него напасть.
У него не было другого оружия, кроме охотничьего ножа,
который он, к счастью, не потерял. Его ружье и револьвер были
привязаны к седлу, и лошадь ускакала вместе с ними.
Раненый вытащил нож и, опираясь на правое колено,
приготовился защищаться.
Минута промедления -- и было бы уже поздно. Ободренные
безнаказанностью, осмелевшие от запаха крови, который
усиливался по мере их приближения, подгоняемые врожденной
свирепостью, койоты наконец бросились на раненого человека.
Шестеро волков одновременно впились зубами в его руки,
ноги и тело.
Рванувшись, он стряхнул их и нанес несколько ударов ножом.
Один или два были ранены и с визгом отскочили.
Но на него уже набросились другие...
Борьба стала отчаянной, смертельной. Несколько хищников
были убиты, но остальные продолжали атаку, казалось, с еще
большим ожесточением.
Началась свалка. Койоты лезли друг на друга, чтобы
вцепиться в жертву. Нож поднимался и опускался, но руки
человека слабели, и удары все реже достигали цели.
Он терял последние силы. Смерть смотрела ему в глаза...
И в эту роковую минуту юноша вскрикнул. Как ни странно,
это не был крик отчаяния -- это был крик радости. И еще
удивительнее, что, услышав его, койоты отступили.
Схватка прекратилась. На короткое время водворилась
тишина. Но не возглас человека был причиной этой перемены, а
то, что его вызвало.
Послышался топот лошади, за которым последовал громкий
собачий лай.
Раненый продолжал кричать, взывая о помощи. Лошадь,
казалось, была совсем близко. Вряд ли всадник мог не услышать
его.
Но ответа не было. Всадник проехал мимо.
Топот копыт становился все глуше... Отчаяние снова
овладело юношей.
А хищники, набравшись храбрости, еще раз ринулись в атаку.
Снова разгорелась жестокая борьба. Несчастный потерял
последнюю надежду и продолжал защищаться, движимый только
отчаянием.
И вдруг койоты отпустили жертву: на сцене появилось новое
действующее лицо, и раненый воспрянул духом.
Всадник остался глухим к его крикам, но собака пришла на
помощь. Огромная собака с громким лаем стремительно выскочила
из кустов.
-- Друг! Какое счастье! Друг!
Собака, выбравшись из чащи, перестала лаять и с открытой
пастью бросилась на койотов, уже отступавших в испуге.
Вот один уже у нее в зубах. Она встряхивает его словно
крысу, и через секунду он уже корчится на земле с переломанной
спиной.
Другого постигает та же участь. Третьей жертвы не было:
испуганные койоты, поджав хвосты, с визгом убежали. Все они
скрылись в густых зарослях.
Юноша больше ничего не видел -- силы оставили его. Он
только протянул руку, с улыбкой обнял своего спасителя и,
что-то ласково прошептав, впал в забытье.
Однако он скоро пришел в себя.
Приподнявшись на локте, он огляделся. Он увидел страшную
кровавую картину. Но если бы он не терял сознания, то был бы
свидетелем еще более жуткого зрелища.
Во время его обморока через поляну проехал всадник. Это
его конь топотом своих копыт спугнул койотов, это он остался
глух к мольбам о помощи. Всадник прискакал слишком поздно и не
для того, чтобы помочь. По-видимому, он просто хотел напоить
лошадь.
Лошадь вошла в ручей, напилась, вышла на противоположный
берег, пробежала по поляне и скрылась в зарослях.
Всадник не обратил внимания на распростертое тело, только
лошадь фыркнула, увидев его, и испуганно покосилась на трупы
койотов.
Лошадь была не очень крупная, но прекрасно сложена. О
всаднике сказать этого было нельзя -- у него отсутствовала
голова.
Впрочем, голова была, но не на своем месте. Она находилась
у передней луки седла, и казалось, что всадник держит ее в
руке.
Страшное зрелище!
Когда всадник без головы проезжал через поляну, собака с
лаем проводила его до опушки зарослей -- она давно бегала за
ним по пятам, скитаясь там, где скитался он.
Но теперь она отказалась от этой бесплодной дружбы; она
вернулась к раненому и улеглась рядом с ним.
Как раз в эту минуту сознание вернулось к нему, и он
вспомнил все, что было раньше.
дома дальше чем на пять миль.
палящего солнца, и заснул.
Собака лежала у ног раненого и тоже дремала; но она часто
просыпалась, поднимала голову и злобно рычала, когда грифы
шуршали крыльями слишком близко над ее головой.
Молодой человек бредил. С его губ срывались какие-то
странные слова: то любовные клятвы, то бессвязные речи о
каком-то убийстве.
Глава LI. ДВАЖДЫ ПЬЯНЫЙ
Вернемся снова в уединенную хижину на Аламо, так внезапно
покинутую картежниками, которые расположились под ее кровом в
отсутствие хозяина.
Близился полдень следующего дня, а хозяин все еще не
возвращался. Бывший грум Баллибаллаха по-прежнему был
единственным обитателем хижины. По-прежнему он лежал пьяный,
растянувшись на полу. Правда, с тех пор, как мы его видели в
последний раз, он уже успел протрезвиться, но теперь был снова
пьян после нового обращения к богу вина.
Чтобы объяснить все, надо рассказать, что произошло дальше
в ту ночь, когда игроки в монте так неожиданно бежали из
хижины.
Вид трех краснокожих дикарей, сидевших за столом и
поглощенных игрой в карты, протрезвил Фелима больше, чем сон.
Несмотря на явный комизм этой сцены, Фелим не заметил в
ней ничего смешного и приветствовал непрошеных гостей неистовым
воплем.
Но в том, что за этим последовало, не было уже ничего
смешного. Впрочем, что именно последовало, он ясно себе не
представлял. Он помнил только, что трое раскрашенных воинов
внезапно прекратили игру, швырнули карты на пол и, нагнувшись
над ним, стали размахивать ножами. Потом к ним вдруг
присоединился четвертый, и все они, толкая друг друга, выбежали
из хижины.
Все это произошло в течение каких-нибудь двадцати секунд.
И, когда он опомнился, в хакале уже никого не было.
Спал он или бодрствовал? Спьяну он видел все это или во
сне? Произошло ли это на самом деле или было новым,
непостижимым для ума явлением, вроде того, которое до сих пор
стояло перед его глазами?
Нет, это не могло ему померещиться. Он видел дикарей
слишком близко, чтобы сомневаться в их реальности. Он слышал,
как они разговаривали на непонятном языке. Это наверняка было
индейское наречие. Кроме того, на полу валялись карты.
Фелим и не подумал поднять хотя бы одну из них, чтобы
узнать, настоящие ли они. Он был для этого достаточно трезв, но
у него не хватало мужества. Разве мог он быть уверен, что эти
карты не обожгут ему пальцы? Как знать -- ведь они могли
принадлежать самому дьяволу.
Несмотря на путаницу в мыслях, Фелим все же сообразил, что
оставаться в хижине опасно. Раскрашенные картежники могут
вернуться, чтобы продолжать игру. Они оставили здесь не только
свои карты, но и все имущество мустангера. Правда, что-то
заставило их внезапно удалиться, но они могут так же внезапно и
вернуться.
При этой мысли ирландец решил действовать. Погасив свечу,
чтобы его никто не заметил, он крадучись выбрался из хижины.
Через дверь он выйти не осмелился. Луна ярко освещала
лужайку перед домом. Дикари могли быть где-нибудь поблизости...
Он выбрался через заднюю стену, сорвав одну из лошадиных
шкур и протиснувшись между жердями. Очутившись снаружи, Фелим
скользнул в тень деревьев. Он не успел еще далеко отойти, как
заметил впереди что-то темное. Он услышал, как несколько
лошадей грызут удила и бьют копытами. Фелим остановился и
спрятался за ствол кипариса.
Скоро ирландец убедился, что это действительно лошади. Ему
показалось, что их было четыре. Они, несомненно, принадлежали
тем четырем воинам, которые превратили хижину мустангера в
игорный дом. По-видимому, лошади были привязаны к дереву, но
ведь хозяева могли быть рядом...
При этой мысли Фелим хотел уже повернуть назад. Но вдруг
он услышал голоса, доносившиеся с противоположной стороны,--
голоса нескольких человек, говоривших повелительным и
